CC BY
8
УДК 94(47+474.3).084 ББК 63.3(2+2Лат)62 А47
Никита Алексеев
МУЗЕЙ ОККУПАЦИИ ЛАТВИИ НА РУССКОМ: ВСЁ ХУДШЕЕ ДЕТЯМ!
- АННОТАЦИЯ -
В публикации подробно рассмотрена серия из пяти брошюр-пособий по истории Латвии, выпущенных на русском языке в рамках проекта «Основы Латвийской государственности, история и современность». Выделены многочисленные признаки пропагандистского подхода авторов и заказчиков проекта (Музей оккупации Латвии), взявшихся за продвижение латышского националистического нар-ратива и этнократической исторической политики.
-КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА-
ИСТОРИЯ ЛАТВИИ; МУЗЕЙ ОККУПАЦИИ ЛАТВИИ;
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА; НАЦИОНАЛИЗМ;
НАЦИОНАЛЬНО-ГОСУДАРСТВЕННОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО;
ЭТНОКРАТИЯ.
ЕЩЁ в 2018 году Музей оккупации Латвии выпустил серию брошюр-пособий по истории становления латвийского государства на русском языке в рамках проекта «Основы Латвийской государственности, история и современность». Естественно, первым делом эти издания были отправлены в школы с русскоязычными учащимися для транслирования националистических идей и ценностей, а также пропаганды этнократической модели государственности — «Латвия для латышей». Финансовую поддержку этому госзаказу оказало министерство культуры Латвии. Впрочем, это не первое издание данного музея на русском языке — восемью годами ранее, например, был опубликован текст Вальтера Ноллендорфа (довольно тяжеловесный для школьной аудитории).
Итак, музей выпустил пять брошюр в хронографическом порядке, и стоит отметить, что это довольно добротная пропаганда. Видно, что была проделана большая работа по написанию, подбору фотографий и цитат из документов. И ведь не даром говорится — «все лучшее детям!». Но если заглянуть под «глянец»...
Оттолкнуться решили от предыстории Латвии до 1918 года, назвав первую часть «Становление Латышской нации и основание латвийского государства». Открывая брошюру, читатель встречает пафосную цитату из писателя Рудольфа Блауманиса: «Мое золото — это мой народ, моя честь — это его честь».
Этногенез на территории будущей Латвии препарирован таким образом, чтобы исключить упоминание о восточнославянском племени кривичей, соприкасавшемся и переплетавшемся с латгалами. Авторы (историки Улдис Нейбургс и Каспарс Зеллис) пишут:
«В результате миграции и процессов этногенеза на территории Прибалтики обосновались балтские и финно-угорские племена. Балты — латгалы, селы, курши, земгалы, финно-угры — ливы, были первыми племенами, населяющими территорию Латвии». Казалось бы, все верно — эти племена действительно жили на территории современной Латвии. И хотя на латышском языке Россия по старинке именуется Кпеууа, т.е. земля кривичей, лишний раз упоминать о кривичском факторе в предыстории Латвии «оккупационе-
рам»-составителям не представлялось целесообразным: целевая аудитория должна впитывать официозный концепт о позднейшей пришлости, чужеродности русских.
Далее излагаются факты без особых оценочных перегибов: христианизация, создание Ливонии, Ливонская война, Польско-Шведская война, Северная война. Везде описана «роль Латвии» — на ее землях был плацдарм для боевых действий, ее территории переходили из одних рук в другие, и в конечном счете в XVIII веке оказываются в составе Российской империи.
Отдельная страница выделена под «религиозную и этническую идентичность на территории Латвии в XVI-XIX веке». Авторы активно описывают распространение католичества, реформацию, роль латышского языка в религиозной жизни общества, и лишь два маленьких абзаца уделены православной церкви, исподволь подаваемой читателям как навязанный элемент имперского наследия.
«С начала христианизации е 13 веке на территории Ливонии закрепился католицизм», — пишут авторы. Очень интересно! Католицизм, конечно, закрепился, но далеко не сразу. Протогосу-дарственное образование латгалов Ерсика, подчиненная Полоцку, имела церкви с иконами и колоколами — отличительными признаками православных церквей. Восток страны какое-то время все же был под влиянием православия, и этот факт, очевидно, упущен специально.
Но это не единственное упущение в сфере религии. Музей оккупации пропустил как минимум 200 лет истории православной церкви в Латвии:
«Главенствующее в России православие распространялось медленнее, и до 19-го века православные храмы были только на территориях расквартированных военных гарнизонов. В 40-ых годах 19-го века десятки тысяч крестьян Видземе принимают православие. Переход е "веру царя" являлся формой протеста против социал-экономической реальности. Количество православных
увеличивается в конце 19-го века с увеличением в городах русских чиновников и рабочих. Начинается активное строительство православных храмов».
И ни строчки не написано о том, что православная церковь св. Николая Чудотворца на территории «Русского подворья» в Риге впервые упоминается еще в 1299 году, что в 1675 году в Якобштадте возвели православную Святодуховскую церковь, что в XVIII веке в Илуксте уже существовала не только «старая» церковь, но и новый православный монастырь.
