CC BY
70
ТРАЕКТОРИИ ТЕКУЩЕГО ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОЦЕССА_
УДК 821Л61Л-32(Шишкин. М.) ББК Ш33(2Рос=Рус)63-8,44
В. В. Абашев
Пермь, Россия
«РУССКАЯ ШВЕЙЦАРИЯ» МИХАИЛА ШИШКИНА В КОНТЕКСТЕ ПУТЕВОДИТЕЛЬНОГО ЖАНРА*
Аннотация. Как в критических отзывах, так и в автокомментариях «Русскую Швейцарию» справедливо интерпретируют как своего рода историко-философский трактат о путях России и Европы. Но при этом недооценивается значение авторского жанрового определения: «историко-культурный путеводитель». Книга, как принято считать, «только притворяется путеводителем». Между тем конструктивные особенности путеводительного жанра здесь строго соблюдены: повествование подчиняется движению в пространстве и членится главами по локациям. Так, именно форма путеводителя помогает реализоваться шишкинской поэтике ахронных сцеплений. Порядок истории подчиняется порядку пространства: «швейцарская география сцепляет русскую историю в самых непривычных комбинациях». Далее, как этого и требует путеводительный жанр, одним из главных сюжетов «Русской Швейцарии» становится диалог о пространстве. В повествовании рассеяны выразительные описания швейцарских ландшафтов, увиденных глазами деятелей русской культуры. Здесь сталкиваются два образа пространства — горное и равнинное, российское. Философия равнины сталкивается с философией гор, «горной философией».
Перенеся конструкцию путеводителя из прикладной сферы в историко-культурную, Шишкин произвел перспективный сдвиг жанра. Внимание к метафизике пространства, сама идея спроецировать в пространство культурно-исторические коллизии и подчинить историко-философское повествование принципам путеводительного жанра оказались важным шагом в историко-литературной перспективе. «Русская Швейцария» предвосхитила проекцию «пространственного поворота» (spatial turn) в практику отечественной культурно-географической эссеистики. Ее развитие в России связано с деятельностью литературно-исследовательской группы «Путевой журнал» (А. Балдин, Р. Рахматуллин, Д. Замятин). Ключевые слова: Михаил Шишкин, путеводительный жанр, spatial turn, культурная география.
V. V. Abashev
Perm, Russia
MIKHAIL SHISHKIN'S RUSSIAN SWITZERLAND IN THE CONTEXT OF GUIDEBOOK GENRE
Abstract. Russian Switzerland is legitimately interpreted as a historic and philosophical treatise on Russia's and Europe's pathways not only in critical reviews, but also in the author's self-commentary. However, at the same time the meaning of the author's definition of its genre — 'historic and literary guidebook' — is underestimated. The book, as it is commonly stated, «only pretends to be a guidebook». Meanwhile, all the constitutive features of a guidebook are strictly observed here — the narrative follows the advance in space and is divided into parts according to locations. In this way, the form of a guidebook contributes to Shishkin's poetics of achronistic linking. The order of history obeys the order of space: 'Swiss geography interlinks Russian history in the most unusual combinations'. Furthermore, as is required by the genre of a guidebook, one of the main story lines in Russian Switzerland is the dialogue on space. The narrative is permeated with expressive descriptions of Swiss landscapes seen by the Russian artistic community. Here we see two images of space collide: Swiss highland and Russian lowland. The philosophy of plain collides with the philosophy of mountains, the «mountainous philosophy».
By transferring the structure of a guidebook from applied into historic and cultural sphere, Shishkin has produced a promising shift of genre. His attention to metaphysics of space, the idea of projecting cultural and historic collisions into space and compelling the historicо-philosophical narrative to the principles of guidebook genre have turned to be an important step in the historic-literary perspective. Russian Switzerland has anticipated the projection of 'spatial turn' into the practice of Russian cultural geographical essay writing. Its development in Russia is connected with the activity of the 'Putyevoj Zhurnal' [Travel Journal] literary r esearch group (A. Baldin, R. Rakhmatullin, D. Zamyatin).
