CC BY
36
УДК 821.161.1; 82-312.7
00! 10.23951/1609-624Х-2019-9-147-156
МОТИВНЫЙ КОМПЛЕКС «ТИШИНА - МОЛЧАНИЕ - РЕЧЬ» В РОМАНЕ ЛЕНЫ ЭЛТАНГ «КАМЕННЫЕ КЛЕНЫ»
Е. А. Полева
Томский государственный педагогический университет, Томск
Введение. Модернистская эстетика прозы Лены Элтанг, как и биографический фактор (она эмигрантка четвертой волны, ныне живущая в Литве) объясняет ценность для автора и персонажей ее романов слова, речи как способа сохранения и выражения внутреннего мира личности в неродной/враждебной среде.
Цель работы - выявить семантику и функциональность центрального мотивного комплекса в романе «Каменные клены» (2008) Л. Элтанг «тишина - молчание - речь».
Материал и методы. Мотивный анализ с опорой на труды Б. Гаспарова, И. Паперно, О. Русановой. В понимании общекультурной семантики мотивов молчания, тишины и речи мы опираемся на труды О. М. Фрей-денберг, М. Эпштейна, А. Гениса.
Результаты и обсуждение. Проведенный анализ позволил выявить центральное место мотива молчания в романе. Мотив молчания полифункционален: он проявляет развитие коллизии, оформляет образ центральной героини и характеризует отношения между персонажами, является одним из нарративных приемов (игнорирование адресата, молчание в ответ), определяет развитие темы творчества в романе. Молчание интерпретируется как переориентация личности с внешнего на внутреннее, с растраты слов в устной речи на их накопление для сотворения текста. Молчание экзистенциально: оно условие уловления «зова бытия» и само призывно, помогает другому обратить внимание на субъекта молчания. Значимо семантическое отличие мотивов молчания и тишины. Первое - внутренне потенциально и разрешается речью, словом-жизнью, а второе связано со смертью, утратой идентификации, способности выражать себя.
Заключение. Элтанг использует мифологическую и общекультурную семантику мотивного комплекса «молчания - тишины - речи»: в индивидуальном опыте центральная героиня повторяет истории героев древних мифов и сказок, проживая архаический сюжет молчания - слова, синонимичный сюжету смерти - воскресения (О. М. Фрейденберг).
Ключевые слова: современный модернизм, литература русской эмиграции, мотив, мотивный комплекс, слово, молчание, тишина, Лена Элтанг.
Введение
Произведения Лены Элтанг вписываются в традицию модернистской литературы, хотя в единичных работах (Д. Кожановой, М. Мозжериной) встречается определение романов Элтанг как постмодернистских [1, 2]. Критики и исследователи единодушны в определении неомифологической основы поэтики писателя [3-5]. Г. Михайлова и А. Самойленко отметили в романе «Каменные клены» «мифопоэтическую картину мира» и приемы модернистского письма: «цитатное воображение, "игра" с текстовыми пространствами и художественным временем, вовлечение в процесс "сотворчества" читателя» [4, с. 91, 96]. Сама Элтанг говорит в интервью о своей ориентации на литературную традицию «потока сознания» (В. Вульф, С. Соколов и др.) [6].
Ее романы «Побег куманики» (2005-2006, вторая редакция 2009), «Каменные клены» (2008), «Другие барабаны» (2011, вторая редакция под названием «Царь велел тебя повестить» 2018), «Картахена» (2015) содержат ряд признаков, свойственных модернистской эстетике: «ослабленность» сюжета, лейтмотивное построение наррации [7, 8];
«акцентирование „события рассказывания"», использование фокального персонажа и недостоверной наррации [9]; языковая и культурологическая игра, подчиненная раскрытию многозначности слова/образа [10], интертекстуальность, служащая конструированию сознания субъектов речи, соотносящих/соизмеряющих свой опыт с общекультурным (мифами, фольклорными и литературными сюжетами, образами изобразительного и киноискусства)1; циклическая модель времени или обусловленное субъективным мировидением альтернативное линейному/историческому «проживание» связей настоящего, прошлого и будущего (по выражению Т. Г. Фроловой, в прозе Элтанг «герой получает единоличную власть над способами проживания собственных дней и лет, изменяя вектор линейного, однонаправленного времени» [3, с. 14]). Исследователи констатируют, что отмена линейности оборачивается не постмодернистским хаосом, а выстраиванием персонального космоса в
1 А. Коврижных, соглашаясь с Д. Кожановой [1, с. 5], пишет о герое романов Элтанг: «Опорой для такого героя становится любой культурный код, за который он „держится... обеими руками, чтобы не упасть"» [5].
сознании персонажа; темы эскапизма, памяти/забвения, взаимосвязи писательства и жизнетворчест-ва и т. д. [11—14], лиризм повествования. По определению А. Ю. Коврижных и А. Урицкого, у Эл-танг «текст становится „собственным лирическим высказыванием"» [5, 15]; «герои с особым трепетом относятся ко всему, что окружает их в бытовой жизни, мифологизируют ее» (курсив мой. - Е. П.) [5].
Материал и методы
Материалом исследования избран второй роман Лены Элтанг «Каменные клены» (2008). Как и другие романы Элтанг, он «соткан» из эго-текстов разных носителей речи: прежде всего дневников центральных персонажей - хозяйки дома-гостиницы «Каменные клены» Саши Сонли и постояльца Лу-эллина Элдербери, а также писем второстепенных персонажей, адресованных как центральным героям (письма мачехи и бывшего жениха Дэффидда Саше), так и «отсутствующим» в нарративе романа (соседка Луэллина по его лондонской квартире Та-бита пишет письма своей тетушке, которая только упоминается как адресат) [16]. Персонажи второго ряда не влияют на сюжетную коллизию сближения Саши и Луэллина, однако в отсутствие концепиро-ванного повествователя (термин Б. О. Кормана) они необходимы для привнесения «завершающих» (М. М. Бахтин) черт в образы центральных героев.
Учитывая эстетическую природу романа, обусловливающую его лейтмотивное построение, мы опираемся на понимание мотива Б. Гаспаро-вым и И. Паперно [7, 8]. Мотивом в их работах признается кросс-уровневая единица текста, которой свойственны повторяемость, варьируемость, репродуцируемость, способность проявляться в тексте «устойчивыми атрибутами» и «накапливать смысл» в процессе развертывания в повествовании [7]. «...В роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое „пятно" - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т. д.; единственное, что определяет мотив, - это его репродукция в тексте. он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру...» [8, с. 30-31]. Б. Гаспаров выделяет центральные и периферийные мотивы, имея в виду их семантический функционал, а также доказывает, что мотив существует в художественном целом не автономно, а во взаимосвязи с другими мотивами [8].
