CC BY
121
УДК 94:32(497.13)«1941/1945» ББК 66.3 (4 Хорв)
МОДЕРНОСТЬ, СОЦИАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ И ГЕНОЦИД: ПРАВЛЕНИЕ УСТАШЕЙ В ФАШИСТСКОЙ ХОРВАТИИ (1941—1945)
Рори Йомэнс,
доктор истории, научный сотрудник Центра академических исследований (София, Болгария) roryyeomans1977@gmail.com
Перевод с английского А. С. Огановой
Аннотация. В статье рассматривается история независимого государства Хорватия в годы правлении усташей (так называемого периода двух «революций»): национальной революции, известной как «революция крови», ставившей своей целью провести чистку от сербов, евреев и цыган путем геноцида, и второй революции, названной «революцией души», призванной преобразовать хорватских граждан в подданных усташей, которые бы думали, вели себя и общались бы как «усташи». В статье утверждается, что для идеологов усташей две революции были связаны символически. Внутренняя «революция души» для создания личности могла начаться только после создания государства в результате завершения геноцида.
Ключевые слова: движение усташей, государство усташей, Хорватия, национализм, геноцид, социальная мобильность, интеллигенция.
MODERNITY, SOCIAL TRANSFORMATION AND GENOCIDE: USTASHA RULE IN FASCIST CROATIA, 1941—1945
Rory Yeomans,
Doctor of History, Researcher,
Centre for Advanced Study, Sofia, Bulgaria
Abstract. This article examines the Ustasha-ruled Independent State of Croatia, looking at the state's two «revolutions» — the national revolution, known as the «revolution of blood», which aimed to racially purify the state from Serbs, Jews and Roma through a campaign ofgenocide and the second revolution, also called the «revolution of the soul», which sought to refashion Croatian citizens into Ustasha subjects who would think, behave and communicate in an «Ustasha» way. The article argues that, for Ustasha ideologists, the two revolutions were symbiotically linked. The internal «revolution of the soul» to construct the individual could only begin after the building of the state through genocide had been accomplished.
Key words: Ustasha movement; Ustasha state; Croatia; nationalism; genocide; social mobility; intellectuals.
На выставке, организованной в апреле 1942 г. по случаю празднования первой годовщины «независимого государства Хорватия», в помещении, где демонстрировались достижения Министерства транспорта и общественных работ, возвышались две электрифицированные колонны. На одной
из них стоял ус, подсвеченный неоновыми огнями, изображавшими пламя, а ниже помещался лозунг короля Звонимира «Справедливость, право, труд». Другая колонна была украшена лозунгом усташей: «Плотиной и плугом Хорватия себя кормит, а усташи ее защищают». Этот лозунг повторялся на сот-
нях плакатов [1]. Станко Виткович был поражен увиденным. В рецензии на выставку в журнале «Хрватска смотра» он писал, что представленные на ней экспонаты свидетельствуют, что целью государства усташей является не только «грандиозность территории», но и «величие», обусловленное «физическим и духовным здоровьем нового поколения и его этическими принципами».
В подтверждение этого он подчеркнул, что государство усташей предоставляет работникам физического труда не только «права и человеческое достоинство», но и обеспечивает их «чистым, современным и удобным» жильем, что является «бесспорным и неопровержимым свидетельством [его] заботы ... о рабочих» [2].
В этом же журнале появилась информация и о другой выставке — «Евреи», — организованной директором государственного бюро по расследованиям и пропаганде Вилко Ригером 1 мая 1942 г. Ее основная цель состояла в том, чтобы показать «развитие еврейства и его разрушительную деятельность в независимом государстве Хорватии до апреля 1941 г.». Во вступительной речи Ригер подчеркнул, что государство не случайно организовало эту выставку в том же здании, где месяцем раньше праздновались успехи первой годовщины функционирования государства усташей. Обе выставки неразрывно связаны между собой: «Влияние евреев в Хорватии было столь пагубным, наносило такой ущерб, что было необходимо срочно раскрыть перед народом Хорватии их разрушительную деятельность». Он отмечал: если на выставке «Первая годовщина независимого государства Хорватия» можно увидеть основные достижения государства, то выставка «Евреи» продемонстрирует, «как движение усташей окончательно отомстило еврейской гидре». Неучастие в «борьбе против евреев», по утверждению Ригера, обрекло бы нацию на «крах и уничтожение» [3]. Томислав Церовац в своем обзоре этой выставки с ненавистью констатировал, что «евреи были перемещены в сборный лагерь в Ясеновац, для обработки полей Лоньоско», и добавлял, что материалы выставки непременно убедят посетителей в том, что «жесточайшие меры против угнетателей нашего отечества», принятые в государстве усташей, не были «мимолетной модой». К тому же, писал он, антисемитские законы призваны гарантировать «процветание в будущем». «То, к чему мы так долго шли и никак не могли сделать, мы достигли в Хорватии „Вождя": мы решили еврейский вопрос и определили степень влияния евреев на нашу культурную, политическую и экономическую жизнь» [4].
Обе данные выставки были весьма символичны для государства усташей.
С одной стороны, ставилась цель использовать террор для начала «революции крови», основная задача которой заключалась в построении однородного государства Великой Хорватии. При помощи террора усташи хотели очистить отечество от сербов, евреев и других «нежелательных элементов». С другой стороны, утверждалось, что, исходя из этого, общество и граждане будут нуждаться в перестройке. Эта цель должна была быть достигнута в результате второй революции — «революции души». Фашизм начался как реакция на классовые и социальные конфликты, как реакция на кризис политических институтов и «современность». В этой перспективе как «революция крови», так и «революция души», по словам Зигмунта Баумана, были «целевым геноцидом», «социальной инженерией» и шагом по пути, ведущему к созданию «совершенного общества», каким оно представлялось идеологам усташей. Бауман утверждал, что нацию следует рассматривать как «сад», а группы, которые должны были быть уничтожены, — как засоряющие его «сорняки». Если «сад» нельзя отделить от «сорняков» или воспрепятствовать распространению последних, то их следует уничтожить. Марко Ламе-зиц, региональный партийный босс в Пригорье, на ралли в июне 1942 г. хвастался, что движение вырвало с корнем «всю иностранную отраву из души хорватской нации» [5].
Идеологи государства — специалисты в области расовой и социальной теории — настаивали на том, что выкорчевывание предположительно «опасных» и «чуждых» меньшинств есть предварительное условие для разработки программы национального возрождения. Они заявляли, что «вторая революция» приведет к созданию «новых мужчин и женщин» с привитыми ценностями усташей, к формированию общества, модифицированного путем культурного просвещения и образования, к «корпоративной социалистической экономике», работающей на благо «национального сообщества» во главе с фабричными рабочими и крестьянами, к выкорчевыванию безнравственности в общественной и частной жизни.
