CC BY
74
УДК 82.21 Н. Р. Шопина
кандидат филологических наук, профессор кафедры классической филологии МГЛУ; e-mail: eleuteria@yandex.ru
МОТИВ ЖЕНСКОГО САМОПОЖЕРТВОВАНИЯ В ТРАГЕДИЯХ ЕВРИПИДА
В статье рассматривается мотив самопожертвования в трагедиях Еври-пида. Этот мотив рассматривается, с одной стороны, как способ раскрытия женского характера в экстремальных условиях, с другой - как свидетельство участия автора трагедий в идеологических исканиях своего времени. Автор приходит к выводу, что Еврипид дал мощный импульс для греческой драмы в разработке особенностей женского мироощущения и явился провозвестником новых этических учений.
Ключевые слова: греческая трагедия; самопожертвование; психология; этика.
Shopina N. P.
Candidate of Philology, Professor, Department of the Classical Philology; e-mail: eleuteria@yandex.ru
THE MOTIVE OF A WOMAN'S SELF-SACRIFICE I N THE TRAGEDIES OF EURIPIDES
The motive of the self-sacrifice is examined, on the one hand, as a means of describing a woman's nature in specific conditions and, on the other hand, as testimony to certificate of Euripides' participation in the ideological argument of his time. The author comes to the following conclusion: Euripides gave a powerful impulse to Greek drama in elaborating the peculiarities of female character and appeared to be a presager of new ethical concepts.
Key words: Greek tragedy; self-sacrifice; psychology; ethics.
К известной характеристике Еврипида как «философа на сцене»1 и как первого психолога, «первооткрывателя души в новом смысле слова, исследователя неспокойного и подвижного мира человеческих чувств и страстей» [5, с. 407], как «создателя драмы души» [15, с. 8] без большого преувеличения можно было бы добавить «исследователь женских характеров». Конечно, и до Еврипида женщина присутствовала в литературе. Имена гомеровских героинь общеизвест-
1 О связях Еврипида с философами и с философией своего времени см. [16, с. 20].
ны. Трагедия до Еврипида также являет запоминающиеся женские образы: Клитеместра Эсхила, Антигона Софокла. Однако такого многообразия женских характеров, какое мы встречаем у Еврипида, до него греческая литература не знала. Сильная, волевая, в гневе, из-за страстного стремления одержать верх над своим обидчиком, уничтожающая самое дорогое для женщины - собственных детей Медея («Медея»); Гекуба («Гекуба»), совсем недавно властительная царица, а ныне уже видевшая гибель мужа и любимых сыновей, несчастная пленница, ждущая отправления в Элладу, где ей уготована участь жалкой рабыни. Андромаха («Андромаха»), еще вчера всеми уважаемая жена главного защитника Трои Гектора, теперь наложница Неоптолема, сына убийцы Гектора Ахилла, пытающаяся спасти себя и сына от ненависти законной супруги Неоптолема Гермио-ны. Федра («Ипполит»), разрываемая противоречивыми чувствами: любовью к пасынку и стремлением остаться верной супругой и матерью. Об особом внимании Еврипида к женским персонажам свидетельствует уже тот факт, что из семнадцати дошедших до нас трагедий двенадцать названы по имени главной героини, к этому мы можем добавить еще десять пьес известных лишь по названиям.
Античная трагедия, как принято считать, изображала типические персонажи, не стремясь выделить в героях индивидуальные черты. Однако создала при этом яркие незабываемые образы. Один и тот же мифологический персонаж, представленный в одной и той же ситуации, проявляется при этом у разных драматургов по-разному. Это дает, как кажется, право думать, что древнегреческие трагики стремились индивидуализировать своих героев.
В данной статье речь пойдет о женщинах, в чьем поведении проявляется черта, открытая, на наш взгляд, в женщине именно Еврипидом, черта, которую мы называем способностью к самопожертвованию, а во времена Еврипида еще не было даже термина для обозначения этого явления.
