CC BY
106
УДК 821.161-14
В. С. Федоров
МЫСЛИТЕЛЬ ПОЗДНЕГО КУЛЬТУРНОГО РЕНЕССАНСА: ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА Н. А. ЗАБОЛОЦКОГО
Статья, посвященная философской лирике Н. А. Заболоцкого, рассматривает недостаточно изученную эсхатологическую проблематику художественного творчества писателя 30-50-х гг. XX в., эволюцию его мировоззренческих, нравственных и натурфилософских ориентиров, показывает связь его творчества с предшественниками и современниками.
The article devoted to N. A. Zabolotsky's philosophical lyrics considers eschatological aspects of the poet's artistic works of the 1930s-1950s, as well as the evolution of his world outlook, moral and natural-philosophic views, shows the connections of his works with those of his predecessors and contemporaries.
Ключевые слова: смерть, бытие, разум, природа, бессмертие, натурфилософия, музыка, мысль, птица.
Keywords: death, being, reason, the nature, immortality, natural philosophy, music, thought, bird.
Николай Алексеевич Заболоцкий (1903— 1958) - это не только замечательный исследователь древнерусского слова, талантливый переводчик и своеобразный лирик, но и крупнейший в XX столетии поэт-философ периода русского культурного ренессанса. Среди своих современников он может быть сопоставлен с такими писателями-мыслителями, как Валерий Брюсов, Андрей Белый, Велимир Хлебников, Даниил Хармс, Андрей Платонов, Борис Пастернак. Признанный мэтр отечественной литературы К. И. Чуковский в письме от 5 июня 1957 г., обращаясь к Н. А. Заболоцкому, написал следующие знаменательные слова: «Пишу Вам с той почтительной робостью, с какой писал бы Тютчеву или Державину. Для меня нет никакого сомнения, что автор "Журавлей", "Утра", "Лесного озера", "Слепого", "В кино", "Ходоков", "Некрасивой девочки", "Я не ищу гармонии в природе" - подлинно великий поэт, творчеством которого рано или поздно советской культуре (может быть, даже против воли) придется гордиться как одним из высочайших своих достижений» [1]. «Подлинно великий поэт», в глазах К. И. Чуковского, это художник, в творчестве которого органически соединены глубокая мысль и одухотворенное слово, тонкая лирика и философские размышления, горнее и дольнее. К таким поэтам, наряду с вышеперечисленными писателями, безусловно, принадлежал и Н. А. Заболоцкий.
© Федоров В. С., 2009
Критики и исследователи, обращаясь к творчеству Н. Заболоцкого - и это стало уже традицией, - постоянно говорят о натурфилософских аспектах его поэзии, о натурфилософских взглядах в мировоззрении писателя, что, на наш взгляд, является вполне логичным и правильным. Вместе с тем для органичного и последовательного «включения» поэзии Заболоцкого в русло действительно свойственной ему натурфилософии, для выявления необходимых условий возникновения последней нам кажется целесообразным хотя бы кратко остановиться как на самом термине «натурфилософия», так и на периодической закономерности появления этого направления в истории философских воззрений.
Еще в начале XX в. В. И. Вернадский, размышлявший об «общем ходе развития философских идей», подметил в них некую «периодичность», постоянную волнообразную повторяемость одних и тех же, хотя и в разных исторических условиях, духовно-философских тенденций. Логика и теория познания открывают совершенно неожиданные и необозримые горизонты. Но малотронутой остается огромная область, и раньше давившая на человеческий ум. Как вечный, неприступный сфинкс выглядывает она отовсюду /.../. Иссякает созидательная работа разума. Вновь выдвигаются мистические, религиозные и магические стремления и интересы. Они проникают не только философию, но и математику, и точное знание... [2].
