CC BY
22
Вестник Санкт-Петербургского университета. 2003. Сер. 6, вып. 1 (№6)
Н. В. Голик
МОДЕРНИЗАЦИЯ БЕЗ ПРОСВЕЩЕНИЯ: этический ракурс
Велико незнанье России посреди России.1
Первое «вхождение» России в Европу было весьма стремительным. Тогда, по словам В. Ключевского, россияне «чуть ли не в один век перешли от Домостроя попа Сильвестра к Энциклопедии Дидро и Даламбера»2. Так же быстро в XX в. была совершена «замена» массовой религиозности массовым атеизмом, а начало XXI в. «ознаменовалось» курсом на православную культуру. Эта бесстрастная констатация фактов скрывает национальную катастрофу, означающую для россиян «непомерное увеличение объема страдания, выпавшего на долю каждого индивидуума»3. В свете сказанного дать оценку нашему «движению вперед» не просто.
Несомненно, проблемы «строительства капитализма» в России целесообразно подвергнуть научному изучению, но только выйдя за его пределы. По мнению современного американского социолога И. Валлерстайна4, капитализм — это международная система с собственной жесткой иерархией, и возмож-'псти «новичков» занять в ней место заведомо ограничены. Валлерстайн полагает, что «мир-экономика»5 рождался в Европе и в обеих Америках. Этот мир был капиталистическим, ибо капитализм есть единственный способ производства, возможный в мироэкономике. Следуя своей внутренней логике, капиталистический мир-экономика осуществлял экспансию, и к середине XIX столетия включил в себя весь мир. В этой связи, подчеркивает Валлерстайн, нужно отвергнуть бытовавшее представление о двух «мировых экономических системах»: СССР всегда оставался участником капиталистической системы. Это позволило предсказать, что коммунистические режимы откажутся от своего «отклоняющегося» поведения и станут похожими на режимы, существующие повсюду в миросистеме6. Однако сегодня Россия, по мнению И. Валлерстайна, стоит на точке бифуркации, и в ближайшие 30-50 лет мир эволюционирует к структурному порядку, который точно будет иным. И стремление России оставаться внутренне устойчивой и создавать оптимальные союзы определит виды экономической активности, на которые нужно сделать ставку7. В каких формах это произойдет, Валлерстайн не поясняет.
В настоящее время Россия вновь становится заложницей идеи «грандиозного» строительства, на этот раз капитализма. С присущей ей «роскошью смирения»8, она принимает новую форму тоталитаризма. Как показывают современные исследования, «капитализм тоталитарен, потому что все то, что он может принести людям, является, по существу, вчерашним днем, к сумеречному свету которого просто может пробиться больше народу, в том числе и из тех, кто сидел или толпился когда-то за Берлинской стеной»9. Более того, «капитализм тоталитарен в силу морализаторства, которым он терроризирует человеческое сознание. Моральный кодекс строителей капитализма ничуть не менее абсурден, чем коммунистический моральный кодекс, вместе с тем он намного ригористичней, поскольку не предполагает возможности какой-то иной морали, кроме морали денег». По образному выражению С. Московичи, деньги — главный учитель: «Деньги — это наш Сократ. Платон говорил: „Что подумал бы Сократ о том
© Н. В. Голик, 2003
или другом вопросе?". Точно так же, как только мы видим предмет или слышим о нем, мы спрашиваем: „Сколько он стоит?"»10. Французский социолог не впадает в редукционизм и не упрощает ситуацию, называя деньги «наш Сократ». Он лишь находит яркую формулу для главного идола современного общества.
XX век расколдовал тайну денег, «одну из самых больших тайн в мире», по словам Э. Юнгера. Экономика, мотором и символом которой являются деньги, ввергает цивилизацию в до-культурное состояние взаимного истребления людей. В «Философии денег» Г. Зиммеля, дополнившей труды Маркса психологическими экспликациями, получает экспериментальное подтверждение следующее положение: «Деньги — это нечто большее, чем историческая сущность, такая, как капитал, большее, чем экономическое средство. Они представляют собою нить Ариадны, с помощью которой можно исследовать движение нашего общества и, таким образом, человеческую субъективность вообще».
