CC BY
291. Андреев Д.Л. Роза мира. / Сост. и подгот. текста А.А. Андреевой. М.: «Иной мир», 1992. 310 с.
2. Бергсон А.А. Два источника морали и религии. М.: Изд-во «Прогресс», 1994. 288 с.
3. Гумилев Л.Н. От Руси к России: очерки этнической истории / Послесл. С.Б. Лаврова. М.: Экопрос, 1992. 336 с.
4. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. З-е изд. стереотипное. Л.: Гидрометеоиздат, 1990. 289 с
5. Лебон Г.П. Психология народов и масс. - СПб. «Знание», 1995. 156 с.
6. Московичи С. Машина творящая богов / Пер.с фран. - М.: Центр психологии и психотерапии,1998. - 560 с.
7. Налимов В.В. Реальность нереального. М.: Наука, 1995. 342 с.
8. Фрумкин К. Пассионарность: к истории идеи // Россия XXI век. 2001. №3.
9. Хоружий С.С. Исихазм и история. Диптих безмолвия: аскетическое учение о человеке в богословском и философском освещении. М.: Центр психологии и психотерапии, 1991. 134 с.
10. Швейцер А. Культура и этика/ Пер. с нем. Н.А. Захарченко и Г.В. Колманского. Общ. ред. проф. В.А. Карпушина. М.: Изд-во «Прогресс», 1973. 347 с.
КРАВЧЕНКО ВЛАДИМИР ИОСИФОВИЧ - доктор философских наук, профессор кафедры философии Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения. KRAVCHENKO, VLADIMIR I. - Doctor of Philosophy, Professor, Department of Philosophy of the St. Petersburg State University of Aerospace Instrumentation
УДК 174.32
РУЖЕНЦЕВ С.Е.
МОРАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ В ПОЛИТИКЕ СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА
Ключевые слова: мораль, политика, моральные принципы, справедливость, идеал, идеология.
В статье рассматриваются различные аспекты взаимодействия морали и политики в советском обществе. Показано, что высшей моральной целью в нем было провозглашено воспитание нового человека. Положительные образцы поведения и добросовестный труд стали главными требованиями государства. Советский человек был обязан выполнять свой долг и придерживаться коллективистских установок на основе разрешенной инициативы и ответственности. Ложный консенсус социума переплетался с двоемыслием граждан и усиливал моральный ригоризм. Политический прагматизм преобладал над моралью. Отношения общества и власти во многом имели патримональный характер, что размывало предметное поле морали, снижая эффективность политики.
RUZHENTSEV, S.E. MORAL ASPECTS IN POLITICS OF THE SOVIET STATE
Keywords: morality, politics, moral principles, justice, ideal, ideology.
In the article viewed the different aspects of the interaction of morality and politics in Soviet society. It is shown, that highest moral purpose in it was the education of a new man. Positive patterns of behavior and diligent work were the main demands of the state. The Soviet people was obliged to perform their duty and adhere to collectivist installations on the basis of allowed initiative and responsibility. False consensus of society intertwine with double thinking of citizens and strengthened the moral rigors. Political pragmatism prevailed over morals. The relationships of society and government largely had patrimonial character that blurred the subject field of morality, reducing the effectiveness of the policy.
Советский период развития российского общества неизменно вызывал и продолжает вызывать самые острые дискуссии по самому различному кругу вопросов, начиная от возможности реализации провозглашенных целей и заканчивая использованием средств их достижения. По этой причине специфика взаимодействия морали и политики приобретает особое значение. Прежде всего, в марксистской теории капитализм виделся главным источником противоречий и индивидуальной аномии в обществе, так как данный общественный уклад был основан на эксплуатации трудящегося человека и сводил поведение индивида к целерациональной деятельности, а также к использованию других людей в своих узкокорыстных целях. Поддержание коллективной солидарности, высокая сознательность каждого гражданина, защита коммунистических идеалов стали главными столпами новой морали советского социума.