Keywords: Mikhail Shishkin, guidebook genre, spatial turn, cultural geography.
В ряду произведений Михаила Шишкина «Русская Швейцария» стоит особняком, хотя и занимает в нем место необходимое. О внутренне глубоком импульсе к написанию книги сам автор говорил неоднократно. «Путеводитель, — по словам Шишкина, — родился из ощущения пустоты под ногами» [Березин 2001: 207]. Чужое пространство нужно было освоить, или как не раз говорил автор: «колонизовать» [Шишкин 2013], колонизировать, чтобы сделать его своим, внутренне родственным. Как го-
* Исследование выполнено при финансовой поддержке гранта РГНФ в рамках проекта №15-14-59004 а(р) «Маршрутами российских первопроходцев: образно-географическая карта Урала в путевых отчетах ученых и писателей XVIII — начала XX вв.»
ворил Набоков, «я должен осознать план местности и как бы отпечатать себя на нем» [Набоков 2000: 325]. Из этого желания — осознать план местности и отпечатать себя на нем — выросла «Русская Швейцария» и как произведение, книга, и как творческое и экзистенциальное действие, имеющее целью найти себя в другом, чужом пространстве.
Всех, кто взял на себя труд осилить эту почти семисотстраничную книгу, несколько смущает ее жанровое определение — «литературно-исторический путеводитель», особенно с акцентом на последнем слове: путеводитель. «Русская Швейцария» «только притворяется путеводителем — по сути, это та же проза» [Березин 2001: 2007], вот типичное утверждение. Да и сам автор в одном из ин-
тервью сказал, что «путеводителем» его книга называется «лукаво» [Шишкин 2013].
В таком колебании есть резон. В определенном отношении «Русская Швейцария» это историко-философский трактат о России. Может быть, точнее — материалы к такому трактату. Едва ли не на три четверти повествование соткано из фрагментов воспоминаний, писем, публицистических текстов деятелей русской культуры и революции на протяжении почти 200 лет — от Карамзина до Набокова, от Михаила Бакунина до Владимира Ленина, избиравших Швейцарию кто как место путешествий, кто как убежище или место жизни. Швейцария становится зеркалом, которое фокусирует конфликты русского самосознания и истории, русской идеи.
«На берегах альпийских озер тесно от русских теней. Швейцарская география сцепляет русскую историю в самых непривычных комбинациях. Скрябин спешит по женевской улице навстречу бегущему за акушеркой Достоевскому, а потом оба отпевают в церкви на Рю-Родольф-Тепфер своих дочерей. Пансионерка Муся Цветаева скачет к маме вприпрыжку по набережной Уши мимо задумавшегося Азефа. Герцен и Солженицын печатаются в одной газете. На вершине горы Риги встречают восход плечом к плечу Тютчев и Бунин. Замусоленные достопримечательности превращаются в зеркало, отражающее всякого, кто заглядывает. Не русские путешественники рассказывают о Рейнском водопаде, но водопад о них. В падении Рейна отражается русский мир» [Шишкин 2006: 13, 14]. Этот фрагмент из открывающего книгу эссе «Урок швейцарского» почти исчерпывающе формулирует ее концепцию — Россия на рандеву с Швейцарией. «Это попытка понять через альпийские отражения, почему у моей страны такое монструозное прошлое, которое не пускает ее в будущее» [Шишкин 2007], — резюмировал автор в одном из интервью. Здесь же в процитированном фрагменте эксплицированы особенности поэтики книги — поэтики ахронических сцеплений, созвучий, поэтики рифм.
«Русская Швейцария» это открытый текст. Во-первых, это своего рода питомник, где ждут своего часа саженцы историй. Множество свернутых сюжетов. Один из них уже реализовался в «Кампаниле святого Марка» (2011), документальной повести о романе любовных отношений русской феминистки и социалистки Лидии Кочетковой и Фрица Брупбахера.