Проведенное Г. Зиммелем исследование природы денег не теряет своей значимости и сегодня, но с одной существенной поправкой. Известно, что все цивилизации отличаются не тем, что они производят, а тем, как они производят. Природа денег и связанные с ней переживания индивида не изменяются, но меняется форма их проявления, превращая деньги в действительный фантом, мираж и виртуальную реальность. Фигурой, ответственной за тотальный пиар образа денег, их главным имиджмейкером становится культурал, который, подобно кентавру, совмещает в себе две ипостаси — несостоявшихся интеллектуала и законодателя. Опасаясь лишь одного —как бы не остаться неимущими, вынужденные пресмыкаться, культуралы готовы на все, чтобы быть при власти. Лишенные воображения, они погружены в пустоту жужжания программ партий и унылости заседаний политсоветов. «И они скучны, и скучна их жизнь. Единственные свои радости они получают в процессе карабканья, когда видят, что удалось перехитрить соперника, оттолкнуть, разжаловать»11. В этой роли культурал предстает еще одним воплощением «прозрачности зла» современной информационной цивилизации. Для многих ее олицетворяет американское общество.
Следует согласиться с Г.Кайзерлингом, писавшим еще в 1930 г.: «...сегодня мы живем в североамериканский период истории, такой же, по сути дела, исторический период, каким в свое время были египетский, эллинский, римский, германский, французский и английский. Этим я хочу сказать, что сегодня речь идет не о том, чтобы принять или отвергнуть Соединенные Штаты, а о чем-то прямо противоположном: лишь утверждаясь в отношении Соединенных Штатов, дух прочих культур может сохранять какое бы то ни было историческое значение. Такое утверждение предполагает необходимость его обсуждения, поскольку любая, даже самая незначительная жизненная проблема Соединенных Штатов касается всех нас»12. Смысл сказанного, если попытаться отчеканить его в формулу, заключается в том, что ориентация на Америку заставляет каждый этнос задуматься о судьбе своего этоса, неразрывно связанного со всем миром.
Среди исследований, посвященных этой проблеме, выделим работу К. Поланьи «Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени». Он выявляет принципиальную особенность общества XIX в., проясняющую многое в реалиях современного мира. Именно в XIX в. хозяйственная деятельность становится особой сферой: «собственно экономический мотив» определяет институциональную модель, диктующую свои требования и подчиняющую им все общество13. Закономерно, что основные факторы производства: труд, земля, деньги — оказываются вовлеченными в рыночную экономику. Они становятся товаром. Однако —и это, на наш взгляд, самое
важное — характеристики труда, земли и денег как товаров оказываются «полнейшими фикциями». Как подчеркивает К.Поланьи, «труд и земля —это не что иное, как сами человеческие существа, из которых состоит всякое общество, и естественная среда, в которой они живут. Включить их в рыночный механизм, значит, подчинить законам рынка саму субстанцию общества»14. И далее: «Совершенно очевидно, что труд, земля и деньги — это отнюдь не товары, и применительно к ним постулат, гласящий, что
все продаваемое и покупаемое производится для продажи, явным образом ложен----
Труд — это лишь другое название для определенной человеческой деятельности, теснейшим образом связанной с самим процессом жизни, которая, в свою очередь, „производится" не для продажи, а имеет совершенно иной смысл; деятельность эту невозможно отделить от остальных проявлений жизни, сдать на хранение или пустить в оборот; земля —это другое название для природы, которая создается вовсе не человеком, и, наконец, реальные деньги —это просто символ покупательной стоимости, которая, как правило, вообще не производится для продажи»15.
