CC BY
74
УДК 141.33(47) ББК 87.3(2Рос:4Бол)
«МЯГКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ»* МИСТИЧЕСКОГО АНАРХИЗМА
Н.И. ДИМИТРОВА
Институт исследований обществ и знаний - Болгарская академия наук Сердика, 4, г. София, 1000, Болгария E-mail: [email protected]
Рассматриваются революционные установки русского социально-духовного движения «мистический анархизм». Выявляются его главные особенности, состоящие в идее о неприятии мира. Изложены взгляды Вячеслава Иванова, Дмитрия Мережковского, Георгия Чулкова. Утверждается, что идея о неприятии мира является гностической по своей сути. Проводится аналогия между древним гностицизмом и мистическом анархизмом. Предметом исследования являются взгляды Василия Налимова и Алексея Синягина, деятельность которых протекала в условиях советской действительности. Предлагается краткий аналитический обзор мемуарной книги В. Налимова «Канатоходец» (1998 г.). Текст книги анализируется с точки зрения утверждения русским ученым гностицизма. Особое внимание уделяется его сравнительному анализу революционной ситуации и древнего гностицизма. На примере статьи А. Синягина «Два христианства на Руси» показано сходство гностической сущности мистического анархизма со взглядами болгарских богомилов, которых русский мыслитель особенно восхваляет. Делается вывод о том, что гностичность мис-тико-анархистских идей обусловливает их деструктивность и предлагаемая представителями этого течения революция не может быть «мягкой».
Ключевые слова: мистический анархизм, революция, гностицизм, идея о неприятии мира, русский Серебряный век, русская революционная интеллигенция, болгарское богомильство, богомильство на Руси, апостольское христианство, эсхатологизм.
THE «SOFT REVOLUTION» OF MYSTICAL ANARCHISM
N.I. DIMITROVA
Institute for the Study of Societies and Knowledge at the Bulgarian Academy of Sciences,
4, Serdika, Sofia, 1000, Bulgaria E-mail: [email protected]
The subject of this paper is the revolutionary attitude of the Russian social-spiritual movement called «mystical anarchism». The article describes its specific characters summarized mainly by the idea of non-acceptance of the world. The views of Vyacheslav Ivanov, Dmitrij Merezhkovsky and Georgij Chulkov are commented briefly. The author maintains that the idea of non-acceptance of the world is a Gnostic one. An analogy between the ancient Gnosticism and the «mystical anarchism» is drawn. The focus of the paper is on the views of Vasilij Nalimov and Aleksej Sinyagin whose activity is in the context of the Soviet reality. Some comments are made on Vasilij Nalimov's autobiographical book «Tightrope Walking» (1998). The text of the book is analyzed from the viewpoint of Gnosticism as the main attitude
* Это понятие употреблено В.В. Налимовым в его книге «Канатоходец» для характеристики анархистской мысли и противопоставляется им попыткам насильственного построения коммунизма, подчеркивая тем самым мирный и духовный характер революционного процесса.
of the Russian scientist. Aleksej Sinyagin's study «Two Types of Christianity in Russia» is also discussed. The author shows the similarities between the Gnostic essence of mystical anarchism and the ideas of the Bulgarian Bogomils who are highly appreciated by the Russian thinker. It is concluded that the Gnostic essence of the mystic-anarchist ideas determines their destructive character and that the imagined by the representatives of this movement revolution could not at all be «soft».
Key words: Mystical anarchism, Revolution, Gnosticism, The idea of non-acceptance of the world, Russia's Silver age, Russian revolutionary intelligentsia, Bulgarian Bogomilism, Russian Bogomilism, Apostolic Christianity, Eschatologism
Как известно, слово революция ведет свое начало с латинского revolutio, что в буквальном переводе с латыни означает переворачивание, перевертывание. Сегодня им принято обозначать глубокий коренной переворот в любой сфере жизни. Но чаще всего при его использовании имеется в виду социальная революция.
