CC BY
160
ДИСКУССИЯ (íR)
журнал научных публикаций
И. А. Серова, д-р филос. наук, профессор, кафедра философии и биоэтики, Пермская государственная медицинская академия имени академика Е. А. Вагнера, г. Пермь, Россия,
Е. Л. Копеина, канд. экон. наук, доцент,
кафедра общей экономической теории,
Уральский федеральный университет
имени первого Президента России Б. Н. Ельцина,
г. Екатеринбург, Россия,
ekopeina@mail.ru
МУДРОСТЬ И БЕЗУМИЕ В ФИЛОСОФИИ ВДВОЕМ
Рациональная диететика связывает самопомощь с рассудком, волей, в привычку с детства вводит практику обращения к разуму: «Кто разумно станет обходиться сам с собой, — учил еще Диоген Синопский, — тот будет черпать удовольствие и в слухе, и в зрении, и в пище, и в любви. А тому, кто неразумно пользуется собой, грозят опасности... Разве ты не видел людей, у которых душа не знает покоя ни днем, ни ночью»1. Рациональная диететика ригористична — Debes ergo potes — должен значит можешь.
Разумность древние видели во многих вещах. Во-первых, это непритязательность. Призыв Сократа к самопознанию, по сути дела, являлся обращением к гражданам с одним вопросом: «Заботишься ли ты о самом себе?», что подразумевает отказ от более прибыльных видов деятельности, например, войны, погони за чинами, славой и богатством. Развивает мысли Сократа Антисфен, полагая, что чем больше человеку хватает того, что есть, тем меньше он зарится на чужое. Непритязательность стоиков — аскетизм. Он провозглашается весьма темпераментно: «Угождайте же телу настолько, насколько нужно для поддержания его крепости... пусть пища лишь утоляет голод, питье — жажду, _ пусть одежда защищает тело от холода, а жилище — от всего ему грозя-
щего...»2. Сенека предлагает довольствоваться малым, ибо всё, что нам нужно, у нас под рукой, а кому и в бедности хорошо, тот бо-
Мера как мировоззренческая ценность способна обуздать безграничные и вздорные страсти.
гат. Вместе с тем, безрассудны те люди, которые, имея все необходимое в избытке, не осмеливаются им свободно пользоваться. Непритязательность стоиков зиждется на духовном изыске: «Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной. Слаб духом тот, кому богатство не по силам»3.
Во-вторых, разумна щедрость, которая формируется благодаря занятиям философией. Овладев ею, по мнению киников, ты сумеешь легко развязать кошелек и, запустив туда руки, щедро давать другим, а не так, как теперь, терзаясь, медля и дрожа, будто у тебя руки отнимаются. Щедрость дает возможность умереть счастливым.
В-третьих, это — мера, воспетая Эпикуром, который учил «иметь хороший стол, хорошее общество, житейские радости и любовные связи, деля все свое время между женщинами — этой прекрасной школой изящества, Гиппократом и музами, всегда оставаясь врагом разврата и другом наслаждения, предаваясь, одним словом, прекрасной смеси мудрости и безумия, которые, взаимно усиливая друг друга, делают жизнь более приятной и более острой»4. Мера как _ мировоззренческая ценность способна обуздать безграничные и вздорные страсти.
Диететика стоиков не ищет счастья, ее идеал — покой и воля. Достигнуть покоя — значит полностью владеть собой. Optimum
medicamentum guies est — покой лучшее ле карство. Как воспитать волю, которая по зволила бы бесстрастно воспринимать удары судьбы? Ответ на этот вопрос дает четвертая максима разумности — размысливание страхов. Стоицизм исходит из того, что большинство так и мечется между страхом смерти и мучениями жизни, люди и жить не хотят, и умереть не умеют. Сенека предлагает спросить себя, а не терзаюсь ли я без причин, ибо многое мучит нас больше, чем нужно, многое — прежде, чем нужно, многое вопреки тому, что мучиться им вовсе не нужно. Мы либо сами увеличиваем свои страдания, либо выдумываем их, либо предвосхищаем. Зачастую страх столь велик, что многие спешат навстречу тому, чего боятся. Сенека считает, что перестать бояться можно только в том случае, если научиться перестать надеяться, поскольку главная причина страха — привычка засылать помыслы далеко вперед. Диоген Синопский считает, что страх преодолевает справедливость, только она дает душе несравненный покой.
