CC BY
59
УДК 82. 09
В. С. ФЕДОРОВ
«СМЕРТЬ И БЫТИЕ» В ФИЛОСОФСКОЙ ЛИРИКЕ Н. ЗАБОЛОЦКОГО
Рассматриваются ключевые образы- понятия художественной философии крупнейшего поэта XXвека.
Николай Алексеевич Заболоцкий (1903-1958) - это не только замечательный исследователь древнерусского слова, талантливый переводчик и своеобразный лирик, но и крупнейший в XX столетии поэт-философ. Среди своих современников он может быть сопоставлен с такими писателями-мыслителями, как Валерий Брюсов, Андрей Белый, Андрей Платонов, Борис Пастернак. Признанный мэтр отечественной литературы К. И. Чуковский в письме от 5 июня 1957 года, обращаясь к Н. Заболоцкому, написал следующие знаменательные слова: «Пишу Вам с той почтительной робостью, с какой писал бы Тютчеву или Державину. Для меня нет никакого сомнения, что Заболоцкий -подлинно великий поэт, творчеством которого рано или поздно советской культуре (может быть, даже против воли) придётся гордиться как одним из высочайших своих достижений» [1]-
Критики и исследователи, обращаясь к творчеству Н. Заболоцкого, - и это стало уже традицией - постоянно говорят о натурфилософских аспектах его поэзии, о натурфилософских взглядах в мировоззрении писателя, что, на наш взгляд, является вполне логичным и правильным. Вместе с тем, для органичного и последовательного «включения» поэзии Заболоцкого в русло действительно свойственной ему натурфилософии, для выявления необходимых условий возникновения последней, нам кажется целесообразным хотя бы кратко остановиться как на самом термине «натурфилософия», так и на периодической закономерности появления этого явления в истории философских воззрений. Ещё в начале XX века В. И. Вернадский, размышлявший об «общем ходе развития философских идей», подметил в них некую «периодичность», постоянную волнообразную повторяемость одних и тех же, хотя и в разных исторических условиях, духовно-философских тенденций. Так, в самом начале зарождения знаний, по словам исследователя, «на почве религиозного, довольно грубого, формального, но ясного миросозерцания в VI в. до Р. X. зарождаются системы ионийской натурфилософии. /..../ Новый период начинается в XV в./.../» [2].
©В. С. Федоров, 2005 Вестник УлГТУ 4/2005
Любопытно отметить, что, как бы продолжая слова Вернадского, о той же самой волнообразной ду хо в но-ф и л ос о ф с кой закономерности, но говоря уже о европейских предтечах русского религиозного символизма - Гюисмансе, Оскаре Уайльде. Гофманстале и Анри де Ренье. - писал и В. М. Жирмунский. И «снова мир, как будто бы уже разгаданный и классифицированный по рассудочным правилам, - отмечает известный историк литературы, - оказывается полным божественной тайны. /.../ Символизм как литературный метод является только следствием нового чувства жизни, дня которого реалистическое описание действительности путём перечисления мелких фактов и подробностей потеряло всякий смысл, поскольку за мелочными фактами открылись глубины и глубины глубин. /.../ Этот символизм, - продолжает В. М. Жирмунский, - исповедовался и романтиками, понимавшими, что божественное - невыразимо, что слово должно стать бесконечным по содержанию, рождать смутные ассоциации чувственных переживаний, быть музыкально значительным, чтобы передать бесконечное» [3]. Элементы этой же волнообразной закономерности в рамках раннего христианства подмечены и А. И. Покровским. «Сочинения Дионисия Ареопагита, - пишет исследователь, - были отголоском неоплатонизма на почве христианства. А неоплатонизм, в свою очередь, представлял реакцию на языческий политеизм и грубый антропоморфизм. В противоположность последнему, допускавшему возможность адекватного познания божества, неоплатонизм провозгласил его полную непостижимость для разума. Ограниченный разум человека не может вместить абсолютного бытия» [4].
