CC BY
17
JI. Н. Будагова
Многолюдье маленькой страны, или Парадоксы Альпийской республики (Размышления над книгой)
Страна Вильгельма Телля и «Шильонского узника», воспетых Шиллером и Байроном, страна Кальвина и посланного им на костер Серветта, открывшего кровообращение, страна Льотара и Пес-талоцци, республика, приютившая Руссо, Бакунина, Набокова, земля невиданных по красоте гор, озер, водопадов — издавна привлекала к себе иностранцев. Среди них всегда было много русских путешественников, писателей и художников, дворян и разночинцев, царствующих особ и революционеров, людей разных званий и сословий. Всем она раскрывала свои красоты, щедро поила целительным воздухом Альп, служила убежищем, источником вдохновения, объектом горячей привязанности или столь же горячей неприязни. Множество их безвестными кануло в Лету. Многие оставили свой след и свои имена в истории. Памяти и следам, оставленным русскими людьми за последние триста лет в швейцарских кантонах, обстоятельствам и событиям их тамошней жизни, причинам, которые привели их в Гельвецию, их швейцарским маршрутам и адресам, и дальнейшим судьбам за пределами гостеприимной страны и посвящена книга Михаила Шишкина «Русская Швейцария. Литературно — художественный путеводитель» (2. Auflage. Zürich, 2001)
Когда я впервые услышала о ней, то, не разобрав имени автора, решила, что ее написал кто-то из доживающих свой век эмигрантов. Опасаясь общеизвестных вещей или «развесистых клюкв», набивших оскомину в зарубежных произведениях на русские темы, — ведь эмигрант, даже при тесных связях с родиной, часто начинает не только говорить, но и думать с иностранным акцентом, — я не проявила к ней большого интереса. Однако любопытство взяло верх. С трудом отыскав ее в безлюдном магазинчике русской книги в Женеве (он сохранился там вопреки переменам последних лет, позакрывавшим подобные «точки» во многих братских славянских странах), я поняла, что мне очень повезло. Эту книгу в пятьсот девяносто страниц можно читать, не отрываясь, настолько ярко и увлекательно она написана. Скромно названная «путеводителем», «Русская Швейцария» сочетает в себе достоинства художественной прозы и глубокого, основанного на богатейшем материале (воспоминаниях, дневниках, корреспонденции, периодике, литературных произведениях), исследования судеб русских людей в этой стране, ее роли в российской истории и роли России в жизни швейцарцев.
Она помогает лучше узнать и понять как Россию, так и Швейцарию. Гости и хозяева Альпийской республики выразительно оттеняют друг друга.
Автором «Русской Швейцарии» оказался современный русский писатель — Михаил Павлович Шишкин, который родился (в 1961 г.), вырос и до последнего времени жил в России. Его роман «Всех ожидает одна ночь» (1993) был удостоен премии журнала «Знамя» за лучший дебют. Там же были опубликованы рассказ «Урок каллиграфии» и роман «Взятие Измаила» («о взятии этой жизни, о преодолении смерти собиранием слов и рождением ребенка»), за который он получил в 1999 г. Букеровскую премию. Об обстоятельствах переезда в Швейцарию в 1995 г. М. Шишкин рассказал так в интервью с корреспонденткой газеты «Белый медведь», Людмилой Клот на Днях русской культуры в Дивонне (Франция) в 2001 г.: «Моя супруга Франциска — славистка из Цюриха. Мы познакомились в Москве, поженились, жили на Пушкинской площади в коммуналке, и это было замечательно. Когда гостили в Швейцарии, порой мелькала мысль: а хотел бы я здесь остаться? И отвечал себе: нет. Понимаете, любой мир пронизан невидимыми линиями, которые все связывают, и живя в России, ты с детства чувствуешь, за какую нужно дергать, а какую лучше не трогать. В другой стране становишься слепым. Но когда Франциска забеременела, мы стали думать, что лучше для ребенка. Сейчас шесть лет нашему Константину, и столько же лет мы в Швейцарии» (Белый МЕДВЕДЬ / ours-blan.ch. Journal des Russes de Suisse romande. 2002. № 10. Jeudi, 31 Oktobre. P. 4).
