Мотив счастливой молодости как фактор формирования читательского цикла любовно-философских повестей И.С. Тургенева 1850-х годов Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

М. В. Кузавова

Мотив счастливой молодости как фактор формирования читательского цикла любовно-философских повестей И.С. Тургенева 1850-х годов

Интерес к циклообразованию с очевидностью прослеживается на протяжении всего творческого пути Тургенева. Справедливо говорить не только об авторских циклах, но и о читательских, причем необходимо признать, что процесс циклообразования захватил практически все жанры, в которых творил писатель. К первой категории относятся лирические циклы «Вариации», «Деревня», эпический «Записки охотника», «Стихотворения в прозе», ко второй — «премухинский» цикл стихотворений, так называемые «таинственные» повести, а также своего рода «полуцикл», в который некоторые исследователи объединяют тургеневские романы [1, с. 65; 2, с. 7—16]. Именно подобная склонность писателя к объединению произведений позволяет говорить о том, что ряд любовно-философских повестей 1850-х годов может также рассматриваться как художественное целое. В него, на наш взгляд, входят «Дневник лишнего человека», «Затишье», «Переписка», «Яков Пасынков», «Фауст», «Ася» и «Первая любовь», объединенные рядом мотивов: любви, загадочной и многогранной; утраченной, но счастливой в прошлом молодости; искусства и природы и др.. Безусловно, центральным является мотив таинственной любви, к которому Тургенев возвращался и позднее, однако в повестях 1850-х годов он наполняется особым смыслом. Это чувство, столь же недолговечное, сколь сильное, дает человеку возможность ощутить свою причастность природе и силам вселенского масштаба. Именно соприкосновение с любовью заставляет героев задуматься над извечными вопросами бытия: что есть жизнь и смерть? И что страшнее: жизнь без любви или физическое уничтожение? В более поздних повестях («Призраки», «Довольно», «Клара Милич», «Песнь торжествующей любви») этот мотив раскрывается иначе, так как писателя волнуют больше вопросы иррационального. Писателя занимает, по словам Г.Б. Курляндской, «власть темных сил в любви» [3, с.125]. И даже в повести «Вешние воды» (1871), в которой автор, казалось бы, воскрешает прежнее звучание мотива, любовная история имеет второстепенное значение, на первый план выходит проблема национального характера.

Все названные нами повести 1850-х годов связываются не только общим любовным мотивом, но и композиционным единством произведений. Повести представляют собой переписку или воспоминание, в котором важен момент «перепереживания» (термин Р.И. Грюбеля). Зачастую элементы этих композиций соединяются в одной повести. К первому относятся «Переписка», «Фауст», а «Дневник лишнего человека», «Ася» и «Первая любовь» — ко второму. Повести «Затишье» и «Яков Пасынков» несут в себе элементы переживания заново.

187

Композиционно значимым оказывается мотив молодости. Воспоминание о прошлом включает чаще всего не только воспоминание о любви, но и воспоминание о юных годах, о мечтах и стремлениях — без этого «перепереживание» не состоится. Молодость у Тургенева в повестях чаще всего характеризуется жаждой чего-то нового, открытостью всех просторов перед героями, предвкушением жизни, очень часто она связана с любовными переживаниями, которые оставляют отпечаток на всю жизнь. Герои думают о молодости в момент, когда понимают, что она прошла, и от всего самого светлого остались лишь воспоминания. Именно это сочетание создает в повестях контраст, который делает произведение еще более глубоким.

В «Затишье» Веретьев, прошедший через многие жизненные испытания, кажется, не похожий уже на себя прежнего, сравнивает молодость с прекрасным сном: «Это было время молодости, веселости и счастья, время бесконечных надежд и сил неодолимых, и если это был сон, так сон прекрасный...» [6, VI, с. 156]. И это его ответ на слова Владимира Сергеича о том, что ему «иногда все это представляется как сон какой-то...» [6, VI, с. 156]. «Все это» для Владимира Сергеича — просто эпизод из жизни, а для Веретьева это время, когда он любил и был любим, поэтому оно для него, «если и сон, так сон прекрасный». И неважно, что Астахов выступает, «как довольный судьбою человек» [6, VI, с. 154], а Веретьев «сильно пожил» [6, VI, с. 155], главное, что Астахов женился «как всегда желал» [6, VI, с. 154; здесь и далее подчеркнуто мной. — М.К.], а Веретьев соприкоснулся с прекраснейшим в мире — с настоящей любовью. Молодость без любви не может быть счастливой, недаром Марья Павловна говорит в ответ на присказку своего родственника Ипатова о том, что старость не в радость: «И молодость не в радость» [6, VI, с. 149].