Во-вторых, множеством цитат, пересказанных историй Шишкин создает внутритекстовое поле для взаимодействия чужих голосов, перекличек тестов. Это поле диалога и игры, предполагающее значительную степень активности читателя. Читатель становится агентом структурации текста, устанавливая связи элементов не программируемых, или не вполне программируемых, автором. Возникают спонтанные эффекты взаимодействия — своего рода внутренние рифмы. Это важное слово — рифма — как созвучие, иногда ироническое, ситуаций, образов, положений, персонажей Шишкин произносит сам в начале книги: «История, как известно, обожает рифмы» [Шишкин 2006: 26]. Кстати, если провести аналогию между «Русской Швейцарией» и вен-
ком сонетов, то вступительное эссе здесь играет роль магистрала — его темы и персонажи потом будут развиты в последующих 15 главах. Рифмы способен подсказывать или угадывать сам читатель. Безумный Нижинский, танцующий на высях верхнего Энгадина, неизбежно извлекает из памяти созвучие с Ницше и его танцующим пророком.
Такой же внутренней и вероятно вполне спонтанной рифмой становятся истории о садах у Михаила Бакунина и Сергея Рахманинова. Они не сопоставлены прямо, но далеко разнесенные в пространстве текста, невольно резонируют.
В последние годы жизни в 1874 году в Лугано на вилле «Фумагальи» («FumagaШ») Михаил Бакунин решает разбить сад. Он отдается этому делу со всей страстью, торопится, но в итоге остывает, и от задуманного сада остаются одни ямы — чем не прообраз «Котлована». Сергей Рахманинов строит виллу Сенар в Хертенштайне (НеПепйещ) на берегу Фирвальштед-ского озера, где и живет с 1932 до августа 1939. Трудясь как швейцарский бюргер, русский композитор воссоздал в Швейцарии свой «кусочек России» [Шишкин 2006: 376], имение с тщательно распланированным садом, где росло «более тысячи разновидностей роз» [Шишкин 2006: 378]. Эти две истории рифмуются, как метафоры двух стратегий и образов русского духа. Почти притча о двух Россиях. Россия Рахманинова не может существовать в рамках российского государства, поэтому свой сад разбивает в другом пространстве. Россия Бакунина, усиливаясь взрастить небывалый сад, неизбежно приходит к ямам, к котловану. Но эта рифма предусмотрена, она созвучна общей концепции книги. Собственно «урок швейцарского» и состоит в том, что центре системы ценностей стоит свой сад. Этот урок усвоили В. А. Жуковский, назвав его «горной философией», Лев Тихомиров, увидевший в каменной кладке альпийских хижин спрессованный и преемственный труд многих поколений.
И все же хотя внимание читателя концентрируется на коллизиях русского сознания, конструкция путеводителя является не только формальным способом упаковки объемного историко-биографического материала. Материалы к историко-философским размышлениям о России организованы по правилам «путеводительного дискурса» [Киселева 2008: 37]. Собственно «путеводительный дискурс» конституируется лишь установкой на «имитацию совместной прогулки». Это обеспечивается как структурным принципом организации «материала <...> по маршрутам», так и системой «приемов вовлечения читателя» в пространственное движение, системой «приемов руководства восприятием пространства» [Киселева 2008: 20]. В этом смысле он очень гибок, склонен и расположен к симбиозам и может выступать как конструктивный, организующий повествование принцип в разнообразных проблемно-тематических полях и реализоваться в широком спектре жанров и вступать во взаимодействие с другими дискурсами. Убедительный и перспективный пример такого взаимодействия или гибридизации дискурсов — «Русская Швейцария».