В 1998 г. в «Иностранной литературе» (№ 9), представившем повести, романы, стихи, эссе У. Видмера, Н. Бувье, А. Кристоф, Ф. Дюрренматта, Э. Буркарт, М. Сутера и ряда других швейцарских авторов, была опубликована статья М. Шишкина «Уроки швейцарского». Она и стала (претерпев незначительные изменения), первой главой книги, над которой уже трудился писатель. Эту главу можно считать своеобразным дайджестом «Русской Швейцарии», ее сжатым, но ярко написанным конспектом, концентратом мыслей и раздумий над судьбами «одной шестой части суши и поднебесного пятачка», «связанных невидимой натянутой жилой» (С. 12). Одновременно, это и своеобразная «увертюра» к повествованию, где найдут развитие прозвучавшие в ней мотивы, намеченные сюжеты и обрастут подробностями истории швейцарских странствий мелькнувших там людей.
Как всякий большой писатель автор видит то, чего не видят другие. Это относится уже к заданному во введении образу Швейцарии, которая ассоциируется обычно с прекрасными ландшафтами, горными курортами, банковскими сейфами, производством часов,
сытыми коровами, сыром и шоколадом. Одним словом — с земным раем. Отдавая должное райским прелестям этой страны, автор заметил и подчеркнул ее парадоксы. Они заявлены уже в двух эпиграфах к первой главе. «Итак, я уже в Швейцарии, в стране живописной натуры, в земле свободы и благополучия!» — ликует Н. И. Карамзин в «Письмах русского путешественника». «Скука здесь страшная, — пишет революционер С. Г. Нечаев в письме к Наталье Герцен 27 мая 1870 г. — ...Все кажется глупо, бессмысленно». Противоречивость субъективного восприятия улавливает некоторые объективные особенности страны. «Рай и скука... Странно все здесь русскому путешественнику. Нет шири, но есть горы. Земли мало, а молока много. Начальства не ждут, а улицы чисты. Национальный герой убийца, а граждане законолюбивы. Исправно платят налоги, правительства не боятся и живут не от войны до войны. Что это вообще такое, Швейцария?» Вместе с этим прозвучавшим вопросом, напрашивается и другой, скрытый в подтексте, но еще более сложный и волнующий — «А что же это такое, Россия», чью историю «в самых непривычных комбинациях» сцепляет «швейцарская география»? Разумеется, вопросы остаются открытыми, но само сближение двух стран, двух национальных менталитетов, двух историй и географий, которое происходит в «Русской Швейцарии», позволяет сделать ка-кие-то выводы. Для швейцарцев приоритет — «обыкновенное земное счастье», «ценности частной жизни», что преломлялось в «русском зрачке в тошнотворное бюргерство, в лишенное одухотворяющего смысла презренное мещанское существование». Россия же на протяжении веков увлекалась служению «высоким идеалам» из-за «генетической предрасположенность к ним». Но, как оказывается, и законопослушная Швейцария внесла здесь свою лепту, став пристанищем российских революционеров и «колыбелью русской смуты, потрясшей XX век».
Разного рода парадоксы, противоречия, диссонансы, заявленные в начале, пройдут красной нитью через все повествование, превращаясь по сути дела в парадоксы истории, в противоречия самой жизни. Они во многом определят и структуру текста, организацию материала, часто построенного на игре контрастов.
Кто только из россиян не побывал в Швейцарии после Карамзина, с которого начинается ее русское освоение! Здесь и Жуковский, и «северный принц» — будущий император Павел I, и Гоголь, Достоевский, Тютчев, И. А. Тургенев, Герцен, Огарев, С. Надсон, Л. Толстой, Чайковский, сестры Цветаевы, А. Белый, А. Бенуа, Дягилев, Нижинский, Волошин, Рахманинов, Бунин, Набоков, Солженицын и т. д. Ряды писателей, художников, композиторов, актеров пополняют полки революционеров — от Бакунина, Нечаева, Кропоткина до Плеханова, Ленина, Крупской, Арманд, Мартова,
Зиновьева, Радека с тесным окружением массы других более или менее знакомых фигур. По подсчетам самого автора его русская Швейцария включает в себя более пятисот исторических персонажей. Большинство из них не просто названы, но ярко выписаны. Жизнь в Швейцарии, их восприятие этой страны добавили новые штрихи и нюансы в биографии и портреты известных личностей. Прояснены и судьбы и тех, чьи имена мало что говорят большинству читателей. «На берегах альпийских озер тесно от русских теней» (М. Шишкин). В его «Русской Швейцарии» эти тени ожили, заговорили, обрели плоть и кровь, стали людьми.
