Модификации классического сонета в лирике К. М. Фофанова Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 821.161.1.09

UDC 821.161.1.09

К.А. ЖИДИХАНОВА

аспирант, кафедра истории русской литературы Х1-Х1Х веков, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail: zhidikhanova@list.ru

K.A. ZHIDIHANOVA

Graduate student, Department of the History of Russian Literature of XI-XIXcenturies, Orel State University named after IS. Turgenev E-mail: zhidikhanova@list.ru

МОДИФИКАЦИИ КЛАССИЧЕСКОГО СОНЕТА В ЛИРИКЕ К.М. ФОФАНОВА

MODIFICATION OF THE CLASSICAL SONNETS IN K.M. FOFANOV'S POETRY

В статье представлен анализ художественных особенностей сонетов К.М. Фофанова. Установлен устойчивый признак функционирования жанра в лирике поэта, выразившийся в явном стремлении к экспериментаторству и разрушению традиционной формы классического сонета.

Ключевые слова: К.М. Фофанов, сонетные формы, жанровые модификации, антитеза, тематический диапазон.

The article presents an analysis of the art features of K.M. Fofanov's lyrics sonnets. The stable feature of functioning of the genre in the poet's lyrics is established, what was expressed in a clear effort to experiment and the destruction of the traditional forms of classical sonnet.

Keywords: K.M. Fofanov, sonnet's form, genre's modification, the antithesis, the thematic range.

Лирикарусскогопоэта-восьмидесятника Константина Михайловича Фофанова отличается широтой тематического диапазона: от пейзажной лирики и философских размышлений о бренности жизни до критики нравов современного общества, от любовной лирики до темы назначения поэта и поэзии. Однако в сонетном дискурсе поэта обнаруживается удивительное тематическое единство. Произведения, написанные в форме сонета, в самые разные творческие периоды обладают одним общим свойством: К.М. Фофанов существенно изменяет классические формы жанра.

Сонет «Ничтожный человек любуется природой...», очевидно, восходит к итальянским сонетам, но в отличие от устойчивой системы рифмовки (аЬаЬ аЬаЬ cdc dcd или cde cde) поэт использует более сложную: аВаВ сДсД ЕЕд ННд.

Подобное разрушение традиционной формы объясняется содержанием сонета, которое является прямым отражением мировоззрения раннего Фофанова с его катастрофической разочарованностью во всем: в себе самом, творчестве, окружающих людях, обществе. Не случайно уже первая лексема «Ничтожный», стоящая в ударной интонационной позиции, несет негативную характеристику, принижающую человека. Изначально поэтом противопоставляется величие природы и ущербность индивида, что является вполне закономерным для представителя эпохи разочарований и кризиса: Ничтожный человек любуется природой, А вкруг него цветет родимая земля.

Лучами даль горит, в ночах покой и нега[3, с. 14] Поэт представляет картину абсолютной красоты,

наполненной жизнью и движением: Куда не кинет взор - все красками полно, Во всем кипит одно могучее броженье[3, с. 14] Свобода и гармония мира ничем не ограничены, пространство характеризуется бескрайней протяженностью: «И веют ласково заманчивой свободой/ Шумящие леса и мирные поля»[3, с. 14].

Необычно и то, что членение сонета на части не совпадает со строфическим членением. Антитеза возникает в первом терцете: «Лучами даль горит, в ночах покой и нега/ Но, бедный человек, не жди себе ночлега: / Под небом ласковым ночь блещущая зла»[3, с. 14]. Так, смысловым центром сонета, выделяемом на композиционном уровне, становится мотив зла, причем его появление не обусловлено состоянием мира: «Под небом ласковым ночь блещущая зла», т.е. небо остается тем высшим началом, которое является сосредоточением высшей гармонии, а ночь - образ разрушения, тоски, разочарований, скрытых страхов - несет негативную семантику и представляется уже не порождением природы, а отражением земного Бытия.

Трагизм ситуации усугубляется тем, что лирический субъект осознает оторванность человечества от Вселенской гармонии, от ее земных проявлений в природе:

В природе видишь ты богатство, блеск и волю; Но мало в ней, скупой, найдешь себе на долю: Лишь крохи скудные с богатого стола[3, с. 14]. Значимым художественным приемом является и отказ от прямой субъектности. Большая часть лирического признания представлена в форме нарратива и только в последнем катрене вводится форма «ты». Так, поэт

© К.А. Жидиханова © K.A. Zhidihanova

умышленно избегает личностного начала и переводит содержание текста в общечеловеческий и даже общефилософский смысл.

Следовательно, сама идея дисгармонии Бытия предполагала новую форму представления лирического материала. Этим и объясняется явный эксперимент поэта по модификации устоявшейся итальянской сонетной архитектоники.

