CC BY
65
ЭТИКО-ПРАВОВЫЕ, ЭКОНОМИКО-УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ЭКОЛОГИИ
удовлетворять потребности в воде и пище, а также во всем том, что им понадобится по мере удовлетворения потребностей низшего уровня. Чрезмерное потребление - одна из особенностей современного общества, превратившаяся в диагноз. В то время, как одни умирают от голода, другие ставят целью жизни потребить как можно больше благ, присущих современному обществу. Нормы права и морали рассеиваются на пути к заветной мечте, материальные ценности ставятся превыше всего, а доброта, порядочность и честность конвертируются в дорогие автомобили и недвижимость в центре Москвы. В процессе потребления люди ни на что не обращают внимания, уподобляясь гусеницам, пожирающим листы растений, которые не перестают жевать, даже если начать рубить их на части или поджечь. Но у гусениц есть оправдание - им необходимо потребить определенное количество за определенный период, и если этого не случится, они погибнут и не превратятся в бабочек. Человечество же потребляет ради потребления, и оправдание этому найти весьма трудно, если вообще возможно.
Конечно, человечество уже не сможет отказаться от всех тех благ и статусов, которые
предоставляет людям научно-технический прогресс. Сложно уговорить людей заменить свои автомобили s-класса на велосипеды и заставить их жить в экологически чистых домах, построенных из навоза, да и нужно ли это? Решение должен принять сам человек, пока еще остается возможность выбора. Теории антропоцентризма, так популярные в XX веке, сегодня теряют актуальность - хозяином чего станет человек, если природа погибнет? Какие еще знаки, факты и события нужны людям, чтобы они задумались о более важных вещах, чем добыча бумажек с изображением городов и президентов?
Можно выделить две экологические перспективы - либо гибель природы планеты Земля и человеческой цивилизации, либо нормализация отношений с природой путем изменения восприятия мира.
Библиографический список
1. http://www.globalissues.org/article/26/poverty-facts-and-stats.
2. Сайт EPA (United States Environmental Protection Agency): www.epa.gov.
3. Сайт американского бюро переписи: http://www. census.gov.
МОРАЛЬ В ЭКОЛОГИИ И ПОЛИТИКЕ
Ф.А. ТРИГУБЕНКО, Московский государственный университет путей сообщения (МИИТ)
Вопросы экологической этики и экологической политики могут быть рассмотрены с позиций философии морали. Это даст возможность найти пути если не разрешения споров между антропоцентризмом и нон-ант-ропоцентризмом, то, по меньшей мере, достижения более глубокого понимания сути их разногласий. За противостоящими концепциями экологической этики, возможно, стоят разные виды морали, известные в истории этических учений.
Существует два вида морали и моральной практики, и, соответственно им, одновременно сосуществуют два типа мировоззрения, два способа мышления и деятельности, две различных системы ценностей, два типа поли-
тической практики. Одну из этих моральных практик обычно называют утилитаристской, другую - кантианской.
Утилитаристская модель имеет в основе ориентацию на сущее и уходит корнями в этику Аристотеля, где всякое действие человека, подобно всему, происходящему в универсуме (сущем), должно быть целесообразно, происходить и действовать сообразно цели, которой является совершенство того или иного рода. Согласно этой телеологической концепции поведение человека регламентировано целью и целью же предопределено, цель является причиной всякого действия. «Когда достижение цели представляется возможным, тогда и берутся за дело» [1, c. 103]. Человек
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 2/2011
135
ЭТИКО-ПРАВОВЫЕ, ЭКОНОМИКО-УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ЭКОЛОГИИ
действует не свободно, цель - это та необходимость, в силу которой появляется и происходит все сущее. Цель - причина действия. Здесь всякое нецелесообразное действие считается неоправданным, глупым, алогичным. Цель -это совершенство, подобное космической гармонии, абсолютное благо человеческого рода. Устремленность же к благу, к совершенству как цели единственно разумно и оправдано. В этой концепции «должное» предполагает стремление к подлинно сущему метафизическому благу и опосредовано подлинно сущим, некоторой целью и смыслом мира физического; само по себе должное немыслимо и бессмысленно. Исходной формулой этого типа мировоззрения, считавшегося до Канта аксиоматически очевидной, может служить цитата из «Никомаховой этики» Аристотеля: «Всякое искусство и всякое научение, а равным образом поступок и сознательный выбор... стремятся к определенному благу» [1, с. 54]. Таким образом, в аристотелевской этической парадигме цель тождественна благу, подлинно сущему, поэтому сущее обязано способствовать и соответствовать «сущему-благому». «Должное» суть лишь способ достижения подлинно «сущего», и в этом смысле является лишь средством для осуществления подлинно «сущего».