Однако композицию «путеводителя» определяет не биографический, а географический, — как и надлежит бедекеру, — принцип. Главы книги воспроизводят карту Швейцарии. Начиная свой путь гида с ее «русской столицы» Женевы, расположенной на юго-западе страны, на границе с Францией, автор ведет читателя на северо-восток, в Цюрих, Берн и Базель, к Рейнскому водопаду, оттуда — к перевалу Сен-Готард, в края А. Суворова и Вильгельма Телля, потом в Люцерн, из него — в Бернский Оберланд к «вечным снегам Юнгфрау». От восточных курортов и Валлиса, «набоковского кантона» в горах Швейцарии, где писатель часто проводил лето, любуясь знаменитым Маттерхорном (другое название горы, ставшей символом Швейцарии — Сетп), автор устремляется на запад, а оттуда на юг, в кантон Тессин (или: Течино), на границе с Италией. Дальше он выходит на побережье Женевского озера, к Лозанне. От Лозанны, если двигаться на восток, совсем недалеко до Монтрё и Шильон-ского замка, а если на запад — снова попадешь в Женеву, откуда и начиналось путешествие «по русской Швейцарии».
Но композицией каждой из глав, привязанных к конкретному месту, и имеющих самостоятельное значение, управляет время. Здесь уже вступает в права хронология событий. Страна небольшая, и многие русские шли по уже протоптанным их согражданами дорогам. Поэтому имена и лица русских посетителей разных уголков Швейцарии в отдельных главах повторяются в той очередности, в какой с XVIII до XX вв. они посещали страну. (Порой повторяются и некоторые сведения о них.)
Документальная канва, которую составляют хронология, точные швейцарские маршруты и адреса героев (указано даже, сохранились ли прежние дома и названия отелей) богато расцвечена выдержками из воспоминаний, писем, архивных документов, периодики, художественных текстов. М. Шишкин то и дело дает слово своим персонажам, их соратникам и оппонентам, не пренебрегая и широко доступными публикациями. Но они впечатляют не менее сильно, чем редкие материалы. Собранные воедино и составившие своего рода антологию русских текстов о Швейцарии, они многое говорят
не только о ней, но и об их авторах. В отношениях к Альпийской республике, ее порядкам и народу проявились, к примеру, сентиментальная восторженность Н. Карамзина, возвышенность В. Жуковского, насмешливость Н. Гоголя, настороженность, порой переходящая в ворчливость, графа Л. Толстого, нелегкий характер и тяжелое душевное состояние Ф. Достоевского. Скажем сразу, наибольший критицизм проявляли к чужой стране наши «критические реалисты». «Окрестности женевские прекрасны, город хорош... Образ жизни женевцев свободен и приятен — чего же лучше», — благодушествовал в уже упомянутых «Письмах...» Н. Карамзин (С. 35-36). Совсем другие чувства испытывал Достоевский. «Это ужас, а не город, — писал он Майкову о той же Женеве. — ...Ветры и вихри по целым дням, а в обыкновенные дни самые внезапные перемены погоды, раза по три, по четыре в продолжении дня. Это гемораида-листу-то и эпилептику! И как здесь грустно, как здесь мрачно. И какие здесь самолюбивые хвастунишки. Ведь это черта особенной глупости быть так всем довольным» (с. 34). Не поздоровилось и Веве, которое столетие спустя облюбует Чарли Чаплин, чтобы именно там дожить свою жизнь. Достоевский, правда, отдает должное его красотам. «В самом роскошном балете такой декорации нету, как этот берег Женевского озера, и во сне не увидите ничего подобного. Горы, вода, блеск — волшебство. Рядом Монтрё и Шильон (Шильонский узник, не помните ли старый перевод Жуковского)», — пишет Достоевский своей племяннице. Но тут же ругает местечко за отсутствие русских газет, галерей и музеев: «Бронницы или