CC BY
41
Н.Н.СМОГОЛЬ
кандидат филологических наук, доцент, кафедра истории русской литературы ХХ-ХХ1 веков и истории зарубежной литературы, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева
МЯТЕЖНЫЙ ВЕК, МЯТУЩИЙСЯ ДУХ, ТРЕВОЖАЩЕЕ СЛОВО (О НОВЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ ТВОРЧЕСТВА ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА)
Леонид Андреев в контексте культуры XX века. Е.А. Михеичева. Брянск. БГУ имени академика И.Г. Петровского, 2016.185 с.
Леонида Андреева сложно отнести к авторам, обделённым вниманием читателей и научного сообщества. Более пяти тысяч откликов на произведения оставили только современники писателя. За век с небольшим свет увидело множество публикаций: сборников статей, монографий, диссертационных трудов, - содержащих многоаспектный анализ его жизни и творчества, детализирующих особенности художественного метода. И тем не менее каждое новое исследование оставляет за собой право на дополнение этого сложного феномена по имени Леонид Андреев. Подтверждением этому может служить монография доктора филологических наук, профессора Орловского государственного университета имени И.С.Тургенева Екатерины Александровна Михеичевой «Леонид Андреев в контексте культуры ХХ века» - научное изыскание не менее тематически полифоничное, чем сам объект исследования.
Автор предлагает синтез биографических, критических, литературоведческих материалов, опирается на тексты различной родо-жанровой природы, а также на публицистику, дневниковые записи, эпистолярное наследие. В художественном методе выявляются такие составляющие, как интригующее содержание, роль символа, «размытость» фабулы, интерес к метафизическим проблемам, жанровая синкретичность, углублённый психологизм, трансформированный в андреевской драматургии в панпсихизм, и другие.
Отличительной особенностью монографии следует считать построение концентрической системы
культурного взаимодействия Андреева со своими современниками, отстоявшими от него на определённой дистанции в зависимости от философских взглядов, художественных подходов, социального статуса и личных взаимоотношений.
Горький и Андреев, как показывает сопоставительный анализ избранных произведений, сближены в своём творчестве «теорией двойственности человеческого сознания», антиклерикальным пафосом, бунтарским началом, религиозным еретичеством и жаждой антропоцентрического переустройства мироздания. В свою очередь, современников отдаляет друг от друга отношение к таким оппозициям, как индивидуальность -коллектив (как вариант человек-народ), кризис-исход, свет-тьма и др. «Исповедь» Горького калькирует религиозный идеал на народное самосознание, «Жизнь Василия Фивейского» Андреева оставляет человека в мучительных онтологических исканиях.
Творческая полемика с менее известным художником слова начала ХХ века Е.Н.Чириковым и его подходами к разрешению конфликта в драме «Евреи» рассматривается как шлифовка Андреевым собственной драматургической концепции, раскрывшейся в пьесах «К звёздам», «Савва», «Чёрные маски», «Анатэма». Более подробно новаторство исследуемого автора в области сценического искусства характеризуется в главе «К теории психологической драмы: Чехов - Андреев - Замятин».
Два земляка-орловца, Андреев и Зайцев, ещё более
Ученые записки Орловского государственного университета. №3 (72), 2016 г. Scientific notes of Orel State University. Vol. 3 - no. 72. 2016
тесно сближаются «общностью творческих поисков»,
«художественно-эстетических позиций», двойственно- стью героев, что в монографии подчёркивается через сопоставительный анализ множества произведений, в том числе рассказов «Елеазар» и «Жемчуг», «Так было» и «Чёрные ветры».
Несколько опосредованным представляется влия- ние на творчество Андреева интерпретации ницшеан- ской идеи сверхчеловека, выполненной Соловьёвым в связи с её явной популярностью на рубеже веков. По сути, писателя и философа сближает лишь желание найти среди парадоксальных черт этой специфической личности, «пересаженной» на русскую почву, отторже- ние неприглядной действительности и необходимость сближения с окружающими людьми, что актуализирует мысль о смерти или сам её факт (статья «Идея сверх- человека» - «Рассказ о Сергее Петровиче», «Мысль», «Тьма», «Рассказ о семи повешенных»).
