CC BY
59
Перспективы Науки и Образования
Международный электронный научный журнал ISSN 2307-2334 (Онлайн)
Адрес выпуска: https://pnojournal.wordpress.com/2023-2/23-01/ Дата поступления: 12.08.2022 Дата публикации: 28.02.2023
А. Б. УгловА, И. М. Богдановская, Б. А. Низомутдинов
Модель саморазрушающего поведения современной молодежи на основе синтеза биопсихосоциальной и киберпсихологической парадигм
Введение. Обобщение биологических, социальных и психологических предикторов саморазрушающего поведения является одной из основных задач для мирового здравоохранения в настоящее время. По этой причине актуальна разработка интегративной модели саморазрушающего поведения, учитывающей многообразие биопсихосоциальных факторов, а также их представленность в виртуальной среде. Интегративная модель может быть использована для создания автоматизированных систем анализа социокультурных факторов риска саморазрушающего поведения, а также помогающими специалистами, для создания программ профилактики, сопровождения и коррекции.
Цель исследования: описание и обобщение факторов реальной и виртуальной среды, опосредующих риск развития саморазрушающего поведения и создание иерархической обобщенной модели данного поведения на основе синтеза биопсихосоциальной и киберпсихологической парадигм.
Материалы и методы. Для целостного анализа основных концепций и создания общей модели саморазрушающего поведения нами был использованы: комбинированный подход, который включает в себя контент-анализ, для описания факторов, опосредующих саморазрушающее поведение; метод экспертных оценок для отбора значимых факторов; математико-статистический анализ для обработки полученных данных (методы описательной статистики, кластерный анализ (метод Варда)).
Результаты исследования. В результате кластерного анализа были выделены следующие компоненты модели саморазрушающего поведения: 1) «Особенности самоотношения» (23,2%) (динамический компонент, зависит от конкретной ситуации, является высокозначимым для очной диагностики; 2) «Эндогенные факторы саморазрушающего поведения» (20,2%) (нарушения эмоционально-волевой сферы); 3) «Экзогенные факторы саморазрушающего поведения» (21,4%) (негативные факторы воспитания); 4) «Негативные факторы социокультурной среды» (17,3%) (травматичные микро- и макрофакторы, которые могут спровоцировать возникновение саморазрушающей симптоматики); 5) «Индивидуальные особенности развившиеся в процессе становления личности» (14,2%) (индивидуальные предикторы саморазрушения); 6) «Факторы изоляции от социальной среды» (3,6%) (ряд личностных предикторов, мешающих открытому активному взаимодействию с другими и получению помощи).
Заключение. Получен ряд новых данных, описывающих структуру обобщенной модели саморазрушающего поведения и основные направления анализа рисков. Выделены ведущие факторы микро- и макро-социокультурной среды, представляющие широкий спектр маркеров, доступных для изучения через анализ виртуальной коммуникации. Показана возможность объединения биопсихосоциальной модели и возможностей киберпсихологического подхода для создания динамичной цифровой модели мониторинга, позволяющей проводить общую оценку рисков для больших выборок для минимизации ресурсов индивидуальной диагностики.
Ключевые слова: интегративная модель, риски саморазрущающего поведения, современная молодежь, биопсихосоциальная парадигма, киберпсихологическая парадигма
Ссылка для цитирования:
Углова А. Б., Богдановская И. М., Низомутдинов Б. А. Модель саморазрушающего поведения современной молодежи на основе синтеза биопсихосоциальной и киберпсихологической парадигм // Перспективы науки и образования. 2023. № 1 (61). С. 432-450. 10.32744/ pse.2023.126
Perspectives of Science & Education
International Scientific Electronic Journal ISSN 2307-2334 (Online)
Available: https://pnojournal.wordpress.com/2023-2/23-01/ Accepted: 12 August 2022 Published: 28 February 2023
A. B. UGLOVA, I. M. BOGDANOVSKAYA, B. A. NlZOMUTDINOV
A model of self-destructive behavior of modern youth based on the synthesis of biopsychosocial and cyberpsychological paradigms
Introduction. Generalization of biological, social, and psychological predictors of self-destructive behavior is one of the main tasks for world health care at the present time. For this reason, the development of an integrative model of self-destructive behavior, taking into account the diversity of biopsychosocial factors, as well as their representation in the virtual environment, will be highly relevant. The integrative model can be used to create automated systems for analyzing socio-cultural risk factors of self-destructive behavior, as well as helping specialists to create prevention, maintenance and correction programs.
The purpose of the study is to describe and generalize the factors of the real and virtual environment that mediate the risk of developing self-destructive behavior and to create a hierarchical generalized model of self-destructive behavior based on the synthesis of biopsychosocial and cyberpsychological paradigms.
Materials and methods. For a holistic analysis of the basic concepts and the creation of a general model of self-destructive behavior, we used a combined approach that includes content analysis to describe the factors mediating self-destructive behavior, the method of expert assessments for the selection of significant factors, mathematical and statistical analysis for processing the data obtained (methods of descriptive statistics, cluster analysis (Ward method)).
The results of the study. As a result of cluster analysis , the following components of the self-destructive behavior model were identified: 1) "Peculiarities of self-attitude" (23.2%) (the dynamic component, depending on the specific situation, is highly significant for face-to-face diagnosis; 2) "Endogenous factors of self-destructive behavior" (20.2%) (violations of the emotional-volitional sphere); 3) "Exogenous factors of self-destructive behavior" (21.4%) (negative factors of upbringing); 4) "Negative factors of the socio-cultural environment" (17.3%) (traumatic micro- and macro-factors that can provoke the occurrence of self-destructive symptoms); 5) "Individual characteristics developed in the process of personality formation" (14.2%) (individual predictors of self-destruction); 6) "Factors of isolation from the social environment" (3.6%) (a number of personal predictors that prevent open active interaction with others and getting help).
Conclusion. A number of new data describing the structure of the generalized model of self-destructive behavior and the main directions of risk analysis have been obtained. The leading factors of the micro- and macro-socio-cultural environment are identified, representing a wide range of markers available for study through the analysis of virtual communication. The possibility of combining a biopsychosocial model and the capabilities of a cyberpsychological approach to create a dynamic digital monitoring model that allows for a general risk assessment for large samples to minimize the resources of individual diagnostics is shown.
Keywords: integrative model, risks of self-destructive behavior, modern youth, biopsychosocial paradigm. the cyberpsychological paradigm
For Reference:
Uglova, A. B., Bogdanovskaya, I. M., & Nizomutdinov, B. A. (2023). A model of self-destructive behavior of modern youth based on the synthesis of biopsychosocial and cyberpsychological paradigms. Perspektivy nauki i obrazovania - Perspectives of Science and Education, 61 (1), 432-450. doi: 10.32744/pse.2023.1.26
_Введение
<онцепция множественности перспектив образования предполагает всесторонний анализ всех конструктивных и деструктивных факторов современной социокультурной среды, которые могут повлиять на развитие молодежи. В рамках инициативы ЮНЕСКО «Перспективы образования» важным этапом переосмысления системы сопровождения образовательного процесса является создание новых интегративных систем диагностики, основанных на достижениях традиционных социально-психологических подходов и внедрении современных информационных технологий, позволяющих заранее выявить потенциальные психологические проблемы и пути их решения. Одна из насущных проблем современной молодежи, это постоянно увеличивающееся количество саморазрушительных практик.
Различные формы саморазрушающего поведения, связанные с высоким риском смертности, являются одной из основных проблем, с которыми сталкивается мировое здравоохранение в настоящее время. В нашем исследовании мы определяем саморазрушающее поведение как деструктивную форму защитного поведения, которая используется человеком как избегающая стратегия совладания, направленная на самоуспокоение и отреагирование эмоций неконструктивными способами, связанными с употреблением алкоголя, наркотиков, рискованным, девиантным поведением, самоповреждениями и суицидальными попытками [6]. Подобные формы поведения могут быть опасны для жизни, наносить вред духовно-нравственному развитию или социальному статусу.
Многие исследователи ставят перед собой задачу обобщить биологические, социальные, психологические предикторы саморазрушающего поведения. Однако в исследованиях самоповреждающего поведения по-прежнему существует много пробелов. Опираясь на слова I. Díaz-Olivan et а1., можно сказать, что важно создание интегрированных биопсихосоциальных моделей, учитывающих внешние и внутренние кризисные факторы, влияющие на развитие саморазрушающего поведения на разных этапах [22].
Как отмечают Н. Г. Незнанов, А. П. Коцюбинский в рамках профессиональной помощи людям, страдающими различными патологическими формами поведения часто используется только фармакологическое лечение, как часть биопсихологической парадигмы, без учета социокультурной составляющей [2].