Зарайск! — Вот вам Вевей! Но Зарайск, разумеется, и богаче и лучше» (С. 487). Какие-то черты Швейцарии порой раздражают не только страдальца Достоевского, но и вполне благополучного графа Толстого. Швейцарцы кажутся ему «непоэтичным народом», местные праздники «жалкими» (С. 252), счета, которые выставляют проводники в горах — «ужасными» (С. 375). Проявляя — в отличие от Карамзина, который любовался пастухами и пастушками, свежими «как горные розы» (С. 374, 377) — неравнодушие к «хорошеньким горничным», Л. Толстой тем не менее ворчит на «обычай иметь женскую прислугу в гостиницах» (С. 420). Ему не нравятся и поучительные надписи на домах (например, о бренности всего живого), в которых он видит «нелепое соединение невежественной гордости, христианства, мистицизма и тщеславной напыщенной болтовни» (С. 421). Но особый гнев вызывают у бывшего офицера и будущего непротивленца злу насилием учения швейцарской милиции, которые показывают «пагубное влияние мундира» и «военной обстановки» на человека, ибо превращают его в «бессмысленного злого зверя». «Утром вы видите швейцарца в своем коричневом фраке и соломенной шляпе на винограднике,
на дороге с ношей или на озере с лодкой; он добродушен, учтив, как-то протестантски искренне кроток Он с радушием здоровается с вами, готов услужить, лицо выражает ум и доброту. В поддень вы встречаете того же человека, который с товарищами возвращается из военного сбора... Он пьян, он груб, лицо его выражает какую-то бессмысленную гордость или, скорее наглость. Он хочет казаться молодцом, раскачивается, махает руками, и все это выходит неловко, уродливо. Он кричит пьяным голосом какую-нибудь похабную песню и готов оскорбить встретившуюся женщину или сбить с ног ребенка. А все это только оттого, что на н&го надели пеструю куртку, шапку и бьют в барабан впереди» (С. 422). Заметим, что тот же Карамзин к учениям «цирихской (цюрихской. — Л. Б.) милиции» отнесся вполне доброжелательно (С. 166).
Разумеется, необходимо учитывать жанры цитируемых отрывков, отделяя литературные произведения от частной переписки или дневниковых записей. Но, думаю, что и в самых личных заметках Карамзин остался бы верен духу сентиментализма, не опускаясь до откровений Л. Толстого или Достоевского. Играли свою роль не только личность и душевное состояние авторов, но и та степень искренности и критичности слова, которые допускал этикет разных литературных эпох.
Их стилистика отразилась и на зарисовках швейцарских пейзажей. «Снежные горы, позлащаемые заходящим солнцем», «помраченные густыми тенями вечера» (С. 237), «хладная стихия» (С. 314) и «дикая красота» водопадов (С. 374), и «ледяные пирамиды» Грин-дельвальда, возбуждающие «пиитическое воображение» (С. 375), очень «полюбились» Н. Карамзину, оставившему потомкам их подробные картины. «Л. Толстой не будет столь многословен в описании своих впечатлений», — отметит М. Шишкин. Но и он расскажет о швейцарской природе, только в более спокойном ключе. «Погода была ясная, голубой, ярко-синий Леман, с белыми и черными точками парусов й лодок, почти с трех сторон сиял перед глазами; около Женевы в дали яркого озера дрожал и темнел жаркий воздух, на противоположном берегу круто поднимались зеленые савойские горы с белыми домиками у подошвы, — с расселинами скалы, имеющими вид громадной белой женщины в старинном костюме» (С. 491-492). Вот так — наглядно и просто — запечатлел Л. Толстой один из красивейших видов Женевского озера, который мало изменился за полторы сотни лет. Все та же, «толстовская», панорама, с теми же парусами и лодками на голубом Лемане, и белыми домиками у подножья савойских Альп открывается взору и сегодня.