Форма сонета «Вторую ночь я провожу без сна...» более традиционна. Катрены воспроизводят традиционную архитектонику итальянского сонета с перекрестной рифмовкой, а терцеты восходят к французской: eeF ддр. При этом содержание произведения вполне соответствует общим настроениям эпохи: безлунная ночь вносит дисгармонию в жизнь лирического субъекта: Вторую ночь я провожу без сна, Вторая ночь ползет тяжелым годом. Сквозь занавесь прозрачную окна Глядит весна безлунным небосводом...[3, с. 19] Состояние окружающего мира полностью подчиняет его внутренний мир и пробуждает потребность оценки пережитого, в котором нет ничего светлого.

Пейзаж становится для поэта поводом для размышлений о беспросветности бытия и бессмысленности существования. Лирический субъект выступает против однообразия жизни, лишенной эмоций и активной деятельности:

Плывут мечты рассеянной толпой; Не вижу я за далью прожитого Ни светлых дней, взлелеянных мечтой, Ни шумных бурь, ни мрака голубого [3, с. 19]. В сонете раскрываются мысли и чувства, характерные для целого поколения восьмидесятников, считавших, что окружающая действительность способна уничтожить все самое светлое, что заложено в душе человека, лишить его права на чувства. Именно поэтому первая смысловая часть сонета (два катрена) резко противопоставлена второй (терцетам) по принципу здесь и там. Так возникает противопоставление обыденности и иного мира, который представлен поэтом чисто импрессионистически, в неясных очертаниях: Там тишина; там мрака даже нет, Там полусвет, как этот полусвет...[3, с. 19] Смысловым центром сонета является первый терцет, построенный на анафорическом повторе: «Там тишина <...> Там полусвет» и тавтологии «полусвет, как этот полусвет», которыми создается параллелизм между состоянием природы и инобытием. И эта аналогия весенней природы и иного мира, ощущаемого лирическим субъектом, способна возродить надежду на то, что и на земле возможна духовная жизнь и реализация личности.

Подобный принцип модифицирования формы лежит в основе сонета «Молилися они, перед Распятьем стоя.» Типичная для русского быта сцена молитвы перед распятьем становится поводом к размышлениям о сути человеческой натуры. Ситуация молитвы приводит лирического субъекта к полному отрицанию возможности духовного возрождения человечества.

В первой части сонета поэтом создана гармоничная картина моления: Молилися они, перед Распятьем стоя. Во взорах их была и кротость, и печаль, И были их сердца исполнены покоя. И даже их мечты не порывались вдаль...[3, с. 18] Но уже во втором катрене настроение резко изменяется. Лирический субъект сонета не верит в честность молитвы. Он видит лишь толпу, объединенную общими привычками, установками и правилами. Лирический субъект изначально предстает как разрушитель устоев, как человек, разочарованный во всех земных ценностях и в людях. Но он не является атеистом по своим убеждениям, напротив, он, созерцатель, оказывается ближе к христианским ценностям, чем люди у алтаря.

Поэт мечтает об установлении истинной Веры, которая зиждется на сострадании и принятии боли ближнего:

Он стал бы говорить речами неземными О язвах и слепцах закованной земли...[3, с. 18] Однако человечество не способен, по мысли автора, спасти и духовно возродить даже оживший Христос: Что сделали б они, молящиеся? чтобы Ответили ему? И разве не без злобы По слову б кесаря к Голгофе повели?! [3, с. 18] В конце сонета утверждается мысль, что идеология толпы неисправима. Ее благостность может легко измениться под влиянием сиюминутного, потому что злоба является частью натуры человека. Личность часто оказывается неспособной противостоять толпе.

В сонете «После бури» обнаруживается использование традиций предшествующего литературного периода: К.М. Фофанов использует мотивы пушкинского «Ариона». И в одном, и в другом текстах присутствует такой элемент лирического сюжета, как гибель в водной стихии. И А.С. Пушкин, и К.М. Фофанов несколько изменяют миф об Орионе. В мифе корабельщики были врагами Ориона, а в стихотворении А.С. Пушкина представлено братство, нерасторжимая общность людей: «Нас было много на челне», то есть «таинственный певец» считает себя частью общего дела. У К.М. Фофанова же представлено совершенное новое развитие пушкинской лирического сюжета.