Ряд мотивов может образовать мотивный комплекс (МК), характеризующийся, как определила О. Н. Русанова, «свойством притяжения семантически релевантных мотивов, которые в совокупности образуют новое семантическое поле. <...> Процесс реализации МК - это его расширение в
вариативных значениях, за счет которых создается особый информационный, художественный объем» [17, с. 27]. В литературной традиции существуют устойчивые мотивные комплексы, многие из которых состоят из антонимичных пар; слово и молчание - одна из них.
Результаты и обсуждение
Процесс письма, фиксации слова, рефлексия о себе и о другом как об авторе и (или) читателе дневника - основная деятельность центральных героев; события социальной реальности для героев и автора романа вторичны; на первый же план выходит «событие рассказывания» (М. Бахтин), то есть письмо и чтение.
Сюжетную канву романа оформляет мотив молчания: в завязке центральная героиня Саша Сонли намеренно «замолкает», найдя своих собак убитыми (отравленными таблетками снотворного), а в финале возвращается к речи.
Положения молчания, повторяющиеся в романе, организуют мотив, семантически связанный с мотивом тишины как синонимией, так и антонимией.
Предваряя анализ романа, обратимся к работам о семантике мотивов молчания, тишины, немоты и речи (звучащего слова).
Молчание (или немота) в архаической культуре может интерпретироваться как связь персонажа со сверхъестественными силами [18], не как отсутствие речи, а как ее направленность на потустороннее. В религиозных практиках молчание объяснимо переориентацией личности с бытового на сакральное (практики исихазма, например). Молчание связывается с семантикой невыразимого, которое очерчено в основном двумя областями - трансцендентального и внутреннего мира человека [19, 20, с. 1072]. Молчание может обозначать выход за пределы обыденности, чтобы возникла дистанция, расширяющая горизонт видения: «Разговоры, болтовня, диалогичность - прерогатива повседневности... поверхностного внешнего существования, в то время как молчание обращает нас к сущности, к незримому основанию всех вещей» [21, с. 23].
Если многословие связано с опустошением, то молчание - с наполнением, накоплением потенции, необходимой для творчества: «Бог в его самостийности и изначальности, потенциальности и самодостаточности сам есть молчание, то богатое следствиями молчание, из которого родятся все вещи и все разговоры» [21, с. 23].
В исследованиях фольклористов не различаются понятия тишины, немоты и молчания; они, объединяясь значениями отсутствия звука, противопоставлены речи (звучащему слову) как смерть -жизни [22, с. 77-82]. О. М. Фрейденберг отметила: «'смерть' есть в фольклоре 'молчание'» [23, с. 378].
Современные же культурологические работы М. Эпштейна, А. Гениса акцентируют внимание на несовпадении семантики молчания и немоты, молчания и тишины. Различают немоту как невозможность речи, не зависящую от воли человека, и молчание (безмолвие) как акт воли, добровольный отказ от речи и от общения: «... безмолвие... оставляет нас в самонадеянной уверенности, что мы могли бы сказать, что хотели, если бы хотели, то немота - это бессилие языка» [24].
Между молчанием и тишиной также есть существенные отличия, связанные с наличием/отсутствием субъекта и его воли, с наполненностью/ненаполненностью смыслом. М. Эпштейн подметил: «. тишина не имеет автора и не имеет темы... Нельзя сказать „тишина о чем-то", в отличие от молчания, ведь молчат всегда о чем-то» [25].
«Молчание - факт речевой культуры» [26, с. 12], информативный не только в плане содержания (в контексте конкретной ситуации общения молчать о чем-то), но и в плане выражения (знак отказа от диалога, проявление психологического состояния обиды, невозможность выразить знание словом или признак незнания). Молчание, напротив, может быть способом привлечения внимания (молчание призывно), защитной реакцией [27, с. 47-52].
Молчание интровертно, но в отличие от тишины потенциально диалогично. А. Генис пишет: «Темнота и тишина и вправду умеют затягивать в себя. Вектор тишины и темноты направлен внутрь. Эта воронка ведет никуда, ибо другим, узким концом она соединяется с космосом, с бездной, с пустотой...» [24].
Молчание экзистенциально [28]. Замолчать необходимо, чтобы услышать голос другого и осознать самого себя. По мысли М. Хайдеггера: «Всякое подлинное слушание опирается на сказанное в себе» [29]. Молчание - проявление «подлинной речи» (Хайдеггер), условие постижения, понимания не только голоса другого, но и бытия, его зова, его тайн: «Между словами и Словом лежит молчание... Молчание... это чуткое, напряженное слушание Слова - тайного, сокровенного.» [30, с. 70].
В «Каменных кленах» события социальной реальности переданы в эпистолярном и дневниковом повествовании, причем Саша ведет два дневника. Один она датирует соответствующим сюжетным событиям 2008 г. и начинает его вести после того, как решила замолчать, а второй (травник) - разными годами (с 1981-го по 2000-й).
Период с 2000 по 2008 г. - время полного одиночества и социальной изоляции героини. В 1987 г. умерла ее мама, в 1997-м - отец, она тут же разорвала помолвку с учителем Дэффиддом Монмутом. А в 2000-м вышла замуж и уехала из страны мачеха, «началась война» со сводной сестрой, ко-
торая также покинула «Каменные клены»; жители Вишгарда стали считать Сашу ведьмой и убийцей. С исчезновением сестры возникло тотальное одиночество, а время перестало течь, превратившись в сплошную темноту: «С тех пор, как сестра ушла, у меня осталось только прошлое время и позапрошлое, настоящее стало сплошным, как черный фон на гравюре меццо-тинто» [16, с. 94]. Период 20002008 гг. - время «дневникового» молчания. Этими годами датированы письма, адресованные Саше, -от бывшего жениха, от мачехи и сестры. Но Саша никому не отвечает. Ее молчание во всех трех случаях может трактоваться по-разному. Письма сестры, призналась Саша, написаны ею самой в попытке замещения пустоты после исчезновения сестры, с которой были отношения и соперничества, и близости. Безответность Дэффидду - это отказ продолжать то прошлое, которое должно остаться прошлым. Молчание в ответ на письма мачехи ма-нипулятивно: так Саша демонстрирует свою независимость и наказывает «чертову куклу» Хедду за измены, нелюбовь к ее отцу, ставшие (по версии героини) причиной его смерти («А папа умер, потому что Хедда его не любила» [16, с. 88]), причиной одиночества Саши.