Точный анализ позволил Поланьи показать социальные последствия, сопровождающие экспансию рыночной экономики. Это подтвердилось в ходе реформ в России 1990-х годов, когда рыночному механизму позволили «быть единственным вершителем судеб людей и их природного окружения», что, по К. Поланьи, ведет в конечном счете к уничтожению человеческого общества. Приведем его рассуждения: «Распоряжаясь „рабочей силой" человека, рыночная система в то же самое время распоряжается неотделимым от этого ярлыка существом, именуемым „человек", существом, которое обладает телом, душой и нравственным сознанием. Лишенные предохранительного заслона в виде системы культурных институтов, люди будут погибать вследствие своей социальной незащищенности; они станут жертвами порока, разврата, преступности и голода, порожденных резкими и мучительными социальными сдвигами. Природа распадется на составляющие ее стихии; реки, поля и леса подвергнутся страшному загрязнению; военная безопасность государства окажется под угрозой; страна уже не сможет обеспечивать себя продовольствием и сырьем. Наконец, рыночный механизм управления покупательной способностью приведет к тому, что предприятия будут периодически закрываться, поскольку излишек и недостаток денежных средств окажутся таким же бедствием для бизнеса, как засуха и наводнения — для первобытного общества»16.
Не все, сказанное «Кассандрами», без «поправок» относится к ситуации, переживаемой Россией. Во-первых, кто мы в сравнении с Европой, если иметь в виду, пользуясь старой терминологией, научно-технический прогресс? То, что мы безнадежно отстали, характеризуется гипертрофированным, но очень точным выражением — «технологический апокалипсис». Во-вторых, а почему мы так безнадежно отстали в процессе модернизации?*
Один из возможных ответов на поставленные вопросы содержится в концепции «исторического псевдоморфоза», которую используют современные исследователи судеб России X. фон Вригт17 и Б. Парамонов.18 Эта концепция была предложена еще в начале XX в. О. Шпенглером. Термин «псевдоморфоз» заимствован им из геологии, где он толкуется так: «В слой скальной породы включены кристаллы минерала. Но вот появляются расколы и трещины; сюда просачивается вода и постепенно вымывает кристалл,
* Напомним, что термин «модернизация» имеет два источника своего происхождения. Первый — Просвещение с идеями демократии, прав человека и взглядом на него как на автономного морального индивида. Второй — зарождение гелиоцентрической картины мира и естественных наук в их союзе с технологией. В ходе индустриальной революции XIX в. оба источника тесно переплелись, но в истории России их роль следует рассматривать отдельно.
так что остается одна пустая его форма. Позднее происходят вулканические явления, которые разламывают гору; сюда проникает раскаленная масса, которая затвердевает и также кристаллизуется. Однако она не может сделать это в своей собственной, присущей именно ей форме, ей приходится заполнить ту пустоту, что уже имеется, и так возникают поддельные формы, кристаллы, чья внутренняя структура противоречит внешнему строению, род каменной породы, являющийся в чужом обличье. Минерологи называют это псевдоморфозом»19. Применительно к истории псевдоморфоз означает суперпозицию «импортированных пластов культурных достижений на местные формы религиозной и социальной жизни, вступающую в противоречие с их естественными возможностями развития и поиском самопонимания или идентитета»20. Для Шпенглера одним из выразительнейших примеров псевдоморфоза была Россия, народу которой «была навязана искусственная и неподлинная история».