Далее идет раздел о латышской культуре. И здесь авторы не смогли обойтись без вешания на Россию ярлыков:
«...в Российской империи основой государственного национализма в нерусских губерниях стала политика имперской русификации. Австро-Венгерская империя, в свою очередь, отказалась от такого национализма, чтобы не провоцировать малые народы империи».
Глава о рождении и развитии политического национализма латышей повествует о том, как они отошли от идеи национального романтизма и пришли к синтезу национализма и демократии: «Уже в 1903 году Микелис Валтерс требовал полного отделения Латвии от Российской Империи». При этом не упоминается, что лозунг «Долой Россию!» он вбросил, будучи отнюдь не властителем латышских дум, а лишь заурядным эмигрантским публицистом-радикалом марксистского толка, скатившимся позднее в махровый национализм.
Отмечаются действия латышей во время революции 1905 года — требования объединить все латвийские земли в губернию под названием «Латвия», предоставить ей автономию в Российской империи и дать право на самоопределение. Естественно, «стремление к самоопределению и свободе было подавлено карательными экспедициями и преследованиями свободомыслящих»; про предшествовавший разгул насилия со стороны латышских левацких групп даже не упоминается, а факт присутствия депутатов-латышей в Государ-
ственной Думе Российской империи подается как мера противодействия выставлению требований национально-государственного самоопределения.
Особо акцентируются положение и роль латышей в годы Первой мировой войны. Упоминаются латышские стрелки как национальное подразделение Русской императорской армии, которое «было использовано е наиболее кровопролитных боях против германской армии». То есть командование чуть ли не специально отправляло на верную смерть именно латышей?
Латвию разделила линия фронта, большинство рабочих и предприятий были увезены на восток. И при таком положении дел лишь несколько политиков «отважились утверждать, что национальным интересам латышей соответствует не укрепление, а ослабление Российской империи. Авторов идеи объявили предателями Родины». Таким образом, авторы политисторической поделки ловко маркировали моральных дезертиров и циничных политиканов как «отважных» национальных героев. Вот только приход немцев не сулил им «пряников»: «Политическую активность латышских политиков прервало стремительно наступление германской армии и оккупация [части] Видземе е сентябре 1917 года».
Последняя глава в брошюре описывает «провозглашение Латвийской республики в 1918 году». Основное повествование в главе идет о распаде империй, немецкой оккупации и разобщенности позиций и мнений в Латвии. Политики-националисты подаются чуть ли не как мученики, а их путь — как самая настоящая борьба. Интересно то, что о латышских большевиках и их действиях ни слова — умеет же Музей прятать очевидные факты!
В главе о борьбе за независимость Латвии второй брошюры под названием «Латвийская Республика (1918-1940)» все выстроено в традициях комиксов — есть доброе и светлое временное правительство Латвийской республики, провозглашающее независимость и борющееся за суверенитет Латвии, а есть злобные красные враги, которые хотят отхватить лакомый кусочек. И бедные латыши даже
готовы поверить немцам, которые сами желают оккупировать Латвию, но лишь бы не было коммунистов! И в итоге «победили» тех и других (роль поражения Германии в Мировой войне и фактор военно-политического вмешательства стран Антанты отводятся в тень).
Авторы не жалеют красок, живописуя ужасы владычества большевиков в первой половине 1919 г. Примечателен отрывок: «Всего жертвами красного террора стали около 2000 человек. Вместо обещанного мира коммунисты принесли жестокую войну, ужасы мобилизации и иррациональный террор; вместо хлеба — голод; вместо честного распределения и равенства — разделение населения по категориям». Тезис построен так, будто красных никто вообще не ждал, население Латвии поголовно не поддерживало того, что происходит, да и вообще выгнали бы, да только противостоять толком не могли. Символически отделяя себя от красного террора, латышские авторы «забывают», что их соплеменники сами при-частны к нему.
Уделяется внимание борьбе латышей с немцами — послереволюционными союзниками. В терроре, но уже в «белом», авторы обвиняют и их. Германцы тоже хотели отхватить себе Латвию, но «национальное самосознание и вера е независимое государство» смогли одолеть и этого врага, а также подтвердить «самостоятельность и жизнеспособность» (опять же, про решающую роль Лондона, Парижа и Вашингтона после Компьенского перемирия 11 ноября 1918 г. ни слова).
В отдельную страницу выделены результаты «Освободительной войны», а именно признание Латвии de jure путем заключения мирного договора с Советской Россией. Подается это как «очень существенное достижение», подталкивавшее и страны Антанты не откладывать решение о статусе латвийских земель до эвентуальных переговоров с небольшевистской Россией, а признать ЛР вслед за РСФСР.
Во второй главе («Латвийская республика: между демократией и авторитаризмом») авторы вспоминают еще об одном поводе для
гордости — Конституции. И начинают кичиться тем, что основной закон стал «одной из самых прогрессивных конституций е Европе того времени, е которой были определены принципы, заложенные при создании государства». Следует отметить, что большинство положений ретроконституции 1922 г. считаются действующими до сих пор, однако сама ее общедемократическая суть была искажена этнократической преамбулой, принятой в 2014 г.
