CC BY
33
подталкивают свои компании к соблюдению практики корпоративного гражданства (т.е. к более высокой оплате труда работников и предоставлению им пособий по болезни). Но этого может оказаться недостаточно, чтобы сохранить Индонезию в качестве стабильного созвездия островов, а не раздробленного пояса «комет», вращающихся в китайской орбите.
П. Ханна. «Второй мир», М., 2010 г., с. 362-379.
К. Тузов,
политолог
МУСУЛЬМАНЕ ЕВРОПЫ: НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ
«Будущее Европы не ясно, оно в игре», - начинает свою статью «Не превратится ли Европа в Еврабию?» известный аналитик и публицист Д. Пайпс. Алармистские воззрения таких аналитиков, как М. Штайн, или О. Фаллачи, отсылающие к «видимым» изменениям западных реалий, занимают прочную позицию среди признаваемых реалистичными сценариев развития Европы. Своеобразным апофеозом «исламизаторских» пророчеств можно назвать книгу «Eurabia: The Euro-Arab Axis» (2005) публициста Б. Еора. На базе таких идеологических конструкций активно развивается общеевропейская организация «Остановить исламизацию Европы», целью которой является препятствование становлению ислама в качестве доминирующей политической силы. На прошедшем 1113 сентября 2008 г. в Мадриде международном форуме иммигрантов участниками конференции была принята «директива стыда», вменяющая ксенофобские настроения самим европейским элитам, воздвигающим на пути нормальной жизни иммигрантов «физические, юридические и социальные стены». На первый взгляд политика европейских государств по вопросам взаимодействия с мусульманским населением бессистемна. Это упрек всей политической системе, которая не может ответить на вызов: то принципы толерантности и веротерпимости способствуют «продвижению» ислама, то вдруг нахлынувший исламофобский пессимизм толкает законодателей к запрету на минареты, паранджу и никаб.
Одно из главных упрощений теории «исламизации» - восприятие мусульман Европы как «мусульман вообще», без отсылок к внутренним разногласиям в исламской среде. Между тем, серьезный культурный дисбаланс отмечается между поколениями мигрантов. Старшее - малочисленное и адаптированное к европей-
скому образу жизни - трудовые мигранты 1960-1970-х годов. Второе поколение - их потомки, познавшие трудности допуска к чему-то большему, нежели к простому неквалифицированному труду. Третье - дети второго, которые проявляют склонность к радикализации взглядов и возвращению к исламу, несмотря на все усилия по их социализации и ориентацию миграционного законодательства на натурализацию иммигрантов. Помимо них в страны ЕС прибывают слабо адаптированные мусульмане, зачастую уже не связанные трудовыми контрактами.
В разных государствах мусульманские страты представлены весьма раздробленными общинами, грани между которыми проходят по этнической или государственной принадлежности. На чужбине люди нередко объединяются по указанному принципу. Европейские государства не мешают связям организаций, выстраивающихся над этническими диаспорами, со своими зарубежными патронами, что служит неким препятствием на пути мусульманской консолидации. Стоит вспомнить, как в 60-е годы другие страны Магриба бойкотировали Парижскую мечеть, находящуюся под контролем Алжира. А образовавшееся в Германии на базе турецкой общины европейское отделение исламской партии «Мелли герюш» (1975) с самого начала своего существования было связано с политической жизнью в Турции, занимаясь сбором средств для финансирования партии. Разделение мусульманских общин на этнические способствует тому, что общемусульманские европейские организации существуют как интеллектуальные надстройки над всеми объединениями, ресурсы которых сильно ограничены.