Различие между двумя революциями, конечно, было не таким четким. На вершине «революции крови» многие черты «второй революции» были использованы государственными пропагандистскими агентствами и идеологами усташей для обоснования необходимости уничтожения сербов и евреев не только потому, что последние, по их терминологии, были «классовыми врагами» и «эксплуататорами», стоявшими «на пути социальной справедливости и экономического процветания», но и потому, что они «отравляли» культуру и частную жизнь
64 -
в Хорватии «безнравственностью и пороком». Кампания депортации, массовых убийств и последующей ликвидации в концлагерях могла быть проведена затем как часть более обширного процесса «национального обновления». Хотя мероприятия «второй революции» системно проводились лишь после того, как государство заявило о своей «победе» в решении «проблемы сербов и евреев», обе революции рассматривались теоретиками усташей как существенные этапы на пути к «современности» и прогрессу.
Возникновение движения усташей
Движение усташей, согласно его собственной мифологии, сложилось как армия борцов, призванных освободить из «тюрьмы Югославии» угнетенную хорватскую нацию. Сформировано оно было в 1929 г. из студенческих обществ, действовавших в университете Загреба, и старшеклассников, сгруппировавшихся вокруг Анте Павелича и Густава Персеча. Главной целью движения было создание государства Великой Хорватии, в состав которого вошли бы не только Хорватия, но и Босния, которую предполагалось очистить, если необходимо, то и силой, от расово «чуждых» элементов, в основном, от сербов. Антисемитизм первоначально не находился в центре внимания усташского движения. Однако уже в 1930-е гг. под влиянием германского национал-социализма ситуация начала меняться.
Идеологическим вопросам ядро усташей не придавало большого значения. Основополагающий идеологический трактат движения — «Принципы усташей», опубликованный в 1930-е гг., сводился лишь к семнадцати пунктам. Наиболее важные из них содержали призыв к образованию независимого государства, основанного на принципах крестьянского образа жизни, «базиса и источника» нации, воспевали традиционные католические семейные ценности и требовали «сбалансированного воспитания» в духе евгеники и в интересах создания расово чистой нации.
Краткость этого документа не оставляет возможности в полной мере уяснить всю совокупность идеологии усташей, хотя интеллектуалы этого движения впоследствии нередко пытались придать ему значимость «священного манускрипта». Принципы не обновлялись и вряд ли в полной мере отражали идеалы основного массива правых радикалов, навязавших возникшему затем государству усташей свои социальные и культурные установки [6].
Вскоре после формирования движения уста-шей Павелич и его сторонники покинули Югославию. В Италии и Венгрии ими была создана сеть
тренировочных лагерей, в которых готовились безжалостные террористы родом не только из Хорватии, но и из других стран Европы. В Берлине Па-величем был также основан Центр пропаганды, который возглавили два молодых интеллектуала: Бранимир Джелич и Младен Лоркович. Главная штаб-квартира усташей (GUS) была размещена в одном из тренировачных лагерей. Оттуда поступали распоряжения и приказы, там печатались пропагандистские листовки и газеты, разрабатывались планы операций.
В лагерях был установлен строгий военный порядок. Прибывавшие рекруты принимали клятву верности движению и его вождю. Нарушение этой клятвы каралось смертью. Не просто складывались и отношения между самими рекрутами. Нередко в их среде возникали конфликты, результатами которых были инвалидность, убийства и самоубийства [7].
Среди волонтеров, пополнявших зарубежные лагеря усташей, доминировал простой люд. И, напротив, для стронников и активистов движения, находившихся в самой Хорватии (так называемых «домашних усташей»), был характерен сравнительно более высокий уровень образованности. В их числе было немало интеллектуалов, в том числе писателей. При всей ожесточенной политической конфронтации, характерной для тогдашней Югославии, «домашние усташи» воспринимались югославскими спецслужбами как менее опсные, чем их единомышленники-эмигранты. Последние, в свою очередь, пренебрежительно относились к «домашним усташам» насмешливо, именуя их джентльменами-дилетантами из метрополии.
Хорватский сепаратизм и его социальные утопии
К концу 1930-х гг. национализм и сепаратизм находились в этом регионе на подъеме. Это относилось как к Югославии в целом, так и к Хорватии в частности. В 1939 г. в рамках страны была образована автономная Хорватская Бановина, в которую вошли Хорватия и часть Боснии. Источником этого акта было соглашение между премьер-министром Югославии Драгишой Цветковичем и лидером Крестьянской партии Хорватии Владко Мачеком. Предполагалось, что создание Бановины снизит уровень националистических настроений, характерных для хорватов, и поможет выжить единому югославскому государству. В действительности же реальным следствием этого акта стало появление авторитарно управляемого сепаратистского территориального образования, в котором всё более заметную роль стали приобретать идеи и риторика правых ради-
калов. Крестьянская партия хорватов приобрела в Бановине характер государственной политической структуры, целеустремленно утверждавшей культ своего руководителя Мачека. Даже мягкая его критика или несогласие с политикой Крестьянской партии то и дело клеймились как измена, предательство всей хорватской нации. Утвердившаяся в Бановине идеология была открыто враждебной не только весомому сербскому меньшинству, но также и тем хорватам, которые считали себя югославами. Вскоре с ними стали обращаться как с гражданами второго сорта, а в отдельных случаях даже подвергать преследованиям.
Кампанию против так называемых «предателей нации» открыто вела ведущая газета Хорватии «Хорватский дневник», угрожавшая, в частности, что власти Бановины откажутся платить заработную плату тем, «чье поведение вызывает недоверие хорватской нации». А когда команда пловцов из Ба-новины проплыла на соревнованиях не под хорватским, а под югославским флагом, то по возращении на родину подверглась шельмованию. Неиствовав-шие средства массовой информации требовали, чтобы тем спортсменам, «кто ест хорватский хлеб и наслаждается продуктами хорватской культурной среды», за их неблагодарность навсегда запретили участвовать в состязаниях [8]. Примерно в то же время президент Федерации футбола Хорватии Иво Кральевич публично провозгласил необходимость борьбы против «тех, кто осознанно или неосознанно служат иностранцам», кто «лжет и препятствует хорватизации» спортивной среды Бановины [9].
При всём этом создание Бановины не удовлетворило правых радикалов. Они продолжали требовать провозглашения полностью независимой Великой Хорватии.
В 1930-е гг. в авангарде сепаратистского движения в Хорватии продолжали пребывать радикальные студенческие общества Университета Загреба. Они открыто и шумно поддерживали движение усташей, проводили забастовки, организовывали националистические концерты, выпускали многочисленные сепаратистские подпольные и легальные издания. Многие из них своими названиями напоминали о различных аспектах сельской жизни, подчеркивая тем самым важность крестьянского быта и свою веру в то, что «аутентичные» национальные ценности следует искать в деревне.
Стремление «возвратиться в деревню» и, таким образом, найти дорогу в прошлое, в подлинную Хорватию было постоянной темой студенческой поэзии. В 1934 г. Миле Старцевич опубликовал ее антологию, посвященную деревне. Молодое поколение, писал один из спонсоров этого движе-
ния Камило Крижанич, хотело подражать желаниям, выраженным поэтом Дуро Арнольдом в одном из своих самых известных стихотворений. Сопротивление иностранным культурным идеям и создание новой литературы на основе жизни в деревне вместе с крестьянами было предметом желаний студентов, писал он. Отсюда в заглавие их культурной программы был вынесен лозунг: «В деревню!» [10].