Речь идет об Алкестиде, Ифигении, Поликсене и Макарии. «Источником сюжетов афинских трагиков служила, за редчайшим исключением, богатая сокровищница мифов. Герои греческих сказаний, по глубокому убеждению и зрителей, и самих поэтов, реально существовали несколько столетий тому назад, - это придавало достоверность повествованию поэта и заставляло задуматься над тем, как соотнести жизнь и деяния героев прошлого с собственным
общественным опытом зрителей» [7, с. 78]. Сюжет «Алкестиды» (поставлена в 438 г. до н. э.) определен мифом о царе Адмете, получившем от Аполлона возможность остаться жить, если кто-нибудь из его близких согласится умереть вместо него. Ни мать, ни отец не захотели поменяться участью с сыном, лишь Алкестида, молодая жена Адмета, согласилась принять смерть вместо мужа. Трагедия и начинается с прихода бога смерти за Алкестидой. В двух третях драмы рассказывается о прощании Алкестиды с домом, с детьми, с мужем, остальная часть посвящена рассказу о том, как Геракл, вырвав Алкестиду из рук Танатоса, вернул ее мужу. Для современного читателя и зрителя Еврипид является первооткрывателем сюжета о добровольной смерти и о воскресении Алкестиды1.
Сюжет «Гераклид», по времени следующей из интересующих нас трагедий за «Алкестидой» (поставлена в 430 г.), находится в русле мифов о Геракле и о судьбе его рода. По предсказанию оракула, для того, чтобы афинский царь Демофонт, решивший дать приют детям Геракла, гонимым извечным его врагом, мог успешно защитить Афины от подступившего с войском к городу царя Эврисфея, в жертву Деметре должна быть принесена дева знатных кровей. Одна из дочерей Геракла Макария вызвалась стать этой жертвой. Хотя аттическая версия мифа являлась достаточно старинной, неизвестно, имел ли Еврипид предшественников в ее обработке для афинского театра: сюжет недошедшей трагедии Эсхила составляла, по мнению исследователей, смерть Геракла. Поэтому мы не можем сказать, Еврипиду ли принадлежит идея добровольной жертвы.
В «Гекубе» (поставлена в 424 г.) действие развивается от момента, когда Гекуба, после гибели Трои ставшая рабыней-пленницей, ждет отправления в Элладу и узнает о решении ахейцев принести ее младшую дочь Поликсену в жертву над могилой Ахилла. Рассказ об этом жертвоприношении занимает чуть более половины трагедии,
1 Хотя гомеровский эпос знает имена Алкестиды, Адмета и их сына Евмела, участника Троянской войны (Ил. II, 713-715, 763; XXIII, 288289) в поэмах нет никакого намека на миф. Он был обработан впервые, по-видимому, только в приписывавшейся Гесиоду и сохранившейся лишь в незначительных отрывках поэме «Эон», а содержание мифа известно лишь по поздним пересказам. Из предшественников Еврипида сюжет «Алкестиды» получил обработку в несохранившейся одноименной драме аттического трагика Фриниха (первая четверть V в.), из которой Еврипид заимствовал образ бога смерти Танатоса и его борьбу с Гераклом.
вторая половина повествует о том, как Гекуба мстит за убийство ее самого младшего сына Полидора и за поруганное доверие. Считается, что добровольное согласие Поликсены быть принесенной в жертву является нововведением автора трагедии.
«Ифигения в Авлиде», самая поздняя из рассматриваемых трагедий (поставлена посмертно), написана после 408 г. уже в Македонии, где поэт провел последние годы жизни. Тема трагедии взята из мифа о том, что собравшееся в Авлиде для отплытия в Трою греческое войско не сможет получить попутного ветра, пока в искупление оскорбления, нанесенного богине Артемиде вождем войска Агамемноном, не будет принесена в жертву его дочь Ифигения. Принужденный войском Агамемнон вызвал в Авлиду Ифигению под предлогом ее якобы свадьбы с Ахиллом. Ифигения прибывает в сопровождении своей матери Клитеместры. Вся трагедия посвящена рассказу об этом жертвоприношении. Миф окончательно сложился в Греции на протяжении VII-VI вв. В драме мотив мнимого сватовства Ахилла использован Эсхилом и Софоклом, каждый из которых написал трагедию под названием «Ифигения», до нас дошли от них только незначительные отрывки. Поэтому мы не можем судить, был ли там мотив самопожертвования.