Первая попытка модернизации, предпринятая Петром I, не стала результатом органичного совершенствования «снизу». Скорее это было стремление навязать ее «сверху» незрелому обществу, которое должно было воспринять западные знания и опыт, обеспеченные наукой и нарождающейся технологией. Поэтому реформы Петра можно назвать преждевременными, «модернизацией без просвещения». Попытки Екатерины II «дополнить» петровскую модернизацию X. фон Вригт называет «потемкинской маскировкой неправильно понятого Просвещения». В российской литературе, считает он, это видно, как в зеркале: «Мертвые души» и «Ревизор» Гоголя свидетельствуют о том, что российское общество того времени было одной большой иллюзией21. Идеи О. Шпенглера и Г.X. фон Вригта созвучны идеям Н.М.Карамзина, изложенным в «Записке о древней и новой России» (1811). Он полагал, что Петр «не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государства». Навязывание иностранных обычаев воспитывает презрение к самому себе, что не может располагать «человека и гражданина к великим делам». И в блистательный век Екатерины Великой «у нас не было хорошего воспитания, твердых правил и нравственности в гражданской жизни». Карамзина беспокоил проект отмены крепостного права, ибо, как он считал, к свободе «надобно готовить исправлением нравственным, а система наших винных откупов и страшные успехи пьянства служ^ж ли тому спасительным приготовлением?»22.
Следующая заметная страница в модернизации России — деятельность С.Ю.Витте23. План Витте выглядел так: строительство железных дорог даст толчок росту угле-и нефтедобыче, металлургии. Обе отрасли стимулируют машиностроение, которое повлияет на развитие легкой промышленности. Индустриализация под защитой протекционистских тарифов постепенно создаст товарный внутренний рынок, рост городского населения действует в этом же плане. Фермерство будет способствовать сельскохозяйственному производству. Но система Витте не сняла противоречий российской действительности: тяжелые отрасли экономики развивались успешно, но из-за низкой покупательной способности населения индустриализация «наткнулась» на узость внутреннего рынка. Он понял важность перехода от общинной (без насильственной ликвидации общины) к личной собственности, стимулирования государством роста фермерских хозяйств (предвосхищение реформ Столыпина). Однако поддержки «сверху» программа не получила из-за неприятия Витте имперской политики: «У нас, в России, существует страсть к завоеваниям или, вернее, к захватам того, что, по мнению правительства, плохо лежит». В частности, он понимал, что к войне с Японией Россия не готова; действительно, неудачная война стала «детонатором» революции 1905 г.24
Модернизацию «по Витте» сменяет модернизация «по-большевистски». Социалистическая идеология «объявила» науку и технологию главными двигателями прогрес-
са, но отвергла западную либеральную демократию и моральную автономию личности. Это вновь была «модернизация без просвещения». Отмирание идеи мировой революции, замена ее идеей «социализма в одной стране» делает советское общество все более «азиатским», обеспокоенным лишь «ограждением» от западных идей. Промышленное развитие страны немыслимо без прочного сельскохозяйственного фундамента, аграрная модернизация оказывается ключевым механизмом преодоления периферийности. Положение с «землей» в России подтверждает тот факт, что «индустриализация без модернизации аграрной сферы означает блокированное развитие»25.
«Перестройка», начатая Горбачевым, предстала новым витком псевдоморфоза. «Моление» об Америке, приобщение к «североамериканскому периоду истории» кардинально меняет наши жизненные предпосылки, «точно так же, как в свое время в результате победы христианства изменились жизненные предпосылки, бывшие характерными для античного мира» (Г. фон Кайзерлинг). Возникает вопрос, не является ли псевдоморфоз «вечным возвращением» для России? Не связан ли он с определенным душевным складом, т.е. с этосом людей, населяющих бескрайние просторы нашей страны?