Как представляется, такой политический курс давал возможность для борьбы с
религиозным мировоззрением и сокращения влияния религиозной морали, оправдывал пропаганду ненависти к эксплуататорам, проведение классового террора, подавление индивидуализма. Однако следует признать, что обращение государства и советских политических лидеров к сознательности людей стало способом целенаправленного воздействия на общественную мораль ради достижения справедливого общества. В тоже время следует принять во внимание замечание А.Н. Лукина, считающего, что «зло как антипод добра - это крайнее проявление в человеке эгоизма, игнорирование им общих целей, лишение людей права на счастливую и достойную жизнь, разрушение порядка, справедливости причинение окружающим страданий» [1, с.22]. Получалось, что советская власть, допуская насилие к своим идеологическим и классовым противникам, жертвовала реальными индивидуальными демократическими правами и свободами в политической сфере ради социального освобождения трудящихся.
Следует признать, что советская власть изначально попыталась обозначить не только предполагаемые цели и ориентиры устройства нового общества. Налицо было возрождение принципа справедливости на основе идеи Аристотеля, согласно которой государственным благом являлось то, что служит общей пользе. Формальная справедливость либерализма на основе равенства прав и свобод индивида уступила идее равенства материальных условий личности, как основы для обеспечения ее прав.
Идея светлого будущего воспринималась как отрицание прежних несправедливых порядков, как обеспечение самим государством на основе патернализма равенства граждан, как реализация идеалов этики в социальной практике. Н.А. Бердяев отмечает, что коммунистическое мировоззрение включало в себя такие черты национального сознания, как «жажда социальной справедливости и равенства, признание классов трудящихся высшим человеческим типом, отвращение к капитализму и буржуазии, стремление к целостному миросозерцанию и целостному отношению к жизни, сектантская нетерпимость, подозрительное и враждебное отношение к культурной элите, исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей, придание материализму почти теологического характера» [2, с. 100-101]. Всеобщее равенство трудящихся стало высшим моральным законом и отвечало настроению большинства общества. Можно сказать, что была сделана своеобразная попытка осуществить нравственную справедливость, которая соответствовала бы поступкам, выражала бы политическую деятельность, нравственные установления социума и отвечала бы его представлениям о должном. Индивидуализм и связанный с ним эгоизм стали восприниматься как дезорганизующие элементы. Однако определенные этические идеи из абстракций и мечтаний перешли в область социальной практики, среди которых были культ труда и сплочение людей.
Ориентация на всеобщее равенство таило опасность того, что только Народ воплощает в себе истину, для осуществления которой необходимо государство. И в нем любой индивид может занять ту или иную должность. Поэтому простой человек чувствовал себя потенциальным «вождем» и выразителем интересов «трудового люда», что порождало искаженную антиномичную морально-нравственную систему ценностей. Теперь унифицированный социум пытался объединить расколотое в предшествующие века общество. Коллективистские идеалы должны были способствовать выработке нового мировоззрения и новой морали, которые призваны были обеспечить массовый демократизм и трудовую дисциплину. Ситуацию, сложившуюся в советском обществе, А.С. Ахиезер оценил как «псевдосинкретическую», поскольку цели и ценности единой идеологии противоречили повседневной реальности [3, с.371]. В подобной оценке советской политики скрывается то, что мораль выступала в виде рукотворной конструкции общества, сообразно с создаваемыми условиями. Это скрывало опасность полного подчинения морали идеологии и классовым интересам вместо использования ее в качестве одного из инструментов социального регулирования. В результате складывался парадокс, когда ложь, сказанная врагу (оппоненту), могла легко быть оправдана. Границы допустимого и неприемлемого оказались размытыми. То есть повседневная политическая практика социализма не смогла преодолеть
отчуждение с моралью, сохранявшей дуализм противостояния бытия и идеала.
Учитывая, что универсальность норм морали отражает характер сложившихся социальных отношений, в политической практике можно видеть, что на вооружение был взят деятельностный подход к морали. Само проявление фундаментальных этических категорий было связано с реальными действующими людьми, устремленных на преобразование окружающего мира. Поэтому личностные качества имели прямое отношение к действию, которое индивид осуществляет в конкретных условиях места и времени согласно определенной цели. Такой подход позволял несколько отойти от внеисторического, метафизического и формального отношения к морали. Но, с другой стороны, такой взгляд на роль морали в политике продуктивен при условии включенности в систему политических отношений кантовских ориентиров, предписывающих действовать ответственно в любой ситуации. Созерцательность с оценкой пользы и вреда предпринимаемых действий имеет инструменталистскую ориентацию, что роднит ее с утилитарным подходом. Следуя же избранной цели на основе долга, индивид (политик) руководствуется определенным моральным сознанием, посредством которого мотивирует и оправдывает свое политическое действие.
