CC BY
94
Вестник ПСТГУ
Мамонтов Андрей Леонидович, соискатель кафедры истории Древней Греции и Рима Санкт-Петербургского государственного университета Российская Федерация, 199034, г. Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д. 5 [email protected]
Серия I: Богословие. Философия.
Религиоведение.
2019. Вып. 83. С. 107-123
Б01: 10.15382Миг1201983.107-123
ОИСГО: 0000-0002-1172-7649
Мученичество в Северной Африке гу—у вв.:
САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ И ПОЛЕМИКА
Аннотация: Влияние мученичества на христианскую идентичность не прекратилось с окончанием гонений. ГУ в. увидел много преломлений классической концепции мученичества как свидетельства за Христа — одно из них произошло в донатистской литературе. Все началось в годы Великого гонения (303— 313): под угрозой казни представители духовенства вели себя очень по-разному, из-за чего оживился дискурс о мученичестве и отступничестве. Более строгую позицию в нем занимали нумидийские епископы и особенно Секунд из Ти-гизи. Когда среди африканских христиан начался раскол, сторонники Доната унаследовали этот взгляд; со временем донатистская концепция мученичества стала отличаться от традиционной, ведь ее носителей преследовали уже в христианской империи. Помимо Великого гонения переломным в истории раскола было гонение при Константе (337—350) или, как его называют по исполнителю, «времена Макария». Воспоминаниями об этих событиях полна вся донатистская литература. Агиографические памятники показывают, что мученичество для донатистов было важным компонентом идентичности и одновременно инструментом ведения полемики. Хорошо заметно стремление выстроить преемство с мучениками прошлого и оправдать свою изолированность, смешивая оппонентов (кафоликов и Империю) воедино и вынося им общий приговор. Так, в дополнение к критике за отступничество на кафоликов возлагалась и вина за организацию кровопролития. Созданные в атмосфере борьбы и ненависти, эти тексты воспроизводили ее и готовили паству к подражанию своим героям. Основные усилия кафоликов, напротив, были сконцентрированы на критике донатистского мученичества как лишенного смысла. Кафолики имели и положительную программу, посредством которой пытались сохранить связь с наследием эпохи гонений и использовать его. В своих проповедях Августин изображал мучеников как образцовых верующих, воспитывая этим в прихожанах христианские добродетели. Можно сделать вывод, что для кафоликов и особенно для донатистов мученичество являлось важным компонентом идентичности, и неудивительно, что эта тема была одной из главных в их полемике. Африканский дискурс о мученичестве также гармонично выглядит на общем средиземноморском фоне; впрочем, только в африканских церковных конфликтах тема гонения и мученичества приобрела решающее значение, для других регионов она в основном была второстепенной.
А. Л. Мамонтов
Ключевые слова: донатисты, агиография, Августин, Оптат, мученики и мученичество, Великое гонение, Северная Африка, поздняя Античность, история христианства.
Введение
В африканских провинциях Римской империи Великое гонение (303—313) привело к донатистскому расколу. Он вырос из противоречий между членами карфагенской общины, а также между местным клиром и нумидийскими епископами. Непосредственный конфликт сосредоточился вокруг избрания епископом Карфагена диакона Цецилиана, противники которого рукоположили своего ставленника — Майорина (3071). В первой половине IV в. из разделения в среде клира возникли две церковные организации. Обе претендовали на имя кафолической, однако в историографии это наименование традиционно получают сторонники Цецилиана2, в то время как сторонники Майорина и его преемника Доната обычно именуются донатистами3. Одним из важных пунктов полемики являлся спор о мученичестве. С течением лет сторонники обеих церквей формировали свои позиции, и пестроте их взглядов способствовали эпизодические атаки государства на донатистов, равнодушие местной власти и влияние заморских церквей. Возникавшие в результате концепции отражали взгляд авторов на то, кто такой мученик, что он должен делать, какова его роль в церкви и мире в целом. Настоящая статья посвящена изучению взглядов на мученичество, возникших в контексте донатистского спора4. В конце работы мы кратко сопоставим результаты исследования с общей средиземноморской картиной — с концепциями мученичества, представленными в неафриканских свидетельствах.
Источниками для нас будут памятники агиографии, а также проповеди и полемические трактаты. Из текстов мы рассмотрим лишь авторские, то есть те, которые содержат следы мысли конкретного автора, его концепцию. Произведения, близкие к проконсульским актам, например «Мученичество Феликса», мы оставим в стороне. В данном случае «идейный материал» содержался в проповедях, которые зачитывались после чтения актов, как в проповедях Августина. По похожей причине нам не пригодятся свидетельства эпиграфики и мартирологов: они говорят скорее о судьбе, чем о содержании культов. В самих источниках мы будем обращать внимание прежде всего на «программные» части — введение и заключение. Обычно именно они показывают, какой смысл авторы вкладывали в свой рассказ и чего добивались. По возможности мы также проследим связь текста с историей раскола. К сожалению, однако, памятники донатистской аги-
1 Дата по хронологии Т. Барнса: Barnes T. D. The Beginnings of Donatism // The Journal of Theological Studies. 1975. Vol. 26. № 1. P. 13-22.
2 Они имели крепкие связи с западными церквами и, хотя их епископ Карфагена Рести-тут был председателем собора в Аримине (359), в целом сохраняли никейскую ориентацию.
3 Проблема точной терминологии часто встает перед исследователями донатизма, см.: Shaw B. D. Sacred Violence: African Christians and Sectarian Hatred in the Age of Augustine. Cambridge; N. Y., 2011. P. 5.
4 Полемика Августина с язычниками, манихеями и пелагианами требует особого разбора, поэтому мы оставим ее в стороне.
ографии имеют лишь очень приблизительную датировку (если вообще ее имеют) — это мешает провести полный контекстный анализ источников. Теперь перейдем к рассмотрению самих текстов.
Спор о мучениках в годы Великого гонения
Первый антихристианский эдикт Диоклетиана, изданный 24 февраля 303 г. в Никомедии, лишал христиан почетных должностей и требовал конфискации церковного имущества и книг. Независимо от того, применялся ли на Западе четвертый эдикт о всеобщем жертвоприношении5, известный нам дискурс о мучениках и отступниках в Африке касается только первого эдикта. Некоторые клирики, например епископ Феликс из Тибиуки, отказались выдать Писание и были казнены; появилось и много отступников (лат. traditores). Среди епископов находились и те, кто вместо священных книг выдал другие.