По словам П. Я. Чаадаева, «почин в нашем движении все еще принадлежит иноземным идеям и ... принадлежал им искони...; однако вся наша умственность есть, очевидно, плод религиозного начала. Только у нас христианская идея сохранена в том виде, в каком ее привезли из Византии»26. Религиозный и географический факторы сформировали в русском национальном характере «дух покорности..'. пристрастие к самоотвержению и самоотречению». Вместе с тем. как считает Шпенглер, этос русского «выражен не в сыновней, а исключительно братской любви, всесторонне излучающейся в человеческой плоскости. Даже Христос ощущается как брат». По этому поводу Г. П. Федотов в статье «Власть и народ» (1949) отмечал: «Содержание нового идеала-коммунизма — оказалось связанным с очень глубокими основами народной этики. Не одна молодежь, но и вся масса, как и интеллигенция российская, были носителями этой этики. Русская этика эгалитарна, коллективистична и тоталитарна. Из всех форм справедливости равенство всего больше говорит русскому сознанию. „Мир", т.е. общество, имеет все права над личностью. Идея — сила, пока она царит в типично русском сознании, не терпит соперниц, но хочет неограниченной власти... Социализм, который никак не укладывается в американскую голову, бер труда был принят в России, а не только вколочен насилием»27. Приравненная к истине справедливость стала основой русского максимализма. Этим объясняется российская страсть к экстремизму, революции и контрреволюции.
Парадоксальным образом эти особенности «русской магической души» проявились сначала в ходе Октябрьского переворота 1917 г., а позднее в «революции», названной «перестройка». Именно они выявили и продемонстрировали природу отношения человека к миру. Ключевое слово в определении природы этого отношения — захват. Захват и насилие оказались не случайным «помрачением разума», а длящимся до сих пор естественным состоянием. И «абсурдный капитализм снова, как прежний коммунизм ... в отношении собственных отцов, родителей, пенсионеров, которых бросили нищенствовать»28, самоубийственно беззаботен.
В нашей стране уникальные эксперименты с собственностью проводились не только в XX в. Но опыт прошлого, как известно, мало чему учит. Тщательный анализ показывает: «чтобы понять, что в „операциях" с собственностью все окажется неожиданно, не просто, достаточно вслушаться в слово „собственность". В нем звучит собственное как настоящее, подлинное, само. Это не прихоть языка. В собственности собственного свое слышится не зря. Всякая собственность с самого начала обречена на прояснение
дознавания до своей собственной сути. То, что кому-то кажется досадной многозначительностью, проблемой лексикографа, на самом деле скромная верхушка айсберга. Не лексические заботы заставляют нас обращать внимание на загадочное удвоение в речи собственного якобы тавтологичным своим, и наоборот. Владимира Даля раздражает это, как он думает, ненужное уточнение: свой собственный („не по-русски"). Мы не удивляемся, когда видим сходное желание уточнить, подтвердить, закрепить собственность в нотариальной инстанции, которая своей печатью окончательно и бесповоротно узаконит, зафиксирует собственность своего. Вкрадчиво в лексике, подчеркнуто в законе дает о себе знать одно и тоже стремление уточнить, установить ее»29.
Добавим: подобное лексическое установление происходит и со словом «ответственность», которое налагается на владеющего собственностью. Здесь то же удвоение, но теперь оно уже не кажется загадочным. Оно направлено на формирование соответствующей черты нрава, характера по сбережению этой собственности, охране ее и приумножению на благо мира. Собственность, вернее владение ею, налагает на владеющего обязанность отвечать за нее.
Закрепление права собственности юридически (римский институт) превращает собственность в приватную, или «частную» (по-русски). «Частной» собственности на Руси предшествовала история, связанная сначала с опричниной, а затем со столыпинской реформой отрубного хозяйства. В словаре Даля читаем: «Отрубной — особый, отдельный и цельный в себе». В.Бибихип отмечает: «Поразительное определение. Здесь наивно слиты в одно два противоположных полюса „собственности". С одной стороны, существо отрубного, приватного привативно; это добро, выделенное прочь, вырванное из древних силков общины, мира. Выселить крестьянина на отруба, сделать из общинников частных собственников по западному образцу было целью столыпинской приватизации, которую царь, расположенный к ней вначале, потом не поддержал.. .Древняя, темная сила земли, невольными и бессознательными агентами (реставраторами) которой были революционеры, не терпела раздачи земли в частные руки... Не терпит и теперь, и с современной робкой приватизацией земли убийства уже начались. Отсталое и косное противится прогрессивному, рациональному? Или, точнее сказать, что со своим разумным проектом обустройства земли все то же деятельное и самоуверенное новоевропейское сознание, революционное по сути, вторглось в такую непроглядную для него глубину, что даже догадаться о которой у сознания нет шансов?»30.