Далее авторы повествуют о государственном устройстве периода парламентской демократии, рассказывая о Сейме, исполнительной и судебной власти. Сейм оценивается как прогрессивный институт, позволивший «избежать значительных политических потрясений». Только сами же авторы отмечают раздробленность партийно-списочного представительства в этом органе власти, да и потрясения еще как коснулись Латвии — в 1934 году был организован государственный переворот, установлены военное положение и авторитарный режим Карлиса Улманиса. При этом все правительства и президенты межвоенного периода оцениваются сугубо положительно — «все смогли обеспечить устойчивую и успешную политику». Ну а про суд и говорить нечего: латвийский суд — самый, что называется, справедливый в мире! Для контраста вставлена самодельная табличка с тенденциозным ранжированием политических режимов в Европе, определяя СССР во враждебные всем добрым идеалам тоталитаристы.
Авторы называют установившийся в мае 1934 г. режим национально-консервативным и наиболее авторитарным в Восточной Европе — был распущен Сейм, отменена Конституция, партии объявлены вне закона. Но при этом, «несмотря на ярко выраженный антидемократический характер режима, ему не были присущи массовые репрессии. Кроме того, несмотря на антиконституционность режима, не была прервана правовая основа существования Латвийского государства». Получается какая-то апологетика и дуализм: автократия — плохо, но не очень? Формально страна продолжала считаться «республикой», но «дело народа» осуществлял только «вождь» (латыш. уаёошз) Улманис и его присные, без всякой видимости существования парламента и действия Конституции.
Следующая глава названа «Латвийский народ в латвийском государстве» и посвящена национальной политике и проблемам. В первой странице главы авторы отмечают, что от Латвии не было подано ни одной жалобы притеснение национальных меньшинств в Лигу Наций, и вообще страна, «признавшая школьную автономию национальных меньшинств, была в авангарде защиты прав национальных меньшинств». Как это непохоже на современную Латвийскую республику с введением категории неграждан, притеснением языков нацменьшинств и «отменой» почти всего русского и всего советского! Нынешнему латвийскому политклассу явно есть чему поучиться у своих предков 12-летнего периода демократии (19221934).
На протяжении всей главы навязывается мысль: положение национальных меньшинств в Латвии было лучше, чем в других европейских странах, причем якобы даже во время авторитарного режима. Ну а как же реальная антименьшинственная политика Ул-маниса под лозунгом «Латвия для латышей»?
Завершает вторую часть «краткого курса» истории Латвии глава о достижениях. И сразу же с места в карьер: «Латвии удалось избежать послевоенных споров о границах, характерных для европейских государств». Не будем углубляться в мелкие дрязги Латвии с Эстонией из-за прибрежной деревни Айнажи или с Литвой из-за Субате и Бутинге. Стоит напомнить лишь один сюжет из истории Латвийской республики, а именно ситуацию с Пыталовским районом Псковской области, который был дерзко оккупирован латышами в 1920 году. Коммунистическое правительство в Москве не озаботилось отстаиванием этой территории любой ценой, чем воспользовались латыши, присвоив часть псковской земли и придумав ей искусственное название в подражание крупным империалистам — «Новая Латгалия» (латыш. Jaunlatgale). В 1944 г. эта населенная русскими территория вернулась в состав РСФСР, но уже в 1990-е — начале 2000-х гг. латышские праворадикальные партии постоянно будировали «Абренский (Пыталовский) вопрос».
Далее идет повествование о реформах, сферах индустрии и экономики: «Хоть Латвия и не смогла восстановить показате-
ли промышленного развития, существовавшие в стране до Первой мировой войны, ей удалось создать процветающую экономику, ориентированную е основном на внутренний рынок». То есть период независимости фактически был отведен только на восстановление, но к выдающемуся росту не привел. Попытка авторов выпятить сильные стороны Латвии в национал-романтическом духе (особенно в сфере культуры и искусств, хотя и тут не обошлось без банальной кальки с иностранных оригиналов) призвана завуалировать внутренние слабости и внешнюю зависимость от Лондона, Парижа и Вашингтона, а затем — от Берлина и Москвы.
Третья брошюра Музея оккупации оставляет впечатление, что вагонетка с пропагандой не только разогналасья, но и сбивает общеизвестные исторические факты на своем пути. Нарочито уравниваются нацистская Германия и СССР, которые подаются как союзники, уничтожившие в сентябре 1939 г. суверенитет Польши. После этого Москва вынудила страны Балтии подписать пакты о взаимопомощи с размещением на территориях Латвии, Эстонии и Литвы баз РККА и КБФ. Читающих на русском школьников навязчиво пытаются убедить в том, что «союз двух агрессоров» действовал до 22 июня 1941 года. При этом, разумеется, нет ни слова о секретной антисоветской клаузуле в пакте о ненападении между Германией и Латвией от 7 июня 1939 г. о тайной помощи латвийскими разведданными Финляндии в ходе Зимней войны. Разумеется, Музей оккупации игнорирует факт предварительных переговоров с финской стороной, смягчение позиций Сталина, проекты договоренностей, согласно которым Финляндия приобретала вдвое большие территории, чем отдавала бы под Ленинградом.