Однако высокие моральные цели советского государства не смогли оказать необходимого влияния на формирование эффективного механизма, который позволял бы выявлять истинные потребности социума и анализировать возможности их удовлетворения. Тем не менее, на практике интересы конкретных социальных слоев были сопряжены с высшими гуманистическими принципами, пропагандировались общественная активность и солидарность, пропагандой защищался облик человека-созидателя, который должен обладать высокими культурными и духовно-нравственными качествами. Этот подход нашел свое формальное отражение в «Моральном кодексе строителя коммунизма», ставшего своеобразным императивом для созидателя нового общества. Соблюдение «морального облика» советского человека и добросовестный труд становились главными в определении баланса между моралью и политикой на всех уровнях общества. И все это подкреплялось уравнительным принципом справедливости, поскольку отношение к индивиду было связано не столько с его индивидуальными достоинствами или с общественной пользой, сколько с уравниванием потреблением, близостью к власти и преданностью ей. Такие установки задавали отношение к любому человеку, в том числе на всех этажах власти, формируя известный уровень толерантности и механизмы ее обеспечения во всех случаях проявления «инаковости». Ведь различные формальные и неформальные предписания были нацелены на поддержание морального единства общества.
Изначально моральное единство должно было отвечать интересам большинства, что требовало от политических лидеров и структур власти осуществления взаимоувязки интересов социальных групп и официально проводимой политики. Советская система призывала граждан вносить свой вклад в общее благо, что регулировалось политикой властей по унификации и единообразию в обществе. И если первые десятилетия существования советского государства эффективность политического выражения идеи справедливости, равенства и блага сопровождалась игнорированием принципа заслуг, профессиональной пригодности, общественной полезности, что давало известные стимулы для развития общества, то постепенно становилась очевидной низкая отдача от принудительных методов воздействия. Характер и уровень общественного развития во второй половине ХХ века требовал иных возможностей для морали в ее воздействии на власть. Ведь воля верховной власти продолжала выступать в качестве основополагающего установителя норм социальной жизни в соответствии с патримонально-утилитарным подходом. Как отмечает А. Швейцер, «этика, служащая интересам общества, по существу, означает, что общество апеллирует к сознанию индивида, чтобы добиться от него то, что не может навязать ему принуждением и законом» [4, с. 292]. В результате дают себя знать ограниченные возможности социальной интеграции.
Вся мощь социального коллектива должна была использоваться для создания нового
мира. Поэтому свобода деятельности и творчества относилась именно к коллективу. В результате произошло формирование такого советского массового человека, у которого моральные регуляторы оказались искаженными и амбивалентными. Он обязан был действовать ради своего коллектива и для него, что ограничивало его личную инициативу и чувство ответственности (это ярко дало себя знать в начальный период Великой Отечественной войны). Очевидно, что стремление к уравнительности в советском обществе победило идею К. Маркса о свободном труде работника. Ведь соображения целесообразности взяли приоритет над нравственными идеалами, подчиняя мораль политике.
На протяжении всего советского периода одной из насущных задач провозглашалось воспитание нового человека. В этом процессе важное место отводилось коммунистической морали, которая становилась общей для всех слоев общества и была качественно отличной от предшествующих периодов развития. Формирование нового человека виделось на основе преодоления стихийности, целенаправленном научном управлении моральным развитием личности [5, с. 7-9]. Такая избирательность моральных ценностей ограничивала предметное поле действия самой морали, хотя и сохраняла свою направленность на создание положительных образцов поведения, коллективистский характер проявления моральных установок. Однако, как справедливо отмечает П.Е. Матвеев, «интенциональность моральных ценностей не означает механическую связь между самими ценностями и их предметными носителями» [6, с. 139]. Поэтому сохранялось реальное противоречие, которое размывало изнутри моральные ориентиры. Любая моральная амбивалентность только разрушает определение добра и блага на основе соответствия и выполнения индивидом своего долга, усиливая постепенно диссонанс между словом и делом, что незаметно подтачивало эффективность советской политики.
