CC BY
111
Л. Р. Мартыненко
МУЗЫКА И «МУЗЫКАЛЬНОЕ» В ЭСТЕТИКО-ФИЛОСОФСКИХ ТЕКСТАХ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.
Статья посвящена анализу мира идей о музыке в русской культуре первой половины XIX в.; осмыслению искусства и культуры через призму философско-эстетической рефлексии значения музыки и «музыкального». Определен ракурс понимания «музыкального», источники его формирования, развития и бытования в русской культуре. Рефлексия музы-ки/«музыкального» в словесных текстах исследуемого периода проанализирована и представлена как совокупность идей и представлений о музыке в целостном тексте русской культуры, позволяющих открыть в ней новые черты, качества и духовные смыслы.
Ключевые слова: русская культура XIX в., «musica mundane», «musica humam», «трансмузыкальное», эстетика романтизма.
The article is devoted to the analysis of world of ideas about music in Russian culture in the first half of the XIXth century and to understanding of art and culture in the light of philosophical-esthetic reflection of music and «musical» notions meaning. The author determines the perspective of understanding of «musical», sources of its formation, its development and existence in Russian culture. Reflection of music and «musical» in verbal texts of the test period has been analyzed and presented as a system of ideas and conceptions about music in a total «text» of Russian culture, which helps to discover new features, qualities and spiritual senses.
Key words: Russian culture of XIXth century, music and verb, ideas about music, «musica mundam», «musica humanа», «trans-musical», esthetics of romanticism.
Обращение к отечественной философско-эстетической мысли продиктовано интересом к культурологическому осмыслению характера влияния музыки на словесное искусство в русской культуре XIX в. Если музыка - это непосредственная реальность культуры, то отражение музыки в философском, эстетическом или художественном сознании -самосознание культуры, ее портрет, который представлен в словесных текстах эпохи.
К исследуемой области формирования, развития и бытования идей о музыке в русской культуре XIX в. может быть применено определение А. Е. Махова, к которому он обращается в исследовании истории европейской поэтики, - «трансмузыкальное»1. Сферу «трансмузыкального» для исследователя составляет «комплекс идей и представлений о музыке, который “распылен” в большом массиве словесных текстов, включающем музыкально-теоретические трактаты, философские, эстетические труды, прозу и поэзию, письма, дневниковые записи» [4, с. 5]. В нашем представлении это определение достаточно полно выражает промежуточный, посредующий характер сферы словесно освоенного «музыкального», расположенной между словом и музыкой в русской культуре XIX в.
1 Этот термин исследователь использует вслед за немецким искусствоведом Вальтером Виорой, который называет «трансмузыкальным» круг представлений, связанных с расширенным значением понятия музыка, отмечая, что указанное слово еще со времен античности нередко применялось к тому, что имело сходство с музыкой, и использовалось как метафора [4, с. 22].
Исследование сферы «трансмузыкального» русской культуры XIX в. обнаружило, что в понимании и трактовке музыки существует значительное разнообразие и каждый раз, когда в том или ином литературном, поэтическом или философско-критическом тексте встречаются слова музыка или музыкальное, речь идет не об одном и том же объекте. Также объект не идентичен тому, который мы обозначаем этим же словом, поскольку каждый тип культуры не только отбирает те явления и тексты, которые он считает музыкальными, но и вырабатывает свое понятие музыки и «музыкального», органически связанное со всем комплексом основных структурных принципов той или иной культуры.
Появление текстов, содержащих философскую, эстетическую, художественную рефлексию музыкального искусства, во многом было определено влиянием романтизма, характерного для всей европейской культуры XIX в. Романтики увидели в музыке высочайшее из искусств, в котором сама его сущность воплощена в наиболее полном виде. Как отмечает Л. А. Софронова, «романтическая концепция синтеза может быть определена как панмузыкальная - настолько универсально у романтиков понятие музыкальности» [6, с. 35].
На формирование мира идей о музыке в русской культуре XIX в. также существенное влияние оказали философские идеи Ф. Шеллинга (музыка -ритм первообразов природы и самого универсума [8, с. 73]) и А. Шопенгауэра (миру философ давал
73
мифологическое истолкование, интерпретируя его как музыкальное произведение, а музыку - как средство постижения мира [9, с. 268-371]), осознавших музыкальное искусство в категориях предельных духовных высот, которые были восприняты и развиты русской эстетической мыслью, стали вдохновляющим началом в философском и литературном творчестве.
Хотя в целом романтическая эстетика не создала законченной цельной системы эстетических категорий, и попытки построения такой системы у Шеллинга и Шопенгауэра, по словам В. В. Ванслова, «во многом являются внешней схемой, нежели системой, вытекающей из природы предмета» [2, с. 311], музыка стала занимать главенствующее место в рассуждениях об искусстве как в европейской, так и в русской романтической традиции.