Смерть собак и разграбленный палисадник в мамином саду в завязке сюжета становятся для Саши пограничной ситуацией, в которой возникла необходимость самоопределения, понимания, как жить дальше: «Мне нужно было бы сесть и подумать» [16, с. 8]. Она начинает вести дневник, обращенный не к прошлому, а к настоящему.
Актуализированные в дневниковом слове события прошлого лейтмотивно переплетаются в сознании Саши с настоящим, ретроспекция позволяет реконструировать причины молчания Саши. Первая из них - социальное изгойство, чуждость среды. Жители уэльского городка Вишгарда считают ее ведьмой, относятся крайне враждебно: подростки разбивают окна в ее доме, поджигают пансион, отравляют собак, перекапывают цветник. Молчание Саши - констатация отсутствия коммуникации с окружающими: она ни для кого из жителей уэльского Вишгарда не интересна как собеседник, с ней не разговаривают, выказывая пренебрежение, непонимание: «А выстави я дуреху Прю за дверь, и не с кем будет чаю выпить: Эдна в бегах, надменная Гвен от меня отворачивается, Лейф, хозяин "Медного якоря", решил, что в крышу кафе ударила молния, потому что его близнецы забрались ко мне в сад, - теперь к Лейфу тоже не зайдешь» [16, с. 147].
Отсутствие собеседника рождает молчание, а оно в свою очередь - необходимость письменного (внутреннего, интимного, экзистенциально-исповедального) слова, замещающего общение. Саша свой дневник и фиктивные письма Эдне осмысляет
как замену социальной коммуникации, которой нет: она пишет дневник для умершей мамы, а с ушедшей из дома сводной сестрой имитирует переписку, заполняя письменным словом пустоту, отсутствие: «Я пишу в никуда, потому что никуда всегда отвечает, в отличие от всех остальных» [16, с. 215].
Молчание - это и ответная реакция на агрессию окружающих, проявление позиции непротивления насилию злом: замолкая, она буквально не отвечает на враждебность среды. Осмысление своего решения замолчать контекстуально связано в дневнике с размышлениями о том, что стоит делать с деструктивными эмоциями (обидой, гневом). Молчание синонимично писанию в дневник-травник и его закапыванию (травник Саша прячет, скрывает в земле), захоронению собак, убийство которых проявляет для Саши ненависть окружающих к ней. Молчание - это метафорическое закапывание ответных слов гнева и обиды внутрь себя, а оттуда -в текст, чтобы они там «переработались» в конструктивное понимание, как жить дальше, как поступать в трудной ситуации. Неслучайно один из дневников назван травником - так за ним закрепляется функция врачевания. Она пишет: «...лучшее средство от ненависти - это закопать ее поглубже. В земле сухая вражда пропитается многолетней прелью, размякнет, разъяснит себя, перестанет быть жестким проволочным комком, в котором нет ни конца, ни начала.» (здесь и далее, где не отмечено иное, курсив мой. - Е. П.) [16, с. 9]. Луэллин, дописывая за Сашу ее записку, интерпретирует ведение ею дневника психотерапевтически: «...по утрам я обычно пишу дневник, инспектор, потому что, если я не напишу хотя бы парочку страниц, меня задушит злоба» [16, с. 210] (курсив Элтанг. - Е. П. ).
Текст, по убеждению Саши, связан с реальностью. Вбирая в себя события, чувства, мысли, писательство обеспечивает переход, а не исчезновение всего, что происходит: «Все, о чем я здесь пишу, исчезает рано или поздно» [16, с. 216]. Попытка что-то описать есть желание перевести это в «иной план бытия» (Бахтин), одновременно - попытка разобраться в себе и освободиться от неразрешимых вопросов: «А что я выгоняю из себя, когда пишу эти письма?» [16, с. 215].
Молчание связано с внутренней наполненностью, которая растрачивается не на внешнюю речь, а на создание текста, функциональность которого выходит за границы дневникового повествования и приближается к художественной дискурсивности, рассчитанной на адресата и представляющей условный, вымышленный мир, одновременно сохраняющий и убивающий реальность, претворенную в текст: «Почему я пишу о прошлом в третьем
лице, о настоящем - в первом лице, а о будущем -совсем не пишу? Потому что прошлое и настоящее - это литература, жалкая тайна состоявшегося вымысла. мы выдумываем новую реальность для того, чтобы аккуратно разрушить ее - дерево за деревом, птицу за птицей, насыщаясь наступившим молчанием.
Писать же про будущее - все равно что шептаться со смертью, ведь все неизвестное - это в каком -то смысле смерть, верно? Диалог без ответа...» [16, с. 251]. Создание текста для Саши -процесс означивания, способ борьбы с небытием.
Мотив молчания Саши совпадает по значению с одним из излюбленных мотивов Элтанг - «другими барабанами» (они упоминаются в «Побеге куманики», рассказе и романе «Другие барабаны», в «Царь велел тебя повесить»). «Другие барабаны» означают сигнал к отступлению, к передышке, остановке, выпадению из действия, чтобы осмыслить происходящее. Подобным образом объясняет свою позицию и Саша: «Замолчать, затаиться, онеметь, пока мучительный мусор из моей жизни река Ди не унесет в Ирландский залив» [16, с. 15].
Саша повторяет опыт своей умершей мамы, которая «откуда-то знала, что нужно замолчать, когда действительность поворачивается к тебе спиной» [16, с. 9]; «Когда мама расстраивалась, она переставала разговаривать - просто молчала и все, будто рот у нее запекся сургучом» [16, с. 9] (отметим, что образ сургуча ассоциативно соединяет молчание и запечатанный, скрытый текст).
Маму, а вслед за ней и Сашу, считали странной, нелюдимой, ведьмой, что связано не с оценкой ее поступков (она никому не причинила зла), а с восприятием ее как чужой ментально: русская по национальности, занимается разведением трав, читает «Травник» на «славянском языке», делает из дома пансион со странным названием, диссонирующим с привычной для Вишгарда морской тематикой. Она непонятна уэльсцам, так как поступает, с их точки зрения, алогично, доверяет интуиции, следует иным традициям: «Никто не знал того, что знала мама: никто в Абергуайне, никто в графстве Свонси, никто вообще, ни-кто» [16, с. 204].
Поведение мамы в дневнике дочери интерпретируется двояко: как проявление одаренности, исключительности (Саша и мудрая служанка Дей-дра верят в ее дар ясновидения) и как проявление сумасшествия (она пила таблетки в «трудные дни», и тогда отец ограничивал общение дочери с женой). В глазах соседей она - «ведьма», то есть ведает о чем-то недоступном другим, что становится для них пугающим. Так же воспринимается ими и Саша: «.поганая ведьма, русское отродье» [16, с. 209]. Героиня подмечает, что ее инаковость, непонятность - повод для людей оправдать собствен-
ную имморальность: «Они считают меня ведьмой, а значит - со мной можно поступать как душе угодно» [16, с. 15].