Итак, все героини поставлены перед необходимостью принести себя в жертву. Зрителя, прежде всего, интересует, как каждая из них мотивирует свое решение. В «Алкестиде», одной из ранних трагедий, Еврипид находится еще в русле традиции и представляет Алкести-ду идеальной женой, жертвующей своей жизнью ради сохранения жизни мужа. Вопрос о том, чем она при этом руководствуется -любовью к мужу или у нее другие мотивы, является предметов дискуссии [9, с. 32-55; 10, с. 213-223; 11, с. 203-216; 14, с. 124-140]. Сама Алкестида свой поступок никак не объясняет, но из сцен ее прощания с мужем, с детьми можно заключить, что делает это она, скорее, не из любви к мужу, а ради детей, поскольку судьба малолетних детей будет обеспечена - и это было совершенно очевидно для современников Еврипида - более надежно, если будет жив отец. Мужа Адмета она просит лишь о том, чтобы он не приводил в дом детям мачеху и не отягощал тем самым их судьбу. Таким образом, ее главная забота -счастливая судьба детей и достойное продолжение рода.
Макария в «Гераклидах», узнав об условии спасения братьев и сестер, не колеблясь, принимает решение принести себя в жертву, хотя ее об этом никто не просит: племянник Геракла, его помощник
во многих подвигах и защитник его детей, Иолай даже не помышляет о таком исходе, он предполагает, что придется покинуть приютившие их Афины и искать в очередной раз новое убежище. «Тогда не нужно тебе бояться аргосского копья. Ведь я и сама готова, прежде чем прикажут, умереть и стать жертвой» (ст. 500-502)1, - говорит она старому сподвижнику отца. Таким образом, Алкестида и Макария предстают перед зрителем с уже принятым решением, показ человека в момент выбора решения не входит в задачу поэта. Еврипиду важно показать, как в такой ситуации раскрываются нравственные качества его героев. Макария объясняет свое решение: «Не смешно ли? / Рожденные Гераклом - и в несчастье / Умеют только плакать да алтарь / С мольбою обнимать, как трусы! Разве / Прилично это благородным?» (ст. 507-510)2. Немного далее уточняет, что сама принимает смерть, желая этого (¿коиоа - ст. 531) за своих братьев и сестер и за себя. Следовательно, смерть Макарии должна восприниматься как славная смерть «за други своя».
Для Алкестиды и Макарии сама возможность выбора существовала. Поликсена и Ифигения в сложившихся обстоятельствах выбора лишены: в жертву должны быть принесены именно они. Тем интереснее проследить, какими доводами они обосновывают принятие этого удара судьбы и как пытаются эту вынужденную жертву сделать для себя, хотя бы морально, добровольной. Поликсена, дочь Гекубы, вместе с матерью оказавшаяся пленницей, ждущей отправления в Элладу, готова не сопротивляясь, идти за Одиссеем, пришедшим забрать ее, так как ахейцы обрекли девушку быть принесенной в жертву над могилой Ахилла: «Я за тобой последую не только / По принужденью: нет, сама хочу / Я умереть. Ведь если б этой воли / Я не имела - презирать по праву / Могли бы вы во мне и слабость пола, / И трусость жизнелюбца. И за что / Любила бы еще я солнце?» (ст. 346-350) и далее перечисляя все горести, обрушившиеся на род Приама, говорит, что не видит никакой для себя надежды, предвидит свою будущую печальную долю рабыни и завершает свою речь: «Кто в несчастье / Еще неопытен, тому ярмо / Больнее шею давит, и счастливей / Он будет мертвый, чем живой: обузой / Нам станет жизнь, когда красы в ней нет (то ^и каЯы^ -
1 Нумерация стихов дается по греческому тексту [8].
2 Стихотворные цитаты из трагедий приведены в переводе И. Аннен-ского [4].
