CC BY
194
УДК 821.161.1
МОТИВ СНА-СМЕРТИ В ПОЭМЕ А.С. ПУШКИНА «РУСЛАН И ЛЮДМИЛА»
© 2014 г. З.Н. Сазонова
Владимирский госуниверситет им. А.Г. и Н.Г. Столетовых
Поступила в редакцию 28.04.2014
Рассматривается мотив временной смерти в поэме А.С. Пушкина «Руслан и Людмила». Наличие этого мотива свидетельствует о неоспоримой связи поэмы с волшебной сказкой.
Ключевые слова: Пушкин, «Руслан и Людмила», волшебная сказка, мотив временной смерти
Филология
280 Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 280-283
Литературные и фольклорные источники поэмы А.С. Пушкина «Руслан и Людмила» неоднократно исследовались в литературоведении. Среди них обнаруживается и поэма Ариосто «Неистовый Роланд» (эту связь отмечали ещё современники Пушкина), и «Орлеанская девственница» Вольтера, и, конечно, русские народные сказки. Правда, с русской традицией, в отличие от традиции европейской, связь с которой подтверждал и сам Пушкин, всё несколько сложнее.
В примечаниях к десятитомному собранию сочинений Пушкина Б.В. Томашевский пишет: «Сюжет поэмы не имеет прямой основы в русских сказках и былинах. Приключения богатыря ради освобождения красавицы и разработка любовных эпизодов более свойственны западному рыцарскому роману, чем русскому народному эпосу. Однако ряд эпизодов взят из русских сказок: встреча с богатырской головой, шапка-невидимка, живая и мертвая вода и др. Вообще же стиль обработки народных сказочных мотивов в поэме близок к тому, что наблюдается в литературных переделках русских сказок в литературе XVIII века и периода сентиментализма» [1, с. 411].
Нам видится, что одним из самых значимых русских фольклорных мотивов в поэме - более даже, чем шапка-невидимка или меч-кладенец, - является мотив сна. Снами, вещими, волшебными, зачарованными, пронизано всё повествование. Сон героев зачастую является двигателем сюжета. Но главное - мотив сна в поэме, вне зависимости от его реализации, напрямую связан с одним из важнейших структурных элементов волшебной сказки - временной смертью персонажа.
Поэма «Руслан и Людмила» насыщена эпизодами и мотивами отнюдь не развлекательного характера, некоторые из них заставляют заду-
маться о её связи с глубинными традициями волшебной сказки, имевшей целью не только и не столько развлечь слушателя, сколько зафиксировать целый ряд знаний, зачастую тайных, повествующих об обрядах, связанных с процессами инициации. Одним из мотивов такого рода и становится в поэме мотив сна.
Посмотрим же, как реализуется этот мотив в поэме.
«Сон», «сновиденье», «спящий», «дремота» - эти слова, сопровождаемые эпитетами «волшебный», «дивный», «чудесный», «вещий», «давний», «тихий», рассыпаны по всему тексту. Только-только попав в замок колдуна, боится заснуть Людмила; в гостях у Финна - «болен душою»1 - не может уснуть Руслан. В тереме двенадцати «спящих дев» спит Ратмир. Голова великана - брата Черномора - «храпит» и «огромны очи сном объяты». Сон царит в зачарованной долине, где бьют ключи с мёртвой и живою водою. И даже в финале поэмы «крепок... бранный сон» бойцов, защищающих Киев от набега печенегов.
Интересно, что всего лишь два эпизода из всех «снов» поэмы можно счесть обычными: пребывание Ратмира в гостях у дев и сон головы великана. Впрочем, «обычность» здесь тоже относительна: сложно назвать обычным сон гигантской зачарованной головы, охраняющей волшебный меч. Приключение Ратмира, как известно, является дружеской пародией на поэму Жуковского «Двенадцать спящих дев». Таким образом, обыденность оказывается фантастичной, хотя фантастичность и связана с литературной игрой.
Прочие «сонные» эпизоды «Руслана и Людмилы» имеют свой особый смысл, значимый для развития героев и сюжета. Можно выделить несколько разновидностей «сонных» эпизодов.
Разновидность первая: возникновение запрета на сон, не осознаваемого героями, но от этого не менее отчётливого.
Руслан, отправившись на поиски Людмилы, встречает волшебника Финна. Тот радушно его принимает, однако ночью Руслан «ищет позабыться сном, / Вздыхает, медленно вертится... / Напрасно! Витязь наконец: / «Не спится что-то, мой отец! / Что делать: болен я душою, / И сон не в сон, как тошно жить...»
Руслан не может уснуть - и можно было бы, действительно, объяснить его бодрствование страданиями души, однако, если учесть, что последует за этим, то всё оказывается интереснее и значимее. Финн откликнется на просьбу витязя и расскажет ему историю свою и Наины. Так впервые в повествовании появится колдунья, которая станет причиной другого сна Руслана - сна смертного.