Саша вспоминает о мамином молчании как о проявлении мудрости, но вместе с тем как о чем-то пугающем, что могло перерасти в «опасную тишину». Тишина связана с необратимым переходом за границу жизни-слова. «Вязкая» тишина внутри матери могла засосать в себя или затопить все вокруг, из нее отцу нужно было маму вытаскивать, а дочь от нее ограждать. Страх от того, что молчание мамы перерастет в тишину, ассоциативно и композиционно (в соседних абзацах) соотносится Сашей с ощущениями ужаса от лесной тишины, в которой утрачены ориентиры, собственная оформленность: «. густая лиственная тишина обрушивается на тебя, не давая себя осознать, но заставляя напряженно вглядываться во тьму. <. > она слышала упругое молчание леса... <...> Саша понимала, что от темноты ее отделяет лишь склоненное лицо отца. Вот так же ловко и бесстрастно отцовские руки отделяли ее от мамы в те дни, когда мама расстраивалась, не могла говорить, и в ней наставала вязкая опасная тишина, которая, казалось, вот-вот выплеснется через расширенные, сильно потемневшие глаза.» [16, с. 83]. Тишина связана с заполнением бытия и человека пустотой, с небытием.
В романе есть четкое отличие молчания Саши от молчания-тишины как признака смерти. Умерший теряет голос навсегда, а вместе с ним утрачивает и идентичность («Они были не похожи на собак, просто два пустых рукава»), перестает быть самим собой: «Мертвые собаки теряют породу и приметы пола. Имя они тоже теряют» [16, с. 7]. Подобное пережила Саша в момент смерти своей матери: «Мамино лицо куда-то пропало.
Вместо мамы на Сашу смотрел кто-то другой.
Это, наверное, была смерть.
У смерти было гадкое, гладкое лицо, и Саша в него расхохоталась» [16, с. 85]. Смех (наделяемый в архаике, как и речь, семантикой жизни) смерти в лицо ничего не меняет, не возвращает маму. Молчание умершего - это уже не молчание, а тишина, так как оно бессубъектно, в его установлении отсутствует личная воля. Именно в этой точке разведены в романе молчание и тишина, хотя то и другое сопровождает событие смерти. Мамина смерть происходит в период ее молчания («.у ней как раз было трудное время, и она ни с кем не разговаривала» [16, с. 84]) и в молчании: «.мама молча указала на нее рукой» [16, с. 85]. Молчание отца становится признаком приближения кончины. В период болезни вначале он «еще разговаривал» [16, с. 126], а перед смертью «..молча выпивал чай, отдавал поднос и отворачивался к стене, дожидаясь, пока Саша уйдет» [16, с. 127].
Слово «тишина» устойчиво связано в романе с эмоциями испуга, страха, переживанием утраты. Молчание же - пограничное состояние между словом-жизнью и тишиной-смертью, между миром действительным и аутичным, наполненным воспоминаниями о прошлом и общением с умершими. Решившая замолчать Саша стоит на границе между миром социальных связей (постояльцы, Луэл-лин) и миром вымысла и памяти (оформленные в дневниках версии своего прошлого, общение с умершей матерью через травник). Оттого молчание Саши вызывает тревогу у тех, с кем она отказывается поддерживать связь. Учитель Монмут пишет в 2005 г., за три года до решения Саши замолчать: «.в тебе стоит тишина, как на площади после казни» [16, с. 110].
Саша не отвечает на письма бывшего своего жениха, мачехи, сводной сестры; влюбленная в Луэллина библиотекарша Табита (альтер эго Саши) также пишет безответные письма. Если дневник в романе оказывается адресованным текстом и получает отклик, то все письма - это диалог с вселенской пустотой и с самим собой, на них нет ответа. Возникает двойная интерпретация писем: они написаны другими или выдуманы центральной героиней для замещения пустоты и тишины, окружающих и наполняющих ее (учитель Монмут пишет Саше о пугающей его «тишине» и «пустыре» в ее внутреннем мире). Письма не помогают Саше преодолеть аутичность сознания, заместить реальное общение.
Не менее опасна, чем тишина, в понимании Саши, - неконтролируемая немота, возникающая как следствие «сухой» «невыносимой» и невыразимой «ярости». В отличие от молчания, немота означает невозможность произнесения слова и освобождения от деструктивного чувства через речь (письменную или устную), поэтому слова ярости, запертые внутри, удушают. Такое состояние испытала Саша, когда узнала об измене мачехи Хедды отцу: «.язык как будто распух и лежал во рту пыльным куском войлока» [16, с. 83].
Случаи немоты, вспоминаемые Сашей, имеют не физиологическое, а психологическое объяснение невозможности слова и связаны прежде всего с ее отцом и ситуациями разрушения защиты от всего страшного, непонятного, которую Уолдо Сонли для дочери олицетворял. Выше отмечалось, что именно отец воспринимается Сашей как защитник от пугающей лесной тишины. Но после смерти матери он оказывается не защитником, а разрушителем ее мира: приводит в дом другую женщину (противоположность матери), другую девочку, посягающую на Сашино имя (Александри-на) и дом: «И что же, теперь у них будет мой дом, а у меня никакого не будет? - спросила я.
Я была уверена, что он засмеется, наклонится ко мне и поцелует в макушку, он всегда так делал в предчувствии моих слез, но он только покачал головой» [16, с. 14]. Отсутствие смеха и молчание отца для Саши - начало одиночества (не социальной изоляции, а утраты близкого собеседника), знак отсутствия любви и понимания. Саша пишет в травнике об изменениях в жизни после появления Хедды: «Да так себе сложилось, сказала бы Саша, мы с папой почти не разговаривали...» [16, с. 204]. Для выражения состояния немоты и непонятности Саша использует античный образ: «Но разве думала об этом белоснежная корова Ио, когда, отчаявшись привлечь к себе внимание, взялась вычерчивать копытом слова на песке -ей нужно было добиться понимания от одного человека, от ее непонятливого отца, и она его добилась.
Ее обняли и заплакали над ней. Для нее вырастили анютины глазки. Я тоже ем анютины глазки! <...> Обнимите же меня» [16, с. 18]. Молчание Саши - немой крик о помощи, провокация, призванная привлечь внимание: замолчать, чтобы тебя услышали.