Любопытно отметить, что, как бы продолжая слова В. И. Вернадского о той же волнообразной духовно-философской закономерности, но говоря уже о европейских предтечах русского религиозного символизма - Гюисмансе, Гофман-стале и Анри де Ренье, - писал и В. М. Жирмунский. «И снова мир, как будто бы уже разгаданный и классифицированный по рассудочным правилам, - отмечает известный историк литературы, - оказывается полным божественной тайны. /.../ Символизм как литературный метод является только следствием нового чувства жизни, для которого реалистическое описание действительности путем перечисления мелких фактов и подробностей потеряло всякий смысл, поскольку за мелочными фактами открылись глубины и глубины глубин. /.../ Этот символизм, - продолжает В. М. Жирмунский, - исповедовался и романтиками, понимавшими, что божественное - невыразимо, что слово должно стать бесконечным по содержанию, рождать смутные ассоциации чувственных переживаний, быть музыкально значимым, чтобы передать бесконечное» [3]. Элементы этой же волнообразной закономерности в рамках раннего христианства подмечены и А. И. Покровским. «Сочинения Дионисия Ареопагита, - пишет исследователь, - были отголоском неоплатониз-
ма на почве христианства. А неоплатонизм, в свою очередь, представлял реакцию на языческий политеизм и грубый антропоморфизм. В противоположность последнему, допускавшему возможность адекватного познания божества, неоплатонизм провозгласил его полную непостижимость для разума. Ограниченный разум человека не может вместить абсолютного бытия» [4].
Таким образом, мы видим, что по меньшей мере три авторитетных исследователя XX в. обнаружили одну и ту же историческую закономерность. Но возникает вопрос: как же ее объяснить, как понять постоянное волновое перемещение реалистического и религиозно-мистического начал в художественно-культурной и духовной истории человечества?
В. И. Вернадский, как уже было показано, осторожно попытался ответить на этот вопрос. По его мнению, время от времени наступают такие исторические периоды, когда «иссякает созидательная работа разума» [5]. Однако очевидно, что этот чисто описательный ответ явно В. И. Вернадского не устраивал. Мы полагаем, что эта закономерность во многом может быть объяснена введением понятия креатического, созидательного, творческого центра энергии Бытия. Важно понять, где находится этот креатический центр: в человеке, вне человека или в некоем едином совмещенном начале. Если он находится в человеке, то мы имеем дело с антропоцентризмом, если вне человека, то мы сталкиваемся с объективным идеализмом во всех его проявлениях, если же этот центр совмещен, то перед нами - синтетический креационизм, разновидностью которого является и натурфилософия, и теургия. К этому нужно добавить, что натурфилософия, в том числе и та, которая представлена в творчестве Н. Заболоцкого, в отличие от натурализма и естествознания как строгих научных дисциплин, всегда стремилась осознать окружающий человека мир как единое целое, невзирая на скудость или полное отсутствие точных научных данных. В этом смысле, например, Гете, в противоположность Заболоцкому, никогда не был натурфилософом, а являлся натуралистом и естествоиспытателем.
Исходя из только что сказанного, можно констатировать, что Н. Заболоцкий жил в эпоху синтетического креационизма, в эпоху расцвета, а затем и угасания натурфилософских и теургических поисков. Вместе с Блоком, Андреем Белым, Хлебниковым, Чижевским, Платоновым и целым рядом других духовно родственных художников и мыслителей пореволюционной России он испытывал и необычайный творческий взлет, связанный с верой в зарождение новой эры всех форм жизни и творчества, и горечь от непонимания его новаторских произведений как широким читателем, так и немалой частью коллег-литераторов и
писателей. Гротесково-оригинальная философия и «заумный» художественный язык Заболоцкого не только раздражали официозную критику, но и стали одной из причин последующих репрессий властей. Через несколько лет по сфабрикованному делу Н. Заболоцкого арестовывают и осуждают на пять лет исправительно-трудовых лагерей не только за участие в «антисоветской троцкист-ско-правой организации» писателей Ленинграда, но и за «пантеистические» стихи, рисующие «гнетущую картину мира советской страны» [6].