ст. 375-78). Совершенно очевидно, что Поликсена смиряется перед обстоятельствами, понимая невозможность противостоять им1. Ифигения из «Ифигения в Авлиде», вызванная якобы для свадьбы с Ахиллом, узнав о грозящей ей участи быть принесенной в жертву, сначала в длинной (ст. 1211-1253) монодии умоляет отца не убивать ее. Когда же Агамемнон отказывает ей в ее просьбе, она уже перед матерью жалобно оплакивает свою горькую долю и предательство любимого отца (ст. 1280-1335). Однако позже, когда Ахилл, раздосадованный тем, что воспользовались его именем, чтобы заманить девушку в ловушку, приходит с небольшим отрядом защитить Ифи-гению, та вдруг2 меняет свое решение и соглашается быть принесенной в жертву. В длинном монологе Ифигения пытается раскрыть перед матерью мотивы3, руководствуясь которыми она совершает свой выбор, и здесь мы видим достаточно частый для Еврипида прием - переход его героинь от эмоций к логическим построениям и наоборот. Поэт показывает, как девушка постепенно от простого понимания бессилия своего и Клитеместры: «мы не можем сопротивляться» (ст. 1370) переходит к сочувствию участи Ахилла, которому придется противостоять всему войску и без пользы для женщин самому попасть в беду (ст. 1372-73), и заканчивает осознанием своей значительной роли в судьбе ахейцев: «на меня теперь Эллада, вся великая Эллада / Жадно смотрит этой жертве беззащитной и бессильной / Всё для них: попутный ветер и разрушенная Троя» (ст. 1378-79) и повторяет малоубедительный довод Агамемнона, что поход необходимо осуществить, чтобы ни один варвар не мог похищать эллинских жен. А далее как бы сама себя утверждает в решении: «тело мое отдаю Элладе» (ст. 1397), «ты родила меня для всех эллинов, не для себя одной» (ст. 1386), «эллинам подобает властвовать над варварами, а не варварам над эллинами» (ст. 1400). Важным является также довод - «если меня захотела взять Арте-
1 Впервые подобный взгляд находим у Гесиода: « Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим: / Не победит он его - к униженью лишь горе прибавит!» (ст. 210-211). Перевод О. Цыбенко [2].
2 Эту непоследовательность характера Аристотель ставит в упрек драматургу, так как «умоляющая Ифигения совсем не похожа на ту, какой она является вслед за тем» [1, с. 662].
3 Впервые в греческой литературе обоснование своего поведения становится нравственной проблемой для героя Эсхила.
мида, разве мне, смертной, препятствовать богине?» (ст. 1395-96). Первопричиной же такого решения, очевидно, является тот факт, что подумав (¿ууооице^ - 1374), она пришла к осознанию неизбежности того, что должно произойти: «решено мне умереть» (кат0аУ81У цеу цог бебоктаг - ст. 1375), а значит надо это принять достойно (тоито б' айто РойАоцаг ейкЯеы^ тсра^аг - «я хочу это самое сделать славно», ст. 1375-76), тем более, что в своей монодии еще раньше оплакивая свою несчастную долю, она печалится и об участи всего недолговечного рода людского, который по воле Зевса, дающего то благоприятные, то враждебные ветры, с неизбежностью терпит несчастия. Героиня не спрашивает, почему это случилось с ней, не пытается понять замысел богов, что было характерно для героев Эсхила и в некоторой степени Софокла, а пытается достойно принять уготованное ей.
Была ли возможность выбора или такой возможности не было, совсем добровольно или вынужденно-добровольно жертвуют собой героини, из их слов можно сделать вывод: они умирают за то, что считают более важным, чем их собственная жизнь. Несколько особняком стоит Поликсена, которая никого своей жертвой не спасает и у которой собственно выбора-то нет - именно ее хотят принести в жертву, да и вступиться за нее некому. Ей остается одно - достойно умереть. Что это значит для нее в данной ситуации? - Умереть свободной. «Ныне ж рабыня я. Одно уж это имя, будучи непривычным, кладет желание мне умереть» (ст. 357-58). Еще прежде она говорила матери: «Пожелай мне умереть, прежде чем случится что-то для меня позорное» ц^ кат' а^гау ти/е^ - ст. 373-
74). В словах Поликсены отчетливо звучит нежелание жить не той жизнью, которую она считает достойной. Девушка считает для себя невозможным, чтобы ее, сестру Гектора, кто-то купил за серебро (ст. 361), а ложе, считавшееся достойным властителей, осквернил какой-то раб (ст. 365-66). «Нет, я провожу это сияние свободными (¿Яеитерыу) очами» (ст. 367-68). Стремление принять смерть достойно является отличительной чертой всех наших героинь. Что это для них означает? Прежде всего, не опуститься до слез и унижения перед врагом. Поликсена - Гекубе, пытающейся помешать Одиссею увести ее: «Бедная, не сражайся с сильными. Или упасть ты хочешь на землю? Ведь, когда тебя толкнут, падая, покажешь старое уродливо израненное тело. Это - недостойно (Ой уар
(ст. 404-408). И уже в присутствии всего ахейского войска перед тем как принять смерть заявляет: «Вы, Аргоса сыны, разрушившие город мой, я умираю по своей воле (■ркоиоа б^окы). Пусть никто меня не касается. Я подставлю горло без трепета (ейкарбгы^). Но дайте умереть свободной (¿Аеитера), как и была я, богами заклинаю. Сойти рабынею к мертвым царевне стыдно (ашхиуоца!.)» (ст. 547-552). Вестник, рассказывая Гекубе о том, как ее дочь приняла смерть, подчеркивает, что Поликсена, уже умирая, старается даже упасть пристойно (ейо/щыу - ст. 369).