Различное поведение клириков привело к оживлению дискурса о мученичестве. Нам известно два его примера. Первый — это сохраненная Августином переписка епископов Мензурия (Карфаген) и Секунда (Тигизи), который был примасом Нумидии. Епископ Карфагена в письме рассказывает, что сумел спрятать и сохранить Писание, выдав вместо него книги еретиков. Далее Мен-зурий признается, что недоволен христианами, которые в стремлении к мученичеству сами сдаются властям, и что он препятствует почитанию таких людей. Они даже ложно заявляли, что имеют свитки и не выдадут их, — и все, чтобы привлечь внимание властей. По словам епископа нашлись должники, которые «посредством гонения хотели или избавиться от жизни, сильно отягощенной долгами, или считали, что очистят себя и как бы смоют свои преступления, или по крайней мере обогатятся и насладятся в заключении роскошью от обходительных христиан»6. Секунд мыслил в ином ключе: в Нумидии многие отказались выдать Писание, терпели пытки, были убиты и заслужили почитание. Они подобны блуднице Раав из Иерихона, которая не выдала царю двух соглядатаев Иисуса Навина — это прообразы Ветхого и Нового Заветов (Нав. 2). Центуриону и бенефициарию, пришедшим за книгами, Секунд ответил: «Я христианин и епископ, а не предатель» (лат. «Christianus sum et episcopus, non traditor»). Тогда его попросили дать хоть что-нибудь, но епископ отказался. В письме он сравнил себя со старцем Елеазаром из Маккавеев (Aug. Brevic. III. 13. 25). Другой важный для нас документ — «Акты собора в Цирте» (307). Нумидийские епископы съехались в Цирту для избрания нового епископа, и перед этим Секунд стал выявлять отступников. Оказалось, что все епископы в какой-то мере сотрудничали с властями; теперь все просили оставить себя на суд Божий — так, в конце концов, примас и поступил (Aug. Contra Cresc. III. 27. 30).
5 О четвертом эдикте на Западе см.: Ste. Croix G. E. M. de. Aspects of the "Great" Persecution // Harvard Theological Review. 1954. Vol. 47 (2). P. 75-113.
6 Здесь и далее все переводы наши. «Quidam etiam in eadem epistola facinorosi arguebantur et fisci debitores, qui occasione persecutionis vel carere vellent onerosa multis debitis vita, vel purgare se putarent, et quasi abluere facinora sua, vel certe adquirere pecuniam, et in custodia deliciis perfrui de obsequio Christianorum».
Мы видим, что разное поведение христиан вызвало обсуждение их поступков. Оно основывалось на противопоставлении епископов-отступников их праведным коллегам и одновременно вообще исповедникам и мученикам. Возник двойной кризис лидерства. Ригористы опирались на долгую традицию праведной смерти, укорененную в Ветхом Завете; умеренным епископам (в том числе отступникам) оставалось лишь просить о прощении, строить интриги или рассуждать о «добровольном мученичестве». Еще Климент Александрийский и Киприан осуждали верующих, которые сами сдавались властям7 (Clem. Alex. Strom. IV. 17. 1; Cypr. Ep. 66). Однако есть основания полагать, что в первые века христианства такое «добровольное» мученичество было очень распространенным, если не основным вариантом свидетельства за веру8. К. Мосс показала, что критика христиан за чрезмерное рвение впервые появляется как раз у Климента Александрийского, и ее цель — оправдание бегства во время гонения. При этом у нас нет оснований утверждать, что само разделение мученичества на истинное и добровольное было важным для ранних христиан9. Так что в Мензурии можно увидеть преемника традиции Климента и Киприана.
Переписка Секунда с Мензурием и собор в Цирте не привели к расколу. Он возник только после смерти Мензурия в связи с борьбой клириков за власть в атмосфере окончания гонения. Началось постепенное разделение церковной элиты на две группы, которые после перехода Африки во владение Константина стали бороться за собственность, возвращаемую христианам, и за поддержку императора10. Константин поддержал Цецилиана и кафоликов, но после короткой вспышки преследования донатистов (ок. 317—321) оставил африканские дела. Раскол углублялся, и слова Мензурия и Секунда раздались гулким эхом в донатистской и кафолической литературе IV—V вв.
«Почему в мире ненавидят слуг Божьих»: середина IV в.
Кроме Великого гонения еще одно событие являлось важнейшим для формирования донатистского раскола — это преследование донатистов при Константе (337—350). Сложно сказать почему, но в 347 г. он направил в Африку но-тариев Павла и Макария с целью установить церковное единство в регионе. Донат Карфагенский и его сторонники отказались сотрудничать с чиновниками;
7 Проблему мученичества и самоубийства, а также отношения к ним разных групп христиан затрагивают А. Д. Пантелеев и А. В. Каргальцев: Пантелеев А. Д. Мученичество и самоубийство: проблемы восприятия раннего христианства язычниками // Проблемы истории, филологии и культуры. М.; Магнитогорск. 2007. Вып. 17. С. 136—145; Каргальцев А. В. Мон-танизм в римской Северной Африке: к проблеме восприятия мученичества // Религия. Церковь. Общество: Исследования и публикации по теологии и религии. 2012. № 1. С. 116—132.
8 Middleton P. Early Christian Voluntary Martyrdom: A Statement for the Defence // Journal of Theological Studies. 2013. № 64. P. 556-573.
9 Moss C. The Discourse ofVoluntary Martyrdom: Ancient and Modern // Church History. 2012. № 81 (3). P. 531-551.
10 Мамонтов А. Л. Константин и донатистский раскол: первые шаги императора (313— 314) // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2019. Вып. 86. С. 9-24.
в нумидийском городке Багаи местный епископ Донат организовал вооруженное сопротивление властям — всё закончилось кровью. Тогда император издал эдикт об изгнании представителей донатистского клира и о передаче их церквей кафо-ликам. Исполнение эдикта не всегда проходило мирно, о чем свидетельствуют «Мученичество Маркула» и, возможно, «Мученичество Максимиана и Исаака».
«Времена Макария, или, как этот год назывался, tempora macariana, — пишет Б. Шоу о донатистах, — были кровавым водоразделом, который определил "до" и "после" в их истории и взглядах»11. При Константе писал донатистский автор Вителлий Афр, название чьей недошедшей книги — «О том, почему в мире ненавидят слуг Божьих»12 — говорит само за себя (Genn. Mass. De viris ill. 4). Ощущение преследования и изолированности, причем и в отрицательном, и в положительном смыслах, отныне будет лежать в основе донатистской идентичности13.
Из известных нам авторов первым носителем этого ощущения является Пар-мениан. Епископ Карфагена от донатистов, он, вскоре после того как Юлиан разрешил изгнанным донатистам вернуться в Африку, написал полемический трактат («Adversus ecclesiam traditorum»), в котором подверг кафоликов разносторонней критике. К сожалению, книга Пармениана сохранилась лишь в пересказе Оптата из Милевы, оппонента донатистского епископа. В арсенале Пармениана было два важных для нас аргумента. Во-первых, он считал, что кафолики — преемники отступников и потому также отступники (лат. traditores). Обвинение в потомственном отступничестве было настолько серьезным, что Оптат, стараясь оправдать Цецилиана, посвятил этой теме половину первой книги своего труда. Во-вторых, Пармениан обвинял кафоликов в организации преследования донатистов при Константе: «Церковью нельзя назвать ту, что питается от кровавых ран и жиреет от крови и плоти святых»14 (Opt. Contra Parm. II. 14). Подробный ход рассуждений писателя, впрочем, не восстановить.