Философский анализ позволяет установить: собственность в смысле «частной» даже после оформления у нотариуса еще не становится собственностью в подлинном смысле. Назвать, дать ей имя — недостаточно. Имя так и останется лишь сочетанием букв, напоминающим о желании «родителей». Собственность должна возвратиться к самой себе. Она должна пройти определенный путь развития, должна быть «освящена» не только праведным трудом, но и соответствующей ему координатой ценностного плана. Бесспорность веберовского исследования о духе капитализма заключается в том, что он связывает его с протестантской этикой. Он полагал, что развитие капитализма возможно благодаря тому, что «частное» дело —своего рода священный акт, воплощающий бесконечное и божественное и соединяющий человека со всем остальным миром. Предельная «заинтересованность» в своем деле купца, рабочего, крестьянина заключает в себе и предельную ответственность за свое дело. Таким образом, «подлинная», «реальная» собственность, в отличие от формальной, лишь названной, рождается не только в процессе труда, но и в соответствующем пространстве ментальности, в недрах фундаментальных оснований христианской европейской культуры. Владелец, проходящий все этапы ее становления, является реальным, действительным владельцем.
Все сказанное недоступно пленникам «нетерпения мысли», с «безумием самомнения» спешащим юридически оформить права на собственность. «Когда, восстав против собственников, большевики оглохли к загадочному бездонному значению собственности, они лишили себя самой вещи, собственной сути. Когда теперешние приватизаторы надеются юридическим путем восстановить собственность, они так же глухи к корням собственного в мире, снова не вслушиваются в ее глубокий смысл, воображая, что достаточно его назвать»31. Форсированная ломка отношений собственности — свершившийся факт, но воодушевление «строительством капитализма», овладевшее было советскими людьми, сменилось растерянностью. Многим непонятно, почему, введя в России частную собственность, нельзя добиться тех же результатов, что и в Германии?
Россия не смогла, воспроизведя определенные структуры и отношения, добиться того же, что и страны-лидеры, и за десять лет из сверхдержавы превратилась в часть периферии мирового капитализма. Социальное расслоение граждан достигло опасной черты: половина населения оказалась на грани пауперизации. Не следует, однако, искать «русские» корни кризиса 1998 г. в «непоследовательности» реформ или в «национальном предательстве». Эти причины просты и характерны для сегодняшней власти. По данным фонда «Индем», ежегодная сумма взяток в России в 2001 г. составила 37 млрд рублей32. С этой «российской» проблемой связана еще одна — офшор. Сегодня «не только важнейшие предприятия, но и все главные отрасли экономики, обеспечивающие три четверти ее дохода, принадлежат офшорным компаниям или контролируются офшорными компаниями. Поэтому термин „российская экономика" давно уже превратился в абстракцию... Нынешний уровень офшоризации экономики (90-95% российского экспорта осуществляется через офшорные фирмы) является непреодолимым препятствием на пути демократизации, декриминализации общества и его устойчивого экономического развития». Чрезмерная бюрократизация означает нечистоплотность власти. поэтому в «структурных реформах» борьба с бюрократами декларируется, а слово «офшор» не упоминается. В нашей экономической практике с помощью офшорных схем обворовывается собственная страна, и «уведенные» от налогов ресурсы работают на благо чужих обществ33.