Макария с негодованием отвергает предложение Иолая бросить о жертве жребий среди детей Геракла, заявляя, что она не хочет быть жертвою по жребию, но если согласятся и примут ее жертву как дар, она отдаст свою жизнь за них по вольной воле (екоиоа), по принуждению же - этого не сделает (ст. 547-551). Ифигения, отговаривая мать от борьбы, заявляет, что она умрет славно, показав как далека она от неблагородного (поступка) (биоуеуе^ - ст. 1376). Перед алтарем, на котором ее должны принести в жертву, еще раз повторяет, что отдает себя за всю землю Эллады добровольно (екоиоа - ст. 1555) отца же просит, чтобы ни один ахеец ее не касался, она сама твердо (ейкарбг«^ - ст. 1560) подставит горло. Алкестида уходит из жизни не перед врагами, а среди любящих ее людей, но и она не хочет показать своего горя, а с достоинством прощается с домом и со своими домашними «И сколько есть в чертоге алтарей, / Всё обошла с молитвой и листвою / Венчала их зеленою она / И свежею из мирта! Но ни стона, / Ни плача бог не принял, и над ней / Нависшая гроза не омрачила / Ее красы сиянья благородной» (ст. 170-174).
И это чувство собственного достоинств, благородство является родовым признаком всех этих женщин. При характеристике героинь, их поступка, их речей постоянны слова: ео0Яо9 - благородный, храбрый; аршто^ - лучший; уеууаш^ - благородный, отличный; еиуеуеотеро^ - благородный; цеуа^ - великий; ияерРерЯ^цеуо^ -выдающийся, превосходный. Сама же для себя каждая надеется на добрую посмертную славу. Макария завещает своим братьям и сестрам: «А если вам бессмертные предел / Положат испытаньям и отчизну / Когда-нибудь вернут,- не забывайте, / Как должно вам спасительницу вашу / Могилою почтить. А должно всех / Прекраснее» (ст. 586-89). Хор успокаивает Иолая после того, как Макария уходит на смерть: «Не отдавайся этим порывам отчаянья, старец; /
Та, что умрет за братьев и город, / Славы свою долю приемлет. / Девичье имя в устах не угаснет. / Доблести путь пролагает страданье, / Дева ж достойной отца и достойною рода явилась... / Славить хочу я славные смерти!..» (ст. 619-29). Алкестида, прощается с семьей следующими словами: «Да будет счастье с вами! / С тобой, Адмет: ты добрую жену / Имел,- гордись. Вы ж, дети, материнской / Живите славой, светлы на земле» (ст. 323-325). Поликсена нигде не упоминает о посмертной славе, но принимает смерть столь достойно, что вызывает у своих врагов ахейцев не только жалость к погибающей красоте, но и восхищение силой духа: вестник говорит Гекубе, что ахейцы увидели в ее дочери благороднейшую, очень мужественную душу (ст. 580)1. Сам поступок этих героинь и их поведение в сам момент смерти вызывает восхищение как у друзей, так и у врагов. Таким образом, добрая слава, которую они для себя желали, приходит к ним.
До нас дошла еще одна трагедия, в которой самопожертвование персонажа играет некоторую роль в развитии сюжета. В «Финикиянках» (411 г.) младший сын Креонта, юный Менекей, узнав прорицание, что, принеся себя в жертву, он убережет город от большой беды, тайно от отца закалывает себя. Сюжетно это ближе всего к поступку Макарии, своей смертью спасающей пусть и не родной, но давший приют ей и ее братьям и сестрам город. По характеру они также близки: без каких-либо колебаний, решительно совершают то, что по их чувству и разумению должны совершить. Роднит их также то, что оба они принадлежат к наиболее уязвимых в условиях войны группам людей: женщин и детей, вызывающих у поэта самые сострадательные эмоции. Конечно же, есть существенное различие: Менекей, из-за возраста хотя и не ставший еще воином, но намеревающийся им стать, уже в силу этого призван к подвигам, Макария же девушка, предназначение которой, казалось бы в другом. Однако изображена Макария без особых «женских» примет. Недаром Иолай характеризует ее как достойную дочь своего отца (мы помним, что она дочь величайшего греческого героя Геракла).