Однако саморазрушающее поведение является динамичным явлением, которое подвержено влиянию множества биологических, социальных и психологических факторов. Придерживаясь экологического подхода в диагностике, профилактике и лечении важно учитывать особенности микро- и макросреды. Комплексный подход, учитывающий не только индивидуальный потенциал человека, но и особенности общества, в коммуникации с которым происходит развитие патологической симптоматики, способен дать долгосрочный эффект в помощи и профилактике рисков деструктивного поведения.
Основной социальной средой для большинства активного населения является киберпространство, предоставляющее доступ к любой информации, общению, развитию, возможности учиться и работать. Влияние виртуальной среды на жизнь современного человека изучает киберпсихологическое направление. Киберпсихологическая парадигма
помогает выстроить представления о становлении различных психологических явлений, в том числе и аутодеструктивных форм поведения, с учетом основных показателей влияния киберпространства на человека [33]. Можно говорить о том, что киберпространство является сейчас одной из основных площадок изучения человека.
Опираясь на исследования J. Suler можно выделить следующие компоненты виртуальной среды, которые оказывают влияние на риск развития саморазрушающего поведения: 1) виртуальная идентичность, включающая отношение к себе, как фактор, опосредующий аутоагрессию; 2) отношения в виртуальных сообществах, задающих основу социокультурной норме; 3) интерфейс социальных сетей, структурирующий взаимодействие с компьютером; 4) новые текстовые и визуальные формы общения, меняющие процесс передачи эмоциональной информации; 5) влияние виртуальной среды на гиперактивацию сенсорных систем, приводящее к переутомлению и накапливанию стресса; 6) виртуальные миры, которые с одной стороны помогают сублимировать и переработать негативные переживания, а с другой - могут спровоцировать нереалистичное восприятие реальной угрозы аутоагрессии; 8) чрезмерная погруженность в виртуальное пространство, как новая форма саморазрушающих практик; 9) влияние виртуальной среды на восприятия физического пространства, искажения образа тела и саморазрушающие практики нарушений пищевого поведения [47].
Таким образом можно говорить о том, что интегрированные в виртуальную среду социокультурные и экономические практики видоизменились и дополнились специфичными для виртуального сообщества возможностями и функциями, что опосредовало как развитие базовых факторов риска, так и возникновение специфических кибер-рисков, которые так важно изучить для профилактики здорового образа жизни современной молодежи [13].
В связи с этим, целью данного исследования стало описание и обобщение факторов реальной и виртуальной среды, опосредующих риск развития саморазрушающего поведения и создание иерархической обобщенной модели оценки рисков саморазрушающего поведения на основе синтеза биопсихосоциальной и киберпсихологической парадигм.
_Обзор литературы
В данном разделе мы бы хотели обратиться к анализу основных теорий саморазрушающего и суицидального поведения, как крайней формы саморазрушения, которые описывают механизмы возникновения саморазрушающих намерений, процесс перехода от саморазрушающих мыслей к попыткам и факторы, влияющие на развитие суицидального и несуицидального саморазрушающего поведения.
Разные психологические школы и концепции обращались к вопросу возникновения саморазрушающих форм поведения. Рассмотрим основные концепции.
Анализ причин саморазрушающего поведения начинался еще в рамках классического психоаналитического направления, разработанного З. Фрейдом, который указывает, что у каждого человека есть «инстинкт смерти», который, в свою очередь, уравновешивается инстинктом жизни и чаще всего проявляется в виде гнева. Когда гнев из-за давления социокультурной среды не может быт выражен, он обращается на самого себя, в крайних случаях это приводит к аутоагрессии и самоубийству.
В рамках социально-психологического направления Р. Баумейстер разработал эскапическуюконцепцию, котораяуказывает,чточеловекприбегаетксаморазрушающим формам поведения под влиянием не только внутренних, но и внешних факторов: невозможность оправдать социальные стандарты и ожидания; самообвинение в любой неудачи и снижение самооценки; резко негативное восприятие себя и позитивный взгляд на других; депрессия и беспокойство; отказ от осмысления проблем, избегание поиска решений; иррациональное мышление, подавление эмоций [11].
Э. Шнейдман продолжил исследование внутренних и внешних факторов и выделил ведущий фактор саморазрушающего поведения - наличие «психической боли» -обиды, тоски, страха одиночества и старости. С точки зрения автора концепции «ноющая психологическая боль» связана с неудовлетворенностью жизненных потребностей. Аутоагрессия рассматривается им как средство прекращения психологической боли, которая препятствует достижению любви, принятия чувства принадлежности; как способ справиться с беспомощностью, отсутствием контроля; как способ избегания стыда по поводу собственного несовершенства [46].
Продолжением идей Э. Шнейдман стала экологическая модель А. Линарса, который указал что в основе «психической боли» лежит нарушение адаптации к межличностным факторам: потеря значимых отношений, привязанность к другому, которая не встречает ответной реакции и т.д. [34].
М. Линехан также указывает важность невозможности справиться с социальным стрессом, как основной фактор, приводящий к появлению отвращения к самому себе, справиться с которым человеку помогают самоповреждения, а в крайних случаях суицидальные попытки [43].
Ряд работ направлен на поискифакторов, влияющих на переходот саморазрушающих мыслей к действиям. Т. Джойнер в своих работах выделил три фактора, которые должны присутствовать у человека для совершения аутоагрессивных действий и самоубийства: 1) Прерванная принадлежность: отсутствие значимых связей с другими или напряжение потери ранее прочных отношений; 2) Воспринимаемое бремя: восприятие того, что кто-то чувствует, что он или она является бременем для них; 3) Приобретенная способность к аутоагрессии и самоубийству: степень, в которой человек способен нанести себе вред и инициировать попытку самоубийства, связанные с повышением толерантности к страху и боли, что является предпосылкой серьезного суицидального поведения [28]. В рамках когнитивной теории А. Бек обозначил безысходность как «катализатор», провоцирующий саморазрушающее желание, однако автор пишет, что это неспецифический фактор риска, который указывает только на возможность саморазрушающего поведения и должен быть дополнен анализом кризисной ситуации и предыдущего аутоагрессивного опыта [49].
Рассмотрим основные модели, которые используются в российской и зарубежной практике.
Трехэтапная модель саморазрушающего суицидального поведения ^Т) - теория, которая объясняет возникновение и развитие саморазрушающего поведения с опорой на четыре фактора: боль, безнадежность, искаженное восприятие социальных связей и практическая способность к самоубийству. Данная модель учитывает эмоциональные, когнитивные, поведенческие и социальные факторы в развитии самоповреждающих намерений. М. Tsai et а1. указывают, что переживание эмоциональной боли и ощущение безнадежности являются основными факторами, мотивирующими суицидальное и саморазрушающее желание, а наличие практических навыков к самоубийству и
аутоагрессии подсказывает наличие реальных попыток [48]. В то же время, в рамках данной теории фактор социальной связи с другими и включенность в сообщество рассматривается как протекционный фактор, способный защитить от совершения аутодеструктивных действий.
Теория текучей уязвимости (FVT) - модель оценивающая временную динамику развертки аутоагрессивных мыслей и действий. Зачастую люди с саморазрушающим поведением совершают поступки, наносящие необратимый вред здоровью и психике без предварительного обдумывания, которое учитывается в классических теориях как основной фактор риска. Нелинейность процессов перехода от мыслей к действиям учитывается в данном направлении как один из базовых феноменов, необходимый для профилактики саморазрушающего поведения [15]. Можно говорить о том, что саморазрушающее поведения - это эмерджентное, динамическое явление, которое зависит от целого ряда внешних и внутренних факторов [43]. Ряд факторов можно рассматривать как базовые/стабильные, которые предсказывают возможность появления саморазрушающего поведения в долгосрочной перспективе - саморазрушающие мысли, чувство безнадежности, предшествующие суицидальные попытки, повторяющиеся депрессивные эпизоды, жестокое обращение в детстве, семейные расстройства настроения, психическое заболевание родителей и т.д. [44].
Ряд факторов можно рассматривать как острые/ситуативные, которые могут привести к аутоагрессивному и суицидальному поведению здесь и сейчас и нуждаются в повседневном мониторинге и уникальны для каждого индивида - изменения в социокультурной среде, употребление алкоголя и наркотиков [26].
Продолжением теории текучей уязвимости является модель нарративного кризиса самоубийства, которая указывает на то, что стрессовые жизненные события искажают восприятие себя и общества и приводят к ощущению отсутствия будущего и суицидальному кризису, что выражается в появлении в нарративах суицидальной тематики и острых аффективных реакций, невыполнимых жизненных целей, ощущения побежденности, униженности, обременительности [12]. D. Delgado-Gomez et al. указывают на важность учета определенных актуальных жизненных событий, предсказательная функция которых превосходит возможности анализа базовых факторов [21]. Наличие в актуальном опыте межличностных конфликтов (расставание, развод), личных потерь, серьезных болезней, финансовых проблем, сексуального насилия может привести к попыткам аутоагрессии и завершенным суицидам [8].