Безусловно, феномен «офшорной экономики» — результат захвата собственности в России. Как следствие — государство (в период правления Б.Ельцина) приобретает многие признаки династического, поскольку концентрирует «в своих руках различные формы власти, в частности экономическую и символическую, и перераспределяет их в „персонализированном" виде, способствующем возникновению „личной" привязанности. Отсюда всякого рода противоречия, которые играют определяющую роль в преобразовании династического государства, хотя именно их чаще всего забывают включить в анализ факторов „рационализации"»34. В дальнейшем (правление В. Путина) династический принцип, выраженный языком права, преобразовывается: «Амбивалентность государственной системы, где смешиваются домашние дела и политика. .. парадоксальным образом становится через демонстрируемые ею противоречия одним из главных принципов утверждения бюрократии. Становление государства совершается отчасти под прикрытием недоразумений, порожденных тем фактом, что можно с чистой совестью выражать неоднозначные структуры династического государства в определенном языке, а именно в языке права, который сообщает им совершенно иное основание и тем самым готовит их преодоление»35.
В России родилась новая институциональная модель. Чтобы выявить ее внутреннюю логику, необходимо «перестать довольствоваться неким интуитивным полупониманием, которое дает знакомство с конечным состоянием, и попробовать заново схва-
тить глубинный смысл ряда чрезвычайно малых, но решающих изобретений: кабинет, подпись, печать, удостоверение, аттестация, циркуляр и т.п. — всего того, что привело к установлению собственно бюрократической логики, власти безличной, взаимозаменяемой и с виду совершенно „рациональной", а на деле наделенной самыми загадочными свойствами магической эффективности»36. Нашей стране, втянутой в мирохозяйственные связи по весьма жестким неолиберальным правилам игры, отводится роль поставщика сырья и производителя низкотехнологичных товаров. России пришлось уступить часть внутреннего рынка иностранным товарам, ликвидировать за ненадобностью некоторые предприятия, перестраивать целые отрасли, останавливать «утечку мозгов». Таким образом, новое «освобождение» привело к новому рабству.
Приходится констатировать, что даже успешная модернизация (американский вариант) не будет благом для России. Америка не прошла многовековой путь формирования этоса, т.е. она не имела до-предметно переживаемого социального опыта (Хайдеггер), поддерживаемого семьей, религией, соседством, общим культурным наследием, всего того, что составляет собственно «человеческое, беспорядочное, нелогичное, так часто кажущееся смешным в своих провинциальных привязанностях и преданиях»37. Отсутствие этого опыта корррелируется, как правило, с непониманием этоса Другого. Более того, современные аналитики от Коукера до Киссинжера сходятся во мнении, что «и Старый свет, и Новый находятся в процессе превращения в мультикультурные сообщества, что начинает подрывать культурный единый фундамент, на котором зиждился весь западный проект»38. Западный союз действительно в опасности: «Дрейфуя без цели, он не способен скоординировать свою политику даже тогда, когда в состоянии согласовать общие принципы»39.
России предстоит решить трудную задачу —стать уважающей себя нацией. Главный урок, который нужно извлечь и Западу, и нашим реформаторам,—отказаться от «переделки» русского человека. Это возможно, если преодолевается философская неграмотность мышления и связанное с ней этическое, «поведенческое» последствие40. Достижению подлинной коммуникации не поможет стратегия понимания жизни Другого как своей. Такая стратегия всегда граничит с насилием над другим, с навязыванием ему своих цивилизационных норм. Необходимо создавать нечто третье — особую реальность, появляющуюся только в режиме диалога и взаимопонимания. Осознание того, что капитализм становится всемирным явлением, делает исследование его этических и культурных оснований в высшей степени актуальным. И «тот, кто считает возможным пренебречь этикой и проблемой ценностей, не учитывает, что капитализм как общество свободных индивидов предъявляет отдельному человеку огромные моральные требования и требует моральных установок, которые экономика сама по себе породить не может».41 В заключение приведем слова Д. М. Кейнса, которые цитирует П. Козловски в одной из своих работ: «Я предвижу, что мы будем иметь возможность вернуться к некоторым наиболее бесспорным и непреложным принципам религии и традиционной добродетели, утверждающим, что скупость — это порок, что ростовщичество недостойно человека... Мы вновь будем ценить цели выше средств и предпочитать добро
42
пользе» . Summary
The article deals with specific features of the Russian modernization regarded as modernization without public education enlightenment. In the modern economy, ethics must not be disregarded because of the human being moral claims which are not created automatically.