Исходя из только что сказанного, можно констатировать, что Н. Заболоцкий жил в эпоху синтетического креационизма, в эпоху расцвета, а затем и угасания натурфилософских и теургических поисков. Вместе с Блоком, Андреем Белым, Хлебниковым, Чижевским, Платоновым, и целым рядом других духовно родственных художников и мыслителей пореволюционной России, он испытал и необычайный творческий взлёт, связанный с верой в зарождение новой эры всех форм жизни и творчества, и горечь от непонимания его новаторских произведений как широким читателем, так и немалой частью коллег-литераторов
11 писателей. Гротесково-оригинальная фI тософия н «заумным» художественный язык Заболоцкого не только раздражали официозную критику, но и стали одной из причин последующих репрессий властей. Через несколько лет по сфабрикованному делу Заболоцкого арестовывают и осуждают на пять лет исправительно-трудовых лагерей не только за участие в «антисоветской троцкистско-правой организации» писателей Ленинграда, но и за «пантеистические» стихи, рисующие «гнетущую картину мира советской страны». В творчестве Заболоцкого эпохи «Столбцов» и «Торжества Земледелия» (1929-1930) разрыв мечты и действительности был настолько разителен, а манера изображения столь комична и фантасмагорична, что его поэзия, особенно с конца 1929 года (года «великого перелома»), почти единодушно подверглась уничтожающей рапповской критике за «юродство» и открытое «издевательство» над окружающей жизнью. «Стремясь не падать духом», по словам сына писателя, Заболоцкий «выписывал на отдельный лист бумаги относящиеся к нему определения критиков: «певец-ассенизатор», «отщепенец-индивидуалист», «половой психопат» и тому подобные. В компании друзей он важно зачитывал этот перечень, и все весело смеялись и шутили, хотя догадывались, что скоро им будет не до смеха».
В стихах Заболоцкого мы встречаемся с размышлениями над целым рядом важнейших философских проблем. Это проблема человека и природы, человека и бытия, проблема нравственности не только человека, но флоры и фауны, проблема смысла не только человеческой жизни, но и человеческой смерти. Остановимся на рассмотрении только двух взаимосвязанных философских тем: нравственности природного бытия и человеческого бессмертия.
Выдвигая идею положительной нравственности природы, в поэме «Деревья» (1933) Заболоцкий писал:
Да, человек есть башня птиц, Зверей вместилище лохматых. В его лице - миллионы лиц Четвероногих и крылатых. И много в нём живёт зверей, И много рыб со дна морей, Но все они в лучах сознанья Большого мозга строят зданье. Углубляя начатую тему, в стихотворении «Ло-дейников» («В краю чудес, в краю живых растений...») (1932-1947), писатель не только делает акцент на драматической стороне жизни природы, но и поднимается до обозначения сложнейшей проблемы смысла человеческой смерти:
..............................................Надсадом
Шёл смутный шорох тысячи смертей. Природа, обернувшаяся адом, Свои дела вершила без затей. Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы. И страхом перекошенные лица Ночных существ смотрели из травы. Природы вековечная давильня Соединяла смерть и бытие В один клубок, но мысль была бессильна Соединить два таинства её. Как же увязывались в мировоззрении Н. Заболоцкого интересующие нас темы? Каким образом писатель пытался решить не только этическую проблему «вековечной давильни» в природе, но и глубоко личную проблему индивидуального человеческого бессмертия? Чтобы ответить на поставленные вопросы, на наш взгляд, следует прежде всего обратиться к сочинениям К. Э. Циолковского, связанным с философией космоса, тем сочинениям отца отечественной космонавтики, которые хорошо знал и внимательно изучал Заболоцкий и без которых, как мы полагаем, не может быть правильно понята ни поэзия, ни натурфилософия писателя.