Межличностная психологическая теория суицида (IPTS) предлагает модель, которая объясняет возникновение саморазрушающих суицидальных мыслей через три фактора: 1) воспринимаемое бремя социальной ситуации, которое связано с верой в то, что отношения с человеком являются слишком тяжелыми и эмоционально затратными для окружающих (семьи, друзей, общества). Подобные ощущения трансформируются в ненависть к себе, которая будет проявляться в аутодеструктивных мыслях и действиях и самоизоляции из-за убеждений в тяжести общения для других [16]; 2) исчезновение чувства принадлежности к социальной среде, которое будет проявляться в деструктивном одиночестве и отсутствии взаимных заботливых отношений (семейные конфликты, пренебрежение, отсутствие социальной поддержки) [30]; 3) бесстрашие перед смертью, которое возникает из-за привыкания к болезненным и провокационным раздражителям, что приводит к повышению терпимости к физической боли и снижению страха смерти [25].
Стоит отметить, что современные исследования данной модели рассматривают важность воспринимаемого бремени как наиболее значимый фактор в данной теории, который может предсказать наличие суицидальных мыслей и риски аутоагрессивного поведения. В то время как остальные факторы являются производными и могут рассматриваться как дополнительные [24].
Четырехфакторная модель (FFM), предложенная M. K. Nock и M. J. Prinstein, также фокусируется на оценке социальной среды и разделяет непредвиденные травматичные события (утрата, война, эпидемия) и хронический стресс, связанный с неблагополучной социальной средой. С точки зрения авторов, наличие негативных социальных факторов подкрепляет саморазрушающее поведение, как способ привлечь к себе внимание и разрешить социальные проблемы [37].
Параллельно с зарубежными концепциями, оценивающими вклад социальной среды, можно рассмотреть российские концепции анализа клинико-психологических механизмах аутоагрессии. Так А. Г. Амбрумова рассматривает в качестве факторов суицидального и парасуицидального поведения - когнитивные искажения, нарушение взаимодействия с семьей, непонимание окружением состояния человека и наличие зависимостей [4]. А. Б. Холмогорова и Н. Г. Гаранян в своей многофакторной психосоциальной модели указывают важность рассмотрения социальных сложностей на разных уровнях обобщения - на уровне семьи, взаимодействия с социальными институтами и на уровне отношений с обществом в целом и выделяют ведущие факторы риска - социально опасные зависимости, утрата близких, низкая толерантность к стрессу, дезадаптация в социальных институтах [7]. Н. А. Польская в своей работе указывает на важность учета таких социально-психологических факторов как предыдущий не пережитый травматичный опыт, высокая толерантность к эмоциональному опыту, низкую саморегуляцию [3].
Также есть ряд моделей, оценивающих факторы, влияющие на возникновение саморазрушающего поведения.
Механистическая трансдиагностическая модель бессонницы и риска суицидального поведения, указывает что бессонница имеет прямую и косвенную связь с суицидальными мыслями, саморазрушающим поведением и попытками суицида. Бессонница имеет отношение к развитию и обострению множественных психических расстройств, которые в свою очередь могут привести к возникновению эмоциональных и социальных нарушений и риску саморазрушающего поведения [14]. С. В. Давидовский, С. А. Игумнов указывают на важность учета биологических факторов риска, связанных с наличием психических и неврологических расстройств, которые снижают пластичность психических реакций, понижают толерантность к стрессу и увеличивают риск самоповреждающего поведения [1].
Модели стресса меньшинства указывает, на то, что принадлежность к узким субкультурам связана с риском столкновения с большим количеством дистальных (предрассудки и дискриминация) и проксимальных стрессоров (сниженная самооценка). Однако эффективная социальная поддержка может смягчить воздействие факторов стресса и позитивно влиять на здоровье человека. Наличие позитивного опыта отношений на разных социальных уровнях - со сверстниками, учителями, руководством, обществом в целом, является протекционным фактором в профилактике саморазрушающего поведения [9].
Ряд моделей указывают в качестве факторов развития аутодеструктивного поведения нарушения эмоционально-волевой сферы.
Модель рисков эмоциональной дисрегуляции показывает, что эмоциональная неуравновешенность, низкая толерантность к стрессу и склонность к опрометчивым действиям, могут быть предикторами, предсказывающими возникновения суицидального желания и аутодеструктивных действий, однако снижает риск летального самоповреждения [10].
Модель импульсивного саморазрушительного поведения указывает на роль стыда и гнева в развитии аутоагрессивных тенденций. C. Cassiello-Robbins et al. указывают, что аверсивная реакция на стыд предсказывала гнев и саморазрушающее поведение, предоставляя потенциальные точки вмешательства для лечения [17].
Также свою эффективность показала модель диагностики саморазрушающего поведения на основе анализа перфекционизма (оценочной озабоченности). E. C. Chang et al. в своих исследованиях показали, что оценочные опасения положительно связаны с риском саморазрушающего поведения, а позитивные стремления были негативно связаны с суицидальным поведением [18].
Интерес вызывает модель вторичной выгоды саморазрушающего поведения при невротических расстройствах. A. A. Contractor et al. в своих исследованиях показывают, что люди с симптомами посттравматического стрессового расстройства могут использовать саморазрушающие формы поведения при восприятии вознаграждающих ситуаций, через снижение негативного аффекта и социальной поддержки [20]. Эмпирические данные указывают на тесную связь между невротическими расстройствами и различными видами саморазрушающего поведения, такими как употребление психоактивных веществ, проблемное использование технологий, расстройство пищевого поведение, рискованное сексуальное поведение и т.д. [45].
Схематическая модель оценки суицида (SAMS) или модель «задержанного полета» утверждает, что восприятие поражения и ловушки (т. е. восприятие неразрешимой социальной неудачи) является основной компонентой психологических механизмов, лежащихвосновесуицидальногоповедения [40].Даннаямодельявляетсяэкологически обоснованной моделью, которая предполагает важную роль адаптационных процессов в формировании саморазрушающего поведения. K. Dhingra et al. в своем исследовании указывают, что именно из-за нарушений механизмов адаптации саморазрушающее поведение рассматривается как основное решение жизненных обстоятельств и важно обратить внимание на факторы (модераторы), облегчающие/ препятствующие выбору альтернативных стратегий поведения: когнитивные модераторы (руминативные размышления, сравнение ситуации с недостижимым эталоном, жесткие атрибуции, негативное мышление), мотивационные модераторы (нарушенные субъективных целей), поведенческие модераторы (бесстрашие перед смертью и нечувствительность к боли) [23].
В рамках смежных дисциплин активно изучаются естественные и лабораторно индуцированные животные модели саморазрушающего поведения человека для анализа этиологии, развития и механизмов помощи. На данный момент не выявлено естественных моделей самоубийства на животных, что указывает на важность социокультурных факторов в патогенезе данного феномена. На животных моделях была описана стресс-диатезная модель саморазрушающего поведения, проверена парадигма выученной беспомощности, которая объединяет действие на человека трех факторов - безнадежности, пессимизма и низкой самооценки, которые подводят человека к убеждению, что он не в состоянии изменить свою жизнь, никогда не получит и не заслужит помощи [41]. Также доказано большее влияние просоциальных стрессоров
по сравнению с физическими стрессорами. Однако, стоит отметить, что только сочетание проксимальных (базовых) и дистальных (ситуационных) факторов риска и их потенциального взаимодействия может привести к аутодеструктивному поведению [27].
Продолжением стресс-диатезной модели является интегрированная мотивационно-волевая модель (IMV), которая объединила предыдущие модели в единую систему. В рамках данного подхода выделяется три стадии: 1) Предмотивационная стадия, направленная на оценку экологического и социального контекста [39]; 2) На мотивационной стадии оценивается когнитивное и эмоционально-волевое состояние человека.L.Luchtetal.указывают,чтонужноразделять:внешнююловушку,описывающую непреодолимые внешние обстоятельства и внутреннюю ловушку, связанную с восприятием собственных ограничений и неспособности избежать болезненных мыслей или чувств [35]; 3) На волевой стадии оцениваются: импульсивность, доступ к средствам самоубийства, предыдущие попытки, которые сокращают разрыв между намерением и реальным саморазрушающим поведением [19].
Как отдельное направление можно рассмотреть работы, связанные с созданием автоматизированных моделей прогнозирования саморазрушающего поведения и изучением влияния киберсреды на саморазрушающее поведение.
Целый ряд работ посвящен изучению саморазрушающих форм поведения, связанных с информационным пространством. В виртуальное пространство переносятся классические формы саморазрушающего поведения - игровые и химические зависимости, интернет-порнография, аутодеструктивные и экстремистские группы, буллинг [36], а также формируются специфические - зависимость от социальных сетей, чрезмерное использование интернета, зависимость от гаджетов и т.д. Все это позволяет говорить о том, что интернет-среда предстает удобной площадкой для мониторинга всех форм деструктивного поведения. При этом чрезмерно интенсивное использование интернета также рассматривается многими авторами как форма рискованного поведения, предикторами которого являются другие формы саморазрушающего поведения и психопатологические заболевания [29].