Молчание Саши в завязке сюжета и в описанном в травнике прошлом объясняется еще и стремлением следовать наставлениям отца, который с молчанием связывал представление о национальном (валлийском) и личном достоинстве в ситуациях, когда человек чувствует себя уязвленным. Саша вспоминает (1988 г.), как услышала уничижительное мнение одноклассников о ней: «Сонли была бы даже хорошенькой, не будь она такой беспросветной кретинкой!» [16, с. 207]. Она впервые осознает ментальное несовпадение себя с остальными и то, что окружение ее отвергает: «. мой ум для них вовсе не ум, а нужен какой-то другой ум, который у них есть, и от этого им хорошо друг с другом. Значит, мне всегда будет с ними плохо» [16, с. 207-208]. Ее реакция на это знание, как и на другие ситуации унижения, соответствует принципам, высказанным отцом: «. не жаловаться, не объяснять. не показывать виду»; и «... Саша весь день молчала. Она не жаловалась, не объясняла и не подавала виду» [16, с. 208].
Запирание живого (боли, обиды) во внешне мертвое, безэмоциональное (каменное) - основная метафора в романе, заданная названием. Мама предложила назвать усадьбу в честь Саши, используя «ее руну» «Са1с» (клен), а отец «сказал, что клен - это слабое дерево, и добавил слово каменные» (курсив Элтанг. - Е. П.). Мама объяснила: «Вот и ты, Саша, с виду каменная, а внутри у тебя слабое дерево.» [16, с. 129]. Под молчанием скрыто живое слово, выраженное в дневнике, как за камнем скрыто слабое дерево.
Если руна «клен» связана со слабостью, тайной, недостижимостью, то соседняя с ней руна «81ап» (камень) - с защитой. В этом контексте ассоциативно проявляется семантика молчания и дневникового слова как последней защиты, когда все остальные границы, отделяющие свое от враждебного чужого, сломаны. Решение замолчать наступает, когда подростки проникли в дом и убили собак. Образы дома и собак имеют семантику охранения (на что указывает сама Саша, вспоминая «гомеровскую строку про бессмертных собак Ге -феста», охранявших дом царя Алкиноя [16, с. 8]). Границы дома нарушены, и стражи убиты; героиня беззащитна перед агрессией мира. Луэллин, используя сопоставление с «Питером Пеном» Д. Барри, интерпретирует Сашин маленький блокнотик для письма как защиту: «. блокнот теперь висел у нее на шее, на кожаном шнурке, будто желудь на шее у венди» (авторская орфография отражает специфику письма персонажа, фиксирующего поток сознания. - Е. П.). Напомним, что подаренный Питером желудь спас Венди от смерти - пущенная в нее стрела угодила в желудь.
Если текст принимает в себя Сашину боль и обиду, то молчание позволяет, не причиняя вред, другим, заставить себя услышать (она пишет «вы меня не дослушали»); оно помогает воздействовать на окружающих: они вынуждены читать, что пишет Саша, концентрировать внимание на ее слове1.
Молчание создает эффект тайны, оно притягивает Луэллина, так как молчащая Саша - «вещь в себе», книга, которую хочется прочитать, разгадать. Поэтому он находит и ворует ее дневник. Но постижения другого через чтение не происходит, так как в тексте также есть умолчание, подмена факта вымыслом. Голос Саши в дневнике оказывается ненастоящим.
Саше кажется, что Луэллин приезжает в пансионат, чтобы разгадать тайну исчезновения Эдны, а на самом деле, чтобы разобраться со своим прошлым. Его приход в «Каменные клены» оформлен как влияние не то мистической силы, не то образов бессознательного: он «в небесном саду»2 поспорил с суконщиком (его погибшим отцом) и плотником (погибшим отцом Саши), что разгадает ее тайну. Начавшееся расследование виновности/невиновности Саши в исчезновении Эдны (все ошибочно принимают Луэллина за инспектора полиции) перетекает в расследование экзистенциальное,
1 Примечательно, что этот прием не срабатывает, когда в «Кленах» появляется маленький ребенок, не умеющий читать. Он требует живого, звучащего отклика на свое существование, и Саша понимает, что в общении с дочкой Эдны не будет возможности придерживаться обета молчания.
2 Название трактира многопланово, так как включает семантику и измененного сознания (пития), и потусторонности.
в попытку разгадать загадку внутреннего мира другого, тайну одиночества и незащищенности: «.через неделю здесь снова вспыхнет пожар, или новые стекла вылетят от камня, брошенного с дороги, хотел бы я знать, почему никто за нее не вступается?» (сохранена авторская орфография. -Е. П.) [16, с. 97].
С «Каменными кленами» и Сашей связаны мотивы заколдованного царства/спящей принцессы. С семантикой сна коррелируют фамилия Сонли и молчание (в сказках часто молчание/засыпание связано со злыми чарами; это испытание, терпеливое прохождение которого сулит счастливую развязку). Луэллин же в сюжете романа выполняет функцию принца, способного расколдовать, рассеять злые чары. Интенцию к этому, как и путь к освобождению Саши от оков молчания, Луэллин связывает с удивлением: «Саша удивляет мой разум. как я удивился, господи боже мой, когда вчера. она взяла мою руку. и медленно, пуговица за пуговицей, пристегнула свой рукав к моему.» (сохранена авторская орфография. - Е. П.) [16, с. 222]. Удивление пробуждает в нем чувство жизни, описанное через эротические образы (фраза «удивление заполнило меня всего» дана в контексте высказывания Марциала «Crede mini, non est méntula quod digitus» - «Поверь мне, этому органу не прикажешь, как собственному пальцу»).
Вместе с тем Саша воспринимается им не только как женщина, способная удивить рассудок, подарить неожиданные тактильные ощущения, но и как ребенок, нуждающийся в спасении. Он сравнивает Сашу с заколдованным ребенком-подмены-шем, а снятие чар связывает с возвращением Саши к речи, для чего он готов в ответ удивить ее: «.я должен поговорить с ней, поговорить! даже если для этого нужно приготовить ужин в яичной скорлупе о дикая, одинокая и совершенно чокнутая Саша Сонли, знаешь ли ты, что у древних славян был особый способ избавляться от подменышей -подброшенному ведьмой молчаливому ребенку готовили ужин в яичной скорлупе, и он так этому удивлялся, что забывал про свою немоту, громко произносил: я стар, как древний лес, а не видал еще такого! и пропадал с глаз долой такова сила удивления» (курсив Элтанг. - Е. П.) [16, с. 265].