1 Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. М., 1986. Т. 6. С. 261.
2 Цит. по: Русская идея. М., 1992. С. 4.
3 Бродский И. Меньше единицы. Избранные эссе. М., 1999. С. 43.
4 Валлерстайк Я. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб., 2001.
s Термин «мир-экономика» уже имеет определенный статус в переводной литературе на русском языке. Подобно термину «мир-империя» он используется в таких трудах Ф.Броделя, как «Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV—XVIII вв. Т. 3: Время мира. (М., 1992).
6 Валлерстайн И. Указ. соч. С. 14.
7 Там же.
8 Чаадаев П. Я. Письмо А.И.Тургеневу // Полное собр. соч. и избранные письма. Т. 2. М., 1991. С. 160.
9 Фокин С. Л. Жизнь без истории // Мишель Сюриа. Деньги. Крушение политики. СПб., 2001. С. 131.
10 Московичи С. Машина, творящая богов. М., 1998. С. 371.
11 Бродский И. Меньше единицы. Избранные эссе. М., 1999. С. 116.
12 Кайзерлинг Г. фон. Америка. Заря нового мира. СПб., 2002. С. 5.
13 Поланъи К. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени. СПб., 2002. С. 85.
14 Там же. С. 86.
15 Там же. С. 87.
16 Там же. С. 88
17 Вригт X фон. Модернизация как псевдоморфоз // Три мыслителя. СПб., 2000. С. 247-254.
18 Парамонов Б. След. Философия, история, современность. М., 2001. С. 114-137.
19 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мк"овой истории. М., 1998. Т. 1. С. 376-379; Т. 2. С. 193.
20 Вригт X. фон. Указ. соч. С. 248.
21 Там же.
22 Цит по: Гулыга А. В. Великий памятник культуры // Карамзин Н.М. История государства Российского. М., 1989. Т. 1. С. 470-471.
23 Подробнее см.: Слепнев И. Н. Геополитические основы взглядов С. Ю. Витте на теорию и практику модернизации России // Пути познания истории России: новые подходы и интерпретации. М., 2001. С.273-283.
24 Цит по: Хорос В. Г. С. Ю. Витте: уроки реформ // Связь времен (Наука — Традиции культуры — Новое видение мира). Вып. 1. М., 2001. С. 149.
25 Там же. С. 156.
26 Чаадаев П. Я. Письмо А. до Сиркуру // Полн. собр. соч. и избр. письма. Т. 2. С. 187.
27 Цит по: Парамонов В. Указ. соч. С. 127-128.
28 Бибихин В. В. Проблема собственности // Гуманитарная наука в России: соросовские лауреаты. Психология. Философия. М., 1996. С. 40.
29 Там же. С. 41.
30 Там же.
31 Там же. С. 43.
32 Посев, 2002. №6. С. 10.
33 Круглое М. Экономическая форма педикулеза // Новая газета. 2002. № 52(790), 22-24 июля.
34 Бурдъе П. От «королевского дома» к государственному интересу: модель происхождения бюрократического поля // Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. СПб., 2001. С. 150.
35 Там же. С. 151.
36 Там же. С. 171.
37 Милош Ч. Личные обязательства. Избранные эссе о литературе, религии и морали. М., 1999. С. 11.
38 Коукер К. Сумерки Запада. М., 2000. С. 9.
39 Там же. С. 237-238.
40 Мамардашвили М. Стрела познания. М., 1997. С. 57-58.
41 Козловски П. Этика капитализма. СПб., 1996. С. 12-13.
42 Цит. по: Козловски П. Принципы этической экономии. СПб., 1999. С. 6.
Статья поступила в редакцию 16 октября 2002 г.