Конструктивные особенности путеводительного жанра здесь строго соблюдены: повествование подчиняется движению в пространстве и членится главами по локациям. По мере чтения мы перемещаемся от города к городу, от кантона к кантону, от ландшафта к ландшафту. Наглядный пример последовательности реализации путеводительного импульса — глава XI «Пушкинский профиль Маттерхорна. Валлис». Сначала мы, пересекая весь кантон, следуем за Николаем Станкевичем, выехавшим из Веве и перевалившим через Альпы через Симплонский перевал в 1839 году. Затем, после общего очерка путешествия по Валлису мы повторяем маршрут, двигаясь от места к месту и постепенно знакомясь с окрестностями, следуя по местам жизни и поездок деятелей русской культуры и истории. Завершается очерк Валлиса грандиозной горной панорамой, увиденной глазами Герцена. В том же Церматте (Zermatt), через столетие останавливается Владимир Набоков: «Он рисует силуэт Маттерхорна. У него получается пушкинский профиль» [Шишкин 2006: 461].
Необходимо подчеркнуть, что именно форма путеводителя и помогает реализоваться и открытости концепции книги, и поэтике сцеплений. Поскольку повествование следует за движением в пространстве от места месту и членится по локациям, это обеспечивает эффект ахронизма. Пространство отменяет историю и освобождает автора от необходимости выстраивать жесткую концепцию. Разновременные факты, события, лица встречаются в одной точке пространства: «Швейцарская география сцепляет русскую историю в самых непривычных комбинациях» [Шишкин 2006: 14].
Именно география. Все же, читая книгу, мы путешествуем по Швейцарии с особенными гидами — деятелями русской культуры. Виды Швейцарии, ее ландшафты и города мы видим их глазами и чуткими, и пристрастными. Поэтому одним из главных сюжетов «Русской Швейцарии», как это и требует путеводитель, становится пространство. В повествовании рассеяно множество выразительных описаний швейцарских ландшафтов. Деятели русской культуры как бы проходят испытание иным пространством. Испытание иной красотой. Здесь сталкиваются два образа пространства — горное и равнинное, российское. Философия равнины сталкивается с философией гор, «горной философией».
Отпугивает красота гор Чайковского. Среди «величественно прекрасных видов и впечатлений туриста» он «всей душой стремится в Русь», его «сердце сжимается при представлении ее равнин, лугов, рощей». «О милая родина, — патетически восклицает композитор, — ты во сто крат краше и милее всех этих красивых уродов гор, которые, в сущности, не что иное суть, как окаменевшие конвульсии природы» [Шишкин 2006: 433]. «Чужда европейская природа» Николаю Бердяеву (1904). Вид на альпийские вершины и Тунское озеро кажется ему красивой «картинкой», с которой он не испытывает чувства слияния «как с русским лесом, русской рекой» [Шишкин 2006: 403]. Этот ряд — красивое, но чужое — продолжает Гоголь и многие другие.
Но чужая красота могла действовать и по-другому. «Всякий раз, когда я <...> отворял ставни
окна <...> и взглядывал на озеро и <...> горы, отражавшиеся в нем, — писал Лев Толстой, — красота ослепляла меня и мгновенно, с силой неожиданного, действовала на меня <...> как будто физическое впечатление, как красота через глаза вливалась мне в душу» (560). То же впечатление слияния и урока пережил Герцен на горном перевале в виду гигантского амфитеатра Монте-Розы (Monte Rosa). Картина не оттолкнула, а поглотила его. «Странно чувствует себя человек в этой раме — гостем, лишним, посторонним — и, с другой стороны, свободнее дышит и, будто под цвет окружающему, становится бел и чист внутри. серьезен и полон какого-то благочестия!» [Шишкин 2006: 461].
Свою формулу швейцарского урока горного пространства извлекала Маргарита Сабашникова в Энгадине: «Эта страна, <...> где в небе прямо за светом угадывается черная бездна, эта светоносная страна <...> навсегда осталась, не географическим пространством, а неким состоянием сознания, чем-то, что, может быть, в давние времена могли переживать паломники в Иерусалиме. Так ощущала я всегда и позднее, когда я там бывала: бытие, действительность» [Шишкин 2006: 437].