Анализ различных подходов со стороны европейских элит к проведению политики в сфере взаимодействия с иммигрантами позволяет исследователям выделять, как минимум, три модели: французскую, немецкую и англосаксонскую. Среди прочих европейских государств Франция обладает, пожалуй, самым богатым опытом в области урегулирования отношений с иммигрантами-мусульманами. С начала 1920-х годов на ее территории действовали мусульманские общины, сформированные выходцами из Алжира. В 1926 г. в Париже была открыта Большая мечеть - первый мусульманский культурно-религиозный центр в Европе. Основополагающим принципом французской политики является условие обязательного соответствия любой деятельности, связанной с публичностью и санкционированной государством, принципу секуляризации. Он стал основой для «моноидентичного мультикультура-
лизма». Так охарактеризовали происходящее аналитики Комитета против исламофобии (КПИФ) во Франции. Если иммигрант или человек с иммигрантским прошлым решил делать карьеру в органах государственной власти, то он обязан соответствовать «светскому», т.е. европейскому, облику и стилю поведения. Эти меры обусловили обособление мусульман от французской политической жизни и концентрацию политически активных мусульман на фронте борьбы с «ксенофобией» масс и правительства. Принято считать, что Франция - государство, где «мусульманский вопрос» стоит менее остро по сравнению с остальными государствами Европы. Немецкий принцип организации иммиграционной политики можно условно разделить на два этапа: до и после нового Кодекса национальности. До принятия Кодекса ситуация с мигрантами напоминала затянувшийся кризис мер: все прибывшие на территорию Германии гастарбайтеры считались «временно пребывающими» и продлевали свое присутствие за счет повторного подписания контрактов с работодателями. Официальную позицию властей можно было выразить фразой Г. Шрёдера: «Германия никого не интегрирует», что способствовало формированию исламского «государства в государстве». Однако и после признания факта существования иммигрантов, «осевших» на немецкой территории, отделенность мусульман от политической жизни осталась важной особенностью немецкой модели. Мнение правительства, представленное словами Корнелии Зоннтак-Волгаст, звучит так: «Интеграция мигрантов - ядро миграционной политики». Повсюду организуются интеграционные институты. Германия присоединилась к когорте стран, где интеграция является основой построения взаимоотношений между мусульманами и коренным населением.
Самую противоречивую политику в отношении мусульман проводит Великобритания. При исповедании принципа неприкосновенности самобытности и равенства всех культур становятся возможными такие противоположные тенденции, как массовое проявление бытового расизма, в том числе дискриминация в области трудоустройства со стороны частных компаний, и открытая симпатия правительства к проявлениям мусульманского образа жизни. Так, «жена бывшего английского премьера Тони Блэра Шерри в 2005 г. представляла в суде интересы 16-летней Шабины Бегум, добивавшейся права свободно ходить в школу в хиджабе», а 1980-1990-е годы были отмечены активным созданием мечетей и
исламских центров под покровительством правительства Соединенного Королевства.
Этнический состав мусульманских страт в европейских государствах различен по наполнению. Политические и культурные вызовы, «доминанты» политической активности в отношении мусульман и ответная реакция со стороны европейской исламской общественности продиктованы общими для всего западного пространства догматическими проблемами: толерантностью, секуля-ризмом, ксенофобией, интеграцией. Общность проблем, возникающих перед мусульманами Европы, привела к возникновению межгосударственных организаций, как правило, строящихся «над» огромным количеством общин этногосударственного происхождения.
Из-за различных подходов, применяемых со стороны европейских элит для решения общеевропейских проблем, и неоднородной этнокультурной обстановки отдельные страны Европы являются своего рода «полюсами», где заостряются те или иные грани взаимодействия европейского населения и мусульманских сообществ, что хорошо видно на примере Франции и Швейцарии. Другие европейские государства следуют опыту стран, создавших такие проблемы. Это провоцирует мусульманскую общественность на продолжительные диалоги по непринятым решениям, в то время как самим мусульманским организациям весьма сложно выработать позицию по вопросам дискриминации. Исламофобия разжигается намеренно, считают эксперты КПИФ. Одна из ключевых ролей здесь отводится СМИ. В 2003-2004 гг. во французских периодических печатных изданиях выходило в среднем по две статьи в день, посвященные исламскому экстремизму. Как утверждает КПИФ, вспышки «актов исламофобии» фиксируются в период активной «пропаганды» негативных сторон ислама. Многие исследователи отмечают, что теракт 11 сентября в Нью-Йорке впервые был использован европейскими массмедиа как информационный повод к тому, что позже Д. Пайпс назовет «воспитанием страхом». Исламский фундаментализм, прежде представленный как явление, характерное для традиционно нестабильных регионов, был в мгновение ока «приближен» к самому сердцу Запада. Уже после 11 сентября такой же общественный резонанс вызывали «транспортные бомбардировки» в Мадриде и Лондоне и шокирующее убийство Тео Ван Гога в Голландии. Оставляя в стороне вопрос о том, кто несет ответственность за эти преступления, стоит отметить, что, используя предоставленный ими антиисламский
«негатив», европейские СМИ значительно повлияли на становление исламофобии в Европе.