Однако к данному периоду, вероятно, относится «Мученичество Маркула»15 (BHL 5271). В тексте рассказывается, что после начала гонения донатистские епископы съехались на собор и приняли решение обратиться с петицией к Макарию. Посольство из десяти епископов во главе с Маркулом16 прибыло в поместье Вегезелы, где тогда был Макарий, и встретило жесткий прием: «...оголив тела священников, их, привязанных к отдельным столбам, били тя-
11 Shaw B. D. Op. cit. P. 185.
12 «De eo quod odio sint mundo servi Dei».
13 При этом, как показывает М. Тилли, в годы гонения на первый план выходила дихотомия гонения и мученичества, тогда как в мирное время были важнее изолированность и избранность (см.: Tilley M. Sustaining Donatist Self-Identity: From the Church of the Martyrs to the Collecta of the Desert // The Journal of Early Christian Studies. 1995. № 5. P. 21-35).
14 «Neque enim illa ecclesia dici potest quae cruentis morsibus pascitur et sanctorum sanguine et carnibus opimatur».
15 Passioni dei martiri Donatisti (BHL 4473 e 5271) // Analecta Bollandiana / ed. P. Mastandrea. 1995. N 113. P. 39-88. О датировке всех донатистских агиографических текстов см.: Мамонтов А. Л. Донатистская агиография и римское государство // Религия. Церковь. Общество. 2017. № 6. С. 126-149.
16 Мы не знаем, предстоятелем какой общины был Маркул. Вероятно, она находилась в Нумидии.
желыми ударами палками»17 (Pass. Marc. 4). Началось время страстей Маркула. Его долго пытали, потом на потеху язычникам возили по городам Нумидии и, наконец, доставили в крепость (лат. castellum) Нова Петра (Pass. Marc. 5—6). Исповедник постился и проводил время в молитвах, вскоре он получил видение. Той же ночью, когда Маркул рассказал об этом своим единоверцам (посетителям или другим епископам), история обрела развязку. В темницу к исповеднику пришел воин, пытавшийся склонить епископа к побегу. Маркул отказался. Тогда его под конвоем отвели на одну из скал и столкнули вниз с самой вершины (Pass. Marc. 9—12). Хотя убийство пытались скрыть, при помощи знамения тело мученика было обнаружено и затем погребено подобающим образом (Pass. Marc. 14-15).
Памятник четко выражает преемственность, которые донатисты ощущали по отношению к христианам эпохи гонений. В предисловии, написанном под влиянием предисловия к «Мученичеству Перпетуи и Фелицитаты», мученики новых времен приравниваются к мученикам прошлого18. Есть много других параллельных мест с агиографическими памятниками III в.: благочестивый епископат Маркула похож на праведное служение Киприана в житии Понтия; ка-фолики в тексте уподобляются язычникам; видение исповедника предвещает его мученичество; авторитет Маркула распространяется даже на солдат, которые должны казнить его (Pass. Marc. 2-3; 1; 8; 11). Обратной стороной темы «вечного мученичества» является тема гонения. В мученичестве Маркула, так же как и в книге Пармениана, происходит смешение гонителей: преследование христиан исходит то от кафоликов-отступников, то от императора и его подчиненных19. Текст завершается восхвалением Маркула: он должен стать примером для клириков. За свое верное служение епископ стяжал высшую награду — мученический венец (Pass. Marc. 16).
«Слава мучеников и проклятие отступников»: рубеж IV-V вв.
В годы епископата Пармениана (362-391/392) и до первых лет V в. донати-сты переживали свой расцвет. Они опережали кафоликов по количеству не только епископов и приходов, но и писателей. Однако постепенно положение стало меняться. Под руководством Аврелия Карфагенского и Августина Гиппонско-го на рубеже веков кафолики перехватили инициативу в борьбе. Из-за внешнеполитических обстоятельств правительству Гонория (395-423) понадобилось укрепить положение в Африке, поэтому с 405 г. в Равенне один за другим начали издавать законы против донатистов. В 411 г. в Карфагене под председательством трибуна Марцеллина прошло совместное совещание епископов обеих церквей. Чиновник присудил победу кафоликам, в результате чего появилась очередная серия антидонатистских законов. Основными наказаниями являлись штрафы,
17 «Ad columnas singulas vincti nudatis publice sacerdotalibus membris acerbis fustium ictibus caederentur».
18 Tilley M. A. Donatist Martyr Stories. Liverpool, 1996. P. 78; Dearn A. Op. cit. P. 87.
19 Dearn A. Op. cit.
ссылки, лишение права получить и передавать имущество по наследству и т. п. Смертная казнь не применялась.
Ко времени этих преследований с большей или меньшей вероятностью относятся несколько произведений донатистской агиографии. Одно из них — «Мученичество Датива, Сатурнина и других» (BHL 7492)20. Автор заявляет, что пишет на основе проконсульских актов (лат. ex actis publicis), и рассказывает такую историю. В городе Абитина во время богослужения в частном доме городские магистраты и стационарий арестовали христиан21; были схвачены пресвитер Са-турнин с четырьмя детьми, городской сенатор Датив и другие члены общины, всего 49 человек. Их привели на форум, где ранее выдал книги епископ Фундан, потом заковали и перевезли в Карфаген к проконсулу Ануллину (Pass. Dat. 3—4). Слушание состоялось 12 февраля 303 г. Сцены допроса занимают большую часть текста, они растянуты, но не содержат деталей; долгие пытки лишь истязают чиновника и укрепляют исповедников22. Для автора всё это подчеркивает их праведность, а для нас — литературность мученичества. Усталый проконсул бросил христиан в темницу, где они встретили многих своих единоверцев: здесь были епископы, пресвитеры, диаконы и другие клирики — и все эти узники подобны Маккавеям, которые подвергли себя пыткам ради веры (Pass. Dat. 19). Однако Мензурий, опороченный недавним отступничеством, воспламенился ненавистью к исповедникам и запретил приносить им пищу. Своего диакона Цецилиа-на (будущий епископ) он назначил сторожить вход в темницу; всех, кто хотел пройти внутрь, Цецилиан бил; еду, принесенную заключенным, съедали собаки; у ворот дни и ночи рыдали безутешные отцы и матери. Исповедники, объединившись в некий собор, постановили: «Если кто-либо вступит в общение с отступниками, он не получит с нами места в Царстве Небесном» 23 (Pass. Dat. 21). Затем следует долгое противопоставление мучеников и отступников. Этот текст, скорее всего, является поздним и относится только к началу V в. При этом агио-граф, очевидно, использовал малоизвестную переписку Мензурия и Секунда, и именно на ее основании построил свое произведение.