В «Переписке» мотив молодости акцентирует состояние блаженства, абсолютного счастья героя: «<...>мне недавно минуло двадцать два года... Я скитался один, сгорая жаждой блаженства, и томительной, и сладостной, до того сладостной, что она сама как будто походила на блаженство...Что значит молодость!..» [6, VI, с. 184]. Алексей Петрович сначала говорит о том, что он не знал беспечной молодости, а потом сам спорит с собой: «И между тем — зачем клеветать на себя? Будто уж и мы никогда не были молоды, будто в нас никогда не играли, не кипели, не дрожали силы жизни? И мы бывали в Аркадии, и мы скитались по светлым ее полям» [6, VI, с. 169]. И это счастье обусловлено и нахлынувшим любовным чувством: «Помните ли вы те благодатные мгновения? <...> Помните вы эту чистоту, эту доброту и доверчивость помыслов, это умиление благородных надежд, это молчание полноты? <...> Мы так и вздрогнули все, как будто дуновение любви промчалось по нашим сердцам <...>» [6, VI, с. 169—170].

Такие же благостные картины молодого познания мира рисует нам Тургенев в «Якове Пасынкове»: «Но особенно отрадно было мне гулять с ним вдвоем или ходить возле него взад и вперед по комнате и слушать, как он, не глядя на меня, читал стихи своим тихим и сосредоточенным голосом. Право, мне тогда казалось, что мы с ним медленно, понемногу отделялись от земли и

188

неслись куда-то, в какой-то лучезарный, таинственно-прекрасный край...» [6, VI, с. 206]. С молодостью связывается мечтательность: «Все наши товарищи уже спали; но мы тихонько встали, ощупью оделись впотьмах и украдкой вышли “помечтать”» [6, VI, 206]. Искусство, природа, любое проявление жизни вызывает сладостные переживания: «Благоговейный трепет пробежал по мне; я весь похолодел и припал к плечу... Сердце переполнилось... Где те восторги?У вы! там же, где и молодость» [6, VI, с. 206]. Воспоминания о молодости, как и воспоминания о любви, являются отрадой героям на склоне лет.

В «Асе» также звучит мотив молодости как свободы от забот. В первую очередь, в словах господина Н. Н., открывающих повесть: «Мне было тогда лет двадцать пять, — начал Н. Н., дела давно минувших дней, как видите. Я только что вырвался на волю и уехал за границу, не для того, чтобы “окончить мое воспитание”, как говаривалось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на мир божий. Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не переводились, заботы еще не успели завестись — я жил без оглядки, делал, что хотел, процветал, одним словом» [6, VII, с. 71]. Полная свобода, возможность просто смотреть мир — с такой интонации начинается повесть. Она перекликается с картинами веселья немецких студентов: «Мне было весело смотреть на лица студентов; их объятия, восклицания, невинное кокетничанье молодости, горящие взгляды, смех без причины — лучший смех на свете — все это радостное кипение жизни юной, свежей ... — это добродушное раздолье меня трогало и поджигало» [6, VII, с. 74]. Да, это отчасти — взгляд постаревшего господина Н. Н. из будущего в прошлое, но он задает тон повести, изначально давая почувствовать, что воспоминание будет светлым. Образ Аси, образ ее брата-художника дополняют неповторимое очарование молодых лет. Гагин также может заниматься живописью, хотя у него нет ярко выраженных способностей, и его планы на будущее не представляют собой ничего конкретного: «.владея порядочным состоянием и ни от кого не завися, он хотел посвятить себя живописи и только сожалел о том, что поздно хватился за ум и много времени потратил по-пустому» [6, VII, с. 79]. Беспечность молодости проявляется и в его картинах: «Пока мечтаешь о работе, так и паришь орлом; землю, кажется, сдвинул бы с места — а в исполнении тотчас слабеешь и устаешь» [6,VII, с. 80], — честно признает он. Даже Ася своей переменчивостью создает легкость повествования: «<...>и вот мы с ней на берегах Рейна, где я стараюсь заниматься живописью, а она ... шалит и чудит по-прежнему» [6, VII, с. 97]. Вся повесть пронизана прелестью молодой жизни: «Я был тогда молод — и будущее, это короткое, быстрое будущее, казалось мне беспредельным. Разве не может повториться то, что было, думал я, и еще лучше, еще прекраснее?..» [6, VII, с. 120—121]. И этот мотив усиливается еще и из-за того, что рассказчик уже немолодой человек, поэтому те юные годы он вспоминает с ностальгией, которая добавляет прелести повествованию.