Русские в Швейцарии (среди них, разумеется, были представители разных народов России) даром времени не теряли. Каждый делал свое дело. Н. В. Гоголь, оказавшись в Веве осенью 1836 г.,
с увлечением работает над «Мертвыми душами», переделав все начатое в Петербурге и следуя вновь обдуманному плану. Ф. М. Достоевский, приехав с молодой женой в Женеву в августе 1867 г., начинает работу над романом «Идиот». Он создавался на фоне хронического безденежья, проигрышей в казино страданий от потери трехмесячной дочки. «...Видно, путь к вдохновению ищется через отчаяние» (М. Шишкин. С. 46). Игорь Стравинский сочиняет в Швейцарии в 1910 г. «оркестровую вещь», «странный отрывок», стараясь найти к нему название во время долгих прогулок по берегу Женевского озера в местечке Кларан. «И вот однажды я вдруг подскочил от радости: „Петрушка!"». По предложению Дягилева написанное было переделано в балет (С. 504). В высшей степени плодотворными стали годы жизни в Швейцарии для В. Набокова. Приехав туда из США в 1961 г., он селится на берегу Лемана, в гостинице «Монтре — Палас» (С. 511), бывая с той поры в Америке наездами, последний раз в 1964 г. В Монтре он работает над переводом «Евгения Онегина» и комментариями к нему, переводит на русский язык свою «Лолиту», на английский — «Сентиментальный марш» Окуджавы — «единственный, — как отмечает М. Шишкин, — сделанный им перевод советского поэта» (С. 513). С 1966 г. пишет роман «Ада», который вышел в 1969 г. в Америке и был номинирован на Нобелевскую премию. Потом приходит очередь «Прозрачных вещей» и последнего романа Набокова на английском языке «Погляди на арлекинов». В Монтрё 6 октября 1974 г. должна была состояться его встреча с А. И. Солженицыным. По чистейшему недоразумению она не случилась, что разладило отношения писателей, «определивших двадцатый век русской литературы» (М. Шишкин. С. 516).
Швейцарские впечатления отразились в произведениях Герцена (»Былое и думы»), И. С. Тургенева (стихотворения в прозе), Л. Толстого (рассказ «Люцерн» и др), И. Бунина и множества других писателей. М. Шишкин очень внимателен к этой стороне их творчества.
Если одна часть русской Швейцарии занималась созидательным трудом, духовно обогащая и развивая Россию, то другая целеустремленно готовилась к ее разрушению. Место инспирации и создания многих шедевров русского искусства, и одновременно — «плацдарм русской революции», — все это одна и та же альпийская страна. М. Шишкин в этой связи напоминает о русских персонажах из «Тартарена в Альпах» Альфонса Доде, показывая, с чем ассоциировалась в общественном сознании Гельвеция.. «Отправляясь заниматься альпинизмом в Швейцарию, знаменитый Тартарен встречается там не со швейцарцами, а с русскими террористами» (С. 21). И это не выдумка французского сатирика. «Кто ищет бури — пристает к ле-манским берегам... Русская „освободительная" мысль за отсутствием предохранительных средств приобретает характер эпидемии.
Альпийская республика — центр тамиздата той поры. Половина всех русскоязычных эмигрантских изданий с 1855 по 1917 год выпускаются в Швейцарии. Нелегальная Россия существует благодаря легальной Швейцарии... Под защитой гельветических законов располагаются со всеми удобствами штаб-квартиры всех радикальных партий. Подготовка покушений, „эксов", взрывов проходит на фоне живописных нейтральных ландшафтов» (С. 20). Все это аргументируется, подтверждается документальными данными, которые приводит автор. (Заметим лишь, что царская Россия была беременна революцией, и место на земле для подготовки ее разрешения от бремени, нашлось бы и на других широтах.)