До Французской революции 1789 года значение этого понятия связывалось с восстановлением утраченной справедливости, разрушенной коррумпированной властью. Это понимание революции отчетливо сформулировано, к примеру, во «Втором трактате об управлении» (1689 г.) Джона Локка. Именно поэтому все ранние революции Нового времени, включая английскую Славную революцию 1688 года, находили свое оправдание (как моральное, так и религиозное) в том, что стремились свергнуть тираничную по своему характеру власть. По словам Н. Бердяева, «революция - по преимуществу отрицательное понятие. Она всегда происходит потому, что далеко зашел процесс разложения и гниения, что было отпадение от правды и добра, что была измена Богу, что силы, властвовавшие и господствовавшие, изменили своему назначению, что органическое развитие и цветение стало невозможным» [1, с. 178].
Новое же значение понятия революции, сформированное во время и после Французской революции, характеризуется тем, что революцию начинают понимать не просто как борьбу против тирании, а как полную смену старого режима и как построение совершенно нового мира, населенного новыми людьми. Это - радикальная перемена; революция уже означает немыслимое ранее в качестве результата человеческой деятельности коренное преобразование действительности.
Исследуя процесс развития вкладываемых в революцию смыслов, Райнхард Козелек отмечает: «Вряд ли существует другое фундаментальное историческое понятие, которое в столь высокой степени объединяло бы в себе уникальность и повторимость, диахронные и синхронные аспекты, как это имеет место в понятии "революция'.'Их переплетение приводит к пространным, что касается языкового выражения, и логически противоречащим друг другу построениям, пытающимся найти выход в метафорике. "Революция',' понимаемая как "поворот',' может быть направлена в будущее, но может быть нацелена и на "возвращение" назад. В "революцию" всегда включается синхронно и "контрреволюция'.' В диахронном же плане революция и контрареволюция всегда предполагают друг друга» [2, с. 656].
Осуществленные в России в первой половине ХХ века революции ожидаемо стали вызовом для русской мысли, в особенности для мыслителей периода Серебряного века, брутально прерванного историческими событиями. И вряд ли есть
хотя бы один его представитель, у которого нельзя было бы обнаружить попытки их религиозно-философского осмысления. В предлагаемом тексте мы сосредоточимся на революционных настроениях некоторых представителей мистического анархизма - одного их самых значимых идейных движений Серебряного века. В теоретическом отношении их взгляды были очень схожи с идеями Петра Кропоткина и Апполона Карелина. Но не анархизм, который, безусловно, был существенным компонентом рассмариваемого движения, будет интересовать нас в первую очередь. Интересовать нас будет другой - и гораздо менее исследованный -компонент этой системы идей. А именно - гностицизм.
Глашатаями мистического анархизма как одного из революционных движений интеллигенции были Дмитрий Мережковский, Вячеслав Иванов, Георгий Чулков. Последний из них в 1906 г. опубликовал книгу, которая именно так и называлась - «О мистическом анархизме». Предложенное Чулковым наименование движения Вячеслав Иванов в свое время прокомментировал следующим образом: «Термин "мистический анархизм" впервые, насколько мне известно, употребленный Георгием Чулковым с целью в одной обобщающей формуле охарактеризовать тяготения некоторой группы писателей, преимущественно художников слова-символа, - несомненно термин меткий и выразительный, и потому позволительно принять его, невзирая на недоумения, вызванные необычным соединением слов "анархия" и "мистика"с одной стороны, - некоторое формально-логическое его несовершенство - с другой» [3, с. 56].