Далее параллельная историзму реальность «подшивается» псевдоправовой политказуистикой: «заботясь о будущем государства, правительство Латвии 17 мая 1940 года приняло решение о присвоении чрезвычайных полномочий дипломатическом представителю Латвии Карлису Зариньшу, а после него — Альфреду Билманису. Чрезвычайные полномочия не смогли противостоять оккупации и потере государственного суверенитета Латвии de facto, но стали инструментом для существования государства de jure во время и после войны».
Вторая глава, «Оккупационные режимы в Латвии», уже своим названием говорит о многом. Первым делом описывается «Оккупация Латвии СССР (1940-1941)», а исторический момент для ЛР подается в «страдательном залоге»: «отряды внутренних войск СССР» напали на латвийских пограничников, а на следующий день Советский Союз выдвинул ультиматум об отставке латвийского правительства, которое, «надеясь сохранить суверенитет Латвии», сдалось, а вскоре подконтрольное Москве «Народное правительство» начало проталкивать Латвию в СССР при помощи солдат Красной Армии. А после этого в ЛССР «террор ЧК, аресты, пытки и смертные приговоры. Были закрыты общественные организации, введена широкая цензура, ликвидирована латвийская армия.».
На самом же деле аресты коммунистов сменились на заключение под стражу националистов, «широтой» цензуры жителей Латвии было не удивить с мая 1934 г., выхолощенные авторитарным режимом псевдообщественные структуры закрывались как «буржуазно-националистические», армия преобразовывалась в 24-й территориальный латвийский стрелковый корпус. А вот многие офицеры и активные деятели старого режима действительно были репрессированы, в т.ч. расстреляны; попадали в жернова репрессий и люди сторонние, тогда как немалое число представителей кадрового наследия улманисовской диктатуры уже в июле 1941 г. стали активными коллаборационистами, карателями. Массовое пособничество Гитлеру и активное добровольное соучастие в нацистской истребительной политике подается в оправдательном ключе — исключительно как реакция латышского народа на коммунистические репрессии: «латыши более не считали немцев своими злейшими врагами».
Следом идет повествование об оккупации Латвии Германией в 1941-1944/1945 годах. Исподволь у читателя создается впечатление, что для латышей германские нацисты были «меньшим злом». Причем злом, к которому латышский народ ни в коем случае не причастен! Вся страница напичкана пустой апологетикой и оправданиями. Например, о геноциде евреев: «Сразу после того, как немецкая оккупационная армия вошла на территорию Латвии, нацисты начали уничтожение евреев... Они не смогли вызвать сти-
хийные массовые нападения на евреев, поэтому уничтожение евреев происходило организованно под командованием германской СД». Вот здесь уже мы фиксируем упрямую неприкрытую ложь: самодеятельные отряды и группы вооруженных латышских националистов совершали насилие и убийства евреев и сторонников советской власти еще в те дни, когда немецкие оккупационные власти не утвердились на местах (т.н. период «интеррегнума»). Но позиция латвийских властей и политического истеблишмента такова, что отрицание глубины сопричастности к нацистским преступлениям (тем более — ответственности за вспышки не всегда подконтрольной немцам сверхжестокости) является одной из основ исторической политики.
Перелицовка добровольных пособников нацистов в их невольных вооруженных «жертв» выглядит следующим образом: «Вначале латыши добровольно поступали на службу е немецкую армию для борьбы с коммунистами, но вскоре "добровольность" осталась только на словах. В 1943 году Гитлер приказал учредить "Латвийский добровольческий легион СС", в котором большинство солдат не являлось добровольцами».
В рассматриваемом издании утверждается, что высокообразованные люди стремились летом 1944 г. покинуть Латвию из-за скорого возвращения советской власти, потому что, как считают авторы, они бы в СССР непременно и поголовно подверглись насилию и репрессиям. Однако же в реальности волны «беженцев» летом-осенью предпоследнего военного года состояли в основном из разного рода коллаборационистов, в т.ч. причастных к массовым убийствам евреев, русских и белорусов, а также лиц, одурманенных нацистской пропагандой. Вполне вероятно, что если бы не стремительные и умелые действия советских войск, особенно при освобождении Риги в октябре 1944 г., то гитлеровцам действительно удалось бы «эвакуировать» с оставляемых территорий большую часть латышей, что действительно стало бы невосполнимой трагедией для этого народа.
Повествуя о «Повторной оккупации Латвии СССР», авторы делают акцент на том, что «23 августа 1944 года часть восточных тер-
риторий Латвии — Абрене и шесть прилегающий волостей — была включена е состав РСФСР». Таким образом, возвращение исконно российских земель подается как акт насильственного отделения неотъемлемой части Латвии. Это лишь один из специфически препарированных исторических сюжетов, «мораль» которых должна вызвать у русских латвийцев юного поколения чувство вины перед латышами, стыда за своих предков и отчуждения от извечно «агрессивной» Москвы.