1 Особенно хочется отметить удивительную самоотверженность этой молоденькой девушки, ее любовь к матери, сочувствие к ее горю. Это идеальный образ дочери: в страшных обстоятельствах, в которых она оказалось, ни единой жалобы на свою участь, все мысли о горе матери, о ее дальнейшей судьбе.
В словах с которыми она появляется на сцене: «О. не считайте свое-вольем, мужи / Что я ушла из храма - вас прошу / Об этом с первых слов. Я знаю, девам / Молчание и скромность подобают, /...За братьев я болею,/ Да и сама желаю я узнать, / Какой удар, в придачу к прежним, новый / Тебя поверг в уныние, старик?» (ст. 474-483) проявляется ее знание и, может быть, принятие господствовавшего у эллинов еще и во времена Еврипида представления о роли женщины. Однако она считает возможным в определенных условиях эти предписания нарушить. Эпизод с Макарией слишком мал, чтобы мы могли уверенно рассуждать об отношении Еврипида к общераспространенному взгляду на роль женщины. Нам важно другое: поэт пытается рассмотреть женский характер в его проявлениях в самых разных жизненных обстоятельствах, даже в самых жестоких, где женщина может проявлять черты, наличие которых мы не могли бы предположить в ней. Можно даже сказать, что Еврипид, подобно экспериментатору, ставит разных героинь в схожую ситуацию и пытается отметить нюансы в их поведении1.
Следует иметь в виду, что все рассматриваемые трагедии, кроме «Алкестиды», написаны во время Пелопоннесской войны, обнажившей все язвы афинской демократии и принесшей неисчислимые бедствия народу. В этих условиях вера в целесообразность мира, основанного на некоем нравственном законе, всё больше вытесняется в душе поэта состраданием к одинокому, предоставленному самому себе человеку. Сицилийская катастрофа похоронила веру в разумную организацию политической жизни, надежду на помощь коллектива сограждан, на первый план всё больше стал выступать отдельный человек как «мера всех вещей» - и собственного благородства и величия, и собственного страдания. Естественно, в драмах Еврипида, художника необычайно чуткого и прозорливого, не могли не найти отражения главные коллизии эпохи. С одной стороны, поэт в нескольких трагедиях, в так называемых «трагедиях интриги», рисует героев, нередко с помощью хитрости и обмана, без каких-либо душевных терзаний, выпутывающихся из неблагоприятных для них обстоятельств. С другой стороны, мы видим в этом раскалывающемся
1 К рассматриваемой в данной статье ситуации можно добавить несколько женских персонажей, оказавшихся в обстоятельствах, когда они вынуждены мстить либо за чью-то смерть, либо за нанесенную им обиду. Подробнее см. [6].
мире полиса, когда человек становится игрушкой в руках случая, поиски нравственной опоры. Поэт изображает своих персонажей в самый критический момент: стоит вопрос о жизни и смерти. Вопрос самопожертвования, по-видимому, был для Еврипида в этой связи очень важен: он отдает ему дань в пяти из семнадцати сохранившихся трагедий, причем одна из самых последних «Ифигения в Авлиде» целиком посвящена этой теме. Автор выводит на сцену женщин, в самой сложной ситуации ведущих себя по законам героической этики: мужество, честь, стремление к посмертной славе, -с существеннейшей поправкой: герои эпоса не поставлены в положение неизбежности смерти в данный момент и своими действиями могут ее избегнуть. Нашим героиням дана лишь возможность показать, как они примут смерть. Естественно, современному читателю и зрителю сразу приходят на ум мысль о стоиках. «Нормативный идеал стоицизма представляет собой модель поведения в условиях, когда человек потерял власть над обстоятельствами своей жизни. Он отвечает на вопрос, что делать человеку, когда он ничего не может сделать. Ответ этот гласит: покориться судьбе, противопоставив ей стойкость, непоколебимость духа, возвысить силу внутреннего человека над слабостью внешнего, не идентифицировать свою нравственную сущность с событийной, предметной стороной бытия, а, напротив, изъять ее из сферы необходимости, замкнуть в себе, не связывать счастье ни с чем, кроме добродетели, добровольно и невозмутимо принимать любой, даже самый неожиданный оборот жизненных ситуаций» [3, с. 216]. Следует прибавить еще характерный и для стоиков, и для наших героинь взгляд на чрезмерную привязанность к жизни как на нечто постыдное.