В повести «Первая любовь» само название как нельзя лучше подчеркивает ситуацию счастливой молодости и романтического чувства

189

подростка Вольдемара: «Само его исходное состояние, в котором веселая игра молодых сил сочетается с беспричинной грустью и слезами, его восприятие пейзажей как гор и долин (дело происходит в районе калужской заставы, так что необходима особая возвышенная способность созерцания, свойственная романтизму, чтобы найти здесь горы и долины), круг его чтения (“Разбойники” Шиллера, Софи Коттен, Вальтер Скотт (подросток воображает себя рыцарем на турнире), стихи о Кавказе (вероятно, Пушкина, но и его бессчетных подражателей) и т. п.) — все это — расхожие штампы романтизма в русской литературе 20-30 гг.» [4]. Мы видим, что главный герой — еще ребенок, он в предвкушении большого и светлого будущего, мир открыт ему. С первых строк Тургенев показывает прекрасную картину молодой жизни: «кровь бродила во мне, и сердце ныло — так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал;но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни» [6, IX, с. 9]. Даже упоминания о том, что отношения между матерью и отцом строятся на расчете, что мать не занимается воспитанием своего сына по-настоящему, не изменяют настроя. Даже картина тяжкого труда мальчишек на фабрике обоев дается вскользь, между делом. Автор с тонким психологизмом показывает эгоистичность молодого сознания, Вольдемар не ужасается положению маленьких работников, да и слово «тщедушный» отражает просто строение тела, в нем нет какой-то оценки. Ожидание любви показано как нечто светлое, прекрасное, это часть чудесного будущего, в котором все может складываться только наилучшим образом: «<...>во всем, что я думал, во всем, что я ощущал, таилось полуосознанное, стыдливое предчувствие чего-то нового, несказанно сладкого, женского... Это предчувствие, это ожидание проникло весь мой состав: я дышал им, оно катилось по моим жилам в каждой капле крови...» [6, IX, с. 9]. Герою только предстоит встретиться с многогранностью любви, только предстоит слегка прикоснуться к ней.

Мы видим героев разного возраста, но в момент «перепереживания» их любовь осталась уже в прошлом. Они раздумывают о былом, но не всегда эти думы утешительны для них. Герои, с одной стороны, счастливы, что в их жизни была любовь, что они смогли ее ощутить, а с другой — каждый из них печалится о невозвратимости прошедшего. В «Затишье» Веретьев, как уже отмечалось нами, сравнивает молодость с прекрасным сном: «Как сон, — повторил Веретьев, и его бледные щеки покраснели, — как сон... нет, это не был сон, по крайней мере, для меня. Это было время молодости, веселости и счастья, время бесконечных надежд и сил неодолимых, и если это был сон, так сон прекрасный... Жизнь прожита, и даром, нелепо, пошло прожита — вот что горько!» [6, VI, с. 156]. В «Переписке» в шестом письме Алексей Петрович говорит о ясном взгляде в прошлое, который невозможен в молодости, хотя и молодые вспоминают о былом: «Вы поймите меня: каждый

190

из нас часто вспоминает о бывалом — с сожалением или с досадой или просто так, от нечего делать; но бросить холодный, ясный взгляд на всю свою прошедшую жизнь ... можно только в известные лета... Пока мы молоды — такого рода оглядки невозможны» [6, VI, с. 167]. В последнем письме он с грустью замечает: «Экая, как подумаешь, моя судьба-то! В первой молодости я непременно хотел завоевать себе небо... потом я пустился мечтать о благе всего человечества, о благе родины; потом и это прошло: я думал только, как бы устроить себе домашнюю, семейную жизнь... да споткнулся о муравейник — и бух оземь, да в могилу...» [6, VI, с. 190]. И важно то, что домашняя жизнь была возможна с Марьей Александровной, а «муравейником» оказалась губительная страсть к танцовщице. В «Якове Пасынкове» нет таких развернутых рассуждений на тему молодости, но и там герой-рассказчик мимолетно вздохнул: «Где те восторги? Увы! там же, где и молодость» [6, VI, с. 206]. И этого печального сетования достаточно, чтобы ощутить всю горечь, которую испытывает герой. В «Фаусте» композиция закольцовывается рассуждением героя, в котором он также вспоминает о молодости и ее заблуждениях: «Отречение, отречение постоянное — вот ее тайный смысл, ее разгадка: не исполнение любимых мыслей и мечтаний, как бы они возвышенны ни были, — исполнение долга, вот о чем следует заботиться человеку; не наложив на себя цепей, железных цепей долга, не может он дойти, не падая, до конца своего поприща; а в молодости мы думаем: чем свободнее, тем лучше, тем дальше уйдешь» [6, VII, с. 50]. Сколько горечи во фразе рассказчика повести «Ася»: «Молодость ест пряники золоченые, да и думает, что это-то и есть хлеб насущный; а придет время — и хлебца напросишься. Но толковать об этом не для чего» [6, VII, 71]! И после прочтения мы понимаем, откуда эта горечь: «Я был тогда молод — и будущее, это короткое, быстрое будущее, казалось мне беспредельным. Разве не может повториться то, что было, думал я, и еще лучше, еще прекраснее?<...> Нет!<...> И я сам — что сталось со мною? Что осталось от меня, от тех блаженных и тревожных дней, от тех крылатых надежд и стремлений?» [6, VII, с. 120—121]. В «Первой любви» монолог о молодости сходен по лиризму с монологом о Руси-тройке из «Мертвых душ» Гоголя: «О молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами вселенной, даже грусть тебя тешит, даже печаль тебе к лицу, ты самоуверенна и дерзка, ты говоришь: я одна живу — смотрите! а у самой дни бегут и исчезают без следа и без счета, и все в тебе исчезает, как воск на солнце, как снег... И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности все сделать, а в возможности думать, что ты все сделаешь, — состоит именно в том, что ты пускаешь по ветру силы, которые ни на что другое употребить бы не умела, — в том, что каждый из нас не шутя считает себя расточителем, не шутя полагает, что он вправе сказать: “О, что бы я сделал, если б я не потерял времени даром!”» [6, IX, с. 75].