В творчестве Заболоцкого эпохи «Столбцов» и «Торжества Земледелия» (1929-1930) разрыв мечты и действительности был настолько разителен, а манера изображения столь фантасмаго-рична, что его поэзия, особенно с конца 1929 г. (года «великого перелома»), почти единодушно подверглась уничтожающей рапповской критике за «юродство» и открытое «издевательство» над окружающей жизнью. В июле 1933 г. в «Литературной газете», говоря о поэме «Торжество Земледелия», критик О. Бескин писал: «Эта бредовая идиллия объективно /.../ противопоставлена строительству социализма, бесклассового общества /.../. Социалистическое торжество земледелия, достигаемое через единение животных (а заодно и плодов) с людьми, трактор в роли освободителя домашних животных от рабства - это не просто заумная чепуха, а политически реакционная поповщина, с которой солидаризуется на селе и кулак, а в литературе - Клюевы и Клыч-ковы» [7]. А вскоре и газета «Правда» публикует ряд разгромных статей. Так, в статье от 30 августа утверждалось, что «юродствующая поэзия Заболоцкого имеет определенный кулацкий характер». Наряду с В. Шкловским, О. Мандельштамом и К. Вагиновым Заболоцкий причислялся к осколкам старых классов и литературных школ, восходящим к таким «врагам революции», как Мережковский, Бердяев и Философов [8]. «Стремясь не падать духом», по словам сына писателя, Заболоцкий «выписывал на отдельный лист бумаги относящиеся к нему определения критиков: "певец-ассенизатор", "отщепенец-индивидуалист", "половой психопат" и тому подобные. В компании друзей он важно зачитывал этот перечень, и все весело смеялись и шутили, хотя догадывались, что скоро им будет не до смеха» [9].
На самом деле за необычной формой его поэзии скрывались глубокая мысль и напряженные художественные поиски. В стихах Заболоцкого мы встречаемся с размышлениями над целым рядом важнейших философских проблем. Это проблема человека и природы, человека и бытия, проблема нравственности не только человека, но флоры и фауны, проблема смысла не только человеческой жизни, но и человеческой смерти. Остановимся на рассмотрении только двух взаимосвязанных фи-
лософских тем: нравственности природного бытия и человеческого бессмертия.
Выдвигая идею положительной нравственности природы, в поэме «Деревья» (1933) Заболоцкий писал:
Да, человек есть башня птиц, Зверей вместилище лохматых. В его лице - миллионы лиц Четвероногих и крылатых. И много в нем живет зверей, И много рыб со дна морей, Но все они в лучах сознанья Большого мозга строят зданье [10].
Углубляя начатую тему, в стихотворении «Ло-дейников» («В краю чудес, в краю живых растений...») (1932-1947) писатель не только делает акцент на драматической стороне жизни природы, но и поднимается до обозначения сложнейшей проблемы смысла человеческой смерти:
.................................Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей. Природа, обернувшаяся адом, Свои дела вершила без затей. Жук ел траву, жука клевала птица, Хорек пил мозг из птичьей головы, И страхом перекошенные лица Ночных существ смотрели из травы. Природы вековечная давильня Соединяла смерть и бытие В один клубок, но мысль была бессильна Соединить два таинства ее [11].
Как же увязывались в мировоззрении Н. Заболоцкого интересующие нас темы? Каким образом писатель пытался решить не только этическую проблему «вековечной давильни» в природе, но и глубоко личную проблему индивидуального человеческого бессмертия? Чтобы ответить на поставленные вопросы, на наш взгляд, следует прежде всего обратиться к сочинениям К. Э. Циолковского, связанным с философией космоса, тем сочинениям отца отечественной космонавтики, которые хорошо знал и внимательно изучал Н. Заболоцкий и без которых, как мы полагаем, не может быть правильно понята ни поэзия, ни натурфилософия писателя.
В целом ряде сочинений, в том числе и в работе «Граждане вселенной» (1933), К. Э. Циолковский, как бы отвечая на вопрос о нравственности, поставленный Н. Заболоцким, писал: «Каждый зрелый ум говорит одно и то же: если во вселенной не будет зла, горя, несовершенства, невежества, слабости и безумия, то и атому будет хорошо. Отсюда вывод: во вселенной надо устранять все дурное, причиняющее страдания
или увеличивающее безумие». Но как это осуществить? И Циолковский отвечает: «Очень просто - надо остановить размножение несовершенных» и «всеми силами разумных высших существ способствовать размножению совершенного», пусть в мире господствует «разум, приносящий счастье и уничтожающий горе» [12].
В связи с вышесказанным нужно особенно подчеркнуть, что Циолковский главным достижением своей жизни считал вовсе не разработку теории ракеты, как многие думают до сих пор, а свою космическую философию, раскрывающую смысл, цели и перспективы жизни в космосе всего человечества, его совершенное и прекрасное будущее. Важно отметить, что Циолковский не рассматривал человека в качестве вершины космической эволюции: существами более высокого порядка, чем человек, были для него «президенты» других миров, а самой высшей, сверхразумной, совершенной и доброй инстанцией являлся, как во многом и для Спинозы, «личный бог (некое отдаленное подобие высшего воображаемого человека)» или «космос» [13].