Подобно многим интеллектуалам-националистам, эти студенты полагали, что крестьянская жизнь должна лежать в основе будущего хорватского государства. В студенческом журнале 1938 г. Звонимир Топали утверждал, что в основу независимой Хорватии надлежит положить крестьянские принципы, которые он определял как справедливость, свободу и человеколюбие. Деревня, считал он, образует «органическое единство» в противовес «органическому членению» города. Топали выражал надежду на то, что в будущей Хорватии крестьяне и интеллигенты станут сотрудничать так, чтобы город начал копировать органическое единство деревни. Именно на этой основе и будут складываться гармонизированные взаимоотношения между городом и деревней.
Правда, сторонники этих взглядов время от времени признавали и наличие проблем сельской жизни. Выступая в том же журнале, Эмиль Лажич отмечал, в частности, что одними из основных приоритетов крестьянского государства должны стать улучшение прискорбного состояния гигиены в сельских поселениях и повышение грамотности [11].
Некоторые сторонники этих взглядов размышляли и о государстве без капитализма. Для Збилж-ко Маркса капитализм слыл не только антисоциальным, поскольку эксплуатировал и порабощал рабочих, но и антинациональным: «Капитал, — писал он, — не признает отечества, не принимает во внимание те факторы, которые создали нацию. Капитализм интернационален и является антинациональным». Для хорватского рабочего и крестьянина, убеждал он, и «семитский» капитализм, и коммунизм являются чуждыми концепциями. Это так, потому что «наш человек, крестьянин и рабочий, не материалист, а идеалист». Жизнь крестьянина в общинном кооперативе сделала его коллективистом. Те, кто импортировал эти идеи, наоборот, были «иностранными аристократами и национальной буржуазией» [12].
Эти идеи совпали с возникновением в конце 1930-х гг. ряда социальных и экономических институтов, вдохновленных фашистскими корпора-тивистскими идеями. Эрнест Маркс, теоретик Союза Хорватских рабочих (HRS), основал Хорват-
66
ский Социальный Институт — исследовательский центр, связанный с Институтом Германского Рабочего Фронта, возглавляемого Робертом Леем [13]. Институт посвятил себя изучению «социальной политики», а также антимарксистской, антикапиталистической экономики и теории общества, которая рассматривает личность в связи с органическим сообществом, образуемым семьей, профессиями и крестьянскими кооперативами. Его деятели исходили из того, что прогресс личности связан с судьбой национального сообщества. Поэтому «нищету рабочих или крестьян надлежит воспринимать как нечто, мешающее им выполнять свой долг перед национальным сообществом» [14].
Другие теоретики трудовых отношений, принадлежавшие этому лагерю, иногда утверждали, что в новой Хорватии промышленные рабочие и работники офисов будут руководить новой экономической политикой, и даже предсказывали, что в обществе будущего основной валютой станет труд, а не деньги. «Труд, особенно физический, который в течение столетий порабощался и не признавался в обществе, будет основным показателем социального достоинства и чести». «Труд будет освобождён от денег и фондовой биржи. Золото и бумажные деньги, чья ценность сомнительна и нестабильна, не будут эквивалентом труда» [15]. Аналогичных высказываний можно привести немало. В свою очередь, «Хорватский радник» — газета для рабочих, издаваемая HRS, — публиковала множество сообщений о плохом обращении с рабочими иностранных «спекулянтов». После публикации одного из возмутительных случаев в мае 1939 г., когда хорватского рабочего, избитого своим работодателем, пришлось отправить в госпиталь, «Хорватский радник» угрожающе предостерегал, что в «будущем освобожденном хорватском государстве» будут «радикально вычищены все те, кто пьёт кровь хорватских рабочих и строит за их спинами свое богатство» [16].
К концу 1930-х гг. сторонники усташей стали проникать во многие национальные и культурные институты и устанавливать контроль над ними. Кроме хорватского культурного общества «Ма-тика Хрватска», сторонники усташей приобрели влиятельные позиции в полувоенных организациях Хорватской Крестьянской партии: в Хорватской Крестьянской Защите и Хорватском подразделении Гражданской Защиты, использовавшихся властями Бановины в качестве инструмента принуждения и террора.
В 1940 г. в конфиденциальном полицейском отчете отмечалось, что в деревнях «растет влияние радикальных политических групп». В нем же констатировалось, что поддержка сепаратизма широ-
ко распространена среди студенческих клубов Загреба и Сараево, в рядах консервативной интеллигенции, низшего духовенства и учащихся старших классов. Фиксировались также возрастание численности как насильственных атак против оппонентов, так и террористических актов, распространение «бесчисленных» листовок, осуждающих предательскую роль лидеров Хорватской Крестьянской партии и призывавших граждан «агрессивно противостоять им при любой возможности». По оценке властей, «самыми сильными и наиболее активными» из всех политических организаций, имевших опорные пункты в крупных городах, следовало считать Коммунистическую партию и сепаратистские объединения. Эти выводы были подтверждены во внутреннем отчете Хорватской Коммунистической партии [17]. В местных офисах полиции Бановины скопилась уйма отчетов о старшеклассниках, участвовавших в публичных ралли движения усташей. Возросло также число уголовных дел в отношении радикальных студенческих активистов за владение оружием и бомбами, «по-видимому, в предвидении планируемого националистического восстания» [18].
Усташи и «Национальная революция»
Провозглашение Независимого Государства Хорватии, произошедшее 10 апреля 1941 г., было продуктом вторжения войск фашистской коалиции в Югославию. Это, однако, не означало, что новое государство не располагало народной поддержкой. В своих мемуарах лидер Хорватской Крестьянской партии Владко Мачек признавал, что «волна энтузиазма охватила в то время Загреб, это было похоже на ту, которая залила город в 1918 г., когда были разорваны связи Хорватии с Венгрией» [19]. Это же констатировали и издания тогдашних вечерних газет. «Хорватский народ» сообщала о толпах незнакомцев, целовавших друг друга, о студентах, участвовавших в триумфальных процессиях, о хорватских солдатах, срывавших с себя униформу югославской армии [20].
Разумеется, в эйфории пребывали далеко не все. Многие из тех, кто поддерживал идею югославизма и, более того, прежний югославский режим, испытывали чувство тревоги, не без оснований предвидя судьбу, которая их ожидала. Некоторые уезжали, кое-кто, как, например, писатель Иван Мажуранич и журналист Иван Невистич, кончали жизнь самоубийством.
Власть в новом государстве была теоретически сосредоточена в Загребе. Основной контроль над решениями вроде бы осуществлял «Вождь» (или верховный лидер) — титул, который присво-
ил себе Павелич после того, как его движение пришло к власти. Однако практически на региональном уровне и в коммунах безраздельно хозяйничали местные партийные боссы.