Попытка разгадать тайну Саши приводит к духовному сближению с ней, к принятию ее любой
(преступницей, молчаливой затворницей). Метафорическое пробуждение Саши Сонли от молчания-сна к слову-жизни в финале подготавливается рядом меняющихся обстоятельств: в «Кленах» селятся постояльцы, появляется новая собака, которой Саша дает имя мифологического пса Ку-ши. Он «ростом с теленка, беззвучный и смертельно опасный» [16, с. 255], возвращается сестра с маленькой дочкой. Имя дочери Эдны Фенья отсылает к богатырше из скандинавской мифологии, чье имя образовано от руны «£еш» (болото), означающей богатство и благополучие. А собака Ку-ши, символизирующая в мифологии смерть, одомашнена и в финале на свет появляется ее потомство; чтобы принять щенков, Саша возвращается к речи. Так в романе смерть побеждается жизнью.
Параллельно этому преображается жизнь Луэл-лина. Сюжетная и мотивная динамика от молчания к обновлению поддерживается композицией текста романа, названиями глав. Если первая глава названа «Ведьмы немы», то заключительная третья «Ведь мы не мы». В финале Саша и Луэллин расстаются с прошлым для встречи друг с другом; вместо страха и вины возникает чувство привязанности-любви, желание жить: «.если бы я мог говорить с ней, то сказал бы: не бойтесь, милая, перестаньте же бояться. Страх и вина - вот два хриплых гудящих меха вашей шкатулки. а вы ведь не это хотите услышать, вы хотите услышать - я тебя прощаю, все хорошо, забудь» [16, с. 349].
Найдя слова поддержки для Саши, сам Луэллин прощается с призраками прошлого и своей виной перед своим отцом и отцом Саши (плотником и суконщиком).
Заключение
Элтанг опирается на поэтику неомифологизма, используя мотивы «тишины - молчания - речи», образующих семантическую связь. Не только ситуации молчания, говорения, писания соответствуют архаическим значениям, закрепляющим «параллелизм слова-жизни и молчания-смерти» [23, с. 125], но и сюжет романа соотносится со структурой мифа, метаморфозами жизни и смерти (в романе молчание преодолевается, возвращение жизни знаменует звучащая речь).
Список литературы
1. Кожанова Д. Книга отражений: «Другие барабаны» Л. Элтанг через «Письмовник» М. Шишкина // Контрабанда. 2013. 15 марта. С. 5.
2. Мозжерина М. С. Поэтика жанра в романе Лены Элтанг «Каменные клены» // Русская литература и диалог культур в эпоху глобализации: материалы Всерос. студ. науч.-практ. конф. / под. ред. Е. И. Лелис. СПб.: Изд-во СПб. гос. ин-та кино и телевидения, 2018. С. 35-39.
3. Фролова Т. Г. Эволюция метафорического стиля на рубеже ХХ-ХХ1 вв.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2012. 21 с.
4. Михайлова Г., Самойленко А. Художественная картина мира в романе Лены Элтанг «Каменные клены» // Литература. Вильнюс. 2013. № 55 (2). ит_: http://www.literatura.flf.vu.lt/wp-content/uploads/2014/03/55_2_91_106.pdf (дата обращения: 03.02.2017).
5. Коврижных А. Ю. Поэтика романов Лены Элтанг // Язык. Культура. Коммуникации. 2015. № 1 (3). URL: https://journals.susu.ru/lcc/article/ view/184/387 (дата обращения: 12.08.2019).
6. Лена Элтанг: «Два романа еще не делают тебя прозаиком». Интервью Е. Лавут (2010). URL: http://os.colta.ru/literature/events/ details/15938?expand=yes#expand (дата обращения: 18.12.2018).
7. Гаспаров Б., Паперно И. К описанию мотивной структуры лирики Пушкина // Russiаn Romanticism: Studies in the Poetic Codes. Stockholm. 1979. С. 9-44.
8. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе ХХ века. М.: Наука, 1994. 303 [1] c.
9. Жиличева Г. А. Функции «ненадежного» нарратора в русском романе 1920-1930-х годов // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (TSPU Bulletin). 2013. Вып. 11 (139). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/funktsii-nenadezhnogo-narratora-v-russkom-romane-1920-1930-h-godov (дата обращения: 17.08.2019).
10. Стрельникова Л. Ю. Эстетическая концепция игры как парадигма литературы модернизма и постмодернизма // Известия Саратовского ун-та. Нов. сер. Серия: Филология. Журналистика. 2015. Т. 15, вып. 3. С. 104-110.
11. Минц З. Г. Блок и русский символизм // Литературное наследство. М.: Наука, 1980. Т. 92, кн. 1. С. 98-172.
12. Гаспаров М. Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия «серебряного века», 1890-1917: антология. М.: Наука, 1993. 784 с.
13. Сарычев В. А. Эстетика русского модернизма: проблема «жизнетворчества». Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1991.
14. Сподарец Н. В. Модернизм Серебряного века: литературоведческая идентификация. Одесса: Астропринт, 2017. 452 с.
15. Урицкий А. Переводные картинки, или Борьба с небытием // Новое литературное обозрение. 2010. № 104. С. 27-28.
16. Элтанг Л. Каменные клены: роман. М.: АСТ, 2010. 417 с.
17. Русанова О. Н. Мотивный комплекс как способ организации эпической драмы (на материале пьес Е. Шварца «Тень» и «Дракон»): дис. ... канд. филол. наук. Томск, 2006. 199 с.
18. Толстая С. А. Славянская мифология: энциклопедический словарь / науч. ред. В. Я. Петрухин, Т. А. Агапкина, Л. Н. Виноградов, С. М. Толстая; Ин-т славяноведения и балканистики РАН. М.: Эллис Лак, 1995. 416 с.
19. Полянский А. Н. Формы и функции неизреченного в текстах художественной литературы // Филологические науки. 1990. № 2. С. 54-62.
20. Михайлова М. Ю. Актуальные проблемы изучения семантики невыразимого // Вестн. Башкирского ун-та. 2015. № 3. С. 1072-1079.
21. Золотухина-Аболина Е. В. Смысл молчания // Научная мысль Кавказа. 2000. № 3. С. 22-27.
22. Мухаметов Д. Б. Молчание как компонент русской культуры // Вестн. Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. 2012. № 5 (3). С. 77-82.
23. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997. 448 с.
24. Генис А. Темнота и тишина. Искусство вычитания. Эссе. СПб.: Пушкинский фонд, 1998. 64 с. URL: http://www.vavilon.ru/texts/prim/genis1. html (дата обращения: 03.02.2019).
25. Эпштейн М. Н. Слово и молчание: метафизика русской литературы. М.: Высшая школа, 2006. 559 с. URL: http://philosophy.spbu.ru/ userfiles/rusphil/Epstein_Slovo_molchanie.pdf (дата обращения: 03.02.2019).
26. Богданов В. В. Молчание как нулевой речевой знак и его роль в вербальной коммуникации // Языковое общение и его единицы: межвуз. сб. науч. тр. Калинин, 1986. С. 12-18.