Как же отвечал К. Циолковский на вопрос Н. Заболоцкого о непостижимом соединении в природе «смерти и бытия»? В работе «Радость смерти» К. Циолковский писал: «Какая это радость - знать и быть совершенно уверенным, что смерть сливается с рождением, что /... / новое разрушение сольется с новым совершенным рождением, что разрушения или "смерти" будут повторяться вечно /.../. Изменяется форма, а сущность остается, потому что сущность есть материя, которая вечна. /... / смертей нет, а есть только рождения. Уничтожения нет, а есть только преобразование. Тяжелая и дурная земная жизнь есть случайность, очень редкая во вселенной. /... / Смерть есть радость, награда, неизмеримое счастье, хотя и сопровождается на Земле болью» [14].
Находясь под сильнейшим впечатлением от прочитанных работ К. Э. Циолковского по философии космоса, Н. Заболоцкий в ответном письме ученому от 18 января 1932 г. с благодарностью сообщает: «Ваши книги я получил. Благодарю Вас от всего сердца. Почти все я уже прочел, но прочел залпом. На меня надвинулось нечто до такой степени новое и огромное, что продумать его до конца я пока не в силах: слишком воспламенена голова. /... / И теперь, соприкоснувшись с Вами, я снова наполняюсь радостью -лучшей из всех земных радостей» [15]. Подобно натурфилософам-гилозоистам древних (Фалес, Анаксимандр, Анаксимен) и средних веков (М. Фичино, Пико делла Мирандола, Парацельс, Б. Телезио, Т. Кампанелла, Дж. Бруно) в XVII в. Б. Спинозе, рассматривавшим мышление как всеобщее свойство материи и понимавшим душу как частицу «бесконечного разума бога» [16], К. Э. Циолковский считал одушевленность уни-
версальным свойством всей окружающей нас материи. «Я не только материалист, - пишет в одной из своих работ Циолковский, - но и пан-психист, признающий чувствительность всей вселенной. Это свойство я считаю неотделимым от материи» [17]. На вопрос о том, что будет с человеком после его смерти, у ученого опять находится своеобразный ответ: «После каждой смерти получается /.../ - рассеяние. Но, как мы идим, оно не препятствует оживлению. /.../ Мы всегда жили и всегда будем жить, но каждый раз в новой форме и, разумеется, без памяти о прошедшем» [18]. Мысли К. Циолковского удивили и одновременно озадачили писателя. Пытаясь уточнить и ясно сформулировать для себя волнующую его проблему, в том же письме к К. Циолковскому Н. Заболоцкий делится и своими сомнениями, и самыми сокровенными размышлениями: «Ваши книги я буду изучать долго и внимательно. Некоторые вопросы для меня не ясны /.../. Например, мне неясно, почему моя жизнь возникает после моей смерти. /.../ мне кажется, что Вы говорите о блаженстве не нас самих, а о блаженстве нашего материала в других, более совершенных организациях будущего. Вы /.../, -приходит к важнейшему для себя выводу Н. Заболоцкий, - очень ясно и твердо чувствуете себя государством атомов. Мы же /... / не можем отрешиться от взгляда на себя как на нечто единое и неделимое... Ведь одно дело - знать, а другое - чувствовать. /... / А чувствование себя государством есть, очевидно, новое завоевание человеческого гения» [19].
В этих словах Н. Заболоцкого, обращенных к создателю новой космической философии, по существу содержалось и решение проблемы собственной экзистенции, и главный пафос его последующей натурфилософии. С этого времени поэзия Н. Заболоцкого являлась лишь художественным выражением тех внутренних, духовных усилий, которые предпринимал писатель, чтобы стать вровень с только что для себя открытым новым завоеванием «человеческого гения». После опытов В. Хлебникова и К. Циолковского своеобразный путь Н. Заболоцкого как человека и поэта-философа был окончательно определен.
Отношение к природе у Н. Заболоцкого долгое время было неоднозначным. С одной стороны, природа являлась для него «вековечной давильней», а с другой - воплощением красоты и гармонии. Между прочим, этика социальная, природная и даже космическая, низшие виды этики, имели у него явно подчиненный характер, по сравнению с этикой высшей, - онтологической и вселенской. Так, в стихотворении «Бетховен» (1946) поэт писал:
Дубравой труб и озером мелодий
Ты превозмог нестройный ураган.