Хотя движение провозгласило своей целью внедрение нового общехорватского сознания, которое сметет национальное, региональное и социальное деления, в реальной жизни структура государства в значительной степени отражала региональные различия. В столице центром власти был GUS, состоявший из семи заместителей начальника штаба, а также руководителей службы адъютантов и специальных уполномоченных. Властные функции подразделялись на три ветви. Гражданская регулировала деятельность самого движения усташей. Взрослые мужчины — усташи были объединены в Движении освобождения, женщины состояли в организации «Лоза Женщин усташей», лица моложе 21 г. — в движении «Молодежь усташей». Главный союз профессиональных и иных синдикатов (GSS), руководимый Александром Зейцем, формировал отношения между рабочими и государством. Вторая — военная ветвь включала в свой состав Корпус усташей, такие элитные полувоенные подразделения, как Черный Легион полковника Джуре Францети-ча, Охрану Вождя, и хорватскую армию, которой командовал полковник Славко Кватерник. Третья ветвь — служба безопасности — состояла из Службы наблюдения усташей (UNS) и Управления Безопасности и общественного порядка (RAVSIGUR). Обе возглавлялись грозным Дидо Кватерником. В UNS было четыре главных бюро: по сербским и еврейским делам, делам политических противников, концлагерям и секретной полиции [21].
Важная роль была отведена так называемым «культурным институтам». Одним из них считалось Государственное управление национального просвещения (NARPROS), контролировавшее, в частности, участие народа в массовой культуре. Входило в их число и Министерство национального образования, в котором стал со временем функционировать обширный департамент пропаганды. Одновременно действовало Главное управление пропаганды. Оно не только наблюдало за изготовлением пропагандистских материалов, но и занималось цензурой в газетах и журналах.
Организационная структура движения усташей во многом воспроизводила структуру государства в провинциях, районах, коммунах, городских кварталах, деревнях. Основным подразделением на местах были «стаи». Их контролировали «центры», власть которых распространялась на целые города и регионы. Структура была призвана обеспечить присутствие активистов усташей в каждом доме,
каждом населенном пункте, и их надзор за обществом сверху донизу. Гражданам, не присоединившимся к движению, внушалось, что, во-первых, оно неотъемлемый продукт хорватской нации, и, во-вторых, никто и никогда не в силах избежать надзора партии — государства.
Сразу же после установления власти усташей в их движение устремились толпы желающих стать его членами. Уже к концу 1941 г. в него вступило более 150 000 новых членов. Летом 1941 г. о своей верности усташскому движению заявили местные отделения Крестьянской партии и профсоюзные организации, а в августе 1941 г. к режиму усташей официально присоединилось ее правое крыло. Подобный ход событий породил недовольство сторонников жесткой линии, которые стали выражать опасения, что чрезмерный приток буржуазных политиков и «оппортунистов» размоет идеологические основы движения. В свою очередь более умеренные фракции движения сочли массовое вступление в его ряды новых членов желательным средством трансформации движения, его превращения из экстремистского в подлинно национальное. Тем самым стали закладываться предпосылки будущей борьбы в рамках режима между умеренными и сторонниками жесткой линии [22].
«Национальная революция»
как окончательное решение
Что означала в этом контексте «национальная революция»? Для теоретиков расовой теории она представлялась окончательным решением «проблемы» чуждого населения, без перемещения которого не могло состояться национальное возрождение». В рамках «национальной революции», «освободившей» Хорватию, службы государственной безопасности, военизированные формирования и Министерство внутренних дел начали то, что партийный журнал «Усташа» откровенно называл «кровавой революцией», нацеленной на принудительное уничтожение «иностранных» групп и «нежелательных элементов», проживающих в «жизненном пространстве» Хорватии [23].
Расовые теоретики усташей, пользовавшиеся поддержкой большинства хорватских правых радикалов, придерживались следующей градации населения. «Наиболее чистыми в расовом отношении» хорватами они считали мусульман Боснии. «Наиболее чуждыми» были провозглашены евреи и сербы, от которых надлежало навечно очистить национальную почву, прибегая к запугиванию, депортации и массовым убийствам.
Почти сразу после прихода усташей к власти Министерство внутренних дел Хорватии иниции-
68 -
ровало принятие серии законов, служивших правовой базой для такого уничтожения. В мае 1941 г. вступил в силу закон «О защите нации и государства», который позволял государственным органам преследовать любого, «кто оскорбил честь и жизненные интересы хорватского народа или в любой форме навредил существованию независимого государства Хорватии или полномочиям государства поступком или попыткой поступка» [24]. 24 июня 1941 г. вступил в силу закон, устанавливавший специализированные «чрезвычайные» суды для лиц, обвиненных в нарушении названного выше закона, и для других внутренних врагов. В случае признания обвиняемого виновным он должен был приговариваться к смертной казни.
Само судопроизводство было упрощено до предела. Судьи, председательствовавшие при рассмотрении обвинения, были в большинстве случаев сторонниками или членами усташского движения. Особую известность в этом качестве приобрел фанатик Иво Вигневич. Защита сводилась к зачтению адвокатом краткого опровержения обвинительного акта. Свидетели защиты не приглашались. Апелляция на приговор исключалась. На его приведение в исполнение отводилось не более трех часов [25].
В июне и июле 1941 г. были дополнительно сформированы суды чрезвычайного положения — постоянные и передвижные. На них рассматривались дела по обвинению в таких преступлениях, как «распространение фальшивых обвинений, содержащих клевету или осмеяние государственной конституции и общественной организации или угрожающих общественному правопорядку». Судам чрезвычайного положения также было предоставлено право выносить смертные приговоры или же, в лучшем случае, приговаривать обвиняемых к «принудительному труду» в одном из концлагерей, самым крупным и наиболее печально известным из которых был Ясеновац [26].
Все эти законы были сформулированы столь общо, что могли быть применены к любому гражданину Хорватии, даже вполне лояльному власти. Эта возможность была осознано подкреплена Дополнительным законом от 10 июля, который предполагал, что недоносительство в полицию о новом арендаторе жилища могло рассматриваться как основание для вынесения смертного приговора [27].
Параллельно государственными министерствами и агентствами безопасности была осуществлена серия мер по изоляции сербов и евреев от хорватского общества. Были, например, приняты законы, запрещавшие сербам и евреям работать в государственных учреждениях, предусматривавшие принудительное закрытие их культурных и общинных
организаций и «национализацию» сербского и еврейского бизнеса. За соблюдением исполнения этих законов наблюдали специальные усташские комиссары и советы доверенных лиц.
В крупных городах полиция усташей и службы безопасности переселяли евреев и сербов из их прежних жилищ в гетто, где ограничивалась свобода передвижения и был введен строгий комендантский час. В менее крупных населенных пунктах сербам и евреям было предписано зарегистрироваться в полиции, что могло, естественно, рассматриваться как предвестие грядущих арестов [28]. Было также ограничено посещение ими магазинов. Муниципальные власти повсеместно запрещали сербам и евреям ходить в кинотеатры, парки, кафе, рестораны, бассейны и принимать участие в любых публичных акциях, а также покупать пищу на рынках [29]. В некоторые муниципалитетах им не только запрещали иметь радиоприемники, но и делиться с хорватами радионовостями. Иногда дело доходило до прямого запрета сербам и евреям посещать дома хорватов [30].
Согласно законам, определявшим «расовую принадлежность», евреям и цыганам запрещалось вступать в брак с «арийцами»-хорватами. Евреям было вменено в обязанность носить на спине и груди опознавательный знак «2» (Ж). В некоторых городах опознавательные знаки «Р» (П — православный) были введены и для сербов.