Официальная идеология, влияя положительно в просветительском плане, с годами стала усиливать свои консервативно-ограничительные роли, приводя к своеобразной идеологической фальсификации из-за неприятия иных точек зрения. Само предназначение идеологии сводилось к обеспечению целостности общества, организации его деятельности и стандартизации сознания, с тем, чтобы индивиды поступали во имя общих интересов и без принуждения руководства. Такие люди считались высоко сознательными, так как руководствовались коммунистическими моральными принципами. Это предполагало наличие у людей веры в правоту коммунистической идеологии, что делало ее похожей на своеобразную религию. Тем самым моральные нормы испытывали сильное давление политической составляющей. Хотя идеологические ориентиры давали дополнительную подпитку моральным нормам, мировоззренческий монизм, в свою очередь, требовал адекватной политики в отношении социума, чтобы подкреплять, говоря словами А.А. Зиновьева, мораль идеологическую или псевдомораль, которая отличалась от личной [7, с. 261].
Использование идеологической идентичности позволяло политике манипулировать индивидами, вынуждая их вести себя так, как выгодно власти. Налицо ситуация ложного консенсуса, достигаемого путем манипуляции и обеспечения согласия и поддержки проводимой политики путем идеологии, а не опоры на моральную оценку, связанной с ответственностью власти. Индивид должен был подчиняться обстоятельствам, власти и идеалу, что ограничивало свободу его морального выбора, делало его заложником проводимой политики. Получалось, что такая идеологизированная мораль была готова оправдать любые деяния политиков ради «справедливого» общества, ставя под сомнение нравственные качества своих граждан. Поэтому постепенно складывалось известное двоемыслие, что создавало опасность морально-скептического отношения к власти и ее политике. Такой диссонанс между политикой и моралью закладывал основания под будущий морально-психологический кризис общества, проявившийся ярко в горбачевский период существования советского государства. А.А. Ивин отмечает: «...у индивидов в позднекоммунистической толпе нет уже захватывающей их всех цели, нет энтузиазма и тем
более нет страха. Не удивительно, что такая толпа ориентирована, прежде всего, на негативные задачи, ей нужен не вождь, а вожаки, а иллюзия свободы проистекает не столько из единства и ощущения своей силы и правоты, сколько из разлагающего безделья» [8, с. 303].
Складывается ситуация, когда «знание марксистской идеологии зачастую уважалось больше, чем практический опыт... В новом и совершенном обществе, которое должно было быть построено, марксистская доктрина стояла превыше прагматизма. Ни один из исходных членов Политбюро не был избран туда за заслуги и опыт в какой-то определенной области деятельности. Более того, руководящие посты всегда резервировались для членов партии, которые далеко не всегда оказывались компетентными» [9, с. 111]. При этом отдельной личности было отказано в праве на свободу мысли и действия. Как следствие, формируется такая социальная идентификация, которая индивидов из других групп воспринимает негативно, что подрывает возможности для устойчивой социальной жизни и ответственного поведения. Также исчезали и возможности той рефлексии и самокритичности, которые могли обеспечивать ответственное индивидуальное поведение, связанное с моралью.
Вся система государственного принуждения, подчинив отдельного индивида власти, превращала его в винтик. Попытки отдельных граждан или групп общества сопротивляться навязываемым нормам морали вызывали лишь дополнительные репрессивные меры власти. Последняя же не стремилась найти приемлемый компромисс между государственными интересами и частными интересами отдельного работника и гражданина. Поэтому маховик репрессий лишь обращал свое действие то против интеллигенции, то против троцкистов, то иных инакомыслящих. Сама ранняя советская элита была вычищена в ходе борьбы за власть теми новыми выходцами, которые еще в меньшей степени были отягощены моральными ограничениями и исканиями. Оковы фундаментализма и идеологической непримиримости стали ведущими для партийно-государственных деятелей, которые определяли, руководствуясь абстрактными теоретическими идеями, границы дозволенного, что явно противоречило предназначению морали. Ведь миссия морали, по мнению Н. Решера, состоит в обеспечении «общих преимуществ» через защиту интересов всех людей в процессе взаимодействия. Поэтому мораль «.ищет то, как воодушевить и направить действия всех заинтересованных людей через осуществление руководства и определение цели для достижения того, что правильно, посредством обеспечения общего интереса группы, с тем, чтобы обеспечить преимущество всем заинтересованным» [10, р. 115]. А в советском обществе моральные принципы навязывались сверху, что отвечало духу господствовавшей идеологии и авторитарным методам управления.