Буря - один из самых традиционных романтических символов, под которым понималось революционное выступление, наиболее активные формы выражения протеста. Как правило, разбушевавшаяся стихия в литературе романтиков несла смерть. Буря в сонете К.М. Фофанова так же, как и у А.С. Пушкина, становится причиной гибели пловцов: Пловцы погибли: не по силам Была им буря. Корабли Разбиты в щепки...[3, 17]

Поэт использует в первой строфе анжамбеман для усиления трагичности, для того чтобы подчеркнуть силу стихии и неспособности ей противостоять. К.М. Фофанов является носителем совершен-

10.00.00 ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 PHILOLOGICAL SCIENCES

но иных идейных установок. Если в стихотворении А.С. Пушкина с Божественным началом был связан, прежде всего, творческий дар поэта, то К.М. Фофанов воспринимает смерть героев как возможный переход в иной мир, гармоничный и совершенный, мир Абсолюта: Быть может там, за синей далью С невыразимую печалью Пловцов погибших ждут друзья...[3, 17] Отступления от мифа и в лирике А.С. Пушкина, и в сонете К.М. Фофанова не были случайными. Пушкин проецирует ситуацию на русскую действительность, на исторические потрясения 14 декабря 1825 года. Фофанов - на события разгрома народнического движения. Буря разрушает созидательное движение пловцов, «корабли разбиты в щепки.» И если у Пушкина лирический субъект «на берег выброшен грозою» (в мифе Орион после гибели корабля был спасен дельфином) и декларирует, что сохраняет верность прежним идеалам, то у К.М. Фофанова он со стороны наблюдает за происходящим и делает вывод, что обстоятельства истории оказываются сильнее человека. Трансформированное содержание мифа отражается и на форме сонета. Поэт вновь объединяет рифменную архитектонику итальянского типа (АвАв CdCd) и французского (EEf GGf), что, по сути, является разрушением классической формы.

В сонете «Родилася в небесах.» автор обращается к традиционной теме назначения поэта и поэзии и избирает еще более сложную форму. Определить, к какому сонетному типу восходит текст, не представляется возможным. Система рифмовки в нем выглядит следующим образом: АввА СС dEdE FgFg. Проблема, лежащая в основе сонета, требовала новой формы, и поэт ее создает. К.М. Фофанов одновременно и следует за традицией, и разрушает ее. Поэтический дар для лирического субъекта - это дар неземной, возвышенный, приближенный к горнему миру. Этот дар поэт называет «речью святой», причем несет она только истину: Родилася в небесах Речь святая правды строгой...[3, 56] Сонет построен на движении снизу вверх и цветовом контрасте: небо - светлое, а речь «бредет во тьмах». Примечательно широкомасштабное употребление слова «земля»: «По земле бредет впотьмах.», на этой земле, в обыденности, «речь» - чужая. Поэзия и творчество оказываются чуждыми для земного мира. Следовательно, творческий процесс связан в представлении поэта с преодолением, с «тернистой» дорогой. Возникает параллелизм между «речью» и поэзией, поэтом, которого не понимают и не принимают обыватели, филистеры этого земного мира. Как речи нет приюта на земле, так и поэту нет места среди людей. Общество не испытывает потребности в правде и творчестве. Мир, полный ненависти и страданий, не слышит откровений лирического героя: На земле печаль и смута

Редко мир слух четкий нежит,

И великой правды речь Заглушают плач и скрежет [3, 56]. Люди не способны постичь всю глубину поэтического таланта, призвания поэта, они вообще не нуждаются в правдивых пророческих словах, потому что привыкли прозябать в привычном для них мире: Непонятна и пуста, И чужда она для света, Как безумного поэта Безобразная мечта [3, 56].

Не случайно употреблен эпитет «безумный» по отношению к поэту, подчеркивающий, что у него нет надежды быть понятым и услышанным в этом бренном мире. Все его мысли, думы, мечты - пустота для других.

Важно то, что ни один из предшественников К.М. Фофанова не прибегал к столь резкому обличению общества, не способного к духовной жизни.

Сонет «Когда задумчиво вечерний мрак ложится.» относится к поздней лирике поэта. Однако К.М. Фофанов остается верен собственному представлению о жанровой форме. Он вновь модифицирует терцетный уровень: вместо традиционной для французского сонета рифмовки поэт использует достаточно необычную (EEf GfG), что делает мысль последней части произведения целостной и органичной.

Сонет необычен и по структуре, так как представляет собой период. В начале каждой строфы введена анафора: «Когда задумчиво вечерний мрак ложится.» (1-ый катрен), «Когда трещат в лесу костров сухие сучья.» (2 катрен), «Когда, надев венки из лилий и фиалок.» (1 терцет), «Когда от гордых звезд до скромных незабудок.» (2 терцет) [4, с. 231]. Принцип создания текста, использованный К.М. Фофановым, восходит к лермонтовской традиции: стихотворению «Когда волнуется желтеющая нива.», в котором также начало каждой строфы маркировано союзом «когда». Система синтаксических и стилистических повторов формирует параллелизм, придающий сонету музыкальность и завершенность за счет повышения тона от первой к последней строфе. При этом содержательный уровень сонета «Когда задумчиво вечерний мрак ложится.» остается в рамках уже неоднократно осмысленной к этому времени поэтом темы творчества (Например, в стихотворении «Звезды ясные, звезды прекрасные.»)