В связи с развитием информационных технологий растет число исследований того, как искусственный интеллект и машинное обучение может помочь в обнаружении, прогнозировании саморазрушающего поведения. N. Nordin et al. в своем срезовом исследовании различных эмпирических подходов к автоматизированному анализу указывают, что модели одиночного прогнозирования пока недостаточно точны, однако при использовании ансамблевого прогнозирования, возможно описать достаточно точный диапазон возможных будущих психологических состояний и предсказать риски аутоагрессии [38].
Опираясь на приведенный обзор, можно сделать выводы о том, что способность к саморазрушающему поведению тесно коррелирует с предыдущими аутодеструктивными попытками и значительно ниже у тех, кто только сталкивается с мыслями и желаниями себе навредить [32], что имеет важное значение при формировании системы мониторинга и профилактики саморазрушающего поведения.
Можно говорить о том, что накопление долгосрочных и краткосрочных факторов риска может вызвать психическое состояние, при котором мысли и поведение могут возникнуть одновременно или в течение короткого промежутка времени и привести к саморазрушающему поведению.
Переосмысление новейших теорий саморазрушающего поведения, которые разделяют людей с мыслями об аутодеструкции и реальными саморазрушающими
попытками, приводит к пониманию того, что наличие аутодеструктивных мыслей является лишь одним из компонентов риска. Важно сконцентрировать внимание специалистов на условиях и факторах, влияющих на приобретение способности к саморазрушению [31].
В рамках данного исследования нами была разработана структурно-динамическая модель на основе синтеза биопсихосоциальной и киберпсихологической парадигм. В основе данной модели лежит положение о том, что саморазрушающее поведение представляет собой эмерджентное, динамическое явление, которое зависит от целого ряда внешних и внутренних факторов и имеет множество вариантов развития, включающих как классические формы аутоагрессии и саморазрушения (самоповреждения, суицидальные попытки, прием психоактивных веществ и т.д.), так и новые формы саморазрушения, связанные с информационным пространством (кибербулинг, чрезмерная погруженность в информационную среду, низкая информационная безопасность и т.д.). Поскольку киберсреда стала одним из основных социокультурных пространств жизнедеятельности современной молодежи, можно говорить о том, что прогнозирование проксимальных (базовых) и дистальных (ситуационных) факторов риска саморазрушающее поведения, а также их потенциального взаимодействия может проводиться в том числе и опосредованно, через анализ контента социальных сетей. Данный подход позволит оценить как базовые, так и ситуационные риски суицидальной или несуицидальной активности, а также делать долгосрочный прогноз развития саморазрушающего поведения.
_Материалы и методы
Для целостного анализа основных концепций и создания общей модели оценки рисков нами был использован комбинированный подход, который включает в себя: контент-анализ, для описания факторов, опосредующих саморазрушающее поведение; метод экспертных оценок для отбора значимых факторов; методы математико-статистического анализа для обработки полученных данных.
Нами были сформулированы следующие исследовательские вопросы:
• Какие факторы, опосредующие риск развития саморазрушающего поведения, являются наиболее значимыми в рамках большинства концепций?
• Какова иерархическая структура смыслового поля обобщенной модели оценки рисков саморазрушающего поведения?
В качестве объекта исследования выступил корпус из 28 моделей, посвященных изучению факторов, опосредующих развитие саморазрушающего поведения.
Для обработки данных исследования использовались методы описательной статистики, кластерный анализ (метод Варда).
_Результаты исследования
В результате контент-анализа моделей саморазрушающего поведения было выделено 45 факторов, опосредующих развитие деструктивной симптоматики (см. табл. 1).
Таблица 1
Категории компонентов модели рисков саморазрушающего поведения
Фактор Частота (%) Фактор Частота (%) Фактор Частота (%)
Острые аффективные реакции [46; 34; 28; 48; 15; 12; 16; 14; 10; 17; 20; 39; 7; 3; 37] 60,7 Тяжелые заболевания [12; 14; 20; 41; 27] 17,9 Восприятие себя как бремени, обузы [28; 12; 16] 10,7
"Давление" социокультурной среды [22; 43; 15; 41; 7] 28,6 Высокая толерантность к страху и боли [28; 48; 15; 16; 40] 17,9 Избегание (осмысления и решения проблемы) [22; 46] 10,7
Сниженная самооценка [22; 43; 9; 17; 40; 41; 39] 28,6 Гнев (как проявление инстинкта смерти) [28; 17; 39] 17,9 Обида [46; 37] 10,7
Межличностные конфликты [34; 43; 12; 16; 27; 7] 25,0 Доступ к средствам саморазрушения [34; 41; 27; 39] 17,9 Семейные расстройства настроения и психические заболевания [15; 7] 10,7
Невозможность реализации жизненных целей [12; 10; 18; 40; 39; 37] 25,0 Негативное мышление [34; 49; 40] 17,9 Склонность к опрометчивым действиям [15; 10; 18] 10,7
Отсутствие чувства принадлежностиутрата [46; 34; 28; 48; 16; 3] 25,0 Неудовлетворенность жизненных потребностей [46; 15; 12; 16; 40] 17,9 Страх одиночества [46; 16] 10,7
Предыдущие попытки аутоагрессии [28; 48; 15; 39; 36; 29; 38; 32; 3] 25,0 Отвержение значимыми Другими [34; 28; 12; 16; 7] 17,9 Отсутствие ощущения стабильности [15; 12] 7,1
Резкие изменения в социокультурной среде [15; 12; 40; 27; 39; 37] 25,0 Перфекционизм [22; 46; 10; 18; 7] 17,9 Подавление эмоций [22] 7,1
Самообвинение [22; 43; 28; 17; 18; 40; 41] 25,0 Сексуальное насилие [12; 20; 27; 7; 3] 17,9 Финансовые проблемы [12; 27] 7,1
Безнадежность [49; 48; 15; 12; 41; 36; 29; 38; 32] 21,4 Тревога [22; 10; 7; 37] 17,9 Бессонница [14] 3,6
Депрессия [15; 12; 41; 27] 21,4 Униженность [22; 12; 17; 40; 41] 17,9 Выученная беспомощность [41] 3,6
Жестокое обращение в детстве [15; 16; 20; 7; 3] 21,4 Ангедония [15; 12; 41; 27] 14,3 Дискриминация [9] 3,6
Зависимости [15; 20; 36; 29; 38; 32; 7] 21,4 Боль [46; 34; 48; 17] 14,3 Принадлежность к "узкой" субкультуре [9] 3,6
Отсутствие социальной поддержки [16; 20; 7; 37] 21,4 Низкая толерантность к стрессу [10; 39; 7] 14,3 Руминативные размышления [40] 3,6
Ощущение побежденности [22; 12; 17; 40; 41; 39] 21,4 Ощущение "ловушки" [12; 40; 39; 36; 29; 38; 32] 14,3 Самоизоляция [16] 3,6
Из таблицы видно, что большинством авторов, в качестве ведущего фактора рассматрива нарушения эмоционально-волевой сферы (60,7%), что указывает на восприятие саморазрушающего поведения как коморбидного состояния, сопровождающего различные невротические и психотические расстройства, что соотносится с нашими предыдущими библиометрическими исследованиями [6]. Можно предположить, что подобный взгляд в первую очередь связан с рассмотрением саморазрушающего поведения в рамках психиатрии. Данное направление, в первую очередь, направлено на поиски путей лечения, а не профилактики, что снижает интерес
к анализу социокультурной среды, которая оказывает сильное влияние на проявление подобного аутоагрессивного поведения.
На втором месте по частоте встречаемости оказываются социальные и индивидуальные факторы: «Давление» социокультурной среды (28,6%), Сниженная самооценка (28,6%). Важно отметить, что данные факторы поддаются превентивной коррекции и профилактике, что делает их наиболее значимыми в формировании программ диагностики и мониторинга.
На втором этапе для выявления структуры смыслового поля факторов и создания обобщенной модели рисков саморазрушающего поведения, был использован кластерный анализ (метод Варда).
Полученное иерархическое дерево анализируемых факторов дает возможность проследить последовательность их объединения и сформировать категориальную структуру модели на различных уровнях обобщения (см. рис. 1).