Кантианская модель принципиально иная, признанным тезисом трансцендентальной этики Канта является формула «долг во имя долга», а не ради какой бы то ни было определенной цели. «Должное» в этической модели Канта является целью, в то время как должное по Аристотелю - это лишь средство для достижения «сущего». «Во всем сотворенном, - пишет Кант, - все, что угодно и для чего угодно, может быть употреблено всего лишь как средство; только человек, а с ним и каждое разумное существо есть цель сама по себе» [2, с. 304]. У Аристотеля человек суть средство, у Канта - цель. В первом случае моральность суть соответствие образцу, во втором - образ действий и мысли, приводящий все сущее в соответствие с этим образцом.
Гегель позднее отчетливо разграничивает мораль и нравственность: первая говорит о должном, вторая - о благом, т.е. о сущем. В философии Аристотеля нравственность - это
соответствие нраву целого, общества. Тот, кто не соответствует - безнравственен. Моральные концепции Аристотеля и Канта столь же различны, сколь различны космологии Птоло-мея и Коперника.
С рассмотренной точки зрения на два вида морали могут быть предложены подходы и к анализу противостояния антропоцентризму в экологической этике. Широко распространенный в экоэтике неантропоцентристский подход призывает сохранять природную среду, отказываясь от ее изменения и тем самым разрушения первозданного или исторически сложившегося вида природного окружения человека и общества. Поскольку здесь проявляется ориентация на природное сущее, этот подход имеет признаки утилитаристского вида морали. Антропоцентризм же, в котором человек есть цель, а не средство сохранения природной среды его обитания, выглядит как воплощение кантианской этики. В то же время традиционное обвинение в ориентации на утилитарные интересы часто предъявляется именно антропоцентризму. При этом утилитаризм выражается в ориентации человека на сущее в искусственной среде обитания, создаваемой им. Какой же подход в экоэтике является воплощением кантианского вида морали?
Ответ на этот вопрос может дать различение видов нон-антропоцентризма. Указанному выше подходу, ориентирующемуся на сущее в природе, соответствуют выделяемые в литературе биоцентризм и натуроцентризм. Они, так же как и антропоцентризм, являются различными формами утилитаризма. Нередко био- и натурцентризм именуют экоцентризмом, что, на мой взгляд, неверно. Экологическое мировоззрение выражает ориентацию человека на должное в природной среде обитания. Поэтому соответствующий ему эконтричный подход является воплощением кантианского вида морали. (Сходные мысли высказаны в докладе В.И. Фалько на нашем семинаре. Добавлю, что упоминаемый им те-оцентричный подход также ориентирует на должное в отношениях человека и природной среды. (В.И. Фалько «Экологическая этика и экология духа: глобальный аспект» в настоящем выпуске журнала. - Ред.).
136
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 2/2011
ЭТИКО-ПРАВОВЫЕ, ЭКОНОМИКО-УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ЭКОЛОГИИ
В соответствии с двумя вышеуказанными типами мировоззрения существует два различных отношения к политике, и в каждом из этих видов морали политика функционирует по-разному и играет разные роли. Утилитаристская политика является политикой воспроизводства сущего положения дел, политикой воспроизводства статус-кво. Она сориентирована на достижение определенного блага, считающегося целью. Поэтому цель определяет и оправдывает средства. Благополучие (благо) страны, народа, «целого» является для поли-тиков-консерваторов целью, которая превыше всего, и ради достижения благой цели любое целесообразное действие оправдано.
Политика же, сориентированная на утверждение морально-должных принципов, предполагает изменение, реформацию и трансформацию сущего положения дел во имя утверждения идеалов свободы. Приверженцами этих идеалов, как правило, являются либералы, для которых основной целью деятельности является утверждение «доброй воли», свободы как таковой, и не для чего-то, а ради нее самой. Долг ради долга.
В соотношении «мораль - политика» с максимальной рельефностью выступают как противоположность морали и политики, так и их единство и нераздельность. Противоположность их заключается в том, что любая политика предполагает власть, которая, в свою очередь, невозможна без принуждения или понуждения к определенному виду действий под страхом физического наказания, угнетения или даже уничтожения. Мораль же, в отличие от политики, предполагает добровольную самоорганизацию людей, основанную на доброй воле и опирающуюся на принципы, признаваемые всеми членами как всеобщие и необходимые. Поведение индивидов здесь регламентируется не силой или угрозой ее применения, не благой целью, для достижения которой пригодны все средства, а принципом, императивом, принятым добровольно и признанным в качестве должного. Принцип добровольности морали, таким образом, оказывается в противоречии с принципом власти и принуждения, без которого политика не бывает. Политика предполагает власть и насилие,
мораль же отрицает и то, и другое; логически они несовместимы, фактически - едины, поскольку политика является родом человеческой деятельности и строится на сознательном отношении человека к окружающим его людям и своему положению в этом окружении. А такое сознательное отношение невозможно вне оценивания, в том числе и в категориях добра и зла, греха и добродетели, справедливости, вины, совести, ответственности и т.д.