Европейские телеканалы помимо «рекламы» негативных проявлений ислама стараются создать и агрессивный имидж исла-мофобии. 29 августа 2007 г. в Брюсселе на запрещенном митинге против исламского экстремизма (собравшем всего 200 мирных демонстрантов) с помощью беспрецедентных мер безопасности были сфабрикованы видеоматериалы, демонстрирующие противодействие массам агрессивных праворадикалов. То же самое произошло 19-21 сентября 2008 г. в Кёльне на общеевропейском «Конгрессе против исламизации», превращенном активистами левых движений в вакханалию, собравшую вокруг себя все информационные агентства ЕС. Такая медийная политика не только провоцирует правых принимать усиленные меры по консолидации, но и заставляет мусульманскую общественность вслед за европейским истеблишментом признать исламофобию одной из важнейших проблем. Это провоцирует активность обеих сторон, причем мусульмане несколько проигрывают правым.
Для многих представителей публичной элиты считается нормой пребывать в заблуждении и не делать разницы между исламом и экстремизмом, судить о культуре и религии поверхностно. «Мусульмане повсюду, они захватывают все вокруг», - заявил писатель М. Дантек в интервью газете «Le Point». По некоторым прогнозам к 2020 г. в Роттердаме и Амстердаме (Голландия) лишь половина населения будет автохтонным, мусульманские окраины Парижа - уже реальность, районы со 100%-ным мусульманским населением давно существуют в Берлине, Мюнхене, Нюрнберге.
Помимо роста численности мусульман европейцы стали свидетелями расширения пространства реального, «земельного», закрепленного за мусульманами. П. Бурдье в статье «Физическое и социальное пространства: Проникновение и присвоение» говорит о последствиях изменений в организации пространства. Вероятно, поэтому основными объектами атак праворадикалов в последнее время стали символы мусульманского присутствия - мечети и кладбища. Масштаб мусульманского присутствия стал возможен благодаря толерантности, существующей в ЕС. Однако за последнее десятилетие толерантность сдает позиции. Толерантность апеллирует к искусственной, с позиции большей части индивидуумов, идее равенства, непредвзятости. Сегодняшнее европейское общество, как замечает директор Института междисциплинарных исследований в области конфликтологии при
Университете Бильфельда (Германия) Вильгельм Хейтмайер, находится в состоянии неразрешимого внутреннего напряжения, когда «за стеной толерантных обязательств таится лишенная возможности вступить в коммуникацию интолерантность...».
Помимо прочего европейский истеблишмент поставил перед мусульманским населением задачу интеграции, которая имеет статус обязательного условия пребывания. Европейский совет в Тампере (Финляндия) в 1999 г. разработал единые принципы интеграционной программы для иммигрантов и поставил задачу интеграции во главу угла внутренней политики всех стран ЕС. Вместе с тем до сих пор не существует единой точки зрения на то, как должна трансформироваться «чужая» идентичность и должна ли при этом ответно трансформироваться традиционная. Проблема гармоничной интеграции оказывается принципиально неразрешимой в рамках идеологии толерантности. Толерантность, по словам Вильгельма Хейтмайера, трансформировалась в риторическую возможность совмещения проблем, связанных с культурными различиями; при этом она была и остается привилегией сильных наций. Это приводит к парадоксальному явлению: де-факто при интеграции «мусульманская» идентичность должна превращаться в европейскую, притом что толерантность делает все возможное для символического закрепления иной идентичности на европейской почве. Такая амбивалентная ситуация оказывается, однако, весьма выгодной для коренных европейских элит: интеграция по схеме «моноидентичного мультикультурализма» препятствует попаданию мусульман в европейские социальные лифты. Пребывание в замкнутой среде мусульманской культуры, зачастую - языковой барьер, делают из иммигрантской молодежи второго-третьего поколения дезориентированную массу, отошедшую от классических патриархальных институтов ислама и не находящих своего места в европейской среде.