В целом ряде своих сочинений, в том числе и в работе «Граждане вселенной» (1933), Циолковский, как бы отвечая на вопрос о нравственности, поставленный Заболоцким, писал: «Каждый зрелый разум говорит одно и то же: если во вселенной не будет зла, горя, несовершенства, невежества, слабости и безумия, то и атому будет хорошо. Отсюда вывод: во вселенной надо устранять все дурное, причиняющее страдания или увеличивающее безумие». Но как это осуществить? И Циолковский отвечает: «Очень просто - надо остановить размножение несовершенных» и «всеми силами разумных высших существ способствовать размножению совершенного», пусть в мире господствует «разум, приносящий счастье и уничтожающий горе». Но для этого человек, по мнению учёного, должен научиться воспринимать мир только через «положительные», «нулевые ощущения». «Нулевые ощущения, - пишет Циолковский, -также бесконечно разнообразны. В идеальном виде это есть небытие. Не смерть, а именно - небытие» [5]. В будущем, считан Циолковский, человек будет распоряжаться не только животными и растениями, но и своей собственной судьбой, он сможет усовершенствовать человеческий мозг «без умаления сознательности». «Со временем, - утверждается в его работе "Ум и страсти", - путём искусственного отбора, может быть произведено существо без страстей, но с высоким разумом» [6]. Этим размышлениям Циолковский придавал первостепенное значение. В связи с вышесказанным, нужно особенно подчеркнуть, что Циолковский главным достижением своей жизни считал вовсе не разработку теории ракеты, как многие думают до сих пор, а свою космическую философию, раскрывающую смысл, цели и перспективы жизни в космосе всего человечества, его совершенное и прекрасное будущее. Важно отметить, что К. Циолковский не рассматривал человека в качестве
вершины космической эволюции: существами более высокого порядка, чем человек, были для него «президенты» других миров, а самой высшей, сверхразумной, совершенной и доброй инстанцией являлся, как во многом и для Спинозы, «личный бог (некое отдалённое подобие высшего воображаемого человека)» или «космос».
Как же отвечал Циолковский на вопрос Заболоцкого о непостижимом соединении в природе «смерти и бытия»? В работе «Радость смерти» К. Циолковский писал: «Какая это радость - знать и быть совершенно уверенным, что смерть сливается с рождением, что /.../ новое разрушение сольётся с новым совершенным рождением, что разрушения или "смерти" будут повторяться вечно /.../. Изменяется форма, а сущность остается, потому что сущность есть материя, которая вечна. /.../ смертей нет, а есть только рождения. Уничтожения нет, а есть только преобразование. Тяжёлая и дурная земная жизнь есть случайность, очень редкая во вселенной. /.../ Смерть есть радость, награда, неизмеримое счастье, хотя и сопровождается на Земле болью» [7].
Находясь под сильнейшим впечатлением от только что прочитанных работ Циолковского по философии космоса, Заболоцкий в ответном письме учёному от 18 января 1932 года с благодарностью сообщает: «Ваши книги я получил. Благодарю Вас от всего сердца. Почти всё я уже прочёл, но прочёл залпом. На меня надвинулось нечто до такой степени новое и огромное, что продумать его до конца я пока не в силах: слишком воспламенена голова. /.../ И теперь, соприкоснувшись с Вами, я снова наполняюсь радостью - лучшей из всех земных радостей» [8]. «Я не только материалист, - пишет в одной из своих работ Циолковский, - но и панпсихист, признающий чувствительность всей вселенной. Это свойство я считаю неотделимым от материи» [9]. На вопрос о том, что будет с человеком после его смерти, у учёного опять находится своеобразный ответ: «После каждой смерти получается /.../- рассеяние. Но, как мы видим, оно не препятствует оживлению. /.../ Мы всегда жили и всегда будем жить, но каждый раз в новой форме и, разумеется, без памяти о прошедшем» [10]. Мысли Циолковского удивили и одновременно озадачили писателя. Пытаясь уточнить и ясно сформулировать для себя волнующую его проблему, в том же письме к Циолковскому Заболоцкий делится и своими сомнениями, и самыми сокровенными размышлениями: «Ваши книги я буду изучать долго и внимательно. Некоторые вопросы для меня не ясны /.../. Например, мне неясно, почему моя жизнь возникает после моей смерти. /.../ мне кажется, что Вы говорите о блаженстве не нас самих, а о блаженстве нашего материала в других, более совершенных организациях будущего. Вы /.../, - приходит к важнейшему для себя выводу Заболоцкий, - очень ясно и твёрдо чувствуете себя государством атомов. Мы же /.../ не можем
отрешиться от взгляда на себя как на нечто единое и неделимое... Ведь одно дело - знать, а другое -чувствовать. /.../Л чувствование себя государством есть, очевидно, новое завоевание человеческого гения» [111.