Политика, если она не корректируется представлениями о морально должном, становится саморазрушительной, то есть отрицает себя. В случае ее низведения исключительно к насилию, при котором человек становится лишь исполнителем команды, приказа или повеления, она ведет к утрате человеком собственной сущности - способности быть человеком как таковым. Человек становится животным или же машиной (что, по Декарту, суть одно и то же), поскольку функционирует по принципу действия механизма: каждый сигнал предполагает строго определенную реакцию. В результате происходит деградация человека и, как результат, дегенерация политики к тоталитаризму, в котором она превращается в набор технологических манипуляций. При тоталитаризме политика перестает быть сама собой, поскольку (в соответствии с этической концепцией Аристотеля), люди рассматриваются не в качестве целей, а в качестве средства для достижения благой цели - благополучия целого, преуспеяния рода.
Во избежание и как альтернатива описанной выше предельно допустимой ситуации, называемой тоталитаризмом и приводящей к деградации граждан посредством превращения их во взаимозаменяемые элементы отлаженного социального механизма, рассматривается вариант патернализма, уповающий только на моральность политиков и их профессиональную этику. В этом случае политик действует сообразно лишь своим представлениям о морально должном и, благоволя к подданным, он не предполагает наличия моральности в последних. Общетеоретический анализ этой ситуации сделал Давид Юм, когда вывел максиму патерналистского и тоталитаристского политического мышления. Эта небезызвестная
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 2/2011
137
ЭТИКО-ПРАВОВЫЕ, ЭКОНОМИКО-УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ЭКОЛОГИИ
максима гласит, что при продумывании любой системы правления и форм контроля политик в каждом человеке должен предполагать мошенника, не имеющего в своих действиях никакой цели, помимо частного, своекорыстного интереса.
Характерной и определяющей чертой утилитаристской (т.е. аристотелевской) политики является стремление к воспроизведению и усовершенствованию существующего (сущего) общественного устройства. Кантовская же политика, напротив, формирует и реализует альтернативы, и в этом смысле она является производящей.
В «аристотелевской» модели роль морали относительна и невелика, и, как правило, ограничивается легитимацией существующей власти, видя в этой моральной легитимации условие ее сохранения и воспроизводства. Моральная оценка действий политика обществом и политическими конкурентами заставляет его придерживаться принятых и одобряемых обществом традиционных нравственных норм и критериев, соблюдать общепринятые обычаи и «правила игры». Успех в политике (победа на выборах, лоббирование законопроектов в парламенте и проч.) в немалой степени зависит от морального обоснования предпринимаемых действий, от выданных подданными моральных санкций. И сколь ни велика роль лицемерия и интриганства в такой политике, она поддерживает иллюзию соблюдения моральности, ибо проводится от имени и во имя обычных (обычай), традиционных, исторически сложившихся моральных норм и предписаний.
В «кантовской» политике мораль выступает в роли и качестве особой причинности человеческого поведения, отличной от интересов и даже противостоящей им - именно на такую роль претендует кантианская мораль. Утилитаристская же мораль и политика, напротив, стремится обеспечить «правильное» понимание людьми своих интересов и их гармонизацию - как на уровне индивидуального сознания, так и на уровне существующих межчеловеческих отношений. Она есть мораль «просвещенного эгоизма», мораль пользы, в отличие от кантовской морали долга.
Аристотелевская модель поведения, адекватная принципу полезности, остается неизменной в самых различных трактовках и интерпретациях. В наиболее грубой, бентамовс-кой форме, она редуцирована к расчету выгод и убытков, а в более возвышенной форме, в духе Милля, она ориентирована на наибольшее счастье наибольшего числа людей при предпочтении духовных благ - телесным.