Наращивая усилия этого рода, Министерство национального образования создало политический комиссариат по вопросам расы. Перед ним была поставлена задача проследить за соответствием законов принципам расовой политики. Комиссариат выступал в роли арбитра в случае возникновения спора о расовой принадлежности отдельных лиц. Это обеспечило ему полную занятость, поскольку Министерство внутренних дел требовало от всех государственных предприятий, организаций и институтов своевременно предоставлять официальные свидетельства расового происхождения их служащих.
Любителям «расовой чистоты» были широко открыты и другие возможности проявления инициативы. Например, в городе Винковцы местный совет вынудил евреев дробить скалы. Этот физически тяжелый труд реализовался в обстановке глумления горожан, в том числе соседей и знакомых. В некоторых городах власти заставляли евреев участвовать в разрушении собственных синагог. В других местах советы усташей закрывали или разрушали сербские православные храмы и передавали их имущество католической церкви или государственным институтам [31].
Несмотря на изначально похожее обращение с сербами и евреями, их судьбы разнились. К лету 1942 г. абсолютное большинство евреев было либо казнено, либо депортировано в концлагерный комплекс Ясеновац или же в нацистские лагеря смерти.
Министерство внутренних дел делало единственное исключение для небольшой категории евреев, которые классифицировались в законе о расовой принадлежности как «почетные арийцы». Теоретически это предоставляло возможность любому еврею, который мог доказать «свою службу делу хорватской нации, особенно ее освобождению», подать ходатайство в еврейскую секцию полиции о предоставлении ему статуса «почетного арийца». Это означало бы, что он не будет подлежать контролю, осуществляемому в соответствсии с антисемитскими законами, и пользоваться «всеми правами лиц арийского происхождения» [32].
На практике же дело обстояло следующим образом. В полицию поступали сотни тысяч заявлений, однако подавляющему большинству заявителей было отказано в их просьбе. На положительные решения могли рассчитывать лишь родственники высокопоставленных чиновников усташей и немногие известные еврейские активисты и идеологи их движения, а также члены их семей.
Труднее оказалось разрешить «проблему» сербов. На протяжении всей весны 1941 г. чиновники-усташи объезжали все хорватские регионы, произнося зажигательные речи, в которых призывали граждан к ликвидации сербов как народа. Например, в речи на ралли усташей 29 мая партийный босс восточной Боснии Виктор Гутич говорил своим сторонникам: «Я опубликовал радикальные законы, ставящие своей целью полное экономическое разорение сербов. За ними последуют новые законодательные акты, рассчитанные на их полное уничтожение. Не будьте щедрыми по отношению к любому из них. Имейте в виду, что они всегда были нашими могильщиками и истребляйте их, где бы они не находились. Вождь и я благословят вас» [33].
Подобные же заявления делали министры в речах и на ралли в начале лета. Правда, в отличие от евреев и цыган, сербы не определялись законом как «расово нечистые». Тем не менее расовые теоретики усташей и многие высокопоставленные чиновники настойчиво внушали публике тезис о расовом вырождении живущих в Хорватии сербов. В ход были пущены и демографические аргументы. Так, Милован Жанич неоднократно утверждал, что высокая рождаемость, характерная для сербов, «угрожает самому выживанию хорватской нации». По его словам, сербы, поселившись в Хорватии, раз-
множились как «ежи». Поэтому, до тех пор, пока «проблема сербов не решена, наше государство будет нестабильным» [34].
В свою очередь, Миле Будак, романист и министр образования, в речи в Вараждине называл сербов «мусором Балкан», принесенным в Хорватию с востока турками, «которые использовали их в качестве рабов и слуг, водоносов и нищих. Потом они напали на покинутые очаги хорватов как саранча». Будак поклялся, что «Влахо-сербы» будут вытеснены из государства силой, поскольку это необходимо для защиты «самых чистых» регионов Хорватии [35].
На протяжении всего лета 1941 г. милиция уста-шей и их эскадроны смерти носились по сельской местности, сжигая целые деревни. Вооруженные топорами, ножами и молотками, они зверски убивали сербов — мужчин, женщин и детей. Их рубили, бросали заживо в шахты и на дно ущелий, сжигали в запертых церквях [36]. Одновременно началось осуществление программы депортации 200 000 более-менее состоятельных сербов и присвоения их собственности.
Сама депортация проводилась в крайне жест-ской форме. Многие депортируемые умирали по дороге или в лагерях, возведенных для их временного размещения. Официальным обоснованием кампании принудительной депортации нередко служила ссылка на то, что имущество состоятельных сербов будет передано хорватским крестьянам, находящимся в затруднительном положении, а также тем хорватам, которые были вынуждены эмигрировать в 1920—1930-е гг., но сейчас возвратился, чтобы помочь строить новое государство. На самом деле большинство имущества было либо использовано для пополнения казначейства, либо продано по низким ценам активистам усташей со связями в высших сферах. Многие конфискованные предметы домашнего обихода и одежды оказались в магазинах или были распроданы на открытых аукционах [37]. Аналогичным образом распоряжались усташи и имуществом ликвидируемых евреев.
Оценки чиленности уничтоженных в это время сербов разнятся. Наиболее приемлемые из них свидетельствуют, что из довоенного населения в 1,9 млн человек 400 000, скорее всего, были уничтожены эскадронами смерти усташей либо погибли в Ясеноваце и других концлагерях [38].
Между тем принудительная депортация, массовый террор и убийства обернулись крупными восстаниями сербов в сельской глубинке. К июлю 1941 г. значительные территории Хорватии охватили вооруженные мятежи. Следуя указаниям немецких оккупационных сил, заинтересованных в «на-
70 -
ведении порядка» на оккупированнных територи-ях, усташский режим был вынужден ослабить свое кровавое давление на сербов и выработать другие подходы к решению «сербской проблемы».
Были приняты на вооружение две иные линии поведения. Во-первых, предпринята попытка насильственно ассимилировать сербов, добившись их массового перехода в католицизм, что должно было превратить сербов в хорватов [39]. Сопровождавшая эту кампанию пропаганда внушала жившим на территории Хорватии сербам, что они первоначально были католиками, но затем, под давлением кампании, проводимой сербской православной церковью, оказались перед необходимостью принять православие и обрести, тем самым, сербскую псевдоидентичность.
В процессе планируемого массового обращения сербов в католицизм главенствующую роль играли молодые католические священники. Действуя под наблюдением вооруженной милиции усташей, они возвращали сербов, как вещал заголовок одной из брошюр, «к вере предков». Между тем рядовые сербы, если и шли на это, то только потому, что пытались избежать смерти от рук усташской милиции или местных советов усташей [40].
Вскоре, однако, сербам стало ясно, что переход в католицизм далеко не всегда спасает от усташ-ских палачей, и они стали игнорировать эту процедуру. В связи с этим в феврале 1942 г. данной практике был положен конец. Вместо нее Министерство внутренних дел объявило об образовании Хорватской Православной Церкви. Примкнувшие к ней сербы перестали рассматриваться как «расово чуждые иммигранты». Их стали именовать «православными хорватами».