К мистическим анархистам, или точнее, к анархизму как составляющей их идей, были близки и взгляды Александра Майера и Льва Шестова1. Общий настрой этого движения можно определить как непринятие мира, причем речь идет о непринятии не только социального и политического порядка (т.е. об анархизме), но и порядка космического (что есть гностицизм). В своем известном эссе, с поистине библейским заглавием «Не мир, но меч», Мережковский утверждает: «Непринятие мира - не только данного, общественного, но и всего космического порядка как абсолютного зла, абсолютного насилия - такова бессознательная метафизическая сущность анархии, которая в настоящее время, повторяю, находится в состоянии зачаточном и в которой бунт социальный еще никем не понят как первое отдаленное предвестие неизмеримо грознейшего бунта против мира и Бога, я против не-я» [5, с. 11-12]. Этот анархизм не конструктивен, не созидателен, он не надеется на потенциал естественного состояния человека в деле приведения общества в состояние гармонии. Он, напротив, радикален, революционен, нигилистичен, направлен не только против существующей социально-исторической действительности (из-за чего его и обвиняли в терроризме), но и вообще против всего существующего. Как подчеркивает Вячеслав Иванов, мистический анархизм «не строит и не скрепляет скрепами; развязывает, а не связывает энергии...»2. Русский символист убежден: идея непри-
1 См.: Кошарный В.П. «Мистический анархизм» в России начала ХХ века // Известия высших учебных заведений. Поволжский район. Гуманитарные науки. 2008. № 2. С. 50-56 [4].
2 См.: Иванов В.И. Идея неприятия мира // Иванов В.И. Родное и вселенское. М.: Республика,
1994. С. 58 [3].
нятия мира - одна из наиболее древних форм богоборчества. Пафос непринятия мира есть эрос невозможного, есть любовь к невозможному, понимаемая как принцип любой религиозной жажды.
Разнообразные формы русского анархизма (в его качестве типично русского явления, как неоднократно подчеркивал Н. Бердяев) являются темой многочисленных исследований. Поэтому ниже речь пойдет не об анархизме, а о гностицизме, т.е. не о выдвигаемом социальном идеале - утопии религиозной безгосударственной общественности, а об общем мировоззренческом настрое - революционной идейности, подпитываемой гностицизмом. Конкретнее же нас будут интересовать двое из более молодых представителей рассматриваемого движения, которые ясно и недвусмысленно обозначили исповедуемый ими гностицизм - Василий Налимов и Алексей Синягин. Деятельность русского эзотеризма в советских условиях детально исследована в многочисленных публикациях А.Л. Никитина3. Нашей задачей является установление связи между гностическими и революционными идеями; а также поиск аргументов в пользу вывода о том, что революционный настрой является прямым следствием приверженности к идеям гностицизма. Вопрос о воздействии мистического анархизма в советском обществе будет рассмотрен только с этой точки зрения.
Василий Налимов (1910-1997), ученый мирового уровня, опубликовал свою книгу мемуаров «Канатоходец» в 1994 г. Он воспринимал свои воспоминания в качестве фрагментов истории русской интеллигенции ХХ века. По его мнению, нигде в мире гностицизм не достиг такого широкого размаха (преимущественно в интеллектуальных и артистических кругах), как в России.
В. Налимов рассматривает движение мистического анархизма в качестве попытки транскультурного синтеза, основывающегося на своеобразии духовного опыта прошлого в целом. В своих поздних рассуждениях о характере этого движения он определяет его как «мягкую революцию» и говорит о нем как, прежде всего, о революции духовной, категорически подчеркивая при этом гностическую сущность этого идейного направления.
В. Налимов объясняет склонность русской интеллигенции к мистическому анархизму именно ее собственной (неосознанной) гностичностью. По его мнению, все предпринимавшиеся реформы «исторического христианства», направленные на официальное («государственное») православие, привели к формированию подлинного, оригинального христианства. В результате в рамках представлений последователей разнообразных анархических движений раннее христианство приобрело облик типично гностического движения. Вот каким образом описывает Налимов древний гностицизм, рисуя при этом картину, которая, согласно его видению, близка или даже идентична атмосфере духовных исканий в годы непосредственно до и после революции: «Сегодня, пытаясь реконструировать в своем воображении обстановку, в которой развивался гностицизм, хочется представить себе братство людей, в котором каждый размышлял над проблемами бытия, исходя из общей для всех предпосылки заброшенности че-
3 См., например: Никитин А.Л. Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в советской России. М.: Аграф, 2000 [6].