В резюмирующей части главы дан пассаж, который стоит оставить без комментариев — он многое говорит сам за себя: «Окончание Второй мировой войны не означало освобождение Латвии и победу над абсолютным злом, а означало потерю независимости и смену одного за другим».
Далее авторы разворачивают эпическую панораму «попыток борьбы за независимость Латвии». Для этой части повествования характерны преувеличение, героизация и романтизация диверси-онно-террористической деятельности и бандитских проявлений «лесных братьев», гордо называемых «латышскими национальными партизанами». При этом замалчивается факт изначальной подконтрольности многих диверсионных групп «СС-Ягдфербанд» во главе с Отто Скорцени вплоть до капитуляции Третьего рейха.
Завершает третью брошюру следующая установка государственной исторической политики Латвии: «Для народов Западной Европы окончание войны означало возвращение свободы, а народы Восточной Европы попали е тиски коммунистического тоталитаризма». Более того, музей понимает Латвию как «подданного Советского Союза», культивирует неизбывную историческую обиду и «отменяет» все достижения в развитии Латвийской ССР и латышского народа в послевоенный советский период.
Четвертая часть курса об истории Латвии называется «Вторая советская оккупация Латвии. Пребывание Латвии в составе СССР». С первого же предложения безапелляционно транслируется «оккупационная» риторика: «С конца Второй мировой войны и до 1990-1991 годов Латвия находилась е подчинении советской оккупационной власти» Следует подчеркнуть, что публичное отрицание
и даже сомнение в правдивости этой формулировки в современной Латвии чревато травлей со стороны националистов и уголовным преследованием государственной машины. При этом авторы причудливо сокрушаются о том, что в советский «оккупационный» период у латышей-де «были ограниченные возможности для того, чтобы получить военное образование и сделать военную карьеру на родине».
На страницах пособия фетишизируется и гиперболизируется роль органов госбезопасности, нагнетается атмосфера страха, неприятия и вины. В вину ставится, в частности, сбор информации о «нежелательных проявлениях е обществе, а также о политических настроениях и связях с зарубежьем е отношении своих знакомых, коллег и соседей... КГБ ЛССР активно выступал против национальных устремлений латышского народа... За период времени с 1953 по 1985 год советскими органами госбезопасности были арестованы, осуждены и репрессированы по политическим мотивам 1621 житель Латвии». Вопрос о том, на скольких из них написали доносы подельники, соседи, сослуживцы и даже родственники, в брошюре не педалируется.
Глава «Уничтожение основ латвийского государства и советизация» начинается резко — с постановления от 29 января 1949 года «О высылке кулаков и их семей, семей бандитов и националистов, находящихся на нелегальном положении...», повлекшего за собой ссылку части настрадавшегося латышского народа в Амурскую, Омскую и Томскую области пожизненно. Разумеется, это было жестокое и во многих случаях несправедливое репрессивное решение, пострадавшие от которого в дальнейшем были массово реабилитированы. Однако читатель подталкивается к мысли, что это было не что иное, как «геноцид» латышского народа, искоренение «лучшей» его части, а не попытка советской власти пресечь социальную базу дальнейшего существования вооруженного националистического бандподполья в условиях холодной войны и попыток использования «лесных братьев» в интересах англоамериканских спецслужб.
Грехи советской власти не исчерпываются репрессиями: авторы пишут о «неправильном использовании и экономической экс-
плуатации народного хозяйства». Музейная брошюра повествует о том, что индустриализация, коллективизация и урбанизация убили экономику и промышленность Латвии, хотя на самом деле все наоборот. Благодаря советскому «вмешательству» в стране до наших дней, несмотря на новую деиндустриализацию, все же сохранились предприятия, дающие Латвии немалый доход.
В качестве исключительно негативного фактора в развитии республики подается трудовая миграция из других союзных республик и распространение русского как языка межнационального и рабочего общения. Русские выставлены как маргиналы, которые не хотели учить язык и занимали место латышей. Помимо «новой русификации» отмечается засилье коммунистической идеологии, а еще в советский период «отрицались культурно-исторические ценности довоенной Латвийской Республики». Если факт навязывания идеологии в школах неоспорим (это происходило по всему Советскому Союзу), то с отрицанием культуры снова проталкивается вранье, за которым прослеживается желание представить советское прошлое в абсолютно негативном свете. На практике же советская власть способствовала не только сохранению и развитию латышской народной культуры, но и поощряла, при соблюдении определенных «правил игры», разрастание национальной интеллигенции, занимавшей в известном смысле привилегированное положение.
В следующей короткой главе идет повествование об индивидуальном и коллективном опыте жизни в Латвийской СССР. Стоит отметить, что очевидные плюсы советского строя прописаны через «якобы»: «Советская система управления, е частности е 19701980 годах, смогла обеспечить своим гражданам минимальный уровень жизни — дешевую, но часто некачественную продукцию, систему бесплатного образования и медицинской помощи, которые якобы свидетельствовали о процветании общества в Советском Союзе. Однако, в целом уровень жизни в СССР был намного ниже, чем е развитых западных странах».