Руководство усташей ссылалось на этот «новый подход» как на доказательство того, что террор против сербов пришел к концу и что усташи привержены теперь политике социальной реинтеграции сербского меньшинства. На самом же деле имелось в виду применить альтернативные средства разрушения исходной сербской идентичности. Делать эту политику постоянной не предполагалось. Она рассматривалась как временная мера, пригодная лишь до того, как будет найдено «окончательное решение» сербской проблемы.
Доказательств этого немало. Несмотря на прекращение систематических массовых убийств, датируемое серединой 1942 г., милиция усташей, используя разнообразные предлоги, еще долго продолжала «незапланированные» массовые убийства. В качестве одного из примеров этого можно назвать массовые казни образованных сербов Земуна, осуществленные в июле 1942 г. полицейскими подраз-
делениями Виктора Томича. Другой пример — состоявшиеся месяцем раньше массовые убийства сербских крестьян в Козаре элитным милицейским «Черным легионом». Более того, предполагаемый период «ослабления насилия» совпал с осуществлением проекта «окончательного решения» еврейского и цыганского вопроса [41].
В то же время внезапное внесение некоторых корректив в политику по отношению к сербам, вне зависимости от того, было оно случайным или условным, имело немаловажные последствия.
Во-первых, после прекращения систематического террора против сербов и осуществления «окончательного решения» вопроса с евреями и цыганами режим усташей получил возможность торжественно заявить, что инициированная им «кровавая революция» закончена. Кампания по обращению сербов в католицизм и превращение их в хорватов, а также образование Хорватской Православной Церкви создали новую обстановку. Поскольку сербы теперь трансформированы в хорватов, следовательно, уже сложилось государство-нация, состоящее из хорватских граждан, готовых превратиться в верных подданных усташского государства.
Во-вторых, выявившаяся несостоятельность кампании террора против сербов побудила германские власти потребовать от усташского режима усмирить наиболее явных сторонников чрезмерно жесткой линии, которые были главными вдохновителями этих действий. «Вождь» не мог не считаться с этим. Некоторые из наиболее фанатичных чиновников и военных были смещены со своих постов в ходе широкой чистки, проведенной осенью 1942 г.
В то же время в высшем руководстве усташей продолжала зреть идея «второй революции», осуществлению которой должны были в решающей степени способствовать укоренившиеся в различных институтах государства-партии честолюбивые молодые технократы, экономисты и специалисты по социальным проблемам. В своем большинстве эти молодые люди были националистами и правыми радикалами. Вместе с тем они были достаточно образованы, чтобы отдавать себе отчет в несостоятельности примитивных, чрезмерно грубых силовых приемов, на которых настаивали сторонники жесткой линии. При этом, чтобы компенсировать потери антиинтеллигентских фракций, озлобленных не только падением своего влияния, но и возвышением роли образованных интеллектуалов, многие из которых на ранних этапах не были не только членами, но даже сторонниками движения усташей, одним из ключевых аспектов новой
«революции» было заявлено культурное и социальное возвышение роли рабочих и крестьян, и, прежде всего, тех, кто состоял в членах движения уста-шей [42].
«Вторая революция» и перезапуск исходного проекта
После прекращения «кровавой революции» призывы идеологов усташей ко «второй внутренней революции», призванной добиться окончательного превращения обычных хорватов в активных подданных, стали звучать всё громче и громче. Весьма активно выступал в этом плане такой теоретик, как Вилко Ригер. Согласно его взглядам, социальный и экономический прогресс были связаны с национальной революцией. Движение, объяснял он на ралли летом 1942 г., боролось за политическое освобождение, потому что «только таким образом мы могли освободить себя в социально-экономическом смысле». Хотя движение усташей разрушило «тюрьму народов» Югославии и добилось того, чтобы она не могла быть построена вновь, предстояло еще много работы. «Мы должны переделать наше государство изнутри», — заявлял он [43].
Внутренняя трансформация поведения, привычек и позиций обычных граждан, которую интел-лектуалы-усташи определяли как «вторую революцию» или «революцию души», должна была преобразовать все слои общества, превратив его граждан в «новых» «мужчин и женщин» с вновь привитыми ценностями в области морали, бдительности, жертвенности во имя нации, социальной справедливости и культурного просвещения. Хотя считалось, что некоторые из этих идей уже присутствуют в культурной и социальной политике с момента утверждения государства усташей, истинное системное внедрение многих из них датировалось серединой 1942 г. как результат чистки фракции сторонников жесткой линии.
Важной частью «второй революции», считали эти интеллектуалы, будет развитие антикапиталистической корпоративистской экономики, которую некоторые из них называли «хорватским социализмом». Это должна быть органичная теория экономической организации. Экономика станет воплощением национального сообщества, в котором каждый гражданин, вне зависимости от класса, будет оцениваться как работник и в котором главными будут права промышленных рабочих и крестьян [44].
Другим элементом «хорватской социалистической теории» была объявлена необходимость улучшения условий труда и жизни крестьян и фабричных рабочих. Специалисты по планированию горо-
дов, здравоохранению и социологии общественных работ, как и сотрудники Министерства социальной защиты, намечали проведение ряда мер, направленных на модернизацию сельскохозяйственных земель, фабрик и домов. В числе этих мер были электрификация деревень, строительство рабочих поселений, ирригационные проекты и осуществление широких мер по защите здоровья и социального благосостояния [45].
Первоначально в некоторых подпольных изданиях правых радикалов утверждалось, что победу принципов усташей будет символизировать предстоящая отмена денег. В другом месте местные активисты усташей требовали, чтобы богатые граждане городов в обязательном порядке отдавали свои состояния на благо трудившихся на них бедняков-рабочих [46]. Некоторые предложения нередко имели расовый оттенок.
Идеологи усташей, рассматривавшие социальную революцию как национальную, обычно поясняли, что трудящиеся получат власть только после того, как сербы и евреи, олицетворяющие паразитические классы, и представители иностранного капитала будут истреблены, а их имущество изъято. Выступая в радиожурнале «Хорватски круго-вал» в связи с открытием специальной программы для рабочих, Мирослав Галл, спортсмен и усташ-ский активист, утверждал, что в результате изгнания сербов и евреев из «национальной экономики» хорватский рабочий «движется семимильными шагами и счастлив» [47]. Однако и государственные министерства и учреждения, настойчиво утверждая, что они «решили» сербскую и еврейскую «проблемы», могли бы, по его мнению, уделять больше внимания социальному обеспечению, модернизации и трансформации коллективного своеобразия отдельно от кампаний национального «очищения».
Важным аспектом «второй революции» было также создание новой национальной культуры, доступной всем общественным классам и основанной на ценностях усташей. С этой целью провозглашалась необходимость осуществления ряда честолюбивых образовательных проектов с целью окультуривания и образования рядовых граждан. В их числе называлась программа массовой ликвидации неграмотности рабочих, крестьян и солдат. Государственные культурные и образовательные учреждения инициировали кампании, призванные побудить рядовых рабочих и крестьян посещать культурные мероприятия: театральные постановки, демонстрации кинофильмов и выставки. Мобильные подразделения Управления кинематографии ездили в труднодоступные сельские районы для демонстрации крестьянам фильмов. Актеры из Наци-
72 -
онального театра, такие как Бранко Гавела, исполняли Шекспира в небольших селах. Проводились концерты для рабочих на открытых площадках.