Однако автор не просто использовал маргинальный сюжет: он довел до предела тему противостояния Мензурия и исповедников. Уже в предисловии обозначена цель — написать так, «чтобы с течением лет не забылись слава мучеников и проклятие отступников» (лат. «ne saeculis transeuntibus obsolesceret et
20 La Passio dei martiri Abitinensi // Note agiografiche / cd. by P. Franchi de'Cavalieri. 1935. Fasa 8. P. 3-71.
21 Так назывались солдаты, занимавшиеся охраной правопорядка.
22 Среди этих описаний интересным представляется сюжет, связанный с девой Викторией. За ней приходит брат, который, очевидно, убеждает проконсула дать разрешение забрать сестру, объясняя ее членство в общине влиянием Датива. Однако далее сообщается, что Викторию выдали замуж, но она бежала от мужа, бросившись со скалы, и ушла к христианам. Здесь можно увидеть влияние других «женских» мученичеств, особенно «Мученичества Пер-петуи и Фелицитаты», причем традиционный агиографический образ изменился под влиянием практики самоубийств в среде циркумцеллионов — радикальных сторонников донатистов (см.: Maier J.-L. Op. cit. S. 82, anm. 74; Gaddis M. There is No Crime for Those Who Have Christ: Religious Violence in the Christian Roman Empire. Berkeley and Los Angeles, 2005. P. 112-113).
23 «Si quis traditoribus communicaverit, nobiscum partem in regnis caelestibus non habebit».
gloria martyrum et damnatio traditorum»). Особенностью текста является изображение двойного преследования христиан: сначала римскими властями во главе с проконсулом, а потом отступниками во главе с Мензурием. Он был «свирепее тирана, ужаснее палача» (лат. «tyranno saevior, carnifice crudelior»); смысловое ударение лежит именно на втором преследовании. Приступая к рассказу о нем, автор говорит, что «по этим событиям можно узнать, какая церковь является кафолической, если всем эпохам через гнусные дела мы покажем гибельное падение отступников и приговор мучеников»24 (Pass. Dat. 19). И далее перед нами предстает контрастный рассказ о гонителях от церкви (Мензурий, Цецилиан) и праведных христианах-исповедниках. Собор, который арестованные провели в темнице, агиограф противопоставляет некоему «совету потерпевших кораблекрушение» (лат. «curiam naufragorum»; Pass. Dat. 22). Это мог быть намек на какой-либо крупный съезд кафолических епископов. Текст завершается призывом отделиться от общин, запятнанных отступничеством, и искать преемственности (лат. successio) с мучениками и их церковью: «Всегда ведь в ней находится милостивый Бог, пребывает Господь Христос, весело радуется Святой Дух, победитель в исповедниках, триумфатор в мучениках» (Pass. Dat. 23)25.
Похожая концепция мученичества представлена в двух других донатистских текстах — «Мученичестве Исаака и Максимиана»26 (BHL 4473) и «Проповеди на мученичество святых Доната и Адвоката»27 (BHL 2303b). Оба текста, вероятно, относятся к началу V в. «Мученичество Максимиана и Исаака», которое принято считать описывающим события 347 г., не содержит четких указаний на время, когда разворачиваются события28. Автор по отдельности рассказывает об аресте и мученичестве в Карфагене двух христиан, Максимиана и Исаака, а также об обретении их тел, утопленных в море. Памятник поражает большим количеством реминисценций из христианской литературы, исторические детали почти отсутствуют. Как показал Б. Шоу, рассказы об Исааке, разорвавшем антидонатистский эдикт, и об утоплении осужденных восходят к Лактанцию и Евсевию; также текст содержит шаблонные описания пыток и видений, напоминающих мученичества III в. Историк делает вывод: перед нами фантазия на тему «гонения вообще», сделанная, чтобы показать преемственность между старой и новой империей и старыми и новыми мучениками29. Особенно интересно видение Исаака, где он отказался повиноваться велению императора, грозившего вырвать его глаза. После длительного поединка Исаак одолел своего противника и сам вырвал глаз из его глазницы (Pass. Isaac et Max. 8). Обычно
24 «His enim de rebus catholica ecclesia quae sit poterit recognosci, si labes pestifera traditorum nefandis actibus suis sententiaque martyrum omnibus saeculis declaretur».
25 «Semper enim illi propitius insidet deus, adest dominus Christus, collaetatur et gaudet spiritus sanctus, in confessoribus victor, in martyribus triumphator».
26 Passioni dei martiri Donatisti (BHL 4473 e 5271) // Analecta Bollandiana / Ed. P. Mastandrea. 1995. N 113. P. 39—88.
27 La Passio Sancti Donati (BHL 2303b): une tentative d'edition critique // Studi di Antichita Christiana / ed. by F. Dolbeau. 1992. N 48. P. 251—267.
28 Tilley M. Donatist Martyr Stories... P. 61; Maier J.-L. Op. cit. S. 256; скептический взгляд: Dearn A. Donatist Martyrs ... P. 81.
29 Shaw B. D. Op. cit. P. 173—178.
это видение сравнивают с видением Перпетуи, которая сражалась с «египтянином страшного вида» (лат. «Aegyptus foedus specie»), победила его и получила пальмовую ветвь (Pass. Perp. 10). Образ египтянина (или фараона), ведущий происхождение, вероятно, из Библии, подразумевает прежде всего дьявола30. Однако в видении Исаака в качестве иллюстрации врага выведен не ветхозаветный персонаж, а император. По А. Дирну, это показывает, что автор рассматривал мученика как борца против старого противника в новом обличье31. Интересен мотив вырывания глаз. Перед нами вторая отсылка к истории Перпетуи: в начале своего дневника она рассказывает, как отец, возмущенный ее упорством, чуть было не вырвал христианке глаза32 (Pass. Perp. 3). В конце текста агиограф призывает читателей присоединиться ко взирающим с небес мученикам: «Смело спешите, упорно сбегайтесь: они желают с вами разделить свою почесть. Братья, делайте то же самое, торопитесь как можно быстрей, чтобы точно так же и о вас мы порадовались»33 (Pass. Isaac et Max. 18).