Ориентация на равенство и коллективизм не могла не порождать опасность администрирования и пренебрежительного отношения к морали, поскольку в условиях «осажденной крепости» требовалось вести борьбу с врагами народа, мелкобуржуазными пережитками, временными трудностями. Э.Я. Баталов определил проявление двоемыслия, разрыв между словом и делом и другие особенности советского самосознания через «зависимость советского человека от государства, партии и коллектива; страх перед властями, стоящими над законом; осознание своей неспособности существенно повлиять на ход политических событий не то что в стране, но даже в округе - все это способствовало формированию такой черты советской политической культуры, как конформизм, логическим и психологическим продолжением и дополнением которого в условиях тоталитарного общества выступает нетерпимость к инакомыслию» [11, с. 64]. Поэтому общество не могло взять на себя функции морального ограничителя власти, что делало почти абсолютным разрыв между реальной политикой и моральными нормами.
Советскому гражданину Конституция гарантировала самые широкие права и свободы, притом, что шла пропаганда ценностей семьи, атеистического мировосприятия, патриотических ценностей и пр. Но с другой стороны, масштабные репрессии 30-х годов походили на моральный урок со стороны власти. Именно с этого времени начинаются нравственно-идеологические проработки «оступившихся» граждан со стороны коллективов,
чтобы уберечь их от ошибок. А следствием доминирования власти над обществом при наличии специфической обратной связи и прагматического инструменталистского подхода к морали явилось то, что массовый советский человек стал политически безынициативным, лишенным навыков политической самодеятельности и желания контролировать власть. Любые душевные и моральные переживания, в том числе должностных лиц, отодвигались на задний план, так как решения верховной власти определяли все мысли и поступки сообразно правилам игры сообразно идеологизированной морали.
После победы в Великой Отечественной войне доносительство, шпиономания и репрессии становились инструментом борьбы «старой гвардии» и новых сталинских выдвиженцев. Эти механизмы политической борьбы использовались для укрепления власти, подчиняя себе любые моральные нормы для оправдания своих действий. Последующие попытки советских политиков провести те или иные реформы для придания динамизма в развитии страны и приспособления к ведущим тенденциям мирового развития сталкивались с сигналами, что механизм управления дает явный сбой, слабо мобилизуя широкие массы. Олигархизация верховной власти создавала проблему восприятия и переработки информации, которая шла «снизу», усиливая моральный диссонанс. Это затрудняло возможность корреляции политических решений с моральными ориентирами граждан, поскольку усиливался разрыв между верхами и низами. Накапливались противоречия между провозглашенным курсом и реальной политикой, что нашло выражение в быстрой исчерпаемости процессов демократизации при Н.С. Хрущеве, боязни кардинальных реформ.
Несомненно, общество должно использовать мораль как эффективное средство регуляции поведения индивидов. Однако всегда сохраняется опасность морального ригоризма. А.И. Парфенов отмечает, «чем выше в обществе уровень морализаторства (морального насилия), тем сильнее это общество актуализирует деструктивные импульсы человеческой натуры.» [12, с.43].
Как следствие, возникает узурпация моральной истины, которая в ценностном плане абсолютное значение. Поскольку моральные нормы задают правила «игры», то в ситуации выбора решения принимаются на основе рациональных доводов и признания возможной ответственности за совершенное деяние. В условиях же господства морального ригоризма моральное осуждение используется теми, кто занимает верхние ступени лестницы, и обращено на других [13, с. 8-9].
Иллюзия полной победы социализма дополнялась моральным лицемерием по искажению отчетности и припискам, что позволяло получать награды от вышестоящих органов власти. Имевшаяся модель управления вступала в противоречие смыслу морали. Ведь искажалась даже идея служения советскому идеалу, что порождало аполитичность граждан. Советское общество застряло между традиционной и либеральной системами, непрерывно ведя борьбу за свое выживание и существование. И эта внутренняя борьба находила свое отражение в конфликте ценностных ориентаций, поскольку моральным предписаниям трудно было влиять на политические решения. Поскольку важнейшие решения были прерогативой узкого круга лиц, что ослабляло моральную поддержку общества и даже выводило мораль из сферы влияния на политику. В результате моральные нормы, основанные на идеологических постулатах, перестали оказывать прежнее воздействие на политическое поведение. Очевидно, что моральные нормы не могут всеобъемлюще регулировать поведение бюрократии, отчего партийные структуры выступали в роли дополнительного фактора, внешней «совести» по отношению к ней. Ведь сказывалось влияние патримональных отношений, которые суживали поле морали [14, с. 165].