Рабочих и крестьян призывали стать активными деятелями культуры. Например, Миле Старце-вич, будучи главой NAPROS, организовывал открытые конкурсы новых сценариев для радио и театра, предназначенных для рядовой публики. NAPROS стимулировал деятельность молодых романистов, художников и драматургов, выходцев из простых семей. Издаваемый усташским движением журнал «Усташа» участвовал в организации различных литературных конкурсов и призывал своих рядовых читателей присылать для возможной публикации собственные рассказы, стихотворения и статьи. Целью всех этих усилий было не столько стремление поднять уровень образования населения, значительная часть которого была попросту неграмотным, но, в первую очередь, внедрить в толщу масс ценности усташского движения.
Имелось в виду также навязать «новые культурные нормы» писателям и другим деятелям культуры с тем, чтобы побудить их «говорить, писать и действовать как усташи». Получалось это плохо, поскольку усташей поддержали лишь очень немногие деятели культуры.
Большие надежды возлагались на привлечение в лагерь усташей молодежи. Она должна была стать главным кадровым ресурсом для будущей элиты усташского государства. Отсюда постоянные призывы к ней присоединяться к деятельности местных молодежных организаций и использовать возможности, которые они открывают не только для политической подготовки, а также путешествий и приключений, но и для совершенствования художественных и иных культурных талантов и подготовки к участию в спортивных событиях, включая международные [48].
Стремясь подкрепить свои призывы действиями, молодежное руководство движения усташей организовало в 1942 г. первую из запланированных молодежных художественных школ в Загребе. Там членам усташской организации молодежи предоставлялась возможность овладеть музыкальным и балетным искусством, познать основы актерского мастерства, приобщиться к писательскому творчеству и т. д. под руководством ряда ведущих актеров, музыкантов и танцоров страны [49].
«Революция души» опиралась на доминирующее влияние, которым располагали в это время молодые технократы и умеренная фракция, утвердившие свои позиции после чистки 1942 г. Однако всё это продолжалось всего лишь два года. В сентябре 1944 г., когда усташи уже не контролировали
большинство страны, а сторонники жесткой линии, сохранившие свои позиции в руководстве движения усташей, требовали действий, «Вождь» в очередной раз изменил свою ориентацию. Как это обычно бывает при диктатурах, он неожиданно приказал арестовать двух высокопоставленных представителей умеренной фракции: министра иностранных дел Младена Лорковича и командующего хорватскими вооруженными силами Анте Вокича. Их обвинили в сговоре с Соединенными Штатами и Великобританией, а также в подготовке вооруженного переворота, направленного против государства и партии. За этим последовал шквал обвинений в средствах массовой информации по адресу «пораженцев и пятой колонны». Одновременно были арестованы многие технократы и умеренные деятели режима, часть которых судили и казнили.
Результатом очередной «большой чистки» стало очередное существенное возрастание влияния сторонников жесткой линии и новый запуск «кровавой революции». Но на этот раз она оказалась направленной не только против сербов, евреев и внутренних врагов, но и против обычных хорватских граждан, вне зависимости от того, стали ли они верными подданными усташской власти. Тысячи таких граждан были публично повешены в центре Сараево и других городах. Оставшиеся в живых заключенные концлагеря Ясеновац были уничтожены, а сам комплекс сожжен. Отступая в Австрию, войска усташей беспощадно убивали всех, кто не хотел уходить. В мае 1945 г. государство усташей, последнее и самое жестокое из сателлитов нацистов, развалилось и партизанские соединения вошли в почти пустой Загреб.
Примечания:
1. Velicanstva izlozba jednogodisnjeg rada u Nezavisnoj Drzavi Hrvatskoj u priredbi Drzavnog izvjestajnog i promicbenog ureda // Nova Hrvatska. — 1942. — 19. travnja.
2. Vitkovic, S. Izlozba 'Godinu dana rada Nezavisne Dr-zave Hrvatske, 1941—1945' // Hrvatska smotra. — 1942. — V. 10, No. 6. — S. 366.
3. Dokumentarna otkrica o djelovanju Zidova proizvela su najdubli dojam // Hrvatski narod. — 1941. — 2. svibnja.
4. Cerovac, T. Izlozba 'Zidovi // Hrvatska smotra. — 1942. — V. 10, No. 6. — S. 368.
5. Bauman, Z. Modernity and the Holocaust. — Cambridge, 1989. — P. 91—92.
6. Шестнадцать пунктов подробно рассмотрены в: Cr-ljen, D. Nacela hrvatskog Ustaskog pokreta. — Zagreb, 1942.
7. См.: Pogorelec, J. Tajne emigrantskih zlocinaca: o Gu-stavu Percecu i drugovima koji u tudoj sluzbi rade protiv
vlastite domovine grozote na Janka Puszti. — Zagreb, 1933. — esp. P. 25—30.
8. Kurir, I. Ugled hrvatskog sporta trazi primjenu egzem-plarne kazne protiv nedisciplinarnih plivaca // Hrvatski dnevnik. — 1940. — Sep., 20; Hrvatski dnevnik // Hrvatski dnevnik. — 1941. — Aug., 29.
9. Kraljevic, I. Hrvatski sport mora napredovati // Hrvatski dnevnik. — 1940. — Sep., 24.
10. Krizanic, K. Prva rijeC // Lirika gruda / Ed. by M. Star-cevic. — Zagreb, 1934. — P. 3—7.
11. Lasic, E. Nase suprotnosti // Zbornik hrvatske omladine Herceg-Bosne. — 1938. — P. 7—9; Topali, Z. Oprav-danje seljacke drzave // Zbornik hrvatske omladine Herceg-Bosne. — 1938. — P. 10—15.
12. Marks, Z. Rad i radnici // Hrvatska smotra. — 1935. — Vol. 3, No. 5—6. — P. 291—293.
13. Osnovan hrvatski socijalni institut // Hrvatski radnik. —
1940. — Dec., 12; Hrvatski socijalni institut // Hrvatski radnik. — 1940. — Christmas.
14. Hrvatski socijalni institut // Hrvatski radnik. — 1940. — Christmas.
15. O. V. Uloga radnistva u suvremenom narodnom zivotu // Hrvatski radnik. — 1940. — Christmas.
16. O. V. Spekulanti // Hrvatski radnik. — 1940. — Sep., 26; D. M. Z. Istina o djelovanju Ing. J. Wonka u Sive-ric // Hrvatski radnik. — 1939. — May, 11.
17. Boban, L. O politickom previranjima na selu u Banovi-ni Hrvatskoj // Istorija XX veka. — 1961. — Vol. 2. — P. 242—252; Borba protiv Frankovaca // Srp i cekic. —
1941. — Vol. 1, No. 2. — P. 132—133.