«Проповедь на мученичество святых Доната и Адвоката» представляет собой запутанную речь о преследовании донатистов при Константине. Проповедник говорит о мучениках, погибших при насильственной передаче базилики кафо-ликам в годы Цецилиана (Serm. de pass. Don. 2). Кажется, из деталей происходившего автор знал только об этом и о погребении погибших в самой базилике. В конце он так же бегло упоминает убийство в Карфагене епископа Авиоккалы (Serm de pass. Don. 11). Описание взятия базилики стандартизованно и совпадает с аналогичными рассказами IV в.34 При этом ненависть автора по отношению к отступникам не знает границ. Лучше всего проповеднику удалось раскрыть тему участия кафоликов в гонении. Как видно из уже цитированного пассажа, все противники донатистов являются пешками в дьявольской партии. Особенное внимание уделено новым врагам — отступникам, которые притворяются христианами по плану самого дьявола: «Конечно, ему (дьяволу. — А. М.) даже надежнее, когда их называют епископами или христианами. как мы уже сказали, он удерживает одураченных ложным именем, не только услаждая пустой славой убогих, но и обольщая жадных царской дружбой и земными дарами»35 (Serm. de pass. Don. 2). Воины, штурмующие базилику, изображаются как наемники кафоликов (Serm de pass. Don. 6). Своих оппонентов и лично Цецилиана автор несколько раз на-
30 См. комментарий А. Д. Пантелеева: Ранние мученичества. Переводы, комментарии, исследования / пер., коммент., вступ. ст., прилож. и общ. ред. А. Д. Пантелеева. СПб., 2017. С. 226, примеч. 83.
31 Dearn A. Op. cit. P. 83.
32 М. Гэддис вспоминает, что донатисты и циркумцеллионы в ходе беспорядков иногда ослепляли своих жертв, и показывает, что в христианской литературе незнание часто уподоблялось неспособности увидеть свет или просто слепоте (см.: Gaddis M. Op. cit. P. 127—129).
33 «Properate graviter, concurrite pertinaciter: exspectant vobiscum simul capere dignitatem. Eia agite, fratres, accelerate quantocius ut et de vobis non aliter gaudeamus».
34 Б. Шоу приводит очень похожие описания из «Истории ариан» Афанасия и письма папе Иннокентию Иоанна Златоуста (см.: Shaw B. D. Op. cit. P. 190—191). О топосе «солдаты в церкви» пишет и М. Гэддис (см.: Gaddis M. Op. cit. P. 79—88).
35 «Immo securior modo cum quasi episcopi vel christiani dicuntur ... ut iam diximus, teneat quos falsa appellatione ludificat, non solum oblectans inani gloria miseros, sed et regali amicitia muneribusque terrenis circumscribens avaros».
зывает ответственными за кровопролитие (Serm. de pass Don. 8; 9; 12). Текст завершается восхвалением мученичества и призывом к борьбе за Христа.
Сделаем промежуточный вывод: донатистам IV - начала V в. агиография помогала привыкнуть к мысли о враждебности всего окружающего мира. Находясь примерно в том же положении, что и христиане первых веков, они сделали мученичество одним из оснований своей идентичности. Впрочем, в донатист-ской литературе претерпел изменение образ гонителя: наравне с чиновниками, как было ранее, в качестве преследователей выступают кафолики, состоящие в сговоре с властями. Так что для донатистов агиография являлась не только средством конструирования идентичности, но и полемическим инструментом. А чем она была для кафоликов?
«Пусть никакой нечестивец не позорит достоинство мучеников»: критика донатистского мученичества в среде кафоликов
Для африканских кафоликов спор о мучениках — это часть спора с дона-тистами. Основная задача состояла в том, чтобы отказать противникам в праве на мученичество. Поэтому кафолики так часто рассуждали о критериях отсева. Еще в III в. Киприан Карфагенский писал, что обрести венец сможет лишь тот, кто состоит в церкви (Cypr. De unit. eccl. 14). Через 50 лет, как мы видели, о ненастоящих мучениках резко высказывался Мензурий. В IV-V вв. эти позиции будут развиты другими кафолическими авторами.
Впервые в годы самого раскола вопрос о ложных мучениках был поставлен после преследования Павла и Макария. Из канонов известно, что кафолики организовали провинциальные соборы, по итогам которых в африканской столице прошел всеобщий собор (348-349). Председательствовал епископ Карфагена Грат. Во втором каноне читаем: «Пусть никакой нечестивец не позорит достоинство мучеников и пусть хоронят пострадавшие тела, которые по церковному милосердию заповедано предать погребению, так, чтобы именем мучеников не называли ни низвергнувшихся по безумию, ни отделившихся из-за какого-либо другого греха — при несоответствии причины или времени, когда отмечается годовщина мученичества, — или если кто-либо по несправедливости к мученикам добавляет к их славе безумцев»36. Наказание за введение сомнительных культов было суровым: мирянам назначали покаяние, клириков лишали сана37 (Cons. Carth. 2). Ложное мученичество здесь объясняется двумя возможными причинами: безумием и отделением из-за какого-либо греха. Так Карфагенский собор объединил критерии отсева, сформулированные прежде Киприаном и Мензу-рием.
36 «Martyrum dignitatem nemo profanus infamet neque passiva corpora quae sepulturae tantum propter misericordiam ecclesiasticam commendari mandatum est redigant, ut aut insania praecipitatos aut alia ratione peccati discretos, non ratione vel tempore competenti quo martyria celebrantur martyrum nomen appellent, aut si quis in iniuriam martyrum claritati eorum adiungat insanos».
37 Ряд историков видит в этом тексте намек на мученичество Маркула, который, как сказано ранее, был сброшен со скалы (см.: Maier J.-L. Op. cit. S. 294, anm. 16; Dearn A. Do-natist Martyrs ... P. 88). Возможно, речь идет о самоубийствах циркумцеллионов (Opt. Contra Parm. III. 4).
В своем полемическом трактате Оптат из Милевы дополнил эти критерии. Пользуясь актами собора в Цирте и другими документами, в первой книге он лишил донатистов права на преемственность с мучениками. Затем Оптату нужно было показать, что погибшие донатисты тоже не являются мучениками38. Основная линия рассуждения писателя такова: при Константе гонения на до-натистов не было; сами жертвы, если не были самоубийцами, спровоцировали Павла и Макария на насилие; последние являются лишь исполнителями повеления апостола Павла не сотворить раскол (1 Кор 1. 10). Они похожи на древних слуг Господа, прибегавших порой к насилию: «Так вы видите, что и Моисей, и Финеес, и Илия, и Макарий делали одно и то же, так как все они охраняли заповеди Божьи»39. Сравнивая недавние времена с временами Великого гонения, Оптат пишет, что при Константе никого не призывали приносить жертвы, жечь благовония, отвергать имя Божье — не могло быть исповедания Христа, а значит, не было ни гонения, ни мученичества. В конце этого рассуждения автор возвращается к одной из своих главных мыслей: донатистам не хватает любви (лат. caritas), а без нее нельзя обрести венец (Opt. Contra Parm. III. 7—8). В других частях книги Оптата донатисты не раз подвергаются критике из-за циркум-целлионов, тяготевших к насилию и жаждавших мученичества. Им приписаны жестокость, святотатство, корыстолюбие, пьянство — те черты, которыми дона-тисты наделяли кафоликов (Opt. Contra Parm. II. 16—19; VI. 1—2).