ловека. Результаты этих медитаций формулировались в виде философских и поэтических построений. Наиболее яркие из этих построений отдельные школы и их ответвления. Творческим поиском были охвачены многие. В своей фантазии они пытались создать мифологическую модель мира. Их проникновение в глубины человеческого духа удивительно» [7, с. 323].
Согласно В. Налимову, в результате попыток религиозных реформ, предпринимавшихся определенными кругами русской интеллигенции, и сформировалось русское гностическое христианство. А мистический анархизм был именно той формой, в рамках которой оно было возрождено. Он считал, что сокровенная сущность мистического анархизма в конечном счете «может быть почти полностью охарактеризована теми же словами, которыми мы только что описали древний гностицизм»4. В своих воспоминаниях Налимов подчеркивает и его причастность к мировому гностическому движению, к общим древним корням, к общим исканиям духовных измерений мира. Из его принадлежности к «архитипическому наследству» проистекает и тот факт, что мистический анархизм, будучи типично русским вариантом гностицизма, основывается на принципе vita асйуа. Этим он противостоит созерцательному характеру Православия, нередко упрекаемому в том, что у него нет никакой социальной программы, что оно остается пассивным перед лицом надвигающейся катастрофы.
Характерной особенностью гностицизма является и его космополитизм - в отличие от христианского универсализма, он отказывается от какой бы то ни было национальной определенности, воспринимая ее как ограниченность. Разумеется, как в гностицизме, так и в мистическом анархизме как его типичной форме исключительная роль отводится знанию, гнозису. Но особенно важный в них обоих момент - это отречение от Старого Завета и критическое восприятие Нового. Причина такой позиции кроется в исходных космогонических представлениях, радикально разграничивающих два типа мировоззрения. Бог гностиков всецело отчужден; для них творец этого мира выступает иным, олицетворяющим зло началом. Вот почему этот мир не имеет ценности; он не подлежит «исправлению» (отрицается любая реформаторская деятельность), его следует разрушить - целиком и до конца. Поэтому, согласно свидетельствам множества его сторонников, гностическое переживание мира мистическим анархизмом по существу деструктивно. И деструктивность эта коренится не в анархистком компоненте этого духовного синтеза, не в отбрасывании догматизма и не в самочувствии, проистекающем из причастности к свободной мировоззренческой системе.
Последователи анархизма, выдвигая на первый план фундаментальные человеческие ценности, такие как свобода, ненасилие, самоорганизация, солидарность и взаимопомощь, не устают отграничиваться от приписываемого им обществом облика носителей хаоса и беспорядка, облика деструктивных социальных элементов. Анархия и деструктивность необязательно являются синонимами. Как утверждает эксперт в данной области Л.А. Никитин, мистический анархизм «предполагал людей высоких знаний, большой духовной культуры и
4 См.: Налимов В.В. Канатоходец. М.: Издательская группа Прогресс, 1998. С. 324 [7].
творческого потенциала. Если принять за отправную точку положение, что философия анархизма целиком строится на психологии индивидуального (М. Штир-нер), то в ее первой стадии речь идет о личности, чей бунт направлен на окружающий мир; вторая стадия подразумевает гармонизацию отношений личности с подобными личностями в совместном и равном труде; третья и последняя стадия развития личности направляет энергию юношеского "бунта" внутрь собственного "я" для самосовершенствования, поскольку подлинная эволюция личности протекает уже в плане не физическом и даже не в социальном, а в плане духовном» [6, с. 38].