Немецкое аналитическое агентство Sinus Sociovision пишет о сплошь состоящем из турецкой молодежи (около 15% всей иммигрантской массы) «гедонистическо-субкультурном» слое населения. Эти люди чувствуют себя чужими, несмотря на то, что они провели всю жизнь в Германии, где и получили образование. В Великобритании, по данным опросов аналитического агентства Populus, «несмотря на усилия таких институтов социализации, как школа, средства массовой информации и т.д., говорить о совпадении культурного кода у представителей западного общества и мусульманских общин, очевидно, преждевременно. При этом ожида-
ния второго и третьего поколения иммигрантов значительно превышают их реальные возможности самореализации, что обусловливает общую агрессивность молодых мусульман и препятствует их полноценной интеграции». Малообразованность и склонность к экстремистским воззрениям среди мусульманской молодежи становится нормой во всех без исключения европейских государствах. В статье «Этнические различия в немецкой системе школьного образования» К. Кристен акцентирует внимание на следующей статистике: 20% детей с иммигрантским прошлым заканчивают школы без аттестата. Заметим, что потомки мусульманских иммигрантов в подавляющем случае поступают в общеобразовательные школы (Иаир18сИи1е), по окончании которых социальные возможности ограничены (преимущества имеют ученики гимназий и реальных школ, но процент турецких детей в этих учреждениях составляет 8,6 и 16,2% соответственно). Количество турецких подростков, не получивших диплома о профессиональном образовании, доходит до 56,1%. Таким образом, «потеряв время» в учебных заведениях, «демусульманизированное» молодое поколение в поисках компенсации устремляется к «корням». Тотальная неосведомленность не только о том, что происходит в мусульманском мире, но и о собственной религиозной традиции толкает многих молодых людей на мифологизированный уже европейским массовым сознанием путь - фундаментализм.
Такие тенденции создают опасное положение для мусульманской «элиты» - всей совокупности культурных центров, общественных и политических объединений. Видя, к чему приводит европейская политическая система в отношении иммигрантской молодежи, мусульманская общественность не способна предпринять адекватных, а главное, легитимных ответных мер. Мусульманская элита отдаляется от масс, затрудняется процесс взаимодействия между иммигрантским общественно-политическим классом и новыми деклассированными элементами, так как язык элиты строго регламентирован толерантной риторикой, уже не актуальной для растущей люмпенизированной мусульманской страты. Попытки наладить диалог с ней посредством «легкой радикализации» строго отслеживаются властями европейских стран и пресекаются на корню. Так, 20 сентября 2004 г. «Первый арабский исламский конгресс в Европе», созванный в Берлине, не состоялся, а его организатор (Фади Мади) был лишен вида на жительство. Конгресс признали экстремистским и не соответствующим духу европейской демократии.
Разворачивающиеся процессы обрекают мусульманскую элиту на то, чтобы в перспективе лишиться политических преемников. Более того, в период «исламизации» мусульманских общин правительства государств Европы допустили массовый приток радикально настроенных имамов в свои страны. Так, в Великобритании из 100 имамов только 30 получили образование на новой родине. На молодые мусульманские умы, воспринимающие радикальный ислам, активно влияют приезжие имамы, прошедшие Афганистан, Чечню и другие «горячие точки». Осознавая эти вызовы, мусульманский политический класс делает все для становления собственного образования, что воспринимается европейцами как новый этап «вторжения». В составе Союза исламских организаций в Европе созданы Лига исламских школ, координирующая деятельность исламских учебных заведений и воскресных мусульманских школ в Великобритании, Германии, Франции, Дании и др.; Европейский институт социальных наук; Исламский клуб молодежи и студентов Европы, проводящий семинары, конференции и организующий молодежные лагеря. Цель последнего, кстати, - подготовка будущих молодежных лидеров.