Ward's method City-block (Manhattan) distances
гнее (как проявление инстинкта смерим) Депрессия Страх одиночества Ооида Боль
Отсутствие чувства принадлежности, утрата Неудоелетвореннсстъ жизненных потребностей Высокая толерантность к страху и боли Безнадежность Предыдущие попытки аутоагрессии острые аффективные реакиш Низкая толерантность к стрессу Семейные расстройства настроения и психические заболевания Избегание (осмысления и решения проблемы) Подавление эмали Негативное мышление Доступ к средствам саморазрушения "Давление1 соь+юкультурнои среды Склонность к опрометчивым действиям Перфекшонизм тревога
Выученная беспомощность Самоизоляцга Бессонниир Руминативные размышления Принадлежность к "узкой' субкультуре Дискриминанта Жестокое обращение в детстве Отсутствие со^гальной поддержки Зависимости Ощущение "лоеушки" Невозможность реализацм жизненных целей Резкие изменения в соцюкультурной среде Межличностные конфлиюы Отвержение значимыми Другими Восприятие себя как бремени, обузы "Серьезные" болезни Сексуальное насилие Финансовые проблемы Ангедония
Отсутствие ощущения стабильности ощущение побежденное™ Униженность Самообвинение Сниженная самооценка
0 5 10 15 20 25 30
Linkage Distance
Рисунок 1 Категориальная структура обобщенной модели саморазрушающего
поведения
В результате кластерного анализа выделены две смысловые размерности, объединяющие компоненты модели рисков.
Перваясмысловаяразмерностьбыла названанами«Особенностисамоотношения» (23,2%) и объединила характеристики, связанные с представлениями человека о самом себе в данный момент (ощущение побежденности, самообвинение, ощущение униженности, сниженная самооценка). Стоит отметить, что данный фактор является динамическим и зависит от конкретной ситуации, что делает его высокозначимым для очной диагностики, однако сложно оцениваемым в рамках опосредованной системы мониторинга.
Вторая размерность объединила ряд подкластеров, связанных с внутренними и внешними факторами саморазрушающего поведения:
1. Первый подкластер «Эндогенные факторы саморазрушающего поведения» (20,2%), включающий нарушения эмоционально-волевой сферы и острые аффективные реакции, такие как: гнев, острые аффективные реакции, депрессию, предыдущие попытки аутоагрессии, страх одиночества, психологическую боль, обиду, безнадёжность. Выделенные эмоциональные реакции связаны с наличием патологических эндогенных процессов и нуждаются в некоторых случаях в медицинском вмешательстве.
2. Второй подкластер мы обозначили как «Экзогенные факторы саморазрушающего поведения» (21,4%), объединяющий разнообразные негативные факторы воспитания: жестокое обращение в детстве, отсутствие социальной поддержки, химические и нехимические зависимости у человека и членов его семьи.
3. Третий подкластер «Индивидуальные особенности развившиеся в процессе становления личности» (14,2%) включил: низкую толерантность к стрессу, давление социокультурной среды, семейные расстройства настроения и психические заболевания, склонность к опрометчивым действиям, избегание (осмысления и решения проблемы), перфекционизм, негативное мышление, тревогу, доступ к средствам саморазрушения.
4. Четвертый подкластер «Факторы изоляции человека от социальной среды» (3,6%) объединил предикторы, мешающие открытому активному взаимодействию с другими и получению помощи: выученная беспомощность, руминативное размышление, самоизоляция, принадлежность к "узкой" субкультуре, бессонница, дискриминация.
5. Пятый подкластер «Негативные факторы социокультурной среды» (17,3%) объединилтравматичныемикро-имакрофакторы,которыемогутспровоцировать возникновение саморазрушающей симптоматики: "Серьезные" болезни, неудовлетворенность жизненных потребностей, ангедония, отвержение значимыми Другими, восприятие себя как бремени, обузы, отсутствие ощущения стабильности, высокая толерантность к страху и боли, отсутствие чувства принадлежности, утрата, межличностные конфликты, ощущение "ловушки", невозможность реализации жизненных целей, резкие изменения в социокультурной среде, финансовые проблемы, сексуальное насилие.
_Обсуждение результатов
Анализ различных моделей оценки рисков саморазрушающего поведения показал, что в качестве ведущих факторов большинством авторов рассматриваются патологические нарушения эмоционально-волевой сферы, что согласуется с результатами S.Cleare et al. [19], которые также подчеркивают комплексные эмоциональные и мотивационные нарушения в профиле людей с аутоагрессией.
Негативные факторы микро- и макро-социокультурной среды, оказываются на втором месте по значимости, однако представляют широкий спектр маркеров, который может быть подвергнут как непосредственной диагностике, так и опосредованному изучению через анализ виртуальной коммуникации. Важность учета социальных факторов подчеркивается также А. Б. Холмогоровой, С. В.
Воликовой, которые указывают на значимость социальной истории развития патологической симптоматики [7].
Стоит отметить, что традиционные модели саморазрушающего поведения сосредотачиваются в первую очередь на анализе причин самоповреждений и суицидальных попыток. В то же время, наряду с известными формами саморазрушающего поведения (алкоголизм, наркомания, аутоагрессия, суицидальные попытки и др.), появляются новые формы кибер-девиаций, реализуемые с помощью различных информационных технологий (хейтинг, троллинг, кибербуллинг, флейминг, киберсталкинг, гриффинг, секстинг и др.). Также для интернет-пространства характерно распространение деструктивных субкультур, пропагандирующих насилие, национализм, хакерское движение. Данные феномены рассматриваются в основном с точки зрения социальной психологии, как элементы деструктивной коммуникации. В то время как наличие информационных девиаций является еще и формой аутоагресии.
В нашей работе мы попытались объединить традиционную клиническую методологию изучения самоповреждений и современные исследования информационнойсредыдлясозданияобобщенноймоделирисковсаморазрушающего поведения.
_Выводы
Оценка структуры обобщенной модели саморазрушающего поведения показывает наличие следующих направлений анализа рисков: 1) особенности самоотношения, 2) эндогенные факторы саморазрушающего поведения, 3) экзогенные факторы саморазрушающего поведения, 4) индивидуальные особенности развившиеся в процессе становления личности, 5) факторы изоляции от социальной среды, 6) негативные факторы социокультурной среды.
Проведенный теоретический анализ исследований позволяет говорить о том, что традиционная тестовая диагностика не всегда может быть достаточно объективна и не учитывает широкий спектр социокультурных факторов саморазрушающего поведения. Важно внедрять опосредованные внешние формы мониторинга, направленные на оценку объективных факторов риска нарушения эмоционально-волевой сферы и рисков травматизации в микро- и макроуровне социокультурной среды. Одной из таких опосредованных форм может выступать автоматизированный анализ социокультурных рисков саморазрушающего поведения в социальных сетях. Виртуальное взаимодействие молодых людей может рассматриваться как новое «пространство» для проявления уже известных форм деструктивного поведения, так как в сетевом сообществе не до конца ассимилированы установленные социальные нормы. С другой стороны, среда Интернет становится источником зарождения новых форм саморазрушающего поведения. В связи с развитием информационных технологий можно говорить о том, что искусственный интеллект и машинное обучение могут помочь в обнаружении и прогнозировании саморазрушающего поведения. При этом, сочетание традиционной диагностики и автоматизированного анализа позволят осуществлять «ансамблевое» прогнозирование, что позволит описать достаточно точный диапазон возможных будущих психологических состояний и предсказать риски аутоагрессии.
Объединение биопсихосоциальной модели и возможностей киберпсихологического подхода позволит создать динамичные цифровые модели мониторинга, позволяющие проводить общую оценку рисков на больших выборках для минимизации ресурсов индивидуальной диагностики.
Полученные в исследовании данные могут быть использованы помогающими специалистами, для создания программ профилактики, сопровождения и создания автоматизированных систем анализа социокультурных факторов риска саморазрушающего поведения.
_Финансирование
Работа выполнена при поддержке совета по грантам Президента Российской Федерации для государственной поддержки молодых российских ученых № МК-1883.2022.2
ЛИТЕРАТУРА
1. Давидовский С. В., Игумнов С. А. Современные концепции и особенности проявления самоповреждающего поведения // Научно-практический журнал Суицидология. 2020. № 3(40). С. 33-43
2. Незнанов Н. Г., Коцюбинский А. П. Биопсихосоциальная парадигма: возможности и перспективы // Социальная и клиническая психиатрия. 2021. Т. 31. № 2. С. 5-12.
3. Польская Н. А. Предикторы и механизмы самоповреждающего поведения (по материалам исследований) // Психологический журнал. 2009. Т. 30. № 1. С. 96-105.
4. Сыроквашина К. В. Современные психологические модели суицидального поведения в подростковом возрасте // Консультативная психология и психотерапия. 2017. Т. 25. № 3. С. 60-75.