И крикнул ты в лицо самой природе, Свой львиный лик просунув сквозь орган.
В рогах быка опять запела лира, Пастушьей флейтой стала кость орла, И понял ты живую прелесть мира И отделил добро его от зла [20].
Добро для писателя - это то, что объединяет Вселенную, природу и человека, а зло - что эти связи рвет и разъединяет, что причиняет страдание. Еще в стихотворении «Вчера, о смерти размышляя» (1936) поэт написал об этом глубоко лиричные и одновременно отчеканенные ясной мыслью строчки:
И нестерпимая тоска разъединенья Пронзила сердце мне, и в этот миг Все, что услышал я - и трав вечерних пенье, И речь воды, и камня мертвый крик.
И голос Пушкина был над листвою слышен, И птицы Хлебникова пели у воды, И встретил камень я. Был камень
неподвижен, И проступал в нем лик Сковороды [21].
Сначала А. Белый и В. Хлебников, кубофу-туристы-«будетляне» 10-х гг. с их «пламенными видениями», в том числе пьесой-оперой А. Крученых «Победа над Солнцем» (пролог Хлебникова, музыка М. В. Матюшина, декорации и костюмы К. С. Малевича), поэмой В. Маяковского «Человек» (1917), а затем в 20-х - первой половине 30-х гг. Н. Заболоцкий, отчасти А. Платонов, видели в природе объект космических преобразований человека, чья безраздельная воля способна была гармонизировать не только жизнь социума и природы, но даже вселенной.
Но постепенно эта позиция Н. Заболоцкого изменяется, человек для него становится «двое-мирным» («Два мира есть у человека»): теперь он не только преобразователь природы, но и ее неотъемлемая, и к тому же малая часть. Синер-гетические воззрения писателя, с одной стороны, все глубже укореняли человека в многообразные формы природы, до почти полного его материального растворения: «На самом деле то, что именуют мной, / Не я один. Нас много. Я -живой» («Метаморфозы»). С другой стороны, человек для него остается сосредоточием высшей земной мысли, которая все же по сравнению с великою природою бытия была лишь ее «зыбким умом»: «Не я родился в мир, когда из колыбели / Глаза мои впервые в мир глядели, -/ Я на земле моей впервые мыслить стал, / Когда почуял жизнь безжизненный кристалл» («Завещание»). В отличие от Циолковского, предлагав-
шего избавляться от низших, несовершенных форм жизни природы, Заболоцкий во всем видит живую и разумную душу, способную своим сознанием подняться до уровня человека. Ничего лишнего для поэта в окружающем мире не существует, во всех его проявлениях он стремится увидеть разум живой души. «Отвлеченный пантеизм, - писал В. С. Соловьев, - растворяет все единичное в абсолютном, превращая это последнее в пустую безразличность; истинное поэтическое созерцание, напротив, видит абсолютное в индивидуальном явлении, не только сохраняя, но и бесконечно усиливая его индивидуальность» [22]. Недаром вся природа у Заболоцкого состоит не из атомарных первокирпичиков пусть и живой, но бессознательной материи, как у Циолковского, а из бесконечного числа наделенных разумным началом «лиц»: «лицо» коня, «лицо» медведя, рогатые «лица» животных и диких зверей, «лицо» леса и трав, «лица» камней (лик Ганнибала, «лик Сковороды»). Растворяясь в метаморфозе и аннигилируя в материальной структуре, все живое и после смерти остается у художника живым в своих духовных первообразах. Именно с ними душа писателя постоянно стремится воссоединиться, ибо, сливаясь с общей душой, она обретает и свое собственное бессмертие. Не только самыми разнообразными звуками, но и палитрой неповторимо-волшебных красок природа навевала Заболоцкому чувство вечности и красоты мироздания, обволакивая и умиротворяя его «тоску разъединенья» живой духовностью и неизбывностью бытия: «Горит весь мир, прозрачен и духовен, / Теперь-то он поистине хорош, / И ты, ликуя, множество диковин / В его живых чертах распознаешь» («Вечер на Оке», 1957).
По мере все более сосредоточенного душевного и духовного вживания поэта в свое новое видение мира трагический разрыв между человеком и природой смягчается, «нестерпимая тоска разъединенья» уступает чувству «живой прелести мира», образ природы, как «высокой тюрьмы» («Прогулка», 1929) и «вековечной давильни», пребывающей в диком, хаотическом беспорядке, сменяется новым «очеловеченным» этапом ее исторического бытия:
Читайте, деревья, стихи Гезиода,
Дивись Оссиановым гимнам, рябина!