В недавнем прошлом одним из «мейнстримных» направлений было создание новой ветви ислама - так называемого «евро-ислама». В Германии профессором Бассамом Тиби были сформулированы тезисы этого течения - сплава мусульманской религии и европейских ценностей. Однако недавний отъезд основателя данной концепции обозначил ее фиаско: более чем 20-летний труд Бассама Тиби и его приверженцев был тратой ресурсов и времени. Второе направление - попытка некоторых организаций, объединяя усилия подконтрольных научных инстанций, обосновать ислам как естественное для культурного пространства Европы явление, т. е. снять проблему интеграции. Французское мусульманское научное сообщество, координирующее свои действия с мусульманскими общественными организациями, говорит о необоснованности исламофобских настроений, так как взаимодействие европейского общества с исламом - это традиция, а не новшество в историческом контексте. М. Шарафдэн, историк, указывает на «забытость» факта присутствия мусульман в эпоху Средних веков на Юге Франции. При этом пропагандируется опыт толерантного сосуществования ислама и христианства в странах - новых членах Евросоюза, например в Болгарии, где сложилась особая традиция мусульмано-христианской толерантности. Однако все это входит в противоречие с политикой перманентного «обновления» имми-
грантской проблемы со стороны европейского истеблишмента из-за реальной новизны изменившихся городских социальных ландшафтов и идеологической новизны.
На этом фоне в свете радикализации исламского сектора, в общественном мнении возникают параллели между радикальным исламом и фашизмом. Знаменательно появление терминов «исламский фашизм» или «зеленый фашизм». Появляется возможность соединить толерантные обязательства с исламофобией. Как видно, в этой нетривиальной идеологической конструкции элементы исламского присутствия (хиджаб, минарет и пр.) воспринимаются как символы фашизма. Вся структура мусульманской общественности, как сила, борющаяся за присутствие, терпит поражение. В то время как глава Мусульманского совета Франции М. Мусауи, расписываясь в собственном бессилии, поддерживает Н. Саркози в вопросе о запрете паранджи, а Х. Уардири, пресс-секретарь Фонда исламской культуры в Женеве, робко говорит о сожалении по поводу запрета на строительство новых минаретов в Швейцарии, но собирается сотрудничать со швейцарскими властями «в полном объеме», радикально настроенные мусульмане выходят на улицы, заявляя о дискриминации. Казалось бы, помимо создания неправительственных организаций, на сегодняшний день мусульманский сектор мог бы сформировать свое представительство в государственных аппаратах. К слову, последним трендом политической жизни Европы стало внедрение иммигрантов с мусульманскими корнями в политические силы, участвующие в «игре»: 1 января 2010 г. вступил в должность бургомистр Роттердама (Голландия) А. Абуталиб, родившийся в смешанном браке, сын иммигранта из Марокко; в Германии недавно одним из председателей очень значимой политической партии «Союз девяностых. Зеленые» стал сын турецких эмигрантов 1960-х годов Дж. Озимир.
Мусульмане - уже «не редкость» в мэрии Парижа, хотя и находят свое место не в первом эшелоне политиков. Однако эта категория иммигрантов оторвана от своих «соплеменников:
- во-первых, они озабочены «позитивной дискриминацией» себя самих;
- во-вторых, проявление ангажированности закрыло бы им путь в европейскую политику.
Бельгийская журналистка Е. Вергаэрен разоблачает этих политиков: «...таких сами мусульмане называют конфетами "Баунти" потому, что под слоем черного шоколада скрывается белая начинка». Основные политические партии часто включают в состав му-
сульман, чтобы привлечь голоса мусульманского населения, но эти представители не защищают их прав. Наличие таких политиков позволяет европейским элитам сделать вопрос о непредставленности интересов иммигрантов в госструктурах нелегитимным. Так, появление государственных чиновников и официальных политиков, олицетворяющих мусульманский сектор населения, стало завуалированной узурпацией традиционными европейскими элитами количества кресел, необходимого для легитимности функционирования демократических механизмов.