Нейбургс и Зеллис затронули отсутствие свободы мысли и самовыражения: «В рамках всеобщего контроля и коммунистического режима культура стала важным средством общественного само-
утверждения. Культура была почти единственной возможностью выражения "между строк" национальных устремлений народа и неудовлетворенности существующим строем». Стоит признать, что сфера культуры и досуга действительно предоставляла возможности для национального и индивидуального самовыражения, причем зачастую щедро оплачиваемые.
Последняя глава четвертой брошюры вновь начинается с апологетики «лесных братьев» — здесь они уже названы «самыми храбрыми патриотами». Да только вот что они сделали? Авторы пишут: «В ходе своей деятельности национальные партизаны захватили по меньшей мере 40 латвийских волостных центров, временно парализовав действия советской власти. Во время вооруженных столкновений и из засад они убили 370 солдат и офицеров внутренних войск МГБ, 735 истребителей и 1070 пособников коммунистического режима». То есть ограбление волостей и террор, в т.ч. против нон-комбатантов, поданы как национальное освобождение, а расправа над советским гражданами названа убийством пособников коммунистического режима. Получается, что на «лесных братьев» и на легионеров войск СС, массово убивавших мирных жителей, должна ровняться современная латвийская молодежь?!
Музей чествует не только «национальных партизан», но и тех, кто распространял «прокламации национального характера», срывал и сжигал флаги СССР, а также диссидентов, возвышая их как настоящих великомучеников. Скрупулезное перечисление мелочных «подвигов» в 1960—1980-е гг. дополняется тезисом об удивительной гибкости и приспособляемости (если не сказать — приспособленчестве). «Находясь е составе СССР на протяжении десятилетий, латыши адаптировались к навязанной им советской идеологии, но сохранили свою идентичность и стремление к свободе».
Остаток главы отводится на «их борьбу» — авторы пишут о том, как «Настоящая Латвия» была представлена де-юре на международной арене, а также о различных организациях латышей, которые в рамках публичных кампаний и кулуарного сотрудничества с западными спецслужбами пытались дискредитировать советскую Латвию. Надуманный успех «их борьбы» в конце концов
совпал с совсем иными процессами, происходившими внутри СССР, особенно в его партийно-государственном руководстве в период т.н. горбачевской «Перестройки». Получается, что лишь одна персона Горбачева де-факто сделала для «восстановления» Латвийской республики больше, чем все «латыши в изгнании» и их зарубежные покровители... При этом музей всячески акцентирует внимание на том, что Запад категорически не признавал законность советской власти в Балтии и считал действия СССР в том регионе аннексией.
Последняя брошюра начинает свое повествование с «падения коммунистических режимов е Европе и демократизации постсоветского пространства». Авторы как по лекалам «вырезают» политически выверенную формулировку, согласно которой с конца 80-х годов XX века «восточноевропейские народы освободились от коммунистического тоталитаризма и стали на путь демократизации и либерализации».
Стоит отметить, что эта часть обильно приправлена фотографиями с разрушенной советской символикой, вандализмом (кстати, подающимся как «освобождение») и толпами людей с плакатами, а также вырезками из политических программ и манифестов. Визуализация пропаганды тотального несогласия с советским режимом и желания перемен выполнена достаточно эффектно.
Вторая глава начинается с... совпадения: «Всплеск национального самосознания е Латвии совпал с кризисом и падением коммунистического режима». Или все-таки этот «всплеск» был искусственно вызван внутрипартийной борьбой в руководстве КПСС? Общеизвестно, что московские «перестройщики» для подавления «стагнатов» решились опереться в т.ч. и на поддержку республиканской нацинтеллигенции и нацбюрократии, создав в 1988 г. на базе творческих союзов «Народный фронт Латвии в поддержку Перестройки». Музей в своей брошюре заявляет, что описываемые события называют «Песенной революцией» из-за «ненасильственного характера», обходя стороной случаи нападения на безоружных военнослужащих и русскоязычных активистов «Интерфронта трудящихся Латвийской ССР». Читателям также рассказывают о первом громком заявлении, что Латвия была
оккупирована СССР: «[депутат Верховного Совета СССР] Маврик Вулъфсон провел публичный анализ пакта Молотова-Риббентропа и указал на то, что следствием пакта стала оккупация Латвии 17 июня 1940 года».
«Начался интенсивный процесс переосмысления и активного изучения прошлого» — за этой глянцевой формулировкой кроется не только массовый интерес к неизвестным страницам былых эпох, но и безудержное переписывание националистическим активом истории Латвии, СССР и дореволюционной России «под себя».
Повествуя о «восстановлении» независимости Латвии, авторы лишь в конце главы решаются заметить, что действия страны по выходу из СССР выпадали за рамки союзного законодательства и что страны Запада не спешили признавать суверенитет Латвийской республики образца 1990 года. Но при этом не забыли подчеркнуть, что после провозглашения декларации о независимости «большинство латышей радовалось».