Не меч ты поднимешь сегодня, природа,
Но школьный звонок над щитом Кухулина
[23].
Мировоззрение Н. Заболоцкого, особенно раннего периода, это мировоззрение не времени, а пространства, это мировоззрение не столько музыки, как это было у символистов и в чем писатель усматривал начало субъективизма, а живописи, как
это мы видим у Гете. В его духовном и поэтическом мире, как и у глубоко им ценимого Хлебникова, «нет застав во времени», здесь время как бы сворачивается до пространства, до «шероховатой поверхности» действительности, до предельно материализованного слова, до теургии. В зрелые годы утопический пафос поэзии Н. Заболоцкого заменяется более спокойным, более взвешенным, более аналитическим взглядом на мир, историю и природу. Его вечно-«вещная», если так можно выразиться, творческая энергия, его духовный материализм из формы антропоцентричной постепенно переплавляется в форму антропоморфную. И все же гармонизировать свою жизнь до конца, полностью ощутить слияние своей личности не только с далекой вселенной, но и с ближайшей природой поэту было не суждено. Драматический разрыв «двух миров», мыслей и чувств, «ума и сердца», возникший из-за искусственного отделения человека от своей материнской основы и мучивший писателя всю его жизнь, так и не был преодолен. Однако он всегда верил, что идущие следом потомки, пройдя и через его трудный опыт, сумеют когда-нибудь завершить то, что он не завершил («Завещание»). Н. Заболоцкий вместе с философом Пифагором, а также с античными поэтами Гесиодом («Труды и дни») и Овидием («Метаморфозы»), писавшими о «золотом веке» человечества, когда все люди были бессмертны и жили в полной гармонии с окружающей их природой, видимо, полагал, что начиная с «поэтической» эпохи древнего синкретизма в истории человечества произошла инволюция. Планетарный разум, прежде всего в лице человека, стал развиваться интенсивно и мощно, но, к сожалению, односторонне, в ущерб гармоничному и органически целостному восприятию жизни и Бытия. Вот почему через четверть века, в очередной раз возвращаясь к своим самым сокровенным размышлениям, к «Беседе о душе» («Торжество Земледелия»), в своем позднем стихотворении «Ходоки» (1954) Н. Заболоцкий со светлой надеждой укажет читателям на подлинную духовную ценность нашего далекого прошлого - на полузабытый былинно-фольклорный источник богатейшей отечественной культуры, в сокровищнице которой сохранились для нас и нравственное здоровье, и душевная целостность, и бессмертие, и всеединство:
Есть черта, присущая народу: Мыслит он не разумом одним, — Всю свою душевную природу Наши люди связывают с ним.
Оттого прекрасны наши сказки, Наши песни, сложенные в лад. В них и ум и сердце без опаски На одном наречье говорят [24].
А. Л. Фокеев, Е. Г. Чеботарёва. Демократическая очеркистика 1860-х годов.
Если В. Хлебников формировал натурфилософию Н. Заболоцкого как бы извне, из макрокосмоса, то К. Циолковский воздействовал на него изнутри, из аналитического ядра «духовно-атомных» структур микроявлений. Как и оба его конгениальных предшественника, он всю жизнь боролся с главным врагом человечества - эгоизмом, ведущим к парциальности человеческого «я», к отделению личности от своего целого, и его частным случаем - уничтожением и смертью.
Одной из талантливо-своеобразных попыток в натурфилософскую «вольницу» первого пореволюционного десятилетия XX в. в России и было всепоглощающее стремление Н. Заболоцкого протянуть в своей поэзии ниточку бессмертного Разума сквозь всю планетарную эволюцию - «от безжизненного кристалла» до человека, - интуитивно почувствовать и пресуществить не только новый футуристический смысл личности, истории и природы, но и космических сил Универсума, «таинственного разума» [25] бесконечного вселенского Бытия.