Как представляется, советская власть, соединив благо и пользу, лишила рядовых граждан права определять отношение к себе и к самой политике. Такое общество не могло существовать долго неизменным, поддерживая искаженные моральные нормы в отношении власти, которая узурпировала права на любые действия, которые превратились в ритуал, средство морального одобрения со стороны социума. Любые политические решения должны
были получать лишь организованную сверху поддержку общества.
Как следствие, власть постепенно теряла моральное доверие, что находило отражение в росте коррупции, расхождении индивидуального и коллективного, искажении представления о справедливости, появления потребительского стиля жизни, разрастающейся аномии. Все это выхолащивало существовавшие моральные нормы, ослабляя влияние даже частной морали на отдельного индивида, загоняя любое моральное несогласие с властью в частную сферу как не отвечающее провозглашенным политикой целям и идеалам.
Литература и источники
1. Лукин А.Н. Нравственный аспект человеческого бытия // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. №33. Вып. 14. Философия. Социология. Культурология. С. 19-23.
2. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. 224 с.
3. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Т.1. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997. 804 с.
4. Швейцер А. Культура и этика / Пер. с нем. М.: Прогресс, 1973. 343 с.
5. Мораль и этическая теория: Некоторые актуальные проблемы. М.: Наука, 1974. 295 с.
6. Матвеев П.Е. Моральные ценности. Владимир, 2004. 190 с.
7. Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. М.: Центрполиграф, 1994. 495 с.
8. Ивин А.А. Философия коллективного творчества. История, язык, мораль, религия, игры, идеология и др. М.: Проспект, 2017. 352 с.
9. Каплан Л.Е. Сталин. Человек, который спас капитализм. М.: Поколение, 2007. 352 с.
10. Rescher N. Fairness. Theoryand Practice of Distributive Justice. New Brunswick: Transaction Publshers, 2002. 134 р.
11. Баталов Э. Советская политическая культура // Общественные науки и современность. 1995. № 3. С. 60-70.
12. Парфенов А.И. Моральная регуляция как форма социального насилия // Известия Саратовского ун-та. Сер. Философия. Психология. Педагогика. 2012. Т. 12. Вып. 3. С. 40-43.
13. Гусейнов А.А. Моральная демагогия как форма апологии насилия // Вопросы философии. 1995. №5. С. 5-12.
14. Руженцев С.Е. Социально-политическая практика и требования моральных идеалов // Право и практика. 2016. № 2. С. 158-167.
РУЖЕНЦЕВ СЕРГЕЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ - кандидат исторических наук, доцент Воронежского государственного медицинского университета им. Н.Н. Бурденко (rsevrn@gmail.com).
RUZHENTSEV, SERGEY E. - Ph.D. in History, Associate Professor, Voronezh state medical University after name N.N. Burdenko (rsevrn@gmail.com).
УДК 1 (091): 130.2
ОПОШНЯНСКИЙ А.В., ПОПОВА Ю.Н. ПЕРЕОСМЫСЛИВАЯ ЕВРАЗИЙСКИЙ ПРОЕКТ
Ключевые слова: глобализация, Россия, цивилизационное развитие, пути цивилизационного развития России, евразийцы, проект Россия-Евразии.
Вопрос о путях цивилизационного развития России актуален в настоящее время. Это обусловлено как проблемами глобального порядка, глобальными экономическими и геополитическими стратегиями, так и внутренними задачами России. В этих условиях вновь актуальным стало наследие евразийцев. Евразийцы предложили проект развития с учетом традиционных ценностей России и ее геополитического положения. Авторы рассматривают сильные и слабые стороны проекта.
OPOSHNYANSKY, A.V., POPOVA, J.N. RENEWING THE EURASIAN PROJECT
Keywords: globalization, Russia, civilizational development, the way of civilizational development of Russia, the Eurasian project, Russia-Eurasia.
The question about the ways of civilizational development of Russia is actual in the current time. This is provided as problems of the global order, global economic and geopolitical strategies, and internal tasks of Russia. In these conditions, relevant again became the heritage of the Eurasians. Eurasians proposed the project of development with account the traditional values of Russia and its geopolitical position. The authors view the strengths and weaknesses hands of the project.
Евразийство является оригинальным течением не только отечественной, но и мировой