Наследство Оптата принял Августин, епископ Гиппона Регия (396—430). Августин являлся ярким писателем и автором многих антидонатистских трактатов, однако в вопросе о ложных мучениках он мало добавил к идеям своих предшественников. Его заслугой было скорее энергичное ведение полемики на основании аргументации Оптата. Августин выработал емкую формулировку «Non poena sed causa» (лат. «не наказание, а причина»), при помощи которой отличал истинное мученичество: не сама казнь, а ее причина, то есть исповедание истинной веры, делает человека мучеником (Aug. Ep. 89. 2; 204. 4; Contra Cresc. 3. 47. 51)40. Августин отказывал погибшим донатистам в праве на венец, называя их простыми самоубийцами (Aug. Tract. in Ioh. 6. 23; Serm. 313E. 2). Также и донатистские атаки на языческие храмы он объявлял бесполезными для христиан — даже полезными для язычников, ведь тела погибших фанатиков служат жертвой идолам (Aug. Contra Gaud. I. 28).
«Возлюбим же терпение»: мученики как нравственный идеал
Помимо критики своих оппонентов кафолики должны были разработать положительный взгляд на мученичество. В условиях прекращения гонений вопрос о переосмыслении богатой традиции мученичества не мог не возникнуть
38 По именам Оптат называет только Доната из Багаи и Маркула.
39 «Ergo videtis a Moyse et Finee et Helia et Macario similia esse facta quia ab omnibus unius Dei praecepta sunt vindicata».
40 Эту формулировку Августин приводит много раз (см.: Ployd A. "Non poena sed causa": Augustine's Anti-Donatist Rhetoric of Martyrdom // Augustinian studies. 2018. Vol. 49 (1). P. 25-44).
в кафолической литературе. В результате в IV-V вв. появилось сразу несколько новых тенденций в развитии мученичества.
Важным стало понимание мученичества в этическом ключе. Уже император Константин, обращаясь в 321 г. к кафолическим епископам, в качестве образца смирения привел именно мучеников (Opt. App. 9). Почти через сто лет о нравственном подражании мученикам в своих проповедях говорил Августин. Вспоминая свидетелей веры, он хотел воспитать в прихожанах широкий круг добродетелей. В одной проповеди епископ воскликнул: «Мученики ненавидели ваши бутылки, мученики ненавидели ваши сковородки, мученики ненавидели ваш хмель»41 (Aug. Serm. 273. 8); в другой сказал о стойкости христианина: «Приятно наслаждение, но приятнее Бог. Временная боль плоха, но вечный огонь хуже»42 или «Возлюбим же терпение, будем соблюдать терпение и, если еще не имеем, попросим о нем. От Того ведь наше терпение, от кого умеренность. От Того наша умеренность против наслаждений, от кого наше терпение против боли»43 (Aug. Serm. 283. 2; 8). Лейтмотив проповедей Августина о мучениках — это прославление преданных служителей Христа, отказавшихся от всех мирских благ ради спасения; постоянным является противопоставление земной и вечной жизни, из которых слушатель обязательно должен выбрать вторую. Отметим, что в обращениях к пастве епископ не призывал ее к насилию — даже, наоборот, стремился удержать ее. В борьбе с донатистами и язычниками Августин рассчитывал на силу убеждения и поддержку государства, при этом решительно запрещая пастве уничтожать идолы — разве что идолы в своих сердцах (Aug. Serm. 62. 17).
IV в. увидел новую форму христианского подвижничества, во многом заменившую мученичество, — монашество44. В этом отношении интересно «Мученичество ветерана Типасия» (BHL 8354)45. Во время африканской кампании Максимиана (297) легионер Типасий отказался принимать золото из рук императора и объявил себя воином Христа. Исповедник обещал августу победы в Африке и во всей империи, только если Максимиан его отпустит. По истечении сорока дней обещание исполнилось, враги тетрархов были разгромлены, и Ти-
41 «Oderunt martyres lagenas vestras, oderunt martyres sartagines vestras, oderunt martyres ebrietates vestras».
42 «Dulcis est voluptas, sed dulcior Deus. Malus est dolor temporalis, sed peior est ignis aeternus».
43 «Patientiam diligamus, patientiam teneamus et, si nondum habeamus, petamus. Ab ipso est enim patientia nostra, a quo est continentia. Ab illo est continentia nostra contra voluptates, ab illo est patientia contra dolores».
44 В источниках IV-V вв. видна связь между мучениками и монахами. В «Житии Антония» (IV в.) герой предпочитает мученичество аскезе, однако добиться мученичества ему не удается (Athan. Vita Ant. 46-47). В сирийском «Житии Раббулы» (V в.) герой нападает на храм, но не получает мученичества и возвращается в обитель. Наличие таких переходных фигур показывает, что мученичество и монашество имели одну «социальную базу».
45 Существуют обоснованные сомнения в аутентичности «Мученичества ветерана Типасия». Однако, являясь поздним и тенденциозным, текст содержит вполне правдоподобные детали (см.: Woods D. A. Historical Source of the Passio Typasii // Vigiliae Christianae. 1993. Vol. 47 (1). P. 78-84; Dearn A. The 'Passio S. Typasii Veterani' as a Catholic Construction of the Past // Vigiliae Christianae. 2001. Vol. 55 (1). P. 86-98).
пасия отпустили. Он построил себе келью (лат. monasterium) и жил в уединении, пока в Африке не появился первый антихристианский эдикт Диоклетиана. Тогда ветерана отвели к комиту Клавдию. Помимо принесения жертвы от Типасия требовали вернуться на службу в войска. Хотя христианин и завоевал симпатии Клавдия, в конечном счете комиту пришлось казнить исповедника. А. Дирн показывает, что этот текст является попыткой оправдать появление у африканских кафоликов нового способа христианской жизни — монашества. Если историк прав, то аскетичный Типасий должен был стать альтернативой Маркулу и другим донатистским мученикам.
Заключение: мученичество в Африке и в Средиземноморье
Донатистские агиографы хотели быть и действительно были преемниками агиографов III в. Концепция мученичества, представленная в рассмотренных нами памятниках, основана на ощущении противостояния христианина враждебному миру. Однако в донатистской литературе возникли и, как кажется, со временем только закрепились некоторые особенности: стремление выстроить преемство с мучениками прошлого и оправдать свою изолированность, группируя оппонентов и вынося им общий приговор за давние грехи. Созданные в атмосфере борьбы и ненависти, эти тексты воспроизводили ее и готовили паству к подражанию своим героям. Так формировалась особая донатистская идентичность.
Кафолики, напротив, не подвергались преследованию со стороны империи. Поэтому их усилия были сосредоточены на критике донатистского мученичества как лишенного смысла. Кафолики имели и положительную программу, посредством которой пытались сохранить связь с наследием эпохи гонений и использовать его. Августин в своих проповедях изображал мучеников как образцовых верующих, воспитывая этим в прихожанах христианские добродетели.