5. Углова А. Б., Богдановская И. М., Низомутдинов Б. А. Взаимосвязь социокультурных ценностей и психологических проблем у старшеклассников (на материале социальных сетей) // Перспективы науки и образования. 2022. № 5 (59). С. 415-429. DOI: 10.32744/pse.2022.5.24
6. Углова А. Б., Богдановская И. М., Низомутдинов Б. А. Библиометрический и категориально-понятийный анализы проблемы саморазрушающего поведения в наукометрических базах РИНЦ и Scopus // Письма в Эмиссия.Оффлайн (The Emissia.Offline Letters): электронный научный журнал. 2022. № 9. ART3142. СПБ. URL: http://www.emissia.org/offline/2022/3142.htm
7. Холмогорова А. Б., Воликова С. В. Основные итоги исследований факторов суицидального риска у подростков на основе психосоциальной многофакторной модели расстройств аффективного спектра // Медицинская психология в России: электронный научный журнал. 2012. № 2. URL: http://www.medpsy.ru/mprj/archiv_ global/2012_2_13/nomer/nomer11.php
8. Ajdacic-Gross V., Hepp U., Bopp M. Rethinking suicides as mental accidents: Towards a new paradigm. Journal of Affective Disorders. 2019. vol. 252. p. 141-151
9. Ahangar K., Mansor M., Rumaya J. Interpersonal relationships and depression among adolescents living in Tehran's shelters. International Journal of Child Youth and Family Studiesю 2012. vol. 3(1). p.112. DOI: 10.18357/ ijcyfs3120122132
10. Anestis M. D., Bagge C. L., Tull M. T., Joinera T. E. Clarifying the role of emotion dysregulation in the interpersonal-psychological theory of suicidal behavior in an undergraduate sample. Journal of Psychiatric Research. 2011. Vol. 45. I. 5. P. 603-611. DOI: 10.1016/j.jpsychires.2010.10.013
11. Baumeister, R. Suicide as escape from self. Psychological Review. 1990. Vol. 97(1). P. 90-113. DOI: 10.1037/0033-295X.97.1.90
12. Bloch-Elkouby S., Gorman B., Galynker I. How do distal and proximal risk factors combine to predict suicidal ideation and behaviors? A prospective study of the narrative crisis model of suicide. Journal of Affective Disorders. 2020. Vol. 277. P. 914-926. DOI: 10.1016/j.jad.2020.08.088
13. Bogdanovskaya, I.M., Koroleva, N.N., Uglova, A.B., Petrova, Y.V. The role of personality traits in the formation of problematic Internet use in high school students. Perspektivy Nauki i Obrazovania. 2021. Vol. 54(6), pp. 271-284. DOI: 10.32744/pse.2021.6.18
14. Britton P. C., McKinney J. M., Hirsch J. K. Insomnia and risk for suicidal behavior: A test of a mechanistic transdiagnostic model in veterans. Journal of Affective Disorders. 2019. Vol. 245. P. 412-418. DOI: 10.1016/j.jad.2018.11.044
15. Bryan C. J., Butner J. E., Bryan A. B. O. Nonlinear change processes and the emergence of suicidal behavior: A conceptual model based on the fluid vulnerability theory of suicide. New Ideas in Psychology. 2020. Vol. 57. p. 100758. DOI: 10.1016/j.newideapsych.2019.100758
16. Calear A. L., McCallum S., Kazan D., Werner-Seidler A., Christensen H., Batterham P. J. Application of the Interpersonal Psychological Theory of Suicide in a non-clinical community-based adolescent population. Journal of Affective Disorders. 2021. Vol. 294. P. 235-240. DOI: 10.1016/j.jad.2021.07.011
17. Cassiello-Robbins C., Wilner J. G., Sauer-Zavala S. Elucidating the relationships between shame, anger, and self-destructive behaviors: The role of aversive responses to emotions. Journal of Contextual Behavioral Science. 2019. Vol. 12. P. 7-12. DOI: 10.1016/j.jcbs.2018.12.004
18. Chang E. C., Schaffer M. R., Hirsch J. K. Sexual assault history and self-destructive behaviors in women college students: Testing the perniciousness of perfectionism in predicting non-suicidal self-injury and suicidal behaviors. Personality and Individual Differences. Vol. 149, 2019. P. 186-191. DOI: 10.1016/j.paid.2019.05.021
19. Cleare S., Wetherall K., O'Connor R. Using the integrated motivational-volitional (IMV) model of suicidal behaviour to differentiate those with and without suicidal intent in hospital treated self-harm. Preventive Medicine. 2021. Vol. 152. P. 1. p. 106592. DOI: 10.1016/j.ypmed.2021.106592
20. Contractor A. A., Weiss N. H. Typologies of PTSD clusters and reckless/self-destructive behaviors: A latent profile analysis. Psychiatry Research. 2019. Vol. 272. P. 682-691. DOI: 10.1016/j.psychres.2018.12.124
21. Delgado-Gomez D., Blasco-Fontecilla H., Baca-Garcia E. Suicide attempters classification: Toward predictive models of suicidal behavior. Neurocomputing. 2012. Vol. 92. P. 3-8. DOI: 10.1016/j.neucom.2011.08.033
22. Díaz-Oliván I., Porras-Segovia A., Baca-García E. Theoretical models of suicidal behaviour: A systematic review and narrative synthesis. The European Journal of Psychiatry. 2021. V. 35. I.3. P. 181-192. DOI: 10.1016/j.ejpsy.2021.02.002
23. Dhingra K., Boduszek D., O'Connor R. C. A structural test of the Integrated Motivational-Volitional model of suicidal behaviour. Psychiatry Research. 2016. Vol. 239. P. 169-178. DOI: 10.1016/j.psychres.2016.03.023
24. Forkmann T., Glaesmer H., Teismann T. Testing the Four Main Predictions of the Interpersonal-Psychological Theory of Suicidal Behavior in an Inpatient Sample Admitted Due to Severe Suicidality. Behavior Therapy. 2020. Vol. 52. s. 3. p. 626-638. DOI: 10.1016/j.beth.2020.08.002
25. Gallyer, A. J., Hajcak, G., & Joiner, T. (2020, July 13). What is Capability for Suicide? A Review of the Current Evidence. 2020. DOI: 10.31234/osf.io/xgwa5
26. Glenn C. R., Nock M.K. Improving the short-term prediction of suicidal behavior. Am J Prev Med. 2014. Vol. 47(3 Suppl 2). P. 176-80. DOI: 10.1016/j.amepre.2014.06.004
27. Heeringen K. Stress-Diathesis Model of Suicidal Behavior. In: Dwivedi Y, editor. The Neurobiological Basis of Suicide. Boca Raton (FL): CRC Press/Taylor & Francis; 2012. Chapter 6. PMID: 23035289.
28. Joiner, T. Why people die by suicide. Cambridge. MA.: Harvard University Press. 2005
29. Kaess M., Klar J., Wasserman D. Excessive and pathological Internet use - Risk-behavior or psychopathology? Addictive Behaviors. 2021. Vol. 123. P. 107045
30. Katarzyna O., Yeonwoo K., Gulbas L. E. Sense of Belonging and Youth Suicidal Behaviors: What Do Communities and Schools Have to Do with It? Social Work in Public Health. 2017. Vol. 32:7. P. 432-442. DOI: 10.1080/19371918.2017.1344602
31. Keefner T. P., Stenvig, T. Rethinking Suicide Risk With a New Generation of Suicide Theories. Research and Theory for Nursing Practice. 2020. Vol. 34, I.4. p. 389-408. DOI: 10.1891/RTNP-D-19-00128
32. Klonsky E. Saffer B. Y., Bryan C. J. Ideation-to-action theories of suicide: a conceptual and empirical update. Current Opinion in Psychology. 2018. Vol. 22. P. 38-43. DOI: 10.1016/j.copsyc.2017.07.020
33. Koroleva N., Bogdanovskaya I., Khodakovskaia O., Uglova A., Alekhin A. Metacognitive strategy of students with problematic internet use. CEUR Workshop Proceedingsthis link is disabled. 2021. 2813. pp. 350-361
34. Leenaars. A. Suicide: A multidimensional malaise. Suicide and Life Threatening Behaviour. 1996. Vol. 26(3). P. 221-236.