В средневековье рационалистическая диететика представлена сладкой риторикой Боэция, который берется утешить человека в смятении. Фортуна, по его мнению, по природе своей вероломна. Забота о самом себе в борьбе с соблазнами Фортуны заключается в языковом самоанализе — пользуешься ли ты языком Фортуны, на языке ли у тебя богатство, чины, могущество, слава, наслаждения? Этот язык порождает внутреннее беспокойство: если ты пытаешься скопить деньги, то вынужден будешь их отнять у того, кто теперь владеет ими, если жаждешь почетных должностей — преклонишь колени перед дающими их и, желая всех превзойти, обесславишь себя унижением, если стремишься к могуществу — на тебя обратится вероломство подданных, и ты будешь окружен опасностями. Такого рода ритори-
■ -
Луций Анней Сенека
Страх столь велик, что многие спешат навстречу тому, чего боятся.
ка подводит к мысли, что жизнь милостива к тебе: если посмотреть вокруг, то можно увидеть множество людей, которые находятся в худшем положении.
«Мысли о воспитании» Дж. Локка начинаются с утверждения: «Здоровый дух в здоровом теле — вот краткое, но полное описание счастливого состояния в этом мире, кто обладает и тем и другим, тому остается желать немногого; а кто лишен хотя бы одного, того лишь мало может компенсировать что бы то ни было иное. Счастье или несчастье человека, большей частью, является делом его собственных рук, тот, чей дух неразумный руководитель, никогда не найдет правильного пути, а тот, у кого тело нездоровое и слабое, никогда не будет в состоянии продвигаться вперед по этому пути»5. Локк ставит перед собой задачу указать путь к укреплению здоровья без помощи медицины, для этого джентльмены должны закалять своих детей так, как это делают честные фермеры: есть простую пищу, обязательно ее хорошо пережевывать, иметь жесткое ложе.
Локк прекрасно понимал, что стремление выстроить жизнь разумно предполагает умение от чего-то отказываться. Этот исходный принцип рационалистической диететики должен стать привычкой с детства. Поэтому отношение родителей к капризам ребенка — вопрос принципиальный. Локк бичует нежного родителя, спускающего нарушение правил поведения малышу за незначительностью содержания поступка. Действительно, соглашается Локк, скверная выходка, может быть, и неважная вещь, но привычка — вещь важная. Когда дети вырастают, вместе с ними растут и их дурные привычки.
Привычка рацио_ нально действовать зиждется на авторитете родителей. Интересно, что техниками достижения авторитета на первом этапе Локк
ДИСКУССИЯ
журнал научных публикаций ^
считает страх и почтительность, на втором — дружбу и любовь, при этом он выступает принципиальным противником физических наказаний. Привычка действовать разумно развивается посредством использования естественного отвращения детей к безделью. Наиболее правильный способ общения с детьми — рассуждения с раннего возраста — в таком случае дети гордятся тем, что к ним обращаются как к равным, к разумным людям, и они стремятся соответствовать этому званию. Эффективный способ влияния — наглядный пример: «Делай как Я!».
Локк считал необходимым условием совершенствования тела и духа — труд. Он рекомендовал молодым людям для пользы дела обучаться каким-нибудь ремеслам — токарному делу, садоводству, пчеловодству, бухгалтерии и прочим полезным искусствам. Локк видел в труде не только средство для тренировки тела, но и лучшую форму проведения досуга, ибо отдых — это переключение на другой вид деятельности.
Трудно не согласиться с классиком рациональной диететики И. Кантом, который считал, что люди хотят исполнения двух своих пожеланий, а именно: долго жить и при этом быть здоровыми. Диететика, по Канту, должна доказывать свое умение продлевать жизнь, а не обеспечивать наслаждение ею. Соответственно, главным принципом диететики является стоицизм, поскольку «изнеженность становится причиной сокращения жизни. Постель — это средоточие множества болезней»6. Кант рассуждает о режиме еды и питья, полагая, что в этом отношении нужно вести себя всегда одинаково. Вместе с тем желание поужинать после плотного обеда, можно считать болезненным ощущением, которое, если принять твердое решение, удается в такой степени подавить, что впредь даже не будет возникать. Кант придерживается диететической максимы — дышать носом, предлагает способ борьбы с бессонницей: перед сном придумывать ассоциации с различными словами, например, со словом «Цицерон». Сон, по Канту, дает возможность телу отдохнуть от физических движений, но в то же время возбуждает для движений внутренней жизни, что происходит посредством сновидений.