Внимание к метафизике пространства, диалог его образов, сама идея спроецировать в пространство культурно-исторические коллизии в «Русской Швейцарии» и подчинить историко-философское повествование принципам путеводительного жанра оказалось важным шагом в историко-литературной перспективе. Перенеся конструкцию путеводителя из прикладной сферы в историко-культурную, историко-философскую, Шишкин произвел перспективный сдвиг жанра. Можно сказать, он написал книгу, которая уже искалась, нащупывалась в русской словесности.
Вышедшая в 2001 «Русская Швейцария», органично вошла (а в локальном контексте даже предвосхитила) ту проекцию «пространственного поворота» [Podpora 2011] в практику отечественного гуманитарного письма и, в частности, литературных исследований, которая в России разворачивалась как раз на рубеже 1990-2000-х гг. Наиболее явно и программно сдвиг внимания к пространству в сфере гуманитарных практик выразился в литературно -художественной и исследовательской деятельности группы «Путевой журнал», возникшей в 1999 году. Ядро группы, «литературно-исследовательской», — так определяли ее характер участники, составили Василий Голованов, путешественник и эссеист, Андрей Балдин, архитектор и писатель, Дмитрий Замятин, географ, культуролог и инициатор становления в России культурной географии как научной дисциплины, а также эссеист Рустам Рахматуллин. Их объединил географический детерминизм, общая интуиция «геократии, пространства как власти» [Замятин 2011: 251]. Путежурнальцы заговорили о геопоэтике как функции литературного творчества и как его истоке, поскольку «чувство пространства <.> нам дано прежде слова» [Балдин 2009: 348].
Дмитрий Замятин развивал идею геопоэтики или метагеографии, трактуя ее как поле междисциплинарных исследований «на границе культурной или образной географии и литературы, понимаемой
локально, регионально, иначе говоря — пространственно» [Замятин 2011: 229]. Прочитываемая в геопоэтическом ракурсе литература не просто отражает географическое пространство, она творит образы, создающие новую пространственную реальность — метагеографическую. Отсюда проект путежурналь-цев о «картографии русской литературы», которая не сводится к фиксации литературных мест на географической карте, а проецирует на нее «сеть образов» воображаемых пространств, созданных писателями [Замятин 2011: 231; Балдин 2009: 217]. Такое понимание геопоэтики реализовывалось в практике эссеистического письма, объединяющего научный и художественный дискурсы, исследование и воображение в описаниях реальных или воображаемых путешествий. Такое письмо организуется конструкцией путеводительного жанра. У Замятина это, к примеру, прогулка по пастернаковскому Балашову, существующему на пересечении реальной топографии города и образного мира «Сестры моей — жизни» [Замятин 2011: 204-212].
На рубеже 2000-х путежурнальцы организовали цикл экспедиций по местам и маршрутам русской культуры, улавливая связь развертывания русской культуры и геометрии пространства. Начиная с 2002 года, материалы об экспедициях «Путевого Журнала» регулярно появлялись в журнале «Октябрь». А во второй половине 2000-х стали выходить эссеистические книги участников группы, объединенные общим проектом — путеводителем и «некоей сводной — историко-литературно-географической — русской картой [Балдин 2009: 217].
Одновременно путеводительный жанр как конструктивный принцип организации исследования и повествования распространялся в более специальных литературных работах, принося и здесь убедительные свидетельства новых эвристических возможностей. Размещение в пространстве позволяло лучше увидеть время. Удачным свидетельством перспектив пространственного анализа феноменов литературной жизни и творчества стала книга Л. Видгофа о московских маршрутах Мандельштама. «Хотелось бы построить эту книгу, — декларировал замысел автор, — как экскурсию по мандель-штамовской Москве.<...> Попробуем увидеть Мандельштама в Москве, Москву его глазами, а его самого — понять через Москву» [Видгоф 1998: 10]. Попытка удалась. Рассматривая стихи и жизнь Мандельштