CC BY
73
В.Б. Зусева (Москва)
МОТИВЫ И СЮЖЕТНЫЕ ФУНКЦИИ ПЕРСОНАЖЕЙ «БЕСОВ» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО В РОМАНЕ А. ЖИДА «ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИКИ»
Андре Жид был прекрасно знаком с творчеством Достоевского. В его романе «Фальшивомонетчики» есть по крайней мере две прямых отсылки к «Братьям Карамазовым» и одна, косвенная, к «Идиоту»1. Но сама художественная структура «Фальшивомонетчиков» ориентирована на роман «Бесы».
Один из главных элементов сюжета, позволяющих нам соотнести два романа, - это существование кружков, или обществ, отмеченных печатью дьявола и стремящихся потрясти основы окружающего мира. Во главе «пятерки» стоит Петр Степанович Верховенский, во главе кучки распространителей фальшивых монет и нового журнала «Очистители» - Виктор Струвилу. Вокруг себя оба создают атмосферу вседозволенности, адского шабаша, «флибустьерства», если использовать специфическое выражение Достоевского.
В «Бесах» ничем не сдерживаемая бесовская стихия постепенно набирает силу, проявляя себя в «распущенности» окружения Юлии Михайловны Лембке и достигая своего апогея на балу в пользу гувернанток губернии. Отклонение от нормы само становится нормой. В итоге - поджоги, убийства, буйство толпы над Лизой, сумасшествие Лембке, самоубийство Ставрогина. В то же время один из персонажей «Фальшивомонетчиков», г-н де Лаперуз, ощущает дух современности как «привыкание к злу, к греху. Притупляется чувствительность, тускнеет чистота, менее живой становится реакция: мы становимся ко всему терпимыми и все принимаем...» (С. 155). Как и Достоевский, Жид показывает читателям мир, где
захватывает власть дьявол. Это мир, в котором чинятся всяческие преступления: развращение подростков, воровство, убийства (потому что смерть Бориса - самое настоящее убийство), чеканка и распространение фальшивых денег; проще сказать мир, подвергшийся тотальной фальсификации.
Еще один важный мотив указывает на родство двух романов - это мотив связанности общим преступлением. Убийством Шатова Верховенский пытается скрепить «пятерку», а убийством Лебядкиных - привязать к себе Ставрогина. Та же ситуация наблюдается в романе Жида: желая связать руки подросткам, распространяющим фальшивые деньги, Струвилу подбрасывает Г ериданисолю мысль о том, чтобы довести Бориса до самоубийства. При этом один из мотивов (быть может, главный) - инстинктивная ненависть Леона Гериданисоля к Борису: «...Гериданисоль Бориса просто не переносит. <...> Можно подумать, что при виде Бориса он испытывает инстинктивное отвращение, то самое отвращение, которое в стаде заставляет сильного набрасываться на слабого» (С. 352). В то же время рассказчик «Бесов» замечает, что Петр Степанович «ненавидел Шатова лично; между ними была когда-то ссора, а Петр Степанович никогда не
прощал обиды. Я даже убежден, что это-то и было главнейшею причи-
- 2 ной» .
На родство «Бесов» и «Фальшивомонетчиков» указывает и присутствующий в обоих романах мотив «грехов в Швейцарии». С этим локусом связаны странные, катастрофичные по финалу события. Здесь происходит женитьба Шатова, и завязывается интрига между Лизой и Ставрогиным; в «известное заведение в Швейцарии» попадает сошедший с ума Лембке; наконец, мистификация с поездкой в Швейцарию Ставрогина завершается его самоубийством. Что касается «Фальшивомонетчиков», то именно в Швейцарии впервые появляется фальшивая монета; Струвилу выпрашивает у г-жи Софроницкой «талисман» Бориса, который впоследствии Гери-данисоль использует против мальчика; восторженное письмо Бернара из
Швейцарии заставляет Оливье завязать отношения с Пассаваном, что впоследствии приводит к попытке самоубийства; наконец, Эдуар склоняет г-жу Софроницкую отправить Бориса в пансион Ведель-Азаис. Вопреки традиционному представлению о Швейцарии как о земном рае, идеальном месте для формирования «естественного человека», в «Бесах» и «Фальшивомонетчиках» этот локус приобретает инфернальный оттенок.
Еще один важный момент, сближающий два романа, - это присутствие потусторонних сил, их персонификация и участие в действии. В исповеди отцу Тихону, которую Достоевский впоследствии исключил из романа, Ставрогин признается, «что он подвержен, особенно по ночам, некоторого рода галлюцинациям», что он видит иногда или чувствует подле себя какое-то злобное существо, насмешливое и «разумное», «в разных лицах и в разных характерах» . Дарья Павловна еще раньше восклицает:
«- Да сохранит вас Бог от вашего демона и. позовите, позовите меня скорей!
- О, какой мой демон! Это просто маленький, гаденький, золотушный бесенок с насморком, из неудавшихся» (С. 231).
В «Фальшивомонетчиках» бесы непосредственно, «без аллегории» участвуют в действии романа. Уже на первой странице сказано, что «семья к одиночеству» Бернара «относилась с почтением, а вот дьявол - нет». Г онтран де Пассаван, казалось бы, невинный, ангелоподобный юноша, над гробом отца «внезапно услышал разорвавшее тишину грубое восклицание “черт побери”, наполнившее душу его ужасом, словно кто-то другой... Он обернулся: нет, он по-прежнему один. Звонкое ругательство, первое в его жизни, вырвалось откуда-то из глубин его самого» (С. 45). Бесами одержимы чуть ли не все герои романа, как условно положительные, так и явно отрицательные.
В «Бесах» и «Фальшивомонетчиках» наблюдается одинаковая двойственность в изображении демонических сил. С одной стороны, бесы в
этих романах, так сказать, «канонические, личные, не аллегория», как о том говорит Ставрогин4, а с другой - это эманации героев, порождения их душ. Но если в изображении зла Жид следует за Достоевским, то область добра и святости становится предметом расхождения. Фигура ангела в «Бесах» появляется дважды, и в обоих случаях - в цитате из Откровения Иоанна Богослова: «И Ангелу Лаодикийской церкви напиши <...> о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3; 14-16). В первом случае это место читает Тихон Ставрогину (в исключенной впоследствии главе), во втором
- Софья Матвеевна Степану Верховенскому. Необходимо отметить, что и Ставрогин, и Верховенский главным своим грехом считают именно равнодушие, принадлежность к тем, кто только «тепл». Об этом говорит перед смертью и Степан Верховенский, и Ставрогин в предсмертном письме: «Я <...> могу пожелать сделать доброе дело и ощущаю от того удовольствие; рядом желаю и злого и тоже чувствую удовольствие. Но и то и другое чувство по-прежнему всегда слишком мелко, а очень никогда не бывает» (С. 514).
Новозаветное представление, выраженное в цитированном выше отрывке из Апокалипсиса, анализировал Ю.М. Лотман в статье «О русской литературе классического периода»: «Представление о том, что путь к добру лежит через вершину зла, покаяние, преображение, воскресение и превращение в существо более высокого порядка (ср., например, стихотворение Некрасова “Влас”), органично и для Гоголя, и для Достоевского»5. Ставрогин терпит фиаско на пути к воскресению, так как после достижения предельной степени зла «преломления пути» не происходит. Индивидуальная судьба героя, по-видимому, повторяет судьбу национальноисторического мира в целом: как отмечает хроникер, три месяца спустя после описанных событий (в которых, безусловно, было повинно все общество, растерявшее твердые представления о добре и зле, святости и гре-
ховности) «общество наше отдохнуло, оправилось, отгулялось, имеет собственное мнение и до того, что даже самого Петра Степановича иные считают чуть не за гения» (С. 512). Таким образом, по достижении предельной степени зла покаяния не происходит. Поэтому весь национальноисторический мир, несмотря на разоблачение «пятерки» Верховенского, остается подвержен дьявольскому соблазну.