В результате глубокая пропасть проходит между правительствами и мусульманскими неправительственными организациями, которым практически невозможно «зацепиться» за такое лицо во власти, которое могло бы действительно отреагировать на мусульманские проблемы в выгодном для мусульман ключе. Такая же пропасть наметилась (и год от года расширяется) между «точками присутствия», вокруг которых аккумулируются радикально настроенные общины, и легитимными мусульманскими неправительственными институтами. Как показала европейская практика, если изначальное наличие власти влечет за собой символический захват пространства, то превентивный захват отнюдь не дает возможности влиять на власть.
«Колонизация пространства», осуществляемая расстановкой инокультурных символов, вызвала у коренного большинства «ощущение вторжения», за которым, как оказалось, стоит излишне плюралистичная, со сложной структурой слабо централизованной организации сила, раздираемая интересами иностранных лобби, обреченная на маргинализацию человеческих ресурсов. При этом миллионы мусульман продолжают поступать в механизм «интеграционных машин». Чтобы составить новую страту, им придется создавать новые представительские структуры, которые не уживутся с уже существующими. А это значит, что в Европе, при видимом наступлении ислама, возникает класс людей второго сорта.
Становление такой системы стало возможным благодаря неколебимой монополии западных моноэтнических элит на декларирование и перемену смыслового содержания идеологических догм и принудительных политических кредо, расстановка и акцентирование которых позволяет осуществлять манипулирование общественностью и жестко очерчивать границы дозволенного. Элита Европы поставила мусульман в очень узкие рамки, выход за которые может привести либо к потере идентичности и самоликвидации мусульманских институтов, либо к всеобщей радикализации, что
невозможно сегодня. Мусульман, готовых поддержать такой ход, пока еще не более трети, и они не намерены ставить под удар легитимные мусульманские структуры.
Действия, наполняющие внутренний мусульмано-европей-ский дискурс, с виду хаотические, на деле оказываются целенаправленной политикой, выстроенной вокруг неподконтрольных мусульманам принципов.
На сегодняшний день не составляет труда подытожить ее промежуточные результаты. Прошедшие реформы иммиграционного законодательства повлекли за собой одновременно снижение иммиграционного потока и паспортизацию мусульманского населения. Европа разрывает юридическую связь мусульман с родиной; одновременно идеологические принципы аннулируют деятельность легальной мусульманской элиты. Из-под ее покровительства высвобождается масса неинтегрированных людей, не находящих себе применения: в большинстве своем это рабочие, строители, обслуживающий персонал. Европа находит им применение.
Практически любой прогноз, касающийся будущего европейских мусульман, зиждется на предпосылке, что они останутся в Европе. Однако не стоит исключать и другой сценарий. Их опыт по освоению пространства может пригодиться в Африке. Не секрет, что Европа крайне обеспокоена «колонизацией» африканских стран Китаем. Сценарий, который навязывает Китай в новой «колониальной» гонке, выгоден стране с большим демографическим потенциалом: КНР завозит в Африку рабочих, инженеров, щедро строит объекты инфраструктуры. При определенном политическом и волевом усилии со стороны европейских элит мусульмане могут выступить здесь «колонизаторами» западного мира при отсутствии собственно европейских человеческих ресурсов. Более того, ислам может оказаться весьма эффективным в африканском регионе в свете наметившейся на примере Нигерии тенденции роста «исламского фактора» во внутриполитической борьбе в африканских государствах. Европе вполне по силам использовать свой исторический и современный политический опыт для решения двух проблем сразу: реколонизации Африки и избавления от «избытка» мусульман. Однако этот вопрос, несомненно, требует отдельных исследований.
«Восток» (Опвт), М., 2010 г., № 4, с. 102-111.