35. Lucht L., Holler I., Glaesmer H. Validation of the motivational phase of the integrated motivational-volitional model of suicidal behavior in a German high-risk sampler Journal of Affective Disorders. 2020. V. 274. P. 871-879. DOI: 10.1016/j.jad.2020.05.079
36. Machimbarrena J.M., González-Cabrera J., Ortega-Barón J., Beranuy-Fargues M., Álvarez-Bardón A., Tejero B. Profiles of problematic internet use and its impact on adolescents' health-related quality of life. International Journal of Environmental Research and Public Health. 2019. 16 (20). p. 3877
37. Nock M. K., Prinstein M. J. A functional approach to the assessment of self-mutilative behavior. Journal of Consulting and Clinical Psychology. 2004. Vol. 72. P. 885-890. DOI: 10.1037/0022-006X.72.5.885
38. Nordin N., Zainol Z., Chan L. Suicidal behaviour prediction models using machine learning techniques: A systematic review. Artificial Intelligence in Medicine. 2022. Vol. 132. p. 102395. DOI: 10.1016/j.artmed.2022.102395
39. O'Connor R. C., O. Kirtley The integrated motivational-volitional model of suicidal behaviour. Philosophical Transactions of The Royal Society B Biological Sciences. 2018. Vol. 373(1754). P. 20170268. DOI: 10.1098/ rstb.2017.0268
40. Panagioti M., Gooding P., Tarrier N. A model of suicidal behavior in posttraumatic stress disorder (PTSD): The mediating role of defeat and entrapment. Psychiatry Research. 2013. Vol. 209, I. 1. P. 55-59. DOI: 10.1016/j. psychres.2013.02.018
41. Preti A. Animal model and neurobiology of suicide. Progress in Neuro-Psychopharmacology and Biological Psychiatry. 2011. Vol. 35. Issue 4. P. 818-830. DOI: 10.1016/j.pnpbp.2010.10.027
42. Pyliagina G. Differential diagnostic of self-destructive behaviour via structural-dynamic model. European Psychiatry. 2017. Vol. 41. P. S404. DOI: 10.1016/j.eurpsy.2017.02.489
43. Rudd M. D., Berman A. L., Joiner T. E., Nock M. K., Silverman M. M., Warning Signs for Suicide: Theory, Research, and Clinical Applications. Suicide and Life-Threatening Behavior. 2006. 36(3). P. 255. DOI: 10.1521/suli.2006.36.3.255
44. Ruggieri V. Autism, depression and risk of suicide. Medicina (B Aires). 2020. Vol. 80 S. 2. P. 12-16.
45. Schimmenti A. Traumatic experiences, alexithymia, and internet addiction symptoms among late adolescents: a moderated mediation analysis. Addictive Behaviors. 2017. Vol. 64. P. 314-320. DOI: 10.1016/j.addbeh.2015.11.002
46. Shneidman. E. Suicide as psychache: A clinical approach to self-destructive behavior. Northvale, NJ.: Jason Aronson, Inc. 1993. DOI: 10.1097/00005053-199303000-00001
47. Suler J. The Dimensions of Cyberpsychology Architecture Boundaries of Self and Reality Online. Implications of Digitally Constructed Realities. 2017. P. 1-23. DOI: 10.1016/B978-0-12-804157-4.00001-3
48. Tsai M., Lari H., Klonsky E. D. Examining the Three-Step Theory (3ST) of Suicide in a Prospective Study of Adult Psychiatric Inpatients. Behavior Therapy. 2021. Vol. 52, Issue 3. P. 673-685. DOI: 10.1016/j.beth.2020.08.007
49. Wenzel A., Brown G. K., Beck A.T. Cognitive therapy for suicidal patients: Scientific and clinical applications. 2009. American Psychological Association. DOI: 10.1037/11862-000
REFERENCES
1. Davidovsky S. V., Igumnov S. A. Modern concepts and features of self-injurious behavior. Scientific and practical journal Suicidology, 2020, vol. 40, no. 3, pp. 33-43. (in Russ)
2. Neznanov N. G., Kotsyubinsky A. P. Biopsychosocial paradigm: opportunities and prospects. Social and clinical psychiatry, 2021, vol. 31, no. 2, pp. 5-12. (in Russ)
3. Polskaya N. A. Predictors and mechanisms of self-injurious behavior (based on research materials). Psychological Journal, 2009, vol. 30, no. 1, pp. 96-105. (in Russ)
4. Syrokvashina K. V. Modern psychological models of suicidal behavior in adolescence. Consultative psychology and psychotherapy, 2017, vol. 25, no. 3, pp. 60-75. (in Russ)
5. Uglova A. B., Bogdanovskaya I. M., Nizomutdinov B. A. Interrelation of socio-cultural values and psychological problems in high school students (based on the material of social networks). Perspectives of science and education, 2022, vol. 59, no. 5, pp. 415-429. DOI: 10.32744/pse.2022.5.24 (in Russ)
6. Uglova A. B., Bogdanovskaya I. M., Nizomutdinov B. A. Bibliometric and categorical-conceptual analyses of the problem of self-destructive behavior in scientometric databases of the RSCI and Scopus. Letters in Issue.Offline (The Emissia.Offline Letters): electronic scientific journal, 2022, no. 9. ART3142. Available at: http://www.emissia. org/offline/2022/3142.htm (accessed 21 December 2022) (in Russ)
7. Kholmogorova A. B., Volikova S. V. Main results of studies of suicide risk factors in adolescents based on a psychosocial multifactorial model of affective spectrum disorders. Medical psychology in Russia: an electronic scientific journal, 2012, no 2. Available at: http://www.medpsy.ru/mprj/archiv_global/2012_2_13/nomer/nomer11.php (accessed 21 December 2022) (in Russ)
8. Ajdacic-Gross V., Hepp U., Bopp M. Rethinking suicides as mental accidents: Towards a new paradigm. Journal of Affective Disorders, 2019, vol. 252, pp. 141-151
9. Ahangar K., Mansor M., Rumaya J. Interpersonal relationships and depression among adolescents living in Tehran's shelters. International Journal of Child Youth and Family Studies, 2012, vol. 3(1), p. 112. DOI: 10.18357/ ijcyfs3120122132
10. Anestis M. D., Bagge C. L., Tull M. T., Joinera T. E. Clarifying the role of emotion dysregulation in the interpersonal-psychological theory of suicidal behavior in an undergraduate sample. Journal of Psychiatric Research, 2011, vol. 45, i. 5, pp. 603-611. DOI: 10.1016/j.jpsychires.2010.10.013
11. Baumeister, R. Suicide as escape from self. Psychological Review, 1990, vol. 97(1), pp. 90-113. DOI: 10.1037/0033-295X.97.1.90
12. Bloch-Elkouby S., Gorman B., Galynker I. How do distal and proximal risk factors combine to predict suicidal ideation and behaviors? A prospective study of the narrative crisis model of suicide. Journal of Affective Disorders, 2020, vol. 277, pp. 914-926. DOI: 10.1016/j.jad.2020.08.088
13. Bogdanovskaya, I.M., Koroleva, N.N., Uglova, A.B., Petrova, Y.V. The role of personality traits in the formation of problematic Internet use in high school students. Perspektivy Nauki i Obrazovania, 2021, vol. 54(6), pp. 271-284. Available at:. DOI: 10.32744/pse.2021.6.18 (accessed 21 December 2022)
14. Britton P. C., McKinney J. M., Hirsch J. K. Insomnia and risk for suicidal behavior: A test of a mechanistic transdiagnostic model in veterans. Journal of Affective Disorders, 2019, vol. 245, pp. 412-418. DOI: 10.1016/j.jad.2018.11.044
15. Bryan C. J., Butner J. E., Bryan A. B. O. Nonlinear change processes and the emergence of suicidal behavior: A conceptual model based on the fluid vulnerability theory of suicide. New Ideas in Psychology, 2020, vol. 57, p. 100758. DOI: 10.1016/j.newideapsych.2019.100758
16. Calear A. L., McCallum S., Kazan D., Werner-Seidler A., Christensen H., Batterham P. J. Application of the Interpersonal Psychological Theory of Suicide in a non-clinical community-based adolescent population. Journal of Affective Disorders, 2021, vol. 294, pp. 235-240. DOI: 10.1016/j.jad.2021.07.011
17. Cassiello-Robbins C., Wilner J. G., Sauer-Zavala S. Elucidating the relationships between shame, anger, and self-destructive behaviors: The role of aversive responses to emotions. Journal of Contextual Behavioral Science, 2019, vol. 12, pp. 7-12. DOI: 10.1016/j.jcbs.2018.12.004
18. Chang E. C., Schaffer M. R., Hirsch J. K. Sexual assault history and self-destructive behaviors in women college students: Testing the perniciousness of perfectionism in predicting non-suicidal self-injury and suicidal behaviors. Personality and Individual Differences, 2019, vol. 149, pp. 186-191. DOI: 10.1016/j.paid.2019.05.021
19. Cleare S., Wetherall K., O'Connor R. Using the integrated motivational-volitional (IMV) model of suicidal behaviour to differentiate those with and without suicidal intent in hospital treated self-harm. Preventive Medicine, 2021, vol. 152. pt. 1, p. 106592. DOI: 10.1016/j.ypmed.2021.106592
20. Contractor A. A., Weiss N. H. Typologies of PTSD clusters and reckless/self-destructive behaviors: A latent profile analysis. Psychiatry Research, 2019, vol. 272, pp. 682-691. DOI: 10.1016/j.psychres.2018.12.124
21. Delgado-Gomez D., Blasco-Fontecilla H., Baca-Garcia E. Suicide attempters classification: Toward predictive models of suicidal behavior. Neurocomputing, 2012, vol. 92, pp. 3-8. DOI: 10.1016/j.neucom.2011.08.033
22. Díaz-Oliván I., Porras-Segovia A., Baca-García E. Theoretical models of suicidal behaviour: A systematic review and narrative synthesis. The European Journal of Psychiatry, 2021, vol. 35, is. 3. pp. 181-192. DOI: 0.1016/j. ejpsy.2021.02.002
23. Dhingra K., Boduszek D., O'Connor R. C. A structural test of the Integrated Motivational-Volitional model of suicidal behaviour. Psychiatry Research, 2016, vol. 239, pp. 169-178. DOI: 10.1016/j.psychres.2016.03.023
24. Forkmann T., Glaesmer H., Teismann T. Testing the Four Main Predictions of the Interpersonal-Psychological Theory of Suicidal Behavior in an Inpatient Sample Admitted Due to Severe Suicidality. Behavior Therapy, 2020, vol. 52, is. 3. pp. 626-638. DOI: 10.1016/j.beth.2020.08.002
25. Gallyer, A. J., Hajcak, G., & Joiner, T. (2020, July 13). What is Capability for Suicide? A Review of the Current Evidence, 2020. DOI: 10.31234/osf.io/xgwa5
26. Glenn C. R., Nock M.K. Improving the short-term prediction of suicidal behavior. Am J Prev Med, 2014, vol. 47 (3 suppl. 2), pp. 176-80. DOI: 10.1016/j.amepre.2014.06.004
27. Heeringen K. Stress-Diathesis Model of Suicidal Behavior. In: Dwivedi Y, editor. The Neurobiological Basis of Suicide. Boca Raton (FL): CRC Press/Taylor & Francis, 2012, ch. 6. PMID: 23035289.