Анализ воздействия на русскую культуру концептов философии культуры, которые выступили магистральными направлениями европейского развития, показал, что концепции музыки, получившие распространение в русской культуре XIX в., во многих чертах перекликались с идеями о музыке, сформированными в античной и средневековой философии - в частности, с единой музыкально-космологической картиной мира в учениях Пифагора [12, с. 89] и Боэция [7, с. 171]. Особенно четко разделение на «музыку мира» и «музыку человека» («musica шиМапа» и «musica humana») было проведено в трактате «О музыкальном установлении» Боэция (начало VI в.), который опирался на пифагорейскую традицию. Помимо «инструментальной музыки» («musica instrumentalis»), т. е. музыки в собственном смысле, Боэций выделял две разновидности неслышимой, внезвуковой музыки: первая из них («musica mundarn») в наибольшей мере проявляется «в самом небе в связи стихий, либо в разнообразии времен года», вторую («musica humana») «понимает всякий, кто углубляется в самого себя» [7, с. 172].
Рассмотрим понятийное движение от музыки к слову в русской философско-эстетической мысли после завершения пушкинской эпохи. Как пишет Б. М. Эйхенбаум, это время подведения итогов, время «рефлексии» [11, с. 361] в русской литературе. В осмыслении музыки и «музыкального» в русской философско-эстетической мысли, которая, по мнению Т. Л. Шумковой, «вплоть до 40-х годов <...> находится под обаянием шеллингианства» [10, с. 107], находят развитие основные идеи «трансмузыкального» - музыка в своей космической ипостаси (пифагорейская «музыка сфер») и музыка чело-
веческой души как отражение музыкальной космической гармонии.
Так, первая идея - представление о музыке как принципе устройства мира обнаруживает себя в философских, литературных, музыкально-теоретических трудах В. Ф. Одоевского. В 1827 г. в Московском вестнике М. Погодина была напечатана статья
В. Ф. Одоевского «Мир звуков», где выдвигалась теория звуков как вестников потустороннего гармонического мира, тоскующих и томящихся, когда они попадают в наш низменный мир. Способность романтического сознания использовать музыку в качестве своего рода эвристической модели всего мироздания иллюстрирует образ универсума И. С. Баха в новелле «Себастиан Бах» В. Ф. Одоевского - чудесное сплетение музыки и религии, архитектуры и зодчества, облеченное в поэтическую форму высоких нравственных чувств [5, с. 159].
В духе идеи «мировой» музыки также излагает свое толкование музыки литератор А. П. Серебрянский (1810-1838) в примечательной для того времени работе «Мысли о музыке», опубликованной в 1838 г. В. Г. Белинским в журнале «Московский наблюдатель» [3, с. 153]. Автор обращается к божественной сути музыки, отдает дань и пифагорейству: «безмолвные краски, создание резца, океан вод, океан человечества, все - от текущих по своим путям светил неба до полевой травы, - все это музыка...» [3, с. 154]. Подобная трактовка во многих чертах совпадает с выводами Ф. Шеллинга о музыке как сути формы вечных вещей; музыка, неслышимая «непосвященным», оказывается услышанным музыкальным слухом романтика ритмом и гармонией самого зримого универсума [8, с. 72].
Одновременно возникает и другой род музыкальных метафор, соотносимых со второй идеей -музыкой души: музыка и музыкальные категории становятся обозначениями внутренних, душевных процессов и состояний. В. Ф. Одоевский в анализированной выше статье проводит аналогию между голосами (дискант, альт, тенор, бас) и возрастами, характерами, временами дня и странами света. Характерно высказывание В. Г. Белинского об определении сущности музыки: «Музыка - по преимуществу выразительница внутреннего мира души» [1, с. 27]. Соответственным становится у Белинского и значение метафорического эпитета музыкальный, который он прилагает не только к тем или иным явлениям литературы, языка, но и к поведению человека, например, он пишет даже о волнениях «того
74
трепетного музыкального чувства, которое внушает присутствие женщины» [3, с. 139].
А. И. Герцен, характеризуя романтизм, также переносит качества музыки на область внутреннедуховного, отмечая «неодолимую прелесть темных, неопределенных музыкальных стремлений, потрясающих заповеднейшие струны души человеческой» [3, с. 143]. «Из всех видов искусства, - пишет М. А. Бакунин в 1849 г., - музыка одна имеет место в нынешнем мире потому, что не претендует на высказывание чего-либо определенного и выражает только общее настроение, великое тоскующее стремление, коим преисполнено наше время» [3, с. 59].
Таким образом, романтическая концепция музыки, под воздействием которой так или иначе находились все цитированные авторы, открывала путь к ее расширительному толкованию - перенесению музыкальных категорий на внутренний мир человека.
Помимо двух ключевых идей, циркулирующих от музыки к слову, в русской культуре этого периода получает интенсивное развитие идея о музыке как общем принципе искусств. Эта мысль разделялась многими средневековыми авторами, в различных вариациях продолжила существовать и в Новое время, особую же интерпретацию получила в русской культуре XIX в.