Но то, чего не может обеспечить утилитаристская мораль, - это готовности идти до конца ради принципа, из сознания абсолютного долга и вопреки всем позывам благоразумной расчетливости. Ведь рассчитывать можно только на то, что есть, т.е. на сущее, наличное бытие, или на такое будущее, в котором сущее лишь увеличивается или уменьшается. И такое будущее, принимаемое за должное, по сути, является лишь пролонгированным настоящим, осуществленным идеалом сущего. Более же радикальное будущее, в котором может возникнуть нечто, отсутствующее сегодня, не поддается расчету, тем более с точки зрения пользы и вреда как ключевых категорий утилитаризма. Трансформация настоящего никак не предполагается ни в этике Аристотеля, ни в утилитаристской политической практике - возможны лишь эволюционные преобразования, сохраняющие статус-кво. Сопротивление власти, т.е. бунт, невозможен, поскольку в логике благоразумия он нецелесообразен, и эта невозможность означает необходимость подчинения власти, каковы бы ни были ее прегрешения. И исторический опыт, и логика обнаруживают в противодействии и противоречии сущему лишь дисгармонию и разрушение, т.е. абсолютное зло. В формальной логике Аристотеля противоречие незаконно и недопустимо.
В кантианской же политике мораль обретает иные функции, нежели в политике утилитаристского толка. Сориентированная на кантианскую модель политика обусловлена стремлением к должному, к утверждению новых, нетрадиционных правил, принципов и способов сосуществования, увеличивающих степень свободы. Эти новые правила не вытекают логически из старых правил (невозможен логический переход от сущего к должно-
138
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 2/2011
ЭТИКО-ПРАВОВЫЕ, ЭКОНОМИКО-УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ЭКОЛОГИИ
му - Д. Юм), но они также не могут появиться из рутинного функционирования существующей политической структуры. Утверждение морально должного становится возможным лишь посредством отрицания сущего, т.е. посредством насилия. Поэтому ключевой проблемой в соотношении «мораль-политика» является проблема политического насилия.
Кантовский категорический императив, в одной из его версий, гласит: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» [2, с. 270]. Этот императив предписывает деятельно утверждать всякого другого в качестве цели и препятствовать аморальному низведению любого индивида до роли только средства. Поскольку моральный долг предписывает действовать, невзирая на последствия, мы должны любой ценой, даже ценой собственной жизни, сопротивляться попиранию человеческого достоинства «всякого другого» и его превращению в средство.
Логическое развитие вышеприведенной формулировки категорического императива, на первый взгляд, приводит к апории, к абсурду, к парадоксу: возможно ли относиться к узурпатору и угнетателю как к цели, в то время как он превращает людей в средство? Утвердительный ответ (в соответствии с императивом) означает потворство угнетателю и, значит, отрицает императив. Отрицательный ответ также разрушает императив, поскольку предполагает насилие над угнетателем, т.е. отношение к нему как к средству. Относиться к угнетателям как к целям, т.е. признавать их в качестве целей в этом их социальном качестве, значит соглашаться с тем или даже потворствовать тому, что другие превращены в «средства». Такое соглашательство аморально по определению, оно не проходит тест на универсализацию. Но его не проходит и максима противодействия угнетателям, поскольку не может стать универсальной, содержать максиму отношения ко «всякому другому».
Создается впечатление, что категорический императив неприменим к наличному бытию, что никакое отношение к сущему (к отдельным людям, корпорациям или инсти-
тутам) невозможно с позиции кантовской морали, с позиции должного. Но такой вывод неизбежен лишь в утилитаристской логике, руководствующейся аристотелевской концепцией морально должного как целерационального - революция же разрушает, она иррациональна, алогична.
Общеизвестно, что Кант приветствовал революцию 1789 г., произошедшую за пятнадцать лет до его кончины, и, значит, оправдывал факт политического насилия во имя утверждения идеалов свободы. Впрочем, Кант и не считал, что в физическом мире возможно полное осуществление свободы, что идеальное и материальное могут отождествиться. Свобода не может и не должна стать совокупностью готовых общественных форм (институтов, законов, обычаев, традиций), в которых она воплощается. Свобода возможна лишь как постоянное движение, становление, она возможна лишь как перманентное освобождение, как противоречие физическому наличному бытию, как противодействие всему тому, что подчиняет людей и превращает их в средства. И это означает, что политическое насилие в моральной концепции Канта оправдано и необходимо.
Лишь такое понимание свободы как «должного» позволяет установить связь свободы и несвободы в политике. Эта корреляция означает, что полное, монопольное господство несвободы не допущено, что альтернатива сохраняется, а, значит, сохраняется свобода. В сохранении же и утверждении свободы как раз и состоит моральный долг.
Какие выводы из сказанного можно сделать для экологической политики? Из двух указанных видов морали и соответствующих видов политики приемлемыми для экологической деятельности являются подходы, ориентирующие на должное, а не на сущее в отношении человека и общества к природной среде. Неприемлемы как политика, направленная на сохранение природной среды в ущерб интересам человека, так и политика, следствием которой является разрушение природного окружения, что также противоречит интересам человека и общества. Единственно возможной является политика, предполагающая приро-
ЛЕСНОИ ВЕСТНИК 2/2011
139