У Жида несколько иная ситуация. Во-первых, ангелы в «Фальшивомонетчиках» наравне с бесами участвуют в действии. Один из них является Бернару Профитандье и ночью борется с ним: «И боролись они до самой зари. А потом ангел ушел, ушел не победителем, но и не побежденным» (С. 325). Очевидно, что это проекция евангельского сюжета о борьбе Иакова с Богом. Но, пока Бернар боролся с ангелом, Борис, потрясенный смертью Брони, рыдал, предаваясь отчаянию, а «Бернар и ангел были слишком заняты своим делом и не слышали его» (С. 325). Таким образом, добро оказывается отчасти скомпрометированным, как бы неабсолютным.
В отличие от «Бесов», где добро хоть и не реализуется, но предстает абсолютным, вечным и неизменным (в полном соответствии с евангельскими истинами), в «Фальшивомонетчиках» мы можем наблюдать деабсолютизацию добра. Но зато и зло как бы отчасти теряет в интенсивности. Мир жизни оказывается расположен между добром и злом, причем «зло мыслится как отклонение от возможностей человеческой личности, а добро как реализация их»6 (такую модель Лотман называет тернарной, а ту, которая реализуется у Достоевского, - бинарной). Некоторые герои в конце романа меняются к лучшему (Бернар, Жорж, Эдуар, Оливье), и, хотя бесы во главе с Робером де Пассаваном и Виктором Струвилу продолжают делать свое дело, а Леон Гериданисоль остается безнаказанным, эта ситуация не воспринимается как катастрофа, причем всего национальноисторического мира в целом (так дело обстоит в «Бесах»). Роман заканчи-
вается отрывком из дневника Эдуара, в котором утверждается благая незавершенность жизни, оправданность мира самим фактом его бытия.
По-видимому, этические позиции, выраженные в «Бесах» и «Фальшивомонетчиках», коррелируют с особенностями структуры двух романов. «Фальшивомонетчики» - это в первую очередь метароман, тогда как «Бесов» нельзя отнести к этому типу жанровой структуры. Безусловно, не раз отмечалось, что «Бесам» присущи некоторые черты метаромана. Во-первых, один из героев как бы является автором того самого произведения, которое представлено на суд читателя; во-вторых, он нередко использует термины литературного метатекста и, бывает, размышляет о том, как построить свое повествование. В-третьих, многие персонажи «Бесов» в той или иной степени причастны к литературе: Степан Верховенский, Кармазинов, Игнат Лебядкин, Липутин, Шигалев.
Однако при всем том «Бесы» - не метароман, так как произведение здесь не обсуждается как целое, как особый мир. Метароман всегда строится как попытка разрешения проблемы соотношения искусства и действительности. Но Достоевский слишком погружен в этическую проблематику, чтобы сделать тот шаг, который отделяет «Бесов» от метаромана. Его волнует не то, как соотносятся искусство и действительность, а то, как разрешить проблемы самой действительности. Сакральное слово, наполняющее собой роман, препятствует проникновению слова поэтического, которое в сознании Достоевского оказывается «человеческим, слишком человеческим». В «Фальшивомонетчиках» же религиозно-этическая оценка нравственности, характерная для «Бесов», уступает место ее эстетической и философской оценке, в сфере которой оказывается и представление о роли искусства в человеческой жизни.
1 1) «.Вы только представьте себе, что мы располагаем дневником “Воспитания чувств” или “Братьев Карамазовых”, историей произведения, что мы знаем, как оно вызревало!». См.: Жид А. Фальшивомонетчики //Жид А. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 4.
М., 2002. С. 176. Роман везде цитируется по этому изданию. Далее страницы указываются в тексте, в скобках после цитаты; 2) «...Я очень хорошо понимаю Дмитрия Карамазова в тот момент, когда он спрашивает у своего брата, понимает ли тот, что можно убить себя просто от восторга, от обыкновенного избытка жизни. разлететься на части» (С. 254-255). Отсылку к роману «Идиот» можно увидеть в рассуждении о смертной казни (С. 357).
2 Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1972-1990. Т. 10. С. 422. Роман цитируется по этому изданию. Далее страницы указываются в тексте, в скобках после цитаты.
3 Достоевский Ф.М. У Тихона // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1972-1990. Т. 11. С. 9.
4 Там же. С. 10.
5 Лотман Ю.М. О русской литературе классического периода // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 1997. С. 596-597.
6 Там же. С. 598.