Не может спать во вторую ночь своего пребывания в замке колдуна и Людмила: «Находит мгла со всех сторон / И тихо на холмах почила; / Княжну невольно клонит сон». И далее: «Мгновенный сон от глаз бежит; / Не спит, удвоила вниманье, / Недвижно в темноту глядит...» Её бессонница тоже неслучайна. В опочивальне торжественно появляется Черномор, и за этим последует целый ряд важных событий: княжна впервые видит своего похитителя, осмеливается на него напасть и срывает с карлика волшебный колпак.
В обоих случаях герои узнают нечто важное для них. Но если для Руслана значимость этого нового не очевидна, то для Людмилы - и для читателя - она очень заметна. Княжна уже не так боится своего похитителя (разве что его бороды), ибо известное зло пугает меньше, и обретает волшебную вещь, которая поможет ей переждать несколько месяцев пленения в относительной безопасности. В дальнейшем, кстати говоря, для Людмилы мотив запрета на сон будет повторён: «На ветвях кедра иль березы / Скрываясь по ночам, она / Минутного искала сна — / Но только проливала слезы, / Звала супруга и покой, / Томилась грустью и зевотой, / И редко, редко пред зарей, / Склонясь ко древу головой, / Дремала тонкою дремотой».
Вторая разновидность «сонных» эпизодов поэмы «Руслан и Людмила» - это вещие и волшебные сны.
Собственно вещий сон в поэме один: тот, который снится Руслану перед нападением на него Фарлафа, подученного Наиной: «Глубоку думу думал он, / Мечты летели за мечтами, / И неприметно веял сон / Над ним холодными крылами. / На деву смутными очами / В дремо-
те томной он взглянул / И, утомленною главою / Склонясь к ногам ее, заснул. / И снится вещий сон герою.»
Руслану снится Киев, князь Владимир, общее горе и внезапное явление Фарлафа с Людмилой. Как окажется, сон был, действительно, вещий, но интереснее здесь другое. Сон, неодолимо обуревающий героя, веет «холодными крылами». Сравним с описанием уже мёртвого Руслана: «Но князя крепок хладный сон, / И долго щит его не грянет» - и с моментом смерти Головы, где сон уже напрямую приравнивается к смерти: «Очнулась будто ото сна, / Взглянула, страшно застонала...», «И вскоре князь и Черномор / Узрели смерти содроганье... / Она почила вечным сном».
Сам процесс сна оказывается важнее, нежели его содержание. В данном случае Руслан поддаётся сну - и погибает. Мы снова сталкиваемся с «запретным сном». Спасает Руслана Финн, предвидевший то, что случилось с князем, с помощью мёртвой и живой воды, которую добывает в долине, где «Кругом всё тихо, ветры спят», а при появлении волшебника «Прервали духи давний сон / И удалились, страха полны».
Людмила, попавшая в ловушку колдуна, погруженная им в «дивный», волшебный сон, надолго выключается из повествования: она будет пребывать в бездействии до самого финала.
Таким образом, мотив сна в разных воплощениях является сквозным в поэме «Руслан и Людмила», создавая не только настроение отдельных эпизодов, но и зачастую являясь двигателем сюжета. Но главное - этот мотив неразрывно связан с волшебной сказкой. Запретный сон, сон, которому нельзя поддаваться, - это один из ее традиционных мотивов. Герой, встречаясь с опасностью или одним из сказочных антагонистов, не должен спать. В. Пропп называет такой мотив «испытание сном» и отмечает его связь с обрядами посвящения. «В трудах, посвященных обряду посвящения, ничего не говорится о специальном запрете сна. Тем не менее отдельные случаи такого запрета засвидетельствованы. <...> Обряд посвящения вообще плохо известен. Мы знаем, что он представлял собой смерть и воскресенье или рождение». Существует «.связь запрета сна со сферой смерти и рождения, т. е. с сферой, которая была основой обряда инициации» [2, с. 174]. Как мы видим, наиболее прозрачна возможность именно такого толкования запретного сна в эпизодах с бодрствованием Людмилы и Руслана.
282
З.Н. Сазонова
Закономерное продолжение мотива запрета на сон - нарушение этого запрета, влекущее за собой «временную смерть». «Вредитель», по терминологии В. Проппа, может убить героя, выключив его на время из действия. Далее, как правило, появляется «волшебный помощник». В поэме его роль, безусловно, выполняет волшебник Финн, который оживляет героя.
Настоящей инициацей для Людмилы и в особенности для Руслана становится, конечно, волшебный сон княжны и временная смерть князя. Вот как описывается воскрешение Руслана: «Встает Руслан, на ясный день / Очами жадными взирает, / Как безобразный сон, как тень, / Пред ним минувшее мелькает».