Но что касается мистического анархизма, его отчетливо прослеживаемая деструктивность проистекает именно из его гностического ядра, а точнее, из основополагающей для гностицизма аксиомы - творение не подлежит преображению; оно есть воплощение зла и единственный путь к спасению - его разрушение. Это изначальное гностическое убеждение является неизменной составляющей образа мыслей всех революционеров, вчерашних и сегодняшних: «Говоря о гнозисе, мы имеем в виду широчайший веер установок, смыслов, интенций, культурных практик, пронизанных убеждением в изначальной, онтологической испорченности "мира сего" в обреченности любых попыток преобразовать его, в неизбывности страдания и богоборческой порочности любого стремления обустроить и изменить жизнь к лучшему» [8, с. 130].
По существу, к движению мистического анархизма следует причислить и воззрения Алексея Аркадьевича Синягина (1901-1938), талантливого ученого-геофизика. Их специфика состоит в том, что он стремился сблизить это движение с болгарским богомильством, понимаемым - что присуще большинству последователей христианских ересей - как истинное, первоначальное, чистое и незапятнанное христианство. Рассмотрим вкратце статью Синягина «Два христианства на Руси». Она - часть его до сих пор не опубликованной работы «Очерки истории России». В своем предисловии к ней его близкий друг, ученый-лингвист Василий Абаев характеризует напряженную творческую атмосферу в Петрограде 20-х годов ХХ века следующим образом: «В 20-е годы в Петрограде работало множество вольных кружков: литературных, литературоведческих, философских, кружков по различным гуманитарным и естественным наукам. Кружки возникали стихийно, снизу. Это был интеллектуальный взрыв, порожденный крушением самодержавия и надеждой на наступление царства света и свободы» [9, с. 71]. Руководителем одного из этих кружков, «Кружка трансцендентального этического дуализма», был именно Алексей Синягин, в основе исторической концепции которого, по мнению Абаева, лежал тезис о борьбе в истории двух нравственных начал - светлого и темного.
В упомянутой выше статье А. Синягин противопоставляет официальному христианству, христианству богатых и знатных, тихое, апостольское христанство, презрительно называемое богомильской ересью. Первое агрессивно (таким было византийское, чьим наследником впоследствии стало официальное русское христианство), оно стремится к захвату новых территорий и никогда не народно, не выражает народних чаяний. Такого типа историческую конфронтацию между двумя разновидностями христианства Синягин обнаруживает в средневековой
Болгарии: «На примере Болгарии 1Х века мы можем наблюдать одновременное появление обоих этих течений, не перестающих враждовать и на новой почве с тем же разделением сил и партий. Православие, религиозный византизм -с богатыми и знатными, с государством. "Ересь" богомильства, с которой первое борется всеми средствами, но всегда безуспешно, - в самой гуще сначала полуязыческого еще народа» [10, с. 576].
В этой связи в статье А. Синягина исследованы формы русско-варяжского дуализма, модификации религии Перуна (византизм, т.е. православие названо «вторым перунством»), а также отношения между язычеством и христианством в целом в период адаптации последнего к новому ареалу влияния - к России. А стригольничество, воззрения заволжских старцев и эсхатологический русский Раскол, в которых нашел выражение дух апостольского христианства, как и Киевская революция 1068 года, рассмотрены в качестве предшественников соприкосновения с апостольским христианством, распространенным в Болгарии под названием «болгарская богомильская ересь». Синягин убежден, что «наша религиозная связь с Болгарией несомненна. Было бы странно, если бы мы не имели и влияние ереси, насыщавшей тогда балканскую почву»5. Он утверждает, что еще в Х1 в. в России появились первые богомилы. Факт их влияния и влияния Болгарии на русскую культуру проанализирован детально. Богомильство при этом понято как целиком анархистское (и - это подразумевается - ненасильственное) движение. По Синягину, оно было проявлением народной культуры, а его корни можно обнаружить в раннем христианстве. Веря, что в движении богомильства возродилось апостольское христианство, он, как и древние гностики, противопоставляет эту ересь старозаветной духовности: «Основное отличие "еретического" учения о мире и человеке есть дуализм, то есть мысль об участии темной силы в создании видимого мира и телесной природы человека. Отсюда уже вытекает христология и учение о спасении мира. Этот дуализм свойствен всем начальным арийским религиям, и в этом их коренное разделение с религиями семитскими, никогда этого дуализма не предчувствовавшими» [10, с. 609].