Упоминаются и январские события, когда вооруженные «мирные латыши» воздвигли баррикады у стратегических объектов, и верному СССР подразделению ОМОН пришлось штурмовать эти баррикады, а также освобождать занятые здания МВД, Верховного Совета, Дома радио и т.д. Музей не забывает упомянуть шестерых убитых в ходе освобождения стратегически важных зданий, а также вбросить то, что это «жертвы насилия в СССР». Силы, пытавшиеся остановить государственный переворот, подаются как каратели, а латвийский народ выставляется в героическом свете.
Отважные действия рижского ОМОНа, отстаивавшего сохранение Союза ССР, квалифицируются как насилие «оккупантов» — что в период «баррикадной эпопеи» января 1991 г., что во время августовского путча. Авторы упоминают, что ОМОН «занял ряд стратегически важных объектов». На самом же деле, действуя в рамках приказа главы МВД СССР Б.К. Пуго, рижский ОМОН пытался восстановить советскую власть в Риге, а также обезоружить сепаратистов и обеспечить работу ключевых учреждений. Отряд выполнил задачи без сопротивления, но был вынужден из-за провала ГКЧП покинуть Латвию.
Заключительная глава последней брошюры начинается с обретения «новой-старой» Латвией своего места на международной арене. Основное внимание уделяется проблемам, вызванным «50-летней оккупацией». Главным тезисом является «возвращение Латвии как независимого государства е мировую политику, из которой Латвия была насильно вырвана иностранной оккупационной властью». При этом игнорируются любые международные контакты представителей Латвийской ССР в рамках культурного обмена, экономического сотрудничества со странами СЭВ, работа латышей по линии МИД СССР и Латвийской ССР.
Упоминается договор 1994 года с Россией, по которому ВС РФ уходят из Латвии, но официальная Рига позволяет жить на своей территории военным пенсионерам, а также следит за сохранностью советских мемориалов и воинских могил. Однако на сегодняшний день этот договор в одностороннем порядке попран латвийской стороной: снесены охраняемые памятники, произвольно вскрыты воинские захоронения. Да и в целом к 2023 г. почти стерто мемориальное пространство советской эпохи, подвергаются «отмене» памятные объекты и названия улиц, ассоциирующиеся с Россией и ее выдающимися деятелями, в т.ч. мирового уровня.
Следующим пунктом главы является «этнический состав и статус государственного языка в Латвии». Позиция авторов — «строгая»: «В результате ассимиляции и колонизации доля латышей е национальном составе населения сократилась с 75% е 1935 году до 52% в 1989 году». Разумеется, неудобные факты, касающиеся движения населения и этнического баланса, в этом контексте игнорируются: как прерванный Первой мировой взрывной рост русского населения Риги и ряда других городов (из числа рабочих), так и принудительная «репатриация» балтийских немцев в 19391941 гг. или почти полностью уничтоженная в ходе Холокоста еврейская община.
Дается понять, что наблюдаемая в реальной жизни тотальная латышизация всех сторон жизни полиэтничной Латвии не так уж и тотальна: «Латвия поддерживает и финансирует либеральную модель образования национальных меньшинств, обеспечивая финансируемое государством двуязычное образование на латышском языке
и семи языках национальных меньшинств». Впрочем, в 2022-2023 гг. эти политико-пропагандистские декорации уже были полностью отброшены, а насильственный перевод всей системы образования только на латышский язык «дожимается», несмотря на кадровый дефицит учителей и снижение успеваемости учащихся. Отражены и дежурно-лицемерные оправдания лишения русских детей возможности учиться на родном языке: 1) «Переход на обучение на государственном языке соответствует международным обязательствам Латвии, предусматривающим обязательства обеспечить каждому ребенку равные возможности для получения образования»; 2) правительство и Сейм ЛР озабочены-де «равными возможностями для выпускников школ на рынке труда».
В заключительной части идет речь о внутриполитическом развитии Латвии. Так, называются восстановление Сатверсме (конституция), Сейма, гражданства, национальной валюты (лат был заменен на евро в 2014 году), а также введение натурализации. 15 октября 1991 года вышло решение Верховного Совета ЛР «О восстановлении прав граждан Латвийской Республики и об основных правилах натурализации», по которому «гражданство может быть предоставлено лицам, являвшимся гражданами этого государства 9о его оккупации е 1940 году, и их потомкам». Уникальный случай в истории, когда законодательный орган лишил гражданских прав сотни тысяч тех, кто его же избирал!
Под эгидой Музея оккупации утверждается, что Латвия «реализует демократические ценности» и соблюдает права и свободы человека, которые закреплены в Конституции. Но, видимо, они не распространяются на «неграждан» и на русских людей, чьи культурно-образовательные потребности и родной язык последовательно подавляются на государственном уровне.