В этих словах Заболоцкого, обращенных к создателю новой космической философии, по существу содержалось и решение проблемы собственной экзистенции, и главный пафос его последующей натурфилософии. С этого времени поэзия Заболоцкого являлась лишь художественным выражением тех внутренних, духовных усилий, которые предпринимал писатель, чтобы стать вровень с только что для себя открытым новым завоеванием «человеческого гения». После опытов В. Хлебникова и К. Циолковского своеобразный путь Заболоцкого как человека и поэта-философа был окончательно определён.
Отношение к природе у Заболоцкого долгое время было неоднозначным. С одной стороны, природа являлась для него «вековечной давильней», а с друтой - воплощением красоты и гармонии. Между прочим, этика социальная, природная и даже космическая, низшие виды этики, имели у него явно подчинённый характер, по сравнению с этикой высшей. - онтологической и вселенской. Так, в стихотворении «Бетховен» (1946) поэт писал:
Дубравой труб и озером мелодий Ты превозмог нестройный ураган. И крикнул ты в лицо самой природе, Свой львиный лик просунув сквозь орган. В рогах быка опять запела лира, Пастушьей флейтой стала кость орла, И понял ты живую прелесть мира И отделил добро его от зла. По мере всё более сосредоточенного душевного и духовного вживания поэта в своё новое видение мира, трагический разрыв между человеком и природой смягчается, «нестерпимая тоска разъедине-нья» уступает чувству «живой прелести мира», образ природы, как «высокой тюрьмы» («Прогулка», 1929) и «вековечной давильни», пребывающей в диком, хаотическом беспорядке, сменяется новым «очеловеченным» этапом её исторического бытия: Читайте, деревья, стихи Гезиода, Дивись Оссиановым гимнам, рябина! Не меч ты поднимешь сегодня, природа. Но школьный звонок над щитом Кухулина. Мировоззрение Заболоцкого, особенно раннего периода, это мировоззрение не времени, а пространства, это мировоззрение не столько музыки, как это было у символистов и в чём писатель усматривал начало субъективизма, а живописи, как это мы видим у Гёте. В его духовном и поэтическом мире, как и у глубоко им ценимого Хлебникова, «нет застав во времени», здесь время как бы сворачивается до пространства, до «шероховатой поверхности» действительности, до предельно материализованного слова, до теургии. В зрелые го-
ды утопический пафос поэзии Заболоцкого заменяется более спокойным, более взвешенным, более аналитическим взглядом на мир, историю и природ)'. Его веч но-« вещная», если так можно выразиться. творческая энергия, его духовный материализм из формы антропо-центричной постепенно переплавляется в форму антропоморфную. И всё же гармонизировать свою жизнь до конца, полностью ощутить слияние своей личности не только с ближайшей природой, но и далёкой вселенной поэт не успел. Драматический разрыв «двух миров», мыслей и чувств, «ума и сердца», возникший из-за искусственного отделения человека от своей материнской основы и мучивший писателя всю его жизнь, так и не был прёодолён. Однако он всегда верил, что идущие следом потомки, пройдя и через его трудный опыт, сумеют когда-нибудь завершить то, что он не завершил («Завещание»). Заболоцкий, вместе с философом Пифагором, учившим о гармонии небесных тел и человека, а также с античными поэтами Гесиодом («Труды и дни») и Овидием («Метаморфозы»), писавшими о «золотом веке» человечества, когда все люди были бессмертны и жили в полной гармонии с окружающей их природой, видимо, полагал, что, начиная с «поэтической» эпохи древнего синкретизма, в истории человечества произошла инволюция. Планетарный разум, прежде всего в лице человека, стал развиваться интенсивно и мощно, но, к сожалению, односторонне, в