Отождествление (с которым Синягин солидарен) раннего христианства с многими ересями на основе критерия «непринятия мира», с определенной точки зрения, совершенно резонно. Раннее христианство действительно опасно сближалось и с гностицизмом, и с неоплатонизмом именно из-за характерного для него тотального отвержения мира. Как известно, эсхатологизм апостольского христианства был его «эмблемой» и ценность творения (которой в принципе следовало бы быть «очень высокой») была экстремально низкой. Дело в том, что гностицизм доводил возникающие в христианстве при оценивании мира логические противоречия до предельной ясности и предлагал свое решение, вводя фигуру низшего демиурга, ответственного за несовершенство этого мира. В этом убеждают нас и слова Синягина: «Черт есть создатель общественной неурядицы. Иначе говоря, Черт всегда с государством, которое так ненавидит народ,
5 См.: Синягин А.А. Два христианства на Руси. Приложение к: В.И. Абаев. Избранные труды. Религия, фольклор, литература. Владикавказ: Изд-во «ИР», 1990. С. 605 [10].
ибо оно нарушает самим Богом данное "самовластие"» [10, с. 612]. Идя своим историческим путем, постепенно институционализируясь, христианство все более и более отчетливо размежевалось с гностицизмом, в том числе по вопросу о ценности творения.
Известный исследователь богомильства Дмитрий Оболенский рассматривает его, ссылаясь на болгарского автора Йордана Иванова, как «новоманихей-ство», как неупорядоченную смесь павликянства и масальянства. Вот как видит Оболенский социальное учение богомилов: «Все-таки, не надо придавать чрезмерно большого значения социальному анархизму богомилов и видеть в них чуть ли не славянских коммунистов Средневековья. Их учение о социальном равенстве скорее проистекало из стремления к духовной бедности и нравственной чистоте; они объявляли войну сильным этого мира, что являлось транспозицией в социальном плане космической битвы между добром и злом» [11, с. 101]. Тем не менее, считает он, учение богомилов разрушало устои семьи, общности и государства. А авторитетный исследователь гностицизма Юрий Стоянов отмечает, что хотя дуализм богомилов был более умеренным, по сравнению с дуализмом павликян, для всех версий дуализма характерна ярко выраженная антикосмическая и антисоматическая направленность6.
Синягин настойчиво подчеркивает эту антисоматичность русского богомильства, характеризующую его в качестве русского народного христианства. И его тотальный спиритуализм, по мнению Синягина, находит наиболее яркое выражение в духовных народных стихах, насыщенных гностической мифологией. Вот почему он относился с иронией к «озлобленному политикану» и «елейному церковнику» Георгию Федотову по поводу опубликованных им в 1935 г. в Париже «Стихов духовных»; с иронией, вероятнее всего потому, что духовности этих стихов не присущ гностический характер, хотя их автор, близкий в довоенные годы к Александру Майеру, сам нуждался в защите от обвинений со стороны обскурантизма официального православия.
Оба представителя мистического анархизма, чьи взгляды здесь вкратце обрисованы, жили в советскую эпоху и стали жертвами сталинского террора. Синягин расстрелян в конце 30-х годов; многолетнее пребывание Налимова в лагерях отметило его жизнь глубоко и надолго. Но их трагическая, вызывающая сочувствие судьба, их свободолюбие не искупают расхождения между воображаемыми и реальными результатами, которые могут иметь их идеи. Не стоит забывать, что многие современные исследователи (Г Йонас, Я. Таубес, Э. Джен-тиле и др.) возлагают именно на гностицизм ответственность за характер современности с ее революциями. По этому вопросу существует огромная по объему литература, в которой особенно ярко выделяются сочинения Эрика Фёгели-на. С точки зрения авторов этой ориентации, современность мыслится как гно-стичная и как продукт бунта против христианства. Это, разумеется, чрезмерно расширенная трактовка гностицизма, согласно которой в основе социальных катаклизмов лежат именно богоборческие настроения. Так или иначе, револю-
6 Cm.: Stoyanov Y. Medieval Christian Dualist Perceptions and Conceptions of Biblical Paradise // Studia ceranea. 2013. No. 3. P 154 [12].