В Швейцарии не точько открыто проходили международные форумы вольнодумцев, собрания русских революционеров, их встречи с иностранными братьями по оружию (Конгресс мира в начале сентября 1867 г. в Женеве, где Бакунин обрушивал проклятья на голову «русской империи», желая ей «всех унижений, всех поражений», Циммервальдская конференция социалистов-интернационалистов в сентябре 1915 г. с участием Ленина, Зиновьева, Мартова, Троцкого и т. д.). В этой стране готовился динамит, испытывались бомбы и даже совершались теракты. Потрясает, достойная античной трагедии история двадцатилетней Татьяны Леонтьевой, единственной дочери русского губернатора, студентки медицинского факультета в Лозанне. Ей предстояло стать фрейлиной царицы Александры Федоровны, а она вступает в партию эсеров, становится соратницей Бориса Савинкова, членом боевой группы, и в августе 1906 г. в отеле у подножья Юнгфрау стреляет в мирного парижского буржуа, по ошибке приняв его за русского министра внутренних дел. После швейцарского суда присяжных, готового было оправдать террористку (защитник сравнил ее с Вильгельмом Теллем), но помешали ее призывы к уничтожению русских и швейцарских «чудовищ», ее ждут тюрьмы, психиатрические лечебницы и смерть в тридцать девять лет от туберкулеза. Это лишь один из многих приведенных в книге примеров бессмысленности жертв, принесенных русской молодежью во имя революции. Примечательно и то, что именно университеты, где учились русские аристократы и разночинцы, становились в Швейцарии рассадниками крамольных идей, заставляя молодежь, не закончив образования, уезжать на родину для революционной борьбы. И поражает, с какой безрассудной легкостью вступали экзальтированные юноши и девушки на этот путь. Для рокового решения иногда довольно было лишь доверительной беседы под луной. «В один из поэтических швейцарских вечеров, — рассказывала Вера Фигнер, учившаяся в Швейцарии, о летних каникулах 1873 г. на побережье Невшательского озера, куда она приехала вместе с сестрой, — во время уединенной прогулки среди виноградников
сестра... поставила мне вопросы: решилась ли я отдать все свои силы на революционное дело? В состоянии ли я буду в случае нужды порвать всякие отношения с мужем? Брошу ли я для этого дела науку, откажусь ли я от карьеры? Я отвечала с энтузиазмом. После этого мне было сообщено, что организовано тайное революционное общество, которое думает действовать в России; мне были прочтены устав и программа этого общества, и, после того как я выразила согласие со всеми пунктами, я была объявлена его членом. Мне был тогда 21 год» (С. 424).
Может быть, в самом воздухе Альпийской республики было что-то такое, что в соединении с «генетической предрасположенностью россиян к великим целям» давало гремучую смесь революционной одержимости?
В советское время практически всю русскую революционную эмиграцию в Швейцарии заслоняла мощная фигура Ильича. «Ленин — в Женеве», «Ленин — в Берне и Цюрихе» (М., 1972), — вот какие темы исследовались наиболее основательно и подробно. (Судя по всему, эти книги А. С. Кудрявцева, Л. Л. Муравьевой, И. И. Сиволап-Кафтановой, содержащие большой материал, известны и М. Шишкину. Возможно, они есть и в библиографии тех изданных в Базеле в 1991-1998 гг. исследований по швейцарско-славянским и восточноевропейским связям, на которые он ссылается как на источники на стр. 559). В новом «путеводителе» восстановлены швейцарские адреса русских революционеров разных времен и мастей — от анархистов, народовольцев до эсеров и большевиков. И не только адреса. Воссозданы характеры и судьбы, часто простирающиеся за пределы Швейцарии, друга легендарного Дж. Гарибальди и «кумира русской молодежи» М. Бакунина, его ученика, почитателя и теоретика анархизма — князя П. Кропоткина, террористов С. Нечаева и В. Засулич, отца русского марксизма Г. Плеханова и многих многих других. Не забыт и провокатор Азеф. Мне особенно запомнился колоритный образ Михаила Бакунина с его грандиозными проектами, абсолютной непрактичностью, странной семейной жизнью и неизбывной, как бы заложенной в натуре страстью к бунту. Об этом замечательно сказано в приведенной М. Шишкиным выдержке из воспоминаний младшего современника бунтаря: «Революция была его естественная стихия, и я убежден, что буде ему удалось бы перестроить какое-нибудь государство на свой лад, ввести туда форму правления своего образца, он на следующий же день, если не раньше, восстал бы против собственного детища и стал бы во главе политических своих противников и вступил бы в бой, дабы себя же свергнуть» (С. 67). В «путеводителе» изложена история «Юрской федерации», основанная Бакуниным «в пику марксистам» в горах Юры (С. 424). Жители этих мест, работавшие
в основном часовщиками, и стали, вопреки профессиональному «педантизму и любви к порядку» «главной опорой в Швейцарии Бакунина и Кропоткина», а юрцы долго не забывали Бакунина, признавая его большой авторитет.
Помню, как удивил меня однажды в Швейцарии лозунг «Свободу Юрё!», выведенный по-французски огромными белыми буквами на высокой скале Юрского массива. «Чего еще надо этим швейцарцам, какой свободы им не хватает?» Как оказалось, жителям Юры не хватало превращения их области в самостоятельный — двадцать третий — кантон Швейцарии. Теперь юрцы добились своего. И, возможно, помог им в этом дух русского анархиста, не дававший спокойно жить мирным часовщикам.