ущерб гармоничному и органически целостному восприятию жизни и Бытия. Вот почему через четверть века, в очередной раз возвращаясь к своим самым сокровенным размышлениям, к «Беседе о душе» («Торжество Земледелия»), в своём позднем стихотворении «Ходоки» (1954) Заболоцкий со светлой надеждой укажет читателям на подлинную духовную ценность нашего далёкого прошлого, - на полузабытый былинно-фольклорный источник богатейшей отечественной культуры, в сокровищнице которой, словно в спасительной чаше Грааля, сохранились для нас и нравственное здоровье, и душевная целостность, и бессмертие, и всеединство: Есть черта, присущая народу: Мыслит он не разумом одним, - Всю свою душевную природу Наши люди связывают с ним. Оттого прекрасны наши сказки, Наши песни, сложенные в лад. В них и ум и сердце без опаски На одном наречье говорят. Если В. Хлебников формировал натурфилософию Заболоцкого как бы извне, из макрокосмоса, то К. Циолковский воздействовал на него изнутри, из аналитического ядра «духовно-атомных» структур микроявлений. Как и оба его конгениальных предшественника, он всю жизнь боролся с главным врагом человечества - эгоизмом, ведущим к парциальности человеческого «я», к отделению личности от своего целого, и его частным случаем
-уничтожением и смертью.
Одной из талантливо-своеобразных попыток в натурфилософскую «вольницу» первого пореволюционного десятилетия XX века в России и было всепоглощающее стремление Н. Заболоцкого протянуть в своей поэзии ниточку бессмертного Разума сквозь всю планетарную эволюцию - «от безжизненного кристалла» до человека, - интуитивно почувствовать и пресуществить не только новый футуристический смысл личности, истории и природы, но и космических сил Универсума, «таинственного разума» [12] бесконечного вселенского Бытия.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Помимо точно названных К. й. Чуковским стихотворений Заболоцкого - «Журавли», «Уступи мне, скворец, утолок», «Неудачник», «Утро», «Лесное озеро», «Слепой», «В кино», «Ходоки», «Некрасивая девочка», «Я не ищу гармонии в природе» - речь идёт о таких стихах автора «Столбцов», как «Лебедь в зоопарке» (1948), «Старая актриса» (1956), «О красоте человеческих лиц» (1955). См.: Письмо из личного архива семьи Заболоцких // Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. - СПб., 2003. - С. 547-548.
2. Вернадский, В. И. Философские мысли натуралиста.-М., 1988.-С. 406-407.
3. Жирмунский, В. М. Немецкий романтизм и современная мистика. - СПб., 1914. - С. 195.
4. Христианство: Эшдиклопедический словарь: В 3 т. Т. 1: А-К. - М, 1993. - С. 482.
5. Заболоцкий, Н. А. История моего заключения // Он же. Огонь, мерцающий в сосуде: Стихотворения и поэмы. Переводы. Письма и статьи. Жизнеописание. Воспоминания современников. Анализ творчества. - М., 1995. - С. 389-399; См. также «Документы из дела по обвинению Н. А. Заболоцкого в антисоветской деятельности» // Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. - С. 624-625 и др.
6. Циолковский, К. Э. Космическая философия. -М.,2001.-С. 158.
7. Там же. С. 195.
8. Там же. С. 413-414.
9. Заболоцкий, Н. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. С. 310.
10. Циолковский, К. Э. Космическая философия. —С. 32.
И. Заболоцкий, Н. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. - С. 308-310.
12. Заболоцкий, Н. Полное собрание стихотворений и поэм. - СПб., 2002. - С. 292.
Федоров Владимир Сергеевич, старший научный сотрудник ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН, кандидат филологических наук, докторант кафедры истории русской философии Санкт-Петербургского университета, автор более 80 работ по художественно-философским проблемам литературы.