Страх ожидания придуманных болезней — ипохондрия — был знаком Канту с детства. Он признается, что из-за плоской и узкой груди, затрудняющей работу сердца и легких, в юности ему приходилось испытывать отвращение к жизни. Однако понимание того, что это гнетущее чувство вызывается чисто механической причиной и что устранить его нельзя, помогало ему, несмотря на стеснение в груди, оставаться спокойным и веселым. Кант приходит к выводу, что наибольшую радость в жизни приносит то, что делается свободно, и в этом плане возможности свободы духа не ограничены. Духовная деятельность может подарить и удовлетворение, и остроту ощущений.
Диететика Канта не является какой-то периферийной часть его философской системы. В принципиальном плане его трансцендентальный идеализм содержит две максимы: первая — знай свое место — суть «Критики чистого разума» и вторая — будь Человеком — суть «Критики практического разума». По большому счету, эти две максимы и являются основными принципами здорового образа жизни.
Знать свое место важно не только в плане ограничения амбиций в вопросе познания сущности мироздания, но и в вопросе о том, что человек может сделать из себя сам, включая и вопрос, какие свойства его натуры находятся во власти человека. Практический разум способен совладать с такими реалиями натуры человека, как характер, темперамент, физиогномика, но бессилен перед страстями, ибо они, по Канту, есть болезнь, которая гнушается всеми целебными средствами.
Кант призывает нас раскопать в самих себе нечто такое, что заставляет человека быть Человеком. Это нравственная сила, которая называется «добрая воля». Именно она позволяет решать сложные задачи: «Научиться делать добро по обязанности, затем — по привычке, чтобы потом творить его из склон-ности»7. Диететическое звучание имеет кантов-ский анализ человеческих пороков, так как ради самого себя человек должен избегать ненависти со стороны других, потому что иначе будет сам заражен ненавистью к ним. Человек, который ненавидит, обеспокоен в большей степени, чем тот, кого ненавидят. В этой связи самыми ужасными пороками Кант считает неблагодарность, зависть и злорадство. Зачаток неблагодарности связан с гордостью, которая стыдится принимать благодеяние, чтобы не быть обязанным. Если гордость перерастает в своекорыстие, когда человек не хочет ответить благодеянием на благодеяние, тогда возникает неблагодарность, люди начинают бояться благодеяний и превращаются в мизантропов. Зависть отвратительна тем, что человек хочет быть счастливым один, чтобы все вокруг были несчастны, злорадство же находит радость в наблюдении за мучениями других. Все эти пороки разумный человек должен уметь обуздывать.
Рационализм Канта учит мыслить самому, мыслить себя в общении с людьми на месте другого, всегда мыслить в согласии с самим собой. Такого рода мудрость выковывает характер, очеловечивает натуру, знаменует собой прав- =
дивость во внутреннем диалоге с самим собой, а также в отношениях с другими людьми. «Характер — это минимум того, что можно требовать от разумного че ловека, а вместе с тем и максимум его вну
Привычка действовать разумно развивается посредством использования естественного отвращения детей к безделью.
тренней ценности (человеческого достоинства)»8.
Антиподом рациональной диететики является диететика Ницше. Основная мысль Ницше заключается в том, что радость жизни — это жизнь без сознания. У Ницше мы находим диететику безумия как диететику тела, которое знает себя без ума и способно заботиться о себе помимо сознания. Ницше насмехается над диететикой разума: «Все умны и знают все, что было: так что можно смеяться без конца. Они еще ссорятся, но скоро мирятся — иначе это расстраивало бы желудок. У них есть свое маленькое удовольствие для дня и свое маленькое удовольствие для ночи, но здоровье — выше всего»9. Что же вместо надоевшего картезианского «Я мыслю» — «знающий говорит: я — тело, только тело и ничто больше; а душа есть только слово для обозначения чего-то в теле. Тело — это большой разум, множество с одним сознанием, война и мир, стадо и пастырь»10. Тело не говорит «Я», но делает его.