Освещая жизнь четы Ульяновых и их соратников в швейцарской эмиграции, советские экскурсоводы представляли ее как настоящее испытание, как период, полный лишений. Так, во время походов по ленинским местам Женевы со слезой в голосе рассказывали, как Лепешинские организовали столовую с дешевыми обедами для своих голодных и безденежных эмигрантов, вынужденных бороться с царским самодержавием вдали от него. Столовая Лепе-шинских — исторический факт. Он вошел и в книгу М. Шишкина. Что же касается трудностей эмигрантской жизни Ленина и его соратников, то автор их не преувеличивает. Все они, за редким исключением, жили в Швейцарии вполне благополучно и даже счастливо, как и не снилось большинству их соотечественников в царской и особенно Советской России, которых они стремились осчастливить. Ленин регулярно посещал библиотеки, занимался интеллектуальным трудом, ходил с Крупской в горы, запасаясь плитками швейцарского шоколада, совершал длительные прогулки на велосипеде, который привезла теща, выступал с лекциями и докладами в разных живописных местечках. «Русские революционеры уютно устроились на берегах. Женевского озера» (С. 500). И не только на этих берегах. «На живописном мысе, далеко выдающимся в Фирвальд-штетское озеро, лежит деревня Хертенштайн. Неудивительно, что эти роскошные места выбирали для проведения каникул русские революционеры. Так, в 1915 г., когда кругом в Европе идет мировая война, здесь отдыхает чета Зиновьевых. В то же время по другую сторону озера, в Зеренберге, отдыхают Ленины. Семьи обмениваются подарками. Будущий вождь Коммунистического Интернационала отсылает Лениным черешню, а те в ответ присылают грибы» (С. 343). Перебирая имена будущих вождей Октябрьской революции и Советской России, окружавших Ленина в эмиграции и зная их трагическую судьбу в дальнейшие годы, можно сказать, что Швейцария была светлым пятном в жизни пламенных российских революционеров. Как и в жизни многих других известных людей, не
помышлявших о революции и погубленных ею. Достаточно вспомнить, например, Анастасию и Марину Цветаевых, воспитанниц пансиона в Лозанне, или О. Мандельштама, студента Гейдельбергского университета, приезжавшего на каникулы в Монтрё. И приходит мысль, если бы огромные материальные и душевные средства, которыми всегда была богата наша страна, тратились бы россиянами на созидание, а не на разрушение, на эволюцию, а не на революцию, скольких бы человеческих жертв избежала Россия и насколько счастливее был бы ее народ.
Как же близка Швейцария России, и как бесконечно далека от нее!
На вопрос, заданный М. Шишкину в уже упоминавшемся интервью, что побудило его «взяться за такое, прямо скажем, локальное произведение, как книга о русских в Швейцарии», он ответил: «После приезда сюда мне просто необходимо было такую книгу прочесть, а оказалось, что ее не существует, пришлось начать писать самому... Подзаголовок „Литературно-исторический путеводитель", конечно лукавит: эта книга, скорее, моя «разборка» с самим собой».
Иными словами, книга М. Шишкина была написана по зову души, а это — самый сильный импульс к творчеству, самая надежная гарантия успеха. Слово же «локальный» с его «путеводителем» не вяжется. Такие измерения вообще к искусству неприменимы (их можно использовать разве что в классификации жанров). Масштаб произведения впрямую зависит от масштаба таланта писателя. В данном случае он помог родиться глубокой и содержательной книге о швейцарских дорогах русской истории и культуры, многое проясняющей во взаимоотношениях и специфике двух стран. Разборка же автора «с самим собой» превратилась в плодотворную попытку разобраться — на исторических примерах — в целом ряде сложнейших вопросов, которые волнуют наших современников.
В заключение отметим, что книга прекрасно — с любовью к Швейцарии и России — оформлена. Основа лицевой части обложки — фотография русской церкви в Веве. На светлом небе выделяются синие очертания савойских Альп, с которыми почти сливается по цвету далекая полоска Женевского озера. На этом небесно-гор-но-озерном фоне — возвышается луковка православного храма с примыкающей к ее основанию по-осеннему красной кроной какого-то дерева. При переходе на тыльную сторону переплета белый цвет неба, синий — гор и красный — кроны образуют три полосы национального флага России.