Следовательно, мы можем сделать вывод, что Еврипид находится в русле идейных исканий своего времени. В том мире всё более набиравшего силу индивидуализма и эгоизма, когда софисты развернули свою пропаганду относительности всех моральных ценностей, поэт пытался найти нравственную опору в самом человеке, но в человеке, для которого, как для младшего современника драматурга Сократа, жизнь сама по себе была нечто неизмеримо более низкое по сравнению с ее нравственным содержанием; в таком человеке, который, по мнению Платона, становится нравственным существом, если он постепенно выходит за рамки своего частного бытия и умеет оценить себя в свете целого. Важно отметить, что и здесь, как и в некоторых других аспектах, Еврипид опередил свое время. Мы видим,
что наши героини ведут себя как бы в соответствии с доктриной стоиков, хотя до возникновения этой философской школы должно пройти еще почти сто лет. Получается некий парадокс: «Стои» нет, а «стоики» уже есть. Нам же важно подчеркнуть, что Еврипид представляет человеческую личность, находящую в себе силы пойти на смертные муки ради служения своему призванию и долгу, именно в лице женщины. Это дает нам полное основание согласиться с мнением, что «Еврипид - первый грек, который после Гомера заинтересовался женщиной» [13, с. 212], и «первый трагический поэт, который дал женщине в театре роль, на которую она могла претендовать, но еще не играла в жизни» [12, с. 307]. По этому пути последует за ним самый популярный впоследствии драматург, оказавший огромное влияние на становление европейского театра, автор так называемой новой аттической комедии (т. е. семейной драмы) Менандр. Закончить наши замечания хочется словами В. Н. Ярхо, давшего точную характеристику месту Еврипида в истории культуры: «несомненно, что отказ от божественных сил в объяснении мира, низведение мифа до роли служебного средства в организации сюжета, наконец, открытие самостоятельной ценности человека и его душевных переживаний в психологически достоверных нюансах - все эти примечательные черты драматургии Еврипида, знаменующие конец античной героической трагедии, в то же время в наибольшей степени открывают путь из Афин V века в новую европейскую литературу» [7, с. 197].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аристотель. Поэтика //Аристотель. Соч.: в 4 т. - Т. 4.- М. : Мысль, 1984. -С. 646-680.
2. Гесиод. «Труды и дни» // Эллинские поэты. - М. : Лабиринт, 1999. -С. 50-68.
3. Гусейнов А. Античная этика. - М. : Либроком, 2015. - 288 с.
4. Еврипид. Трагедии // Соч.: в 2 т. - Т. 1. - М. : Художественная литература, 1967. - 1353 с.
5. Йегер. Пайдейя. Воспитание античного грека. - М. : Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2001. - 593 с.
6. Шопина Н. Р. «О средствах индивидуализации образа в трагедиях Еврипида» // Классическая филология как компонент высшего гуманитарного образования: сб. науч. тр. - Вып. 347. - М. : Изд-во МГПИИЯ им. М. Тореза, 1989. - С. 89-96.
7. Ярхо В.Н. Собрание трудов. Трагедия. - М. : Лабиринт, 2000. - 351 с.
8. Euripides. Tragedies. V. 1-8. - P. : Belles Lettres, 2002 - 2003. - 2674 с.
9. Harmut Erbse. Euripides Alkestis. - Philologus 116, 1972. - S. 32-55.
10. Lesky A. Alkestis und Dejanira. - Miscellanea Tragica in honorem J. C. Kamerbeek. Ams.1976. - S. 213-223.
11. Lesky A. Der angeklagte Admet - Maske und Koturn, 10, Hft. 3/4, 1964. -S. 203-216.
12. Masqueray. Euripide et ses idees. - Paris, 1908. - 310 p.
13. Guy Rachet. Histoire de la tragédie. Euripide // La tragédie graeque. - Paris, 1973. - P. 87-234.
14. Rivier A. En marge d' Aceste et de quelques interpretations récentes. Museum Helveticum. 29. 1972. - P. 124-140.
15. Zürcher W. Die Darstellung des Menschen in Drama des Euripides. - Basel, 1947. - S. 1-83.
16. Webster T. B. L. The tragedies of Euripides. - London, 1967. - P. 52-292.