ционность является результатом, с одной стороны, нетерпения дождаться Царства Божьего (и потому предпринимаются попытки построить его на земле), а с другой - убежденности, что существующий мир не обладает ценностью, что он целиком девальвирован, так как он есть творение принципа зла. Первый из этих моментов - попытка создать рай на земле - есть только богоборчество; второй же - источник деструктивности, и им объясняется, почему, несмотря на искренние благородные намерения, замышляемая революция реально не может быть ни «мягкой», ни только «духовной». Если мир тотально испорчен - а именно так и считает гностицизм, то он заслужил своей гибели и должен быть уничтожен бескомпромиссно, до оснований. А этого нельзя достичь ненасильственным, «мягким» путем, несмотря на искренние желания убежденных в правоте гностицизма русских авторов. Таким образом, и речи не может идти о революции единственно духовной, так как мир по своей сущности не только духовен, он нуждается в радикальном целостном преобразовании. Говоря о характере революции, Василий Налимов определяет его так: «Революция - это жажда нового, еще никогда не бывалого. В революции романтика разрушения: вера в то, что дух разрушающий (как это полагал Бакунин) становится духом созидающим» [7, с. 9]. Следовательно, результат практической реализации настроений и идей мистического анархизма, результат романтики разрушения, был бы столь же катастрофичен, какими оказались результаты реализации всех остальных радикальных идей русской религиозно-революционной интеллигенции.
Список литературы
1. Бердяев Н.А. Революция и реакция // Бердяев Н.А. Духовные основы русской революции. СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 1999. С. 176-186.
2. Koselleck R. Revolution // Geschichtliche Grundbegriffe: Historisches Lexikon zur politischsozialen Sprache in Deutschland, B. V herausgegeben von Otto Brunner, Werner Conze und Reinhart Koselleck. Stuttgart: Klett-Cotta, 1984. S. 653-788.
3. Иванов В.И. Идея неприятия мира // Иванов В.И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 51-59.
4. Кошарный В.П. «Мистический анархизм» в России начала ХХ века // Известия высших учебных заведений. Поволжский район. Гуманитарные науки. 2008. № 2. С. 50-56.
5. Мережковский Д.С. Не мир, но меч. К будущей критике христианства // Мережковский Д.С. Не мир, но меч. М.: Директ-медиа, 2014. С. 5-30.
6. Никитин А.Л. Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в советской России. М.: Аграф, 2000. 209 с.
7. Налимов В.В. Канатоходец. М.: Издательская группа Прогресс, 1998. 456 с.
8. Яковенко И.Г Манихео-гностический комплекс в русской культуре // Яковенко И., Музыкантский А.И. Манихейство и гностицизм: культурные коды русской цивилизации. М.: Русский путь, 2010. С. 13-184.
9. Абаев В.И. Дихотомия в истории религий / предисл. к ст. А.А. Синягина «Два христианства на Руси») // Абаев В.И. Избранные труды. Т. 1. Религия. Фольклор. Литература / сост. и отв. ред. В.М. Гусалов. Владикавказ: Изд-во «ИР», 1990. С. 71-74.
10. Синягин А.А. Два христианства на Руси. Приложение к: В.И. Абаев. Избранные труды. Религия, фольклор, литература. Владикавказ: Изд-во «ИР», 1990. С. 573-637.
11. Оболенски Д.Д. Богомилите. Студия върху балканското новоманихейство / Пр. Св. Риболов. София: Златорогъ, 1998. 304 с.