18. См., напр.: Izvjestaj o dogadjaju u gimnaziju i varo-si u Sibeniku // 1939. — Oct., 16, HDA, BH, BVBH, 771/39; Markovic, Mladen, stud. prava predlog za upu-cenje na prisilni boravak // 1941. — Jan., 18, HDA, BH, BVBH, 60.430/40; Spomen-ploca u Splitu-zamazana // 1941. — Jan., 23, HDA, BH, BVBH, 960/41; Inciden-ti u kinematografu u Splitu za vrijeme prikazivanja filma «Historijski dani» // 1940. — Mar., 14, HDA, BH, BVBH, 3814/40.
19. Macek, V. In the Struggle for Freedom, trans. Elizabeth and Stjepan Gazi. — New York, 1957. — P. 230.
20. Ulicama oslobodjenog Zagrebu // Hrvatski narod. — 1941. — Apr.,11; Zagrepcani su sudjelovali u svecanim casovima // Hrvatski narod. — 1941. — Apr., 11.
21. Propisnik o zadaci, ustrojstvo, radu i smjernica-ma ustase hrvatskog oslobodilackog pokreta // Na-rodne novine. — 1942. — Aug., 13; Zakonska odre-ba o Ustaskoj nadzornoj sluzbi // Narodne novine. — 1941. — Aug., 26.
22. См., напр.: HDA, NDH, Hrvatska izvjestajna sluz-ba, 2400—3199/3/2478/49; HDA, NDH, HIS, 31/9961/1503—1995/1911/1912.
23. Nastavlja se revolucija Ustaskog pokreta // Ustasa. — 1941. — Sep., 3. — P. 1.
24. Zakonska odredba za obranu naroda i drzave // Narodne novine. — 1941. — Apr., 17.
25. Zakonska odredba o prijekom sudovima // Narodne no-vine. — 1941. — May 17; Zakonska odredba o pokret-nom prijekom sudovima // Narodne novine. — 1941. — Jun., 24.
26. Zakonska odredba o promjeni zakonske odredbe, o prijekom sudu i zakonske odredbe o pokretnom prijekom sudu // Narodne novine. — 1941. — Jul., 5.
27. Zakonska odredba o nadopuni zakonske odredbe o pri-jekim sudovima od 17 svibnja 1941 i zakonske odredbe o pokretnom prijekom sudu od 24 lipnja 1941 // Narodne novine. — 1941. — Jul., 10.
28. См., напр.: Приказ Марьяна Никшица, главы полиции усташей в Загребе, 8 мая 1941 г., HDA, NDH, ZS, 102.10/109.20; Приказ Божидара Грегла, главы полиции усташей в Вараждине, 12 июля 1941 г. HDA, NDH, ZS, 102.10/unnumbered.
29. См., напр.: Приказ директора полиции усташей в Вараждине, 15 июня 1941 г., HDA, NDH, ZS, 102.10/99.115.
30. См. напр.: Предупреждение помощника усташей в Добойе, 25 июня 1941 г., HDA, NDH, ZS, 102.10/ 474.1941; Korb, A. Im Schatten des Weltkriegs: Massengewalt der Ustasa gegen Serben, Juden und Roma in Kroatien 1941—1945. — Hamburg, 2013. — P. 158—163.
31. См., напр.: Zidovi u bivsoj Jugoslaviji // Hrvatski bra-nik. — 1941. — May, 10; Krizevacki zidovi pozvani na rad // Novi list. — 1941. — Jul., 1; Izvjestaj o progoni-ma Srba u srezu Karlovac // HDA, NRH, ZKRZ, GUZ, 1776—1664/5—61.
32. Zakonska odredba o rasnoj pripadnosti XLV-67 Z. // Narodne novine. — 1941. — Apr., 30.
33. Triumfalan put stozernika dr. Viktora Gutica u Sanski Most // Hrvatska krajina. — 1941. — May, 30.
34. Uredit cemo ova drzava kako propisuju ustaska nacela // Hrvatski narod. — 1941. — Jun., 6.
35. Doglavnik dr. Budak o seljackog politici Nezavisnoj Dr-zavi Hrvatskoj // Novi list. — 1941. — Aug., 4.
36. О кампании массовых убийств усташей см., напр.: Tunguz Perovic, D. Stradanje Srba u Hercegovini za vreme Nezavisne Drzave Hrvatske. — Novi Sad, 2006; Srbi u Nezavisnoj Drzavi Hrvatskoj / Ed. by N. Zivko-vic and P. Kacavenda. — Belgrade, 1998; Dulic, T. Utopias of Nation: Local Mass Killing in Bosnia and Herce-govina, 1941—1942. — Uppsala, 2005.
37. См., напр.: Veliko znanimanje gradjanstva za rasproda-ja zidovskih stvari // Nova Hrvatska. — 1942. — Mar. 18.
38. Kocovic, B. Zrtve drugog svetskog rata u Jugoslaviji. — London, 1985. — P. 181—184; Zerjavic, V. Gubici sta-novnistva u drugom svjetskom ratu. — Zagreb, 1989. — P. 73—75; Dulic, T. Mass killing in the Independent State of Croatia, 1941—1945: a case for comparative
74 -
research // Journal of Genocide Research. — 2006. — Sep. — Vol. 8, No. 3. — P. 271—272.
39. Biondich, M. Religion and Nation in Wartime Croatia: Reflections on the Ustasa Policy of Forced Religious Conversions // Slavonic and East European Review. — 2005. — Vol. 83, No. 1. — 71—116. См. также: Yeo-mans, R. Eradicating «Undesired Elements»: National Regeneration and the Ustasha Program to Purify the Nation, 1941—1945 // Racial Science in Hitler's New Europe, 1938—1945 / Eds. by Anton Weiss-Wendt and Rory Yeomans. — Lincoln, 2013. — P. 215—221.
40. Povratak vjera otaca. — Zagreb, 1941.
41. Korb, A. Op. cit. — P. 195—206, 400—423.
42. Yeomans, R. Visions of Annihilation: the Ustasha Regime and the Cultural Politics of Fascism, 1941—1945. — Pittsburgh, 2012. — P. 178—235.
43. Iz duse hrvatskog naroda iskorjenjen je svaki tudjinski otrov // Nova Hrvatska. — 1942. — Jun., 9.
44. Seitz, A. Predgovor // Put do hrvatskog sozializma: go-vori i clanci drzavnog saveznicara / Ed. by A. Seitz. — Zagreb, 1943. — P. 13—39.
45. Yeomans, R. Visions of Annihilation... — P. 195—207.
46. См., напр.: Ustaska nacela se ostvaraju // Hrvatska krajina. — 1941. — May, 18; Urednik. Nasa prva ri-jec; Z. F. Tako je to i na Illovcu, covjece dragi!; Kar-lovacka, J. Gradska ekonomija // Savjest Karlovca. — 1941. — Jun., 21. — Vol. 1, No. 1. — 6—7, 9—10.
47. Gal, M. Sportski i tjelesni razvoj hrvatskoj radnika // Hrvatski krugoval. — 1941. — Oct., 19. — P. 2—3.
48. Yeomans, R. Visions of Annihilation ... — P. 110—111.
49. M. S. Umjetnicka skola Ustaske mladezi // Hrvatski krugoval. — 1943. — Aug., 29. — P. 13.
- 75