28. Joiner, T. Why people die by suicide. Cambridge. MA.: Harvard University Press, 2005
29. Kaess M., Klar J., Wasserman D. Excessive and pathological Internet use - Risk-behavior or psychopathology? Addictive Behaviors, 2021, vol. 123, p. 107045
30. Katarzyna O., Yeonwoo K., Gulbas L. E. Sense of Belonging and Youth Suicidal Behaviors: What Do Communities and Schools Have to Do with It? Social Work in Public Health, 2017, vol. 32:7, pp. 432-442. DOI: 10.1080/19371918.2017.1344602
31. Keefner T. P., Stenvig, T. Rethinking Suicide Risk With a New Generation of Suicide Theories. Research and Theory for Nursing Practice, 2020, vol. 34, is. 4, pp. 389-408. DOI: 10.1891/RTNP-D-19-00128
32. Klonsky E. Saffer B. Y., Bryan C. J. Ideation-to-action theories of suicide: a conceptual and empirical update. Current Opinion in Psychology, 2018, vol. 22, pp. 38-43. DOI: 10.1016/j.copsyc.2017.07.020
33. Koroleva N., Bogdanovskaya I., Khodakovskaia O., Uglova A., Alekhin A. Metacognitive strategy of students with problematic internet use. CEUR Workshop Proceedings, 2021, vol. 2813, pp. 350-361.
34. Leenaars. A. Suicide: A multidimensional malaise. Suicide and Life Threatening Behaviour, 1996, vol. 26(3), pp. 221-236.
35. Lucht L., Holler I., Glaesmer H. Validation of the motivational phase of the integrated motivational-volitional model of suicidal behavior in a German high-risk sample. Journal of Affective Disorders, 2020, pp. 871-879. DOI: 10.1016/j. jad.2020.05.079
36. Machimbarrena J.M., González-Cabrera J., Ortega-Barón J., Beranuy-Fargues M., Álvarez-Bardón A., Tejero B. Profiles of problematic internet use and its impact on adolescents' health-related quality of life. International Journal of Environmental Research and Public Health, 2019, vol. 16 (20), pp. 38-77.
37. Nock M. K., Prinstein M. J. A functional approach to the assessment of self-mutilative behavior. Journal of Consulting and Clinical Psychology, 2004, vol. 72, pp. 885-890. DOI: 10.1037/0022-006X.72.5.885
38. Nordin N., Zainol Z., Chan L. Suicidal behaviour prediction models using machine learning techniques: A systematic review. Artificial Intelligence in Medicine, 2022, vol. 132, p. 102395. DOI: 10.1016/j.artmed.2022.102395
39. O'Connor R. C., O. Kirtley The integrated motivational-volitional model of suicidal behaviour. Philosophical Transactions of The Royal Society B Biological Sciences, 2018, vol. 373(1754), p. 20170268. DOI: 10.1098/ rstb.2017.0268
40. Panagioti M., Gooding P., Tarrier N. A model of suicidal behavior in posttraumatic stress disorder (PTSD): The mediating role of defeat and entrapment. Psychiatry Research, 2013, vol. pp. 55-59. DOI: 10.1016/j.psychres.2013.02.018
41. Preti A. Animal model and neurobiology of suicide. Progress in Neuro-Psychopharmacology and Biological Psychiatry, 2011, vol. 35, is. 4. pp. 818-830. DOI: 10.1016/j.pnpbp.2010.10.027
42. Pyliagina G. Differential diagnostic of self-destructive behaviour via structural-dynamic model. European Psychiatry,
2017, vol. 41, p. 404. DOI: 10.1016/j.eurpsy.2017.02.489
43. Rudd M. D., Berman A. L., Joiner T. E., Nock M. K., Silverman M. M., Warning Signs for Suicide: Theory, Research, and Clinical Applications. Suicide and Life-Threatening Behavior, 2006, vol. 36(3), p. 255. DOI: 10.1521/suli.2006.36.3.255
44. Ruggieri V. Autism, depression and risk of suicide. Medicina (B Aires), 2020, vol. 80, is. 2, pp. 12-16.
45. Schimmenti A. Traumatic experiences, alexithymia, and internet addiction symptoms among late adolescents: a moderated mediation analysis. Addictive Behaviors, 2017, vol. 64, pp. 314-320. DOI: 10.1016/j.addbeh.2015.11.002
46. Shneidman. E. Suicide as psychache: A clinical approach to self-destructive behavior. Northvale, NJ.: Jason Aronson, Inc., 1993. DOI: 10.1097/00005053-199303000-00001
47. Suler J. The Dimensions of Cyberpsychology Architecture Boundaries of Self and Reality Online. Implications of Digitally Constructed Realities, 2017, pp. 1-23. DOI: 10.1016/B978-0-12-804157-4.00001-3
48. Tsai M., Lari H., Klonsky E. D. Examining the Three-Step Theory (3ST) of Suicide in a Prospective Study of Adult Psychiatric Inpatients. Behavior Therapy, 2021, vol. 52, is. 3. pp. 673-685. DOI: 10.1016/j.beth.2020.08.007
49. Wenzel A., Brown G. K., Beck A.T. Cognitive therapy for suicidal patients: Scientific and clinical applications. American Psychological Association, 2009. DOI: 10.1037/11862-000
Информация об авторах Углова Анна Борисовна
(Россия, г. Санкт-Петербург) Кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии профессиональной деятельности и
информационных технологий в Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена
E-mail: anna.uglova@list.ru ORCID ID: 0000-0002-8072-0539 Scopus AuthorID: 57214242796 ResearcherlD: E-4061-2017
Богдановская Ирина Марковна
(Россия, г. Санкт-Петербург) Доцент, кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии профессиональной деятельности и информационных технологий в образовании Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена E-mail: ibogdanovs@herzen.spb.ru ORCID ID: 0000-0001-7303-615X Scopus Author ID: 57192820293 ResearcherID: D-8804-2017
Низомутдинов Борис Абдуллохонович
(Россия, г. Санкт-Петербург) Ведущий аналитик центра технологий электронного правительства института дизайна и урбанистики
Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики
E-mail: boris-wels@yandex.ru ORCID ID: 0000-0002-4090-9564 Scopus Author ID: 56938763900
ResearcherID: AAG-3280-2020
Information about the authors Anna B. Uglova
(Russia, Saint Petersburg) Cand. Sci. (Psychology), Associate Professor of the Department of Psychology of Professional Activity and Information Technology in Education The Herzen State Pedagogical University of Russia E-mail: anna.uglova@list.ru ORCID ID: 0000-0002-8072-0539 Scopus Author ID: 57214242796 ResearcherID: E-4061-2017
Irina M. Bogdanovskaya
(Russia, Saint Petersburg) Associate Professor, Cand. Sci. (Psychology), Associate Professor of the Department of Psychology of Professional Activity and Information Technology in Education
The Herzen State Pedagogical University of Russia E-mail: ibogdanovs@herzen.spb.ru ORCID ID: 0000-0001-7303-615X Scopus Author ID: 57192820293 ResearcherID: D-8804-2017
Boris A. Nizomutdinov
(Russia, Saint Petersburg) Leading Analyst at the Center for Electronic Government Technologies of the Institute of Design and Urban Studies ITMO University E-mail: boris-wels@yandex.ru ORCID ID: 0000-0002-4090-9564 Scopus Author ID: 56938763900 ResearcherID: AAG-3280-2020