Открывается сонет картиной вечера. Это момент, когда все в природе засыпает и затихает, а поэт погружается в мир образов. Символический смысл приобретают «проворные ящерицы», уподобленные мыслям творца, которые характеризуется как нестройные и хаотичные: И носятся вокруг неясные созвучья, Как бы слетевшие из сказочных миров.[4, с. 231] Во втором катрене поэт использует прием тематического параллелизма: душа лирического субъекта соотносится с лесом, в котором вспыхивает огонь. Предчувствие момента возникновения творческого вдохновения - это одна из основных смысловых линий сонета. Поэт решает вопросы, что является его источником и что рождает музыку стихов:

И носятся вокруг неясные созвучья, Как бы слетевшие из сказочных миров...[4, с. 231] Ответ на эти вопросы лежит в традиционной для периода плоскости: источником поэзии становится весь окружающий мир, наполненный красками и звуками. Однако в сонет вводится и новый для К.М. Фофанова образ - костер, воспринимаемый русским сознанием как земное воплощение солнца, особенно в день летнего солнцестояния. Можно предположить, что возникает образ под влиянием архаических представлений, где костер символизировал свет, добро и обновление. В сонете К.М. Фофанова вечерний костер становится эквивалентом творчества: неким тайным, сакральным образом. Кроме того, наблюдается движение пространства по вертикали во всех строфах сонета, что раскрывает оппозицию земного и небесного, потустороннего.

К.М. Фофанов представляет эстетизированную и таинственную картину возникновения вдохновения, частью которой являются абсолютно сказочные образы русалок (опосредованность творчества трансцендентным, представленным как сказки, традиционна для лирики К.М. Фофанова. Например: «Отдаю я вам, звезды прекрасные,/ Ваши сказки задумчиво-чудные!..» [3, с. 5]).

Цветы русалочьих венков также обладают определенной символикой. Лилия «ассоциируется с чистотой,

невинностью»[2], покоем, воскресением и царственностью. Фиалка считалась у греков цветком печали и смерти. Им украшали смертное ложе и могилы молодых, безвременно погибших девушек. Соединением этих ярких, но разноплановых деталей, создается органичный образ таинственного, инобытийного, т.е. лирический субъект погружается в мир поэзии, где источником вдохновения является прекрасное и непознаваемое. Ему открывается мир «от гордых звезд до скромных незабудок». Он притягателен и страшен одновременно: Когда, надев венки из лилий и фиалок, Туманный хоровод серебряных русалок Хохочет над рекой, забрызгав свой убор;

Когда от гордых звезд до скромных незабудок Все сердце трогает и все пугает взор.. .[4, с. 231] Модификации классических форм сонета объясняются стремлением поэта наполнить традиционный жанр новым содержанием. Вместо любовного сонета или сонета-поэтического манифеста, сонета-портрета К.М. Фофанов обращается к гражданской тематике. Он создает сонет-обличение, обладающий общими чертами: в нем раскрывается мировоззрение поэта эпохи «безвременья» с ее пессимистическими настроениями, апокалиптическими предчувствиями, стремлением обрести идеалы и полным разочарованием в этих поисках.

Библиографический список

1. Мифы народов мира. Энциклопедия. В двух томах. Том 2. К-Я. Под ред. С.А. Токарева. М.: Сов. Энциклопедия, 1988. 719 с.

2. Трессидер Дж. Словарь символов. М.: Фаир-Пресс, 1999. 448 с.// sbvari-online.ru/word/словарь-символов

3. Фофанов К.М. Стихотворения. СПб.: Изд-во Г. Гоппе, 1887. 182 с.

4. Фофанов К.М. Тени и тайны. Стихотворения К.М. Фофанова. СПб.: Изд-ние М.В. Попова, 1892. 352 с.

References

1. Myths of nations of the world. Encyclopedia. In two volumes. Volume 2. K-YA. Ed. By S.A. Tokarev. M .: Sov. Encyclopedia, 1988. 719 p

2. Tressider J. Dictionary of symbols. M.: Fair-Press,1999. 448 p. // slovari-online.ru/word/ dictionary-symbols

3. Fofanov K.M. Poems. SPb .: Publishing House of G. Hoppe, 1887. 182 p.

4. Fofanov K.M. Shadows and mysteries. Poems of K.M. Fofanov. SPb.: Publishing House of M. Popov, 1892. 352 p.