Рассуждения африканцев гармонично смотрятся на фоне трансформации концепции мученичества, происходившей в Средиземноморье в IV — начале V в. Главным событием в церковной жизни того времени являлся арианский спор. В нем императоры поддерживали то сторонников никейской веры, то её противников, — и так поочередно разные группы клира оказывались в притеснённом положении. В годы Констанция II, желавшего достичь единства церкви через ве-роучительный компромисс между противоборствующими течениями, ряд сторонников Никеи — Осий Кордовский, Афанасий Александрийский, Либерий Римский, Иларий Пиктавийский — выступают с критикой вмешательства власти в дела церкви. Своих изгнанных соратников Либерий называет мучениками, тем самым, подобно донатистам, используя древнее наследие для легитимации своих взглядов. Сам Либерий, очевидно, также почитался как мученик за истинную веру. Дамас, его преемник, еще больше внимания уделил мученикам: он построил ряд сооружений в их честь, украсив гробницы возвышенными надписями. Однако историки находят в них не только восхищение прошлым, но и полемику с противниками Дамаса — «арианами» и сторонниками антипапы
Урсина46. Другой известный борец с арианством, Амвросий Медиоланский, тоже обращал внимание на мучеников: он часто указывал на их согласие с римской верой и тем самым опирался на них в своей полемике. С другой стороны, Амвросий, как и Августин, использовал образ мученика в назидательных целях, обучая паству христианской нравственности47. Таким образом, стремление заручиться поддержкой мучеников и обратиться к их наследию характерно не только для Африки. Впрочем, именно в рамках донатистского раскола спор о мучениках велся наиболее оживленно: это было связано и с обстоятельствами начала раскола, и с наличием большей преемственности в политике императоров, чем это было по отношению к различным церковным течениям, сформировавшимся в ходе арианских споров, и с длительностью конфликта: переживая периодические преследования на протяжении столетия и не получая государственной поддержки, донатисты имели все возможности для консервации и переработки раннехристианской концепции мученичества. Кафолические богословы, нуждаясь в контраргументах, были вынуждены уделить намного больше внимания теме мученичества, чем Дамас или Амвросий.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что наследие мучеников являлось очень важным для африканских христиан IV—V вв. Особенно актуальной эта тема была для донатистов, положение которых не слишком изменилось после обращения Константина. Поскольку мученичество было общим для обеих групп элементом самоидентификации, за право на него шла борьба. Попытки дискредитировать оппонентов и развить свою линию преемственности — вот та риторика, что сближает Пармениана и Оптата, кафоликов и донатистов.
Список литературы
Захаров Г. Е. Тема мученичества в творениях свт. Амвросия Медиоланского // Occidentale lumen: Исторические пути западного христианства: сб. статей / под ред. Г. Е. Захарова. М., 2019 [в печати].
Каргальцев А. В. Монтанизм в римской Северной Африке: к проблеме восприятия мученичества // Религия. Церковь. Общество: Исследования и публикации по теологии и религии. 2012. № 1. С. 116-132. Мамонтов А. Л. Донатистская агиография и римское государство // Религия. Церковь.
Общество. 2017. № 6. С. 126-149. Мамонтов А. Л. Константин и донатистский раскол: первые шаги императора (313— 314 гг.) // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2019. Вып. 86. С. 9-24. Пантелеев А. Д. Мученичество и самоубийство: проблемы восприятия раннего христианства язычниками // Проблемы истории, филологии и культуры. М.; Магнитогорск. 2007. Вып. 17. С. 136-145.
46 О месте мучеников в деятельности Либерия и Дамаса см.: Saghy M. Martyr Bishops and the Bishop's Martyrs in Fourth-Century Rome // Saintly Bishops and Bishops' Saints / еd. by J. S. Ott and T. Vedris. Zagreb, 2012. P. 13-30.
47 Захаров Г. Е. Тема мученичества в творениях свт. Амвросия Медиоланского // Occidentale lumen: Исторические пути западного христианства: сб. статей / под ред. Г. Е. Захарова. М., 2019 [в печати].
Ранние мученичества. Переводы, комментарии, исследования / пер., коммент., вступ.
ст., прилож. и общ. ред. А. Д. Пантелеева. СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2017. Barnes T. D. The Beginnings of Donatism // The Journal of Theological Studies. 1975. Vol. 26. № 1. P. 13-22.
Dearn A. Donatist Martyrs, Stories and Attitudes // The Donatist Schism: Controversy and
Contexts. Liverpool: Liverpool University Press, 2016. P. 70-100. Dearn A. The 'Passio S. Typasii Veterani' as a Catholic Construction of the Past // Vigiliae
Christianae. 2001. Vol. 55 (1). P. 86-98. Gaddis M. There is No Crime for Those Who Have Christ: Religious Violence in the Christian
Roman Empire. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 2005. La Passio dei martiri Abitinensi // Note agiografiche / ed. by P. Franchi de'Cavalieri. 1935. Faso. 8. P. 3-71.
La Passio Sancti Donati (BHL 2303b): une tentative d'edition critique // Studi di Antichita
Christiana / еd. by F. Dolbeau. 1992. № 48. P. 251-267. Maier J.-L. Le Dossier du Donatisme. T. I: Des origines a la mort de Constance II (303-361).
Berlin: Akademie Verlag, 1987. Middleton P. Early Christian Voluntary Martyrdom: A Statement for the Defence // Journal of
Theological Studies. 2013. № 64. P. 556-573. Moss C. The Discourse of Voluntary Martyrdom: Ancient and Modern // Church History. 2012. № 81 (3). P. 531-551.
Passioni dei martiri Donatisti (BHL 4473 e 5271) // Analecta Bollandiana / еd. by P. Mastandrea. 1995. № 113. P. 39-88.
Ployd A. «Non poena sed causa»: Augustine's Anti-Donatist Rhetoric of Martyrdom //
Augustinian studies. 2018. Vol. 49 (1). P. 25-44. Sighy M. Martyr Bishops and the Bishop's Martyrs in Fourth-Century Rome // Saintly Bishops
and Bishops' Saints / еd. by J. S. Ott and T. Vedris. Zagreb, 2012. P. 13-30. Shaw B. D. Sacred Violence: African Christians and Sectarian Hatred in the Age of Augustine.
Cambridge; N. Y.: Cambridge University Press, 2011. Ste. Croix G. E. M. de. Aspects of the ''Great'' Persecution // Harvard Theological Review.
1954. Vol. 47 (2). P. 75-113. Tilley M. A. Donatist Martyr Stories. Liverpool: Liverpool University Press, 1996. Tilley M. Sustaining Donatist Self-Identity: From the Church of the Martyrs to the Collecta of
the Desert // The Journal of Early Christian Studies. 1995. № 5. P. 21-35. Tilley M. A. The Bible in Christian North Africa. The Donatist World. Minneapolis: Fortress Press, 1997.
Woods D. A. Historical Source of the Passio Typasii // Vigiliae Christianae. 1993. Vol. 47 (1). P. 78-84.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo
gumanitarnogo universiteta.