Каковы же техники построения столь упоительного тела? Carpe diem! (Лови день!). Ницше призывает «вывести — себя — на — сцену» — самоинсценироваться — найти для тела язык более адекватный, чем язык сознания. Танцуй! Пой! Не говори больше. В чем смысл этой «безумной» диететики? Смысл ее в том, что она лишена однозначности, а, следовательно, назидательности. Телодвижения многозначны, позы — лишь маски, которые мгновенно меняются. Же-= сты, прыжки, ускользания, существующие на грани профанного и сакрального: забота о теле как бы существует и не существует. Диететика Ницше — это диететика провокатора. Цель Ницше — передать другому новый телесный
ДИСКУССИЯ
журнал научных публикаций ^
опыт, выводящим его из статических состояний сознания. Ницше вводит читателя в область экстатических переживаний, туда, где он — всегда не сам, а множество других Я, резонирующих его подлинным желаниям.
Называя диететику Ницше диететикой безумия, мы имеем в виду, -что традиционная рациональность в данном случае признается неэффективной, что, по его мнению, настоящая забота о самом себе в прямом смысле осуществляется без ума. Совершенно иное содержание имеет толкование безумия в диететике М. Фуко: безумие есть отчуждение человека от его человеческой сущности, и тем самым оно парадоксальным образом как раз и указывает на человеческую сущность, вскрывая истину о человеке, молчаливую, но всегда присутствующую в тайниках каждого человеческого существа. Инверсии в психике освещают теневые стороны человеческой души: мы видим, как разум под властью сердца порождает неразумие, под властью воли — вольномыслие, вольночувствие, злонамеренность, т. е. безумие, основанное на злой воле, воля под властью зловредности — невменяемость, недееспособность.
Вместе с тем, ущербность иногда — самый короткий путь к цели, что позволяет рассматривать «безумие» как парадоксальную диететику. Если болезнь вообще — путь к здоровью, приспосо- ■ бительная реакция организма, то ситуативный конгломерат безумия, безволия, бесчувствия нередко оптимальным образом приспосабливает человека к жизни в миру. Прав Фуко в том, что безумие хранит какую-то тайную истину, смысл, разбитый вдребезги, ибо сумасбродство любви необходимо для продолжения рода, бредовые грезы честолюбия необходимы для поддержания порядка политических органов, безумная алчность необходима для накопления богатства, нескромное любопытство — для
Эффективный способ влияния - наглядный пример -«Делай как Я!».
вдохновения ученых и философов. Безумие, ставшее искушением, — атрибут человеческого существования: «кара безумия настигает усилие разума как раз потому, что безумие было изначально причастно этому усилию: бесспорно присущие безумию живость образов, необузданность страсти, великое затворничество духа — суть самые опасные — ибо самые острые — орудия разума. Нет такого могучего разума, которому не приходилось бы безумствовать, чтобы довести свое творение до конца... Безумие — тяжкий, но существенно важный момент в неустанных трудах разума»11. Диететика безумия М. Фуко эффективна тогда, когда человек погружается в опыт отчаяния, порождающий безумие любви, ревности, скупости, мизантропии, высокомерия, гневливости, подозрительности, робости, стыдливости, грусти, отчаяния, суеверия, ностальгии, отвращения. В этом Фуко перекликается с Сартром, который в «Счастье в аду» определил, что скука — быт счастья, а семья — это бред вдвоем.
Попытку объяснить диететические механизмы «безумия» предпринимает и Ж. Де-лез: «Различая в извращении субъекта (личность) и стихию (субстанцию), мы можем понять, каким образом личность избегает своей субъективной судьбы, но избегает ее лишь частично, играя роль стихии в пред. почтенной ею ситуации»12.
Поэтому, например, произведения Мазоха пестрят душераздирающими сценами, роковыми ситуациями, в которых важнейшую роль играют фетиши. Фетиш материализует последний момент прошлого, в который еще можно было верить в будущее, привносит смысл и значение в придуманные страсти. Фетиши превращаются в идолы, помогающие жить.