В эстетической рефлексии русской мысли о музыке повторяется тезис, что мыслить звуками - более возвышенное занятие, чем мыслить понятиями, так как музыка непосредственно воздействует на чувство. Так, в опубликованной в 1839 г. в журнале «Отечественные записки» статье М. Д. Резвого наряду с утверждениями, что «одной только музыке (производящей, не исполнительной) открыта чистая, отстраненная от всякой вещественности идеальность» и «язык музыкальный, без всякого сомнения существует, он выше языка стихотворческого», подчеркивается несовершенство второго перед первым: «чувства высокие, сильные страсти, душевные ощущения им выражаются правильнее, сильнее и даже как бы понятнее, нежели языком стихотворческим» [3, с. 152]. Этот «недостаток», по мысли автора, заключается в том, что есть чувства, которые слово выра-
зить неспособно, и эту лакуну выразительности может заполнить лишь музыка.
Проблему невыразимых словом чувств решает при помощи музыки А. И. Герцен в дневниковой записи 1843 г.: «Все эти дни ничего не делал. Минутами душа так переполнялась, что из каждого пальца, кажется, готова была струиться сила; я, может, впервые в жизни глубоко сожалел, что я не музыкант: то, что мне хотелось сказать, только можно было бы сказать звуками» [3, с. 143]. В письме А. С. Хомякову И. В. Киреевский и одновременно набрасывает теорию невыразимого, и объясняет, как это невыразимое выразить: «Покуда мысль ясна для разума или доступна слову, - пишет Киреевский (15 июля 1840 г.), -она еще бессильна на душу и волю. Когда же она разовьется до невыразимости, тогда только пришла в зрелость. Это невыразимое, проглядывая сквозь выражение, дает силу поэзии и музыке...» [3, с. 90]. Поэзия, таким образом, может искупить «несовершенство» языка лишь соединив его с музыкой.
Музыка предстает как синоним подлинной художественности, эталон соразмерности и сопряженности форм, гармонической целостности и завершенности художественных созданий. «Музыкальное» же осмысляется как философская категория, обладающая следующими признаками:
- космичность как музыкальная реализация законов и гармонии универсума;
- музыкальность человеческой сущности как отражение макрокосма в микрокосме;
- музыка как архетип духовной деятельности, воплощающийся в искусстве.
В связи с этим под значением «музыкальное» в русской культуре XIX в. мы понимаем специфический ракурс философско-эстетического мышления, сформированный в эстетике романтизма, оказавший влияние на восприятие и оценку музыки и «музыкального» в отечественной культуре всего классического периода. В результате философско-эстетического осмысления «музыкального» понимание музыки как вида искусства расширилось до понимания музыки как мира человека, мира культуры.
1. Белинский, В. Г. Разделение поэзии на роды и виды // Собр. соч.: в 3 т. / В. Г Белинский. - Т. I. - М.: ГИХЛ, 1948. - 932 с.
2. Ванслов, В. В. Эстетика романтизма / В. В. Ванслов. - М.: Искусство, 1966. - 403 с.
3. Кремлев, Ю. А. Русская мысль о музыке. Очерки истории русской музыкальной критики и эстетики XIX века: в 3 т. / Ю. А. Кремлев. - Т. 1. 1825-1860. - Л.: Музгиз, 1954. - 288 с.
4. Махов, А. Е. Musica literaria. Идея словесной музыки в европейской поэтике / А. Е. Махов. - М.: Intrada, 2005. - 224 с.
5. Одоевский, В. Ф. Себастиан Бах // Сочинения: в 2 т. / В. Ф. Одоевский. - Т. 1. Русские ночи; статьи. - М.: Художеств. лит., 1981. - 365 с.
75
6. Софронова, Л. А. Несколько замечаний к поэтике романтизма / Л. А. Софронова // Русская литература и культура нового времени. - СПб.: РАН, Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом), 1994. - 272 с.
7. Францева-Дозорова, Е. Н. Искусство музыки в сочинениях Боэция / Е. Н. Францева-Дозорова // Философы и музыка. - Ч. 1. От Пифагора до Кеплера. Культурологические очерки. - М.: Луч, 2007. - 240 с.
8. Шеллинг, Ф. В. Философия искусства / Ф. В. Шеллинг. - М.: Мысль, 1999. - 608 с.
9. Шопенгауэр, А. Мир как воля и представление // О четвертом корне. Мир как воля и представление. Критика кантовской философии: в 2 т. / А. Шопенгауэр. - Т. 1. - М.: Наука, 1993. - 396 с.
10. Шумкова, Т. Л. Романтизм в Германии и в России / Т. Л. Шумкова. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та; Нижневартовск: Изд-во Нижневарт. пед. ин-та, 2001. - 174 с.
11. Эйхенбаум, Б. М. Литература и писатель / Б. М. Эйхенбаум // Литературные кружки и салоны / М. Аронсон,
С. Рейсер. - СПб.: Академ. проект, 2000. - 400 с.
12. Ямвлих. О Пифагоровой жизни / Ямвлих; пер. с др.-греч. И. Ю. Мельниковой. - М.: Алетейя, 2002. - 192 с.
76