Seriia I: Bogoslovie. Filosofiia. Religiovedenie.
2019. Vol. 83. P. 107-123
DOI: 10.15382/sturI201983.107-123
Andrei Mamontov, Graduate Student, Department of Ancient History of Greece and Rome, St. Petersburg State University, 5 Mendeleevskaya liniya, St. Petersburg, 199034, Russian Federation, andrey-2006@mail. ru
ORCID: 0000-0002-1172-7649
Martyrdom in North Africa of the 4th — 5th Centuries: Self-Identification and Polemics
A. Mamontov
Abstract: The impact of martyrdom on the Christian identity did not disappear with the end of the persecutions. The 4th century saw many transformations of the classical conception of martyrdom as a testimony for Christ; one of these took place in Donatist literature. Everything started during the years of the Great Persecution (303-313). Under the threat of execution, the clergymen were behaving very differently, which made the discourse about martyrdom and apostasy more active. Numidian bishops and particularly Secundus of Tigisi took a stricter position. When a schism began among the African Christians, the adherents ofDonatus adopted this view; after a while, the Donatist conception of martyrdom came to be different from the traditional, as its bearers were persecuted in a Christian empire. Apart from the Great Persecution, the milestone in the history of the schism was the persecution in the time of Constans (337-350) or, as it is termed according to the executioner, the "times of Macarius". All Donatist literature is replete with memories of these events. Hagiographic texts show that martyrdom for Donatists was an important element of their identity and simultaneously an instrument in polemic. One can clearly see the intention to build succession with martyrs of the past and justify the isolation, mixing the opponents (Catholics and the empire) together and condemning them all. Thus, in addition to the criticism for apostasy, the Catholics were accused ofthe organisation ofblood-shedding. Having been created in the atmosphere of struggle and hatred, these texts replicated them and prepared the flock for the imitation of the heroes. Main attempts of the Catholics were, on the opposite, focused on the criticism against the Donatist martyrdom as being void of sense. The Catholics also had a positive agenda, by means of which they were trying to keep the link with the legacy of the era of persecutions and to make use of it. In his sermons, Augustine portrayed martyrs as ideal believers thus cultivating Christian virtues in his listeners. One can make a conclusion that both for the Catholics and particularly for the Donatists, martyrdom was an important component of their identity, and it is not surprising that this theme was recurrent in the polemic. The African discourse on martyrdom looks harmonious against the Mediterranean background; however, it was only in African church disputes that the theme of persecution and martyrdom came to be decisive, as in other regions it was, on the whole, less visible.
Keywords: Donatists, hagiography, Augustine, Optate, martyrs and martyrdom, Great Persecution, North Africa, Late Antiquity, history of Christianity.
References
Barnes T. (1975) "The Beginnings of Donatism". The Journal of Theological Studies, vol. 26/1, pp. 13-22.
Dearn A. (2016) "Donatist Martyrs, Stories and Attitudes", in The Donatist Schism: Controversy and Contexts. Liverpool, pp. 70-100.
Dearn A. (2011) "The 'Passio S. Typasii Veterani' as a Catholic Construction of the Past". Vigiliae Christianae, 55 (1), 86-98.
Croix G. de (1954) "Aspects of the 'Great' Persecution". Harvard Theological Review, vol. 47 (2), pp. 75-113.
Gaddis M. (2005) There is No Crime for Those Who Have Christ: Religious Violence in the Christian Roman Empire. Berkeley and Los Angeles.
Franchi de'Cavalieri P. (ed.) (1935) "La Passio dei martiri Abitinensi". Note agiografiche, vol. 8, pp. 3-71.
Dolbeau F (ed.) (1992) "La Passio Sancti Donati (BHL 2303b): une tentative d'edition critique". Studi di Antichita Christiana, vol. 48, pp. 251-267.
Kargal'tsev A. (2012) "Montanizm v rimskoi Severnoi Afrike: k probleme vospriiatiia muchenichestva" [Montanism in Roman Norhtern Africa: The Problem of Understanding Martyrdom]. Religiia. Tserkov'. Obshchestvo. Issledovaniia ipublikatsiipo teologii ireligii, vol. 1, pp. 116-132 (in Russian).
Mamontov A. (2017) "Donatistskaia agiografiia i rimskoe gosudarstvo" [Donatist Hagiography and the Roman State]. Religiia. Tserkov'. Obshchestvo, vol. 6, pp. 126-149 (in Russian).
Mamontov A. (2019) "Konstantin i donatistskii raskol: pervye shagi imperatora (313-314 gg.)" [Constantine and the Donatist Schism: Emperor's First Steps (313—314)]. Vestnik PSTGU. Ser. II: Istoriia. Istoriia Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi, vol. 86, pp. 9-24 (in Russian).
Maier J.-L. (1987). Le Dossier du Donatisme. T. I: Des origines a la mort de Constance II(303—361) Berlin.
Middleton P. (2013) "Early Christian Voluntary Martyrdom: A Statement for the Defence". Journal of Theological Studies, vol. 64, pp. 556-573.
Moss C. (2012) "The Discourse ofVoluntary Martyrdom: Ancient and Modern". Church History, vol. 81 (3), pp. 531-551.
Mastandrea P. (1995) "Passioni dei martiri Donatisti (BHL 4473 e 5271)". Analecta Bollandiana, vol. 113, pp. 39-88.
Panteleev A. (2007) "Muchenichestvo i samoubiistvo: problemy vospriiatiia rannego khristianstva iazychnikami" [Martyrdom and Suicide: Problems ofPagans' Understanding ofEarly Christian Martyrdom]. Problemy istorii, filologii i kul'tury, vol. 17, pp. 136-145 (in Russian).
Panteleev A. (ed.) (2017) Rannie muchenichestva. Perevody, kommentarii, issledovaniia [Early Cases of Martyrdom. Translations, Commentaries, Studies]. St. Petersburg (in Russian).
Ployd A. (2018) "«Non poena sed causa»: Augustine's Anti-Donatist Rhetoric of Martyrdom". Augustinian Studies, vol. 49 (1), pp. 25-44.
Sâghy M. (2012) "Martyr Bishops and the Bishop's Martyrs in Fourth-Century Rome", in J. Ott, T. Vedris (eds.). Saintly Bishops and Bishops' Saints. Zagreb, pp. 13-30.
Shaw B. (2011) Sacred Violence: African Christians and Sectarian Hatred in the Age of Augustine. Cambridge; New York.
Tilley M. (1995) "Sustaining Donatist Self-Identity: From the Church of the Martyrs to the Collecta of the Desert". The Journal ofEarly Christian Studies, vol. 5, pp. 21-35.
Tilley M. (1996) Donatist Martyr Stories. Liverpool.
Tilley M. (1997). The Bible in Christian North Africa. The Donatist World. Minneapolis.
Woods D. (1993). "Historical Source of the Passio Typasii". Vigiliae Christianae, vol. 47 (1), pp. 78-84.