Волеизъявление человека в протесте против быта и бытия достигает своего пика в акте самоубийства. Этот суицидальный феномен нашёл отражение в от- дельном очерке монографии, поскольку жизнь и творчество Андреева дают весьма богатый материал для освещения данного аспекта танатологической тематики, равно как и ведущие тенденции серебряного века в целом. Е.А.Михеичева объединяет для анализа три про- изведения порубежной эпохи: «Весной», «Молчание» и
«Рассказ о Сергее Петровиче», - в которых обнаружи- вает движение от автобиографизма к космизму, от кон- кретного к абстрактному, от реализма к символизму, от социально-бытового к метафизическому.
В монографии уделяется внимание жанровой при- роде произведений, ставших результатом новаторских поисков. «Взаимные ассоциации» в творчестве Андреева и Замятина обнаруживаются на базе анти -утопий, созданных впервые в мировой художествен- ной практике. Речь идёт о романе «Мы» и «Дневнике Сатаны», предвосхитивших трагические события оте- чественной истории ХХ в. В своё время обоих авторов объединял интерес к сказочной манере повествования, дополненной элементами сатиры и философскими обобщениями («Большим детям сказки» - «Храбрый волк», «Орешек», «Фальшивый рубль и добрый дядя»,
«Негодяй», «Земля»). Как ни странно, мотивы именно этих своеобразных произведений впоследствии выве- ли писателей на осмысление сложнейших социально- политических проблем, перетекающих в неизбежный морально-нравственный кризис.
Механизм возможного влияния творчества Андреева на писателей, живших уже в советскую эпоху, прослеживается в нескольких главах и во многом объ- ясняет их принадлежность к «внутренней эмиграции» и невозможность адаптироваться к новому режиму. Сходство Андреева с Платоновым исследователь видит в особом взгляде на мир, «обратном зрении», которое даёт художнику слова шанс освободиться от «всего при- вычного, давно наскучившего» и увидеть мир «неожи- данно новым», лишённым «жизненных стереотипов».
Как оказывается, даже если «стереть случайные чер- ты», увидеть мир прекрасным по множеству причин всё равно не получается - гармония личности разрушена, духовное начало безальтернативно разминулось с физи- ческим, политические идеи, узурпировав сознание, об- наружили свою несостоятельность. Интертекстуальные связи рассматриваются на примере двух романов:
«Сашка Жегулёв» (1911) и «Чевенгур» (1930), - неким образом продолжающих традиции психологического романа Достоевского с его героями-«двойствениками», мучительными исканиями смысла жизни и своего места в мире.
Перекличка Булгакова с Андреевым выявляется че- рез интерес к инфернальным образам («Некто в сером», Анатэма, Сатана - Мефистофель из «Театрального ро- мана», Воланд из «Мастера и Маргариты»). Связывает авторов и мотив безумия, коррелирующий с красным цветом и смертью. Но булгаковская концепция любви оптимистична в силу спасительного характера этого чувства, андреевская традиционно безысходна в свете трансцендентальной потерянности человека в эпоху апокалиптической безысходности, что и выявляется в монографии на ряде примеров.
Не только в России, но и в Европе первые годы ХХ века ознаменовали крах прежних мировоззренческих концепций и начало утверждения тоталитарных идей, поэтому авторы, независимо от страны проживания, забили тревогу по поводу закрепощения человека во всех сферах его жизнедеятельности. Е.А.Михеичева в прозе Леонида Андреева и Франца Кафки обнаружива- ет «формулу железной решётки», которая может быть как вовне, так и внутри человека. У русского писателя логическое построение, абсолютизирующее несвободу («Мои записки»), противопоставляется идее «открытых дверей» («Мысль», «Призраки»). У австрийского автора порабощение и попытка освобождения от него показаны через элементы фантастики, абсурда («Превращение», «В исправительной колонии», «Голодарь»). Оба писа- теля оперировали как автобиографическим опытом, так и социальными реалиями, позволившими придать произведениям глубинный психологизм и особую силу воздействия.
Идейная доминанта анализа андреевских произ- ведений в ряде глав дополняется интересом к предметному миру: топосам (город-деревня, сад-лес и т.д.), временным координатам, определяющим широкую, за- частую аллегоричную темпоральную парадигму. Теме художественно-философских и поколенческих связей посвящена глава об отце и сыне, Леониде и Данииле Андреевым.
Свод наблюдений над текстами Леонида Андреева, знакомство с его окружением и углубление в личность самого писателя, творческие параллели с его совре- менниками и последователями, взгляд филологов раз- личных поколений действительно могут быть полезны
«преподавателям высшей и средней школы, студентам гуманитарных вузов и просто - людям читающим», как и заявлено в аннотации к монографии.