Естественно, авторы не могли забыть упомянуть для самых маленьких, почему их мамы и папы считают, что их не уважают в собственной стране: «Большинство жителей Латвии восприняли политические и экономические перемены 1990-1991 годов как восстановление суверенитета своего государства, однако, для значительного числа людей отделение от СССР явилось шоком, поскольку означало переход из большого государства е маленькое, и превращение из
большинства в меньшинство. Поэтому ряд законов и нормативных актов были восприняты частью общества как дискриминация, а не как государственная политика укрепления национальной и демократической Латвии».
«Основные принципы латвийской национальной идентичности и политики интеграции общества, принятые е 2011 году, предполагают, что е основе интеграции общества лежат ценности общего латышского языка, культуры и социальной памяти, которые должны стать основой для формирования национальной, демократической и европейской идентичности Латвийского государства». Как видим, и речи нет об уважении значительного русскоязычного меньшинства и его права использовать родной язык, например, в сфере образования (около 20% учащихся).
Что же имеется в сухом остатке после пяти частей пропаганды латвийской государственности? Куча лжи, несостыковок, перевернутых фактов, а также красочные картинки, фотографии и цитаты. Красно-бело-красной нитью сквозь весь «краткий курс» истории Латвии проходит русофобия. Создается впечатление, что именно она является одной из основных скреп современной латышской этнократии, препятствуя формированию латвийской политической нации и подтачивая Латвийское государство изнутри.
— СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ —
Вторая мировая война и оккупация Латвии. Рига: Общество Музея оккупации Латвии, 2018.
Вторая советская оккупация Латвии. Пребывание Латвии в составе СССР (1944/45-1990/91). Рига: Общество Музея оккупации Латвии, 2018.
Генрих Латвийский. Хроника Ливонии / Введ., пер. и коммент. С. А. Аннинского; предисл. В. А. Быстрянского. М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1938.
История Латвии: XX век. Рига: Jumava, 2005.
Крысин, М.Ю. Прибалтийский фашизм: трагедия народов Прибалтики. 2-е изд., перераб. М.: Вече, 2022.
Латвийская Республика (1918-1940). Рига: Общество Музея оккупации Латвии, 2018.
Латвийская Республика: восстановление независимости и современность (1990-2018). Рига: Общество Музея оккупации Латвии, 2018.
Ноллендорфс, В. Латвия под властью Советского Союза и национал-социалистической Германии в 1940-1991 гг. Рига: Общество Музея оккупации Латвии, 2010.
Симиндей, В.В. Историческая политика Латвии. Материалы к изучению. М.: Историческая память, 2014.
Симиндей, В.В. Кадровое наследие диктатуры Карлиса Улма-ниса и коллаборационизм в оккупированной нацистами Латвии // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2015. № 1(6). С. 97-108.
Становление Латышской нации и основание латвийского государства до 1918 года. Рига: Общество Музея оккупации Латвии, 2018.
-REFERENCES-
Genrikh Latviyskiy (1938). Khronika Livonii / Vved., per. i komment. S. A. Anninskogo; Predisl. V. A. Bystryanskogo. M.; L.: Izd-vo Akad. nauk SSSR.
Istoriya Latvii: XX vek. Riga: Jumava, 2005.
Krysin, M.Yu. (2022). Pribaltiyskiy fashizm: tragediya narodov Pribaltiki. 2-ye izd., pererab. M.: Veche.
Latviyskaya Respublika (1918-1940). Riga: Obshchestvo Muzeya okkupatsii Latvii, 2018.
Latviyskaya Respublika: vosstanovleniye nezavisimosti i sovremennost' (1990-2018). Riga: Obshchestvo Muzeya okkupatsii Latvii, 2018.
Nollendorfs, V. (2010). Latviya pod vlast'yu Sovetskogo Soyuza i natsional-sotsialisticheskoy Germanii v 1940-1991 gg. Riga: Obshchestvo Muzeya okkupatsii Latvii.
Simindey, V.V. (2014). Istoricheskaya politika Latvii. Materialy k izucheniyu. M.: «Istoricheskaya pamyat'».
Simindey, V.V. Kadrovoye naslediye diktatury Karlisa Ulmanisa i kollaboratsionizm v okkupirovannoy natsistami Latvii // Zhurnal rossiyskikh i vostochnoyevropeyskikh istoricheskikh issledovaniy. 2015. № 1(6). P. 97-108.
Stanovleniye ЬаХувквкоу паХви г osnovaniye ¡аШувкодо довийатв№а йо 1918 дойа. Riga: ОЬзЬсЬез^о Muzeya okkupatsii Latvii, 2018.
УХотауа шггошауа шоу^ г оккираХвгуа ЬаШ1 Riga: Obshchestvo Muzeya okkupatsii Latvii, 2018.
УХотауа вошеХвкауа оккираХвгуа ЬаШ1 РтеЬушатуе ЬаШг V вовХаше SSSR (1944/45-1990/91). Riga: Obshchestvo Muzeya okkupatsii Latvii, 2018.
АЛЕКСЕЕВ НИКИТА ЮРЬЕВИЧ — студент философского факультета Государственного академического университета гуманитарных наук (ГАУГН) (nik_aleks_90@mail.ru). Россия.