Минувшее объявляется «безобразным сном», а Финн подытоживает произошедшее: «Судьба свершилась, о мой сын! / Тебя блаженство ожидает.» - и предсказывает ближайшее будущее.
Людмила, по сути, тоже проходит через инициацию. О. Сиповский ещё в 1912 году отметил, что «иногда злые чародеи, подобно Черномору, погрузившему Людмилу въ волшебный сонъ, также погружаютъ героинь въ сонъ, или превращаютъ ихъ въ статуй, или обращаютъ въ чудовищъ» [3, с. 66]. Однако волшебный сон княжны - это не только происки колдуна, но и защита от «неправильного» жениха Фарлафа и подготовка к «правильному» грядущему воскрешению в Киеве и воссоединению с мужем. У В. Проппа указывается, что возникновение в волшебной сказке мотива временной смерти для женщин связано с тем же обрядом инициации перед замужеством, если женщина до замужества жила в так называемом мужском доме [2, с. 216]. В сказках роль мужского дома выполняет, например, избушка семи богатырей (или семи гномов), а в случае Людмилы - замок Черномора.
Наконец, в финале поэмы мы видим объединение мотивов временной смерти и воскрешения от неё для обоих героев одновременно: Людмила «Дивилася столь долгой ночи; / Казалось, что какой-то сон / Ее томил мечтой неясной, / И вдруг узнала — это он! / И князь в объятиях прекрасной... / Воскреснув пламенной душой.»
Таким образом, можно сделать вывод, что связь поэмы А.С. Пушкина (вряд ли, конечно,
осознававшаяся по-настоящему автором) с русским фольклором существует на глубинном, но неоспоримом уровне. И ещё один момент подчёркивает данную связь. Это - один из образов пролога к поэме, добавленного в 1828 году, Кот Учёный. Кот Баюн. Пушкин смягчает и облагораживает сказочного персонажа, ибо в традиции это вовсе не благостный учёный кот, разгуливающий по цепям с песнями и сказками. Это чудовище, людоед, от которого героям (см., к примеру, сказку «Поди туда — не знаю куда) приходится защищать свою жизнь.
Но в прологе этот образ трансформирован. Более того, Пушкин даже изменяет направление его движения: в записях сказок Арины Родионовны, сделанных поэтом в Михайловском в 1824 году, кот ходит «вверх-вниз». В прологе -«ходит по цепи кругом». Напомним - в сказках Баюн сидит на верху столба, откуда и нападает. Кот Баюн превращается в Кота Учёного, так в прологе поэмы возникает зазор между смертью настоящей и смертью временной, сном. Смерть не отменяется вовсе (вспомним несчастную Голову), но смягчается. И традиционная сказка, та, в которой не ложь, а правда, преображается в сказку литературную, в которой авторской волей остаются живы и прощаются даже те, кто, безусловно, заслуживает наказания, - Черномор и Фарлаф.
Примечания
1 Здесь и далее цитируется по: Пушкин А.С. Руслан и Людмила: Поэма, 1817-1820 // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. Т. 4. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977. С. 7-80.
Список литературы
1. Томашевский В.А. Примечания // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. Т. 4. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977. С. 409-440.
2. Пропп В. Труды. Морфология. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2002. 512 с.
3. Сиповский В.В. «Руслан и Людмила»: (К литературной истории поэмы) // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. Вып. 4. СПб., 1906. С. 59-84.
THE MOTIF OF DREAM-DEATH IN THE ALEXANDER PUSHKIN'S POEM "RUSLAN AND LYUDMILA"
Z.N. Sazonova
The motif of interim death is one of the virtually indispensable motifs for the traditional fairy tale. In the Alexander Pushkin's poem "Ruslan and Lyudmila" this motif is not passed over in silence. The main character is to go through dream-death, from which he is rescued by Finn, his magical agent, also traditional element of fairy tale.
To say more, it is not the only use of the motif of dream-death in the poem. The article is concerned with the moments that make possible to speak about very deep and unquestioned connection of the poem with fairy tale.
Keywords: Pushkin, "Ruslan and Lyudmila", fairy tale, the motif of interim death.
References
1. Tomashevskij V.A. Primechaniya // Pushkin A.S. Poln. sobr. soch.: v 10 t. T. 4. L.: Nauka. Leningr. otd-nie, 1977. S. 409-440.
2. Propp V. Trudy. Morfologiya. Istoricheskie korni volshebnoj skazki. M.: Labirint, 2002. 512 s.
3. Sipovskij V.V. «Ruslan i Lyudmila» (K litera-turnoj istorii poe'my) // Pushkin i ego sovremenniki: Materialy i issledovaniya. Vyp. 4. SPb., 1906. S. 59-84.