Примечания
1. Помимо точно названных К. И. Чуковским стихотворений Н. А. Заболоцкого - «Журавли», «Уступи мне, скворец, уголок», «Неудачник», «Утро», «Лесное озеро», «Слепой», «В кино», «Ходоки», «Некрасивая девочка», «Я не ищу гармонии в природе», -речь идет о таких стихах автора «Столбцов», как «Лебедь в зоопарке» (1948), «Старая актриса» (1956), «О красоте человеческих лиц» (1955). См.: Письмо из личного архива семьи Заболоцких // Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. СПб.: Изд-во «Logos», 2003. С. 547-548.
2. Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. М., 1988. С. 406-407.
3. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб., 1914. С. 195.
4. Христианство: энциклопедический словарь: в 3 т. Т. I: А-К / гл. ред. С. С. Аверинцев. М., 1993. С. 482.
5. Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. С. 407.
6. Заболоцкий Н. А. История моего заключения // Заболоцкий Н. А. Огонь, мерцающий в сосуде: стихотворения и поэмы. Переводы. Письма и статьи. Жизнеописание. Воспоминания современников. Анализ творчества / сост. и примеч. Никиты Заболоцкого. М.: Педагогика-Пресс, 1995. С. 389-399; См. также Документы из дела по обвинению Н. А. Заболоцкого в антисоветской деятельности // Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. С. 624-625 и др.
7. Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. С. 240.
8. Там же. С. 240, 241.
9. Там же. C. 164.
10. Заболоцкий Н. А. Полное собрание стихотворений и поэм. СПб.: Академический проект, 2002. С. 177.(Новая библиотека поэта).
11. Там же. С. 190.
12. Циолковский К. Э. Космическая философия. М., 2001. С. 389.
13. Циолковский К. Э. Есть ли бог? // Циолковский К. Э. Космическая философия. С. 437.
14. Там же. С. 413-414.
15. Заболоцкий Н. А. Собр. соч.: в 3 т. / сост. Е. Заболоцкой, Н. Заболоцкого; предисл. Н. Степанова; примеч. Е. Заболоцкой, Л. Шубина. М.: Худож. лит., 1983-1984. Т. 3. С. 310.
16. Спиноза Б. Этика // Спиноза Б. Избранные произведения: в 2 т. / пер. с лат. Н. А. Иванцова. М.: Гос. изд. «Политической литературы». Т. I. С. 412.
17. Циолковский К. Э. Космическая философия. С. 32.
18. Там же. С. 461.
19. Заболоцкий Н. А. Собр. соч.: в 3 т. Т. 3. С. 308-310.
20. Заболоцкий Н. А. Полное собрание стихотворений и поэм. С. 211.
21. Там же. С. 198.
22. Соловьев В. С. О лирической поэзии. По поводу последних стихотворений Фета и Полонского // Собрание сочинений Владимира Сергеевича Соловьева: в 10 т. / под ред. и с примеч. С. М. Соловьева и Э. Л. Радлова. 2-е изд. СПб.: «Просвещение», /1911— 1914/. Т. 6. С. 243.
23. Заболоцкий Н. А. Полное собрание стихотворений и поэм. С. 212.
24. Там же. С. 253
25. Там же. С. 292.
УДК 821.161.1.09+929
А. Л. Фокеев, Е. Г. Чеботарёва
ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ОЧЕРКИСТИКА 1860-х ГОДОВ И НАРОДНИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ТРАДИЦИИ И ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ)
Настоящая статья посвящена выявлению своеобразия и особенностей прозы писателей-народников, просматриваются их преемственные связи с очеркистикой 1860-х гг., отмечаются общие тенденции и доминанты. Опираясь на очерки и рассказы Г. И. Успенского, Н. И. Наумова, П. В. Засодим-ского, Н. Н. Златовратского и других, авторы выясняют эстетические принципы, новые черты и особенности этой литературной школы.
The authors define peculiarities of narod-nik-writers' prose, reveal their relations with essay style of the 1860s, mark common tendencies and dominants. Relying on essays and stories of G. I. Us-pensky, N. I. Naumov, P. V. Zasodimsky, N. N. Zla-tovratsky and others, the authors find out aesthetic princi ples and new features of this literary school.
Ключевые слова: беллетристика, этнография, фольклор, очерк, публицистика, традиция, преемственность, типология, писатели-народники.
Keywords: fiction, ethnography, folklore, essay, publicistic style, tradition, succession, typology, n arodnic-writers.
Народническая литература - это особый этап в развитии русской литературы, связанный с ли-
© Фокеев А. Л., Чеботарёва Е. Г., 2009