27. Меликян С. В. Молчание в русском общении. Русское и финское коммуникативное поведение. Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000. С. 47-52.
28. Бралгин Е.Ю. К истории вопроса о феномене молчания в экзистенциализме. Роль молчания в диалоге // Вестн. Томского гос. ун-та. Философия. Социология. Политология. 2017. № 38. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/k-istorii-voprosa-o-fenomene-molchaniya-v-ekzis-tentsializme-rol-molchaniya-v-dialoge (дата обращения: 12.08.2019).
29. Хайдеггер М. Язык // пер. и прим. Б. В. Маркова. СПб., 1991. URL: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/_Heidegger_Jazuk. php (дата обращения: 12.08.2019).
30. Хайдеггер М. Бытие и время / пер. с нем. В. В. Бибихина. Харьков: Фолио, 2003. 503, [9] с. URL: http://yanko.lib.ru/books/philosoph/ haydegger-butie_i_vremya-8l.pdf (дата обращения: 12.08.2019).
Полева Елена Александровна, кандидат психологических наук, доцент, Томский государственный педагогический университет (ул. Киевская, 60, Томск, Россия, 634061). E-mail: [email protected]
Материал поступил в редакцию 14.10.2019.
DOI 10.23951/1609-624X-2019-9-147-156
MOTIVE COMPLEX "PEACE - SILENCE - WORD" IN THE NOVEL BY LENA ELTANG "STONE MAPLES" ("KAMENNYYE KLYONY")
E. A. Poleva
Tomsk State Pedagogical University, Tomsk, Russian Federation
Introduction. The modernist esthetics of Lena Eltang's prose, as well as the biographical factor (she is a fourth-wave emigrant who now lives in Lithuania) explains the value for the author and characters of the novel's word, the speech as a method of conservation and expression the inner world of a person in a non-native environment.
The purpose of the work is to identify the semantics and functionality of the main point in the novel "Stone Maples"/"Kamennyye kloyny" (2008) by L. Eltang of the motive complex "peace - silence - word/speech".
Material and methods. The method of research is a motivational analysis based on the works of B. Gasparov, I Paperno, V. Silantyev, O. Rusanova. In understanding of the general cultural semantics of the motives of silence, peace and speech, we rely on the works of O. M. Freidenberg, M. Epstein, A. Genis.
Results and discussion. The analysis performed to identify the central place of the silence motive in the selected motive complex. The motive of silence is multifunctional: it participates in the movement of the plot, draws up the image of the main character and characterizes the relationship between the characters, appears as the one of the narrative techniques (ignoring the addressee, silence in response), also accompanies the development of the theme of creativity. Silence is interpreted as a reorientation of the person from external to internal, from waste of words in oral speech to their accumulation for creating a text. Silence is existential: it is a condition for capturing the "call of being" and invitingly itself, helps another to pay attention to the subject of silence. The semantic difference between the motives of silence and peace is significant. The first is internally potentially resolved by speech, word-life, the second relates to death, loss of identification, ability to express oneself.
^nclusion. It is based on the poetics of neomythologies and uses the general cultural semantics of the motive complex "words - peace - silence: in an individual experience of the main character which repeats the stories of the heroes of ancient myths and fairy tales, living an archaic plot of silence - a word which is synonymous of the plot of death - resurrection (O. M. Freidenberg).
Keywords: modern modernism, literature of Russian emigration, motif, motif complex, word, silence, silence, Lena Eltang.
References
1. Kozhanova D. Kniga otrazheniy: "Drugiye barabany" L. Eltang cherez "Pis'movnik" M. Shishkina [The book of reflections: "Other drums" by L. Eltang through the "Writer" by M. Shishkin]. Kontrabanda, 2013, 15 marta. P. 5 (in Russian).
2. Mozzherina M. S. Poetika zhanra v romane Leny Eltang "Kamennyye klyony" [Poetics of genre in Lena Eltang's novel "Stone maples"]. Russkaya literatura i dialog kul'tur v epokhu globalizatsii: materialy Vserossiyskoy studencheskoy nauchno-prakticheskoy konferentsi [Russian literature and dialogue of cultures in the era of globalization: materials of the Russian national student scientific and practical conference]. Ed. by E. I. Lelis. Saint Petersburg, St. Petersburg State University of Film and Television Publ., 2018. Pp. 35-39 (in Russian).
3. Frolova T. G. Evolyutsiya metaforicheskogo stilyanarubezheXX-XXI vv. Avtoref. dis. kand. filol. nauk [Evolution of metaphorical style at the turn of the XX-XXI centuries. Abstract of thesis cand. philol. sci.]. Saint Petersburg, 2012. 21 p. (in Russian).
4. Mikhaylova G., Samoylenko A. Khudozhestvennaya kartina mira v romane Leny Eltang "Kamennyye klyony" [Artistic picture of the world in the novel by Lena Eltang "Stone maples"]. Literatura. Vil'nyus, 2013, no. 55 (2) (in Russian). URL: http://www.literatura.flf.vu.lt/wp-content/ uploads/2014/03/55_2_91_106.pdf (accessed 3 February 2017).
5. Kovrizhnykh A. Yu. Poetika romanov Leny Eltang [Poetics of novels by Lena Eltang]. Yazyk. Kul'tura. Kommunikatsii - Language - Culture -Communication, 2015, no. 1 (3) (in Russian). URL: https://journals.susu.ru/lcc/article/view/184/387 (accessed 12 August 2019).
6. Lena Eltang: "Dva romana eshche ne delayut tebya prozaikom". Interv'yu E. Lavut [Lena Eltang: "Two novels don't make you a novelist yet". Interview E. Lavut] (2010) (in Russian). URL: http://os.colta.ru/literature/events/details/15938?expand=yes#expand (accessed 18 December 2018) .
7. Gasparov B., Paperno I. K opisaniyu motivnoy struktury liriki Pushkina [To the description of the motivic structure of Pushkin's lyrics]. In: Russian Romanticism: Studies in the Poetic Codes. Stockholm, 1979. Pp. 9-44 (in Russian).
8. Gasparov B. M. Literaturnyye leytmotivy. Ocherkipo russkoy literatureXXveka [Literary leitmotifs. Essays on Russian literature of the twentieth century]. Moscow, Nauka Publ., 1994. 303 [1] p. (in Russian).
9. Zhilicheva G. A. Funktsii "Nenadezhnogo" narratora v russkom romane 1920-1930-kh godov [Function of the "Unreliable" narrator in the Russian novel of the 1920-1930th years]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta - TSPU Bulletin, 2013, vol. 11 (139) (in Russian). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/funktsii-nenadezhnogo-narratora-v-russkom-romane-1920-1930-h-godov (accessed 17 August 2019).