Психологические безумные игры — успешное средство адаптации для многих несчастных людей. Концептуально факт существования
инобытия пагубных состояний человеческого духа зафиксирован Юнгом понятием «тень». «Тень» — «мое зло» — экспансия духовной немощности на жизненный мир соседей, осуществляемая оскорблениями, унижениями, агрессией, самоуверенностью, мизантропией, бестактностью, бесстыдством, равнодушием, жестокостью, злобой, резонерством, эгоцентризмом, тщеславием. Изощренные техники разрушения здоровья носят игровой характер. Игра мышления переворачивает традиционные схемы взаимодействия с другими: изощренный дух сначала предпочитает получить наказание как отпущение всех грехов, а затем грешить беспредельно или в дьявольский замысел включить другого на основе договора, что предполагает «педагогический процесс» — своеобразное воспитание жертвы.
Иррационалистическая диететика включает в себя мистику, которая черпает свое содержание в сочинениях неоплатоников — христианской концепции заботы о самом себе Филона Александрийского, Плотина, мистической аскезе Григория Нисского. Филон первым выдвинул идею экстатического восхождения к Богу средствами духовного самоисцеления, к которым относил «дисциплинарную» практику монашеского смирения, строгую аскезу, сильные систематические духовные упражнения в молитвах и чтении духовных книг.
Детально мистическая диететика разработана Григорием Нисским. Забота о самом себе, в трактовке Нисского, это путь отпадения от Бога и возвращения к нему. Знаменитые слова Песни песней Соломона «крепка как смерть любовь» вдохновляют Григория. Для него старозаветная идея любви к Богу превышает своим достоинством могущество чувств, знания и веры. Любовь к Богу требует самоанализа, самоуглубленности. Высшей нравственной ценностью становится совесть, оценке подлежат не сами страсти, а отношение к ним. Добродетель не рядится в пурпурные тоги, а надевает плащ нищенки, становится неприметной для людей, добродетель начинает жить в самой интимной части человеческой души, вдалеке от посторонних глаз, выражаемая в движениях сердца, видимая только Богу.
Логическое завершение мотивация мистической любви к Богу находит в кон-
цепции Августина Блаженного, который добродетелью называет порядок любви (порядочность), сливая в одном представлении античную идею порядка и христианскую идею любви к ближнему. Согласно Августину, порядочный человек любит в соответствии с установленным порядком вещей — сначала Бога, затем отца и мать, потом жену, детей и так дальше... Упорядоченность нравственных выборов имеет важное диететическое значение. Личность предстает как особый замкнутый мир, внутри которого борются силы добра и зла, духа и плоти, разума и чувственности, долга и склонности, в котором есть свой суд — суд совести и есть свой закон, отражающий божественный Логос. Этот мир совершенно непроницаем для других людей и совершенно прозрачен для Бога, перед которым человек только и подотчетен в своих поступках и помыслах. Внутренняя скрытая работа души над самим собой — основное содержание пуританской диететики, которая, начиная с Августина, переносит центр тяжести с целевого состояния слиться с Божественной субстанцией на объективацию наличного грешного состояния человека, от которого пуританин в принципе отказаться не может. Борьба с грехом становится основным содержанием пуританской диететики, которая носит не менее иррациональный характер, чем экзальтация любви к Богу ; ()
1. Антология кинизма. М., 1984. С. 134.
2. Сенека Л. А. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977. С. 14.
3. Там же. С. 10.
4. Ламетри Ж. О. Сочинения. М., 1976. С. 413-414.
5. Локк Дж. Педагогические сочинения. М., 1939. С. 72.
6. Кант И. О способности духа силою только воли побеждать болезненные ощущения // Трактаты и письма. М., 1980. С. 303.
7. Кант И. Из «Лекций по этике» // Этическая мысль: научно-публицистические чтения. М., 1988. С. 308.
8. Кант И. Антропология с прагматической точки зрения // Соч.: В 6 т. Т. 6. М., 1966. С. 545.
9. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990. С. 16.
10. Там же. С. 30.
11. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. С. 54.
12. Делез Ж. Представление Захер-Мазоха // Венера в мехах. М., 1992. С. 219.