12. Stoyanov Y. Medieval Christian Dualist Perceptions and Conceptions of Biblical Paradise // Studia ceranea. 2013. No. 3. P 149-166.
References
1. Berdyaev, N.A. Revolyutsiya i reaktsiya [Revolution and Reaction], in Berdyaev, N.A. Dukhovnye osnovy russkoy revolyutsii [The Spiritual Basis of the Russian Revolution]. Saint-Petersburg: Izdatel'stvo Russkogo Khristianskoto gumanitarnogo instituta, 1999, pp. 176-186.
2. Koselleck, R. Revolution. Geschichtliche Grundbegriffe: Historisches Lexikon zur politischsozialen Sprache in Deutschland, B. V herausgegeben von Otto Brunner, Werner Conze und Reinhart Koselleck. Stuttgart: Klett-Cotta, 1984, pp. 653-788.
3. Ivanov, VI. Ideya nepriyatiya mira [The Idea of Non-Acceptance of the World], in Ivanov, VI. Rodnoe i vselenskoe [Matters Native and Universal]. Moscow: Respublika, 1994, pp. 51-59.
4. Kosharnyy YP «Misticheskiy anarkhizm» v Rossii nachala XX veka [The Mystical Anarchism in Russia at the Beginning of the XXth Century], in Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedeniy. Povolzhskiy rayon. Gumanitarnye nauki, 2008, no. 2, pp. 50-56.
5. Merezhkovskiy D.S. Ne mir, no mech. K budushchey kritike khristianstva [Not Peace but a Sword. Towards the Future Critics of Christianity], in Merezhkovski D.S. Ne mir, no mech [Not Peace but a Sword]. Moscow: Direkt-media, 2014, pp. 5-30.
6. Nikitin, A.L. Mistiki, rozenkreytsery, tampliery v sovetskoy Rossii [Mystics, Rosicrucians and Templars in Soviet Russia]. Moscow: Agraf, 2000. 209 p.
7. Nalimov, YY Kanatokhodets [Tightrope Walking]. Moscow: Izdatel'skaya gruppa Progress, 1998. 456 p.
8. Yakovenko, I.G. Manikheo-gnosticheskiy kompleks v russkoy kul'ture [The Manichaean-Gnostic Complex in Russian Culture], in Yakovenko, I.G., Muzykantskiy, A.I. Manikheystvo i gnostitsizm: kul'turnye kody russkoy tsivilizatsii [Manichaeism and Gnosticism: the Culture Codes of Russian Civilization]. Moscow: Russkiy put, 2010, pp. 13-184.
9. Abaev, VI. Dikhotomiya v istorii religiy. Predislovie k stat'e A.A. Sinyagina «Dva khristianstva na Rusi») [The Dichotomy in the History of Religion. Foreward to A.A. Sinyagin's Article «Two Christianities in Russia»], in Abaev, VI. Izbrannye trudy. T. 1. Religiya. Fol'klor. Literatura [Sellected Works. Religion. Folklore, Literature]. Vladikavkaz: Izdatel'stvo «IR», 1990, pp. 71-74.
10. Sinyagin, A.A. Dva khristianstva na Rusi. [Two Types of Christianity in Russia], in Prilozhenie k: V.I. Abaev. Izbrannye trudy. Religiya, fol'klor, literatura [Supplement to: Abaev, VI. Sellected Works. Religion. Folklore, Literature]. Vladikavkaz: Izdatel'stvo «IR», 1990, pp. 573-637
11. Obolenski D.D. Bogomilite. Studiya Vrkhu balkanskoto novomanikheystvo [The Bogomils. A Study in Balkan Neo-Manichaeism]. Sofiya: Zlatorog, 1998. 304 p.
12. Stoyanov, Y. Medieval Christian Dualist Perceptions and Conceptions of Biblical Paradise. Studia ceranea, 2013, no. 3, pp. 149-166.