10. Strel'nikova L. Yu. Esteticheskaya kontseptsiya igry kak paradigma literatury modernizma i postmodernizma [The aesthetic concept of the game as the paradigm of literary modernism and postmodernism]. Izvestiya Saratovskogo universiteta. Nov. ser. Ser. Filologiya. Zhurnalistika- Izvestiya of Saratov University. New Series. Series: Philology. Journalism, 2015, vol. 15, no. 3, pp. 104-110 (in Russian).
11. Mints Z. G. Blok i russkiy simvolizm [Blok and Russian symbolism]. Literaturnoye nasledstvo [Literary heritage]. Moscow, Nauka Publ., 1980. Vol. 92, book 1. Pp. 98-172 (in Russian).
12. Gasparov M. L. Poetika "serebryanogo veka" [Poetics of the "silver age"]. Russkaya poeziya "serebryanogo veka\ 1890-1917: antologiya [Russian poetry of the "silver age", 1890-1917: anthology]. Moscow, Nauka Publ., 1993. 784 p. (in Russian).
13. Sarychev V. A. Estetika russkogo modernizma: problema "zhiznetvorchestva" [Aesthetics of Russian modernism: the problem of "life creation"]. Voronezh, Voronezh university Publ., 1991 (in Russian).
14. Spodarets N. V. Modernizm Serebryanogo veka: literaturovedcheskaya identifikatsiya [Modernism of the Silver age: literary identification]. Odessa, Astroprint Publ., 2017. 452 p. (in Russian).
15. Uritskiy A. Perevodnyye kartinki, ili Bor'ba s nebytiyem [Translated pictures, or Struggle with nothingness]. Novoye literaturnoye obozreniye, 2010, no. 104, pp. 27-28 (in Russian).
16. Eltang L. Kamennyye klyony [Stone maples]. Moscow, AST Publ., 2010. 417 p. (in Russian).
17. Rusanova O. N. Motivnyy kompleks kaksposob organizatsiiepicheskoy dramy (na materiale p'yes E. Shvartsa "Ten'"i "Drakon"). Dis. kand. filol. nauk [Motif complex as a way to organize epic drama (based on E. Schwartz's plays "shadow" and "dragon"). Diss. cand. of philol. sci.]. Tomsk, 2006. 199 p. (in Russian).
18. Tolstaya S. A. Slavyanskaya mifologiya: entsiklopedicheskiy slovar' [Slavic mythology: an encyclopedic dictionary]. Scientific ed. V. Ya. Petrukhin, T. A. Agapkina, L. N. Vinogradov, S. M. Tolstaya. Moscow, Ellis Lak Publ., 1995. 416 p.(in Russian).
19. Polyanskiy A. N. Formy i funktsii neizrechennogo v tekstakh khudozhestvennoy literatury [Forms and functions of the ineffable in the texts of fiction]. Filologicheskiye nauki- Philological Sciences, 1990, no. 2, pp. 54-62 (in Russian).
20. Mikhaylova M. Yu. Aktual'nyye problemy izucheniya semantiki nevyrazimogo [Actual problems of studying the semantics of the inexpressible]. Vestnik Bashkirskogo universiteta - Bulletin of Bashkir University, 2015, no. 3, pp. 1072-1079 (in Russian).
21. Zolotukhina-Abolina E. V. Smysl molchaniya [The Meaning of silence]. Nauchnaya mysl' Kavkaza - Scientific Thought of the Caucasus, 2000, no. 3, pp. 22-27 (in Russian).
22. Mukhametov D. B. Molchaniye kak komponent russkoy kul'tury [Silence as a component of Russian culture]. VestnikNizhegorodskogo universiteta im. N. I. Lobachevskogo - Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod, 2012, no. 5 (3), pp. 77-82 (in Russian).
23. Freydenberg O. M. Poetika syuzheta i zhanra [Poetics of plot and genre]. Moscow, Labirint Publ., 1997. 448 p. (in Russian).
24. Genis A. Temnota i tishina. Iskusstvo vychitaniya. Esse [Darkness and silence. The art of subtraction. Essay]. Saint Petersburg, Pushkinskiy fond Publ., 1998. 64 p. (in Russian). URL: http://www.vavilon.ru/texts/prim/genis1.html (accessed 3 February 2019).
25. Epshteyn M. N. Slovo i molchaniye: metafizika russkoy literatury [Word and silence: metaphysics of Russian literature]. Moscow, Vysshaya shkola Publ., 2006. 559 p. URL: http://philosophy.spbu.ru/userfiles/rusphil/Epstein_Slovo_molchanie.pdf (accessed 3 February 2019) (in Russian).
26. Bogdanov V. V. Molchaniye kak nulevoy rechevoy znak i yego rol' v verbal'noy kommunikatsii [Silence as a zero speech sign and its role in verbal communication]. Yazykovoye obshcheniyeiego edinitsy. Mezhvuz. sb. nauch. tr. [Language communication and its units. Interuniversity collection of scientific papers]. Kalinin, 1986. Pp. 12-18 (in Russian).
27. Melikyan S. V. Molchaniye vrusskom obshenii. Russkoye i finskoye kommunikativnoyepovedeniye [Silence in Russian communication. Russian and Finnish communicative behavior]. Voronezh, Izd-vo VSTU Publ., 2000. Pp. 47-52 (in Russian).
28. Bralgin E. Yu. K istorii voprosa o fenomene molchaniya v ekzistentsializme. Rol' molchaniya v dialoge [On the question of the phenomenon of silence in existentialism. The role of dialogues]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologiya. Politologiya - Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science, 2017, no. 38, pp. 56-62 (in Russian). URL: https://cyberleninka.ru/ article/n/k-istorii-voprosa-o-fenomene-molchaniya-v-ekzistentsializme-rol-molchaniya-v-dialoge (accessed 12 August 2019).
29. Haydegger M. Yazyk. Perevod i primechaniya B. V. Markova [Language. Translation and notes by B. V. Markov]. Saint Petersburg, 1991 (in Russian). URL: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/_Heidegger_Jazuk.php (accessed 12 August 2019).
30. Haydegger M. Bytiye i vremya [Being and time]. Translation form German by V. V. Bibikhin. Kharkov, Folio Publ., 2003. 503 [9] p. (in Russian). URL: http://yanko.lib.ru/books/philosoph/haydegger-butie_i_vremya-8l.pdf (accessed 12 August 2019).
Poleva E. A., Tomsk State Pedagogical University (ul. Kiyevskaya, 60, Tomsk, Russian Federation, 634061).
E-mail: [email protected]