Тургенев показывает, что любовь — это высшая ценность, ею необходимо дорожить, поскольку, она и составляет суть самой жизни. В

191

итоге у героевостается только одно яркое переживание — воспоминание о любви к родной душе, к которой хочется обратиться за последним утешением перед смертью. Любовь оказывается кратким, но самым важным в жизни каждого мигом, и именно на его фоне вся остальная жизнь кажется «прожитой даром», как говорил Веретьев из повести «Затишье». «Однако эта печальная истина, открывающаяся тургеневским героям в итоге жизненных испытаний, не умаляет, а как раз умножает для них (и, конечно, — самого писателя) неповторимую прелесть молодости, состоящую в ощущении “сил неодолимых” и если “не в возможности все сделать”, то “в возможности думать, что все сделаешь”... образ упоенной собой, счастливой молодости естественно и закономерно входит в тургеневскую новеллу как ее мажорный компонент» [5, с. 30].

Любовь оказалась для героев повестей 1850-х годов самым важным событием в их жизни, воспоминания о ней остаются отрадой для них даже спустя годы. Может быть, именно поэтому герои всеми силами пытаются постичь для себя закономерность развития любовного чувства. И их главный вывод таков: единственная, хотя и мимолетная ценность в их жизни — любовь. Пусть даже остальная часть жизни прожита впустую, этот момент, в который они соприкоснулись с вечным, уже делает их существование наполненным смыслом.

Итак, во многом за счет соотнесенности двух мотивов - любви и молодости - повести 1850-х годов обретают онтологическое звучание и философский смысл. Также эти два мотива образуют сложную систему скреп, сцеплений, объединяющих названные произведения в цикл, который внимательный читатель обязательно обнаружит. Более того, эта система создает необходимые условия для наиболее полного и глубокого раскрытия содержания мотива любви от повести к повести, и в результате, они, объединенные в цикл, рождают философию чувства. Если же эти произведения рассматривать по отдельности, то подобной всеобъемлющей картины не получится, а смыслы, выделенные нами, покажутся случайными.

Список литературы

1. Ауэр А. П. История русской литературы второй трети XIX века // Литературоведение (цикл дисциплин предметной подготовки). Сб. уч. программ. - М.: МГПУ, 2006. - С. 63-71.

2. Иссова Л. Н. Романы И.С. Тургенева. Современные проблемы изучения: учебн. пособие. - Калининград: Изд-во КГУ, 1999.

3. Курляндская Г. Б. И.С. Тургенев. Мировоззрение, метод, традиции. - Тула: Гриф и К,

2001.

4. Надточий Э. «Первая любовь»: позиционирование субъекта в либертинаже Тургенева // Логос. - 2001. - № 3. - С. 40-82. - [Электронный ре-

сурс] : http://www.ruthenia.rU/logos/number/2001_3/03_3_2001.htm#_ftn1

5. Недзвецкий В. А. И.С. Тургенев «Записки охотника», «Ася» и другие повести 50-х годов, «Отцы и дети». - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998.

6. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28 т. Соч. в 15 т. - М.; Л.: Наука, 1964-1968.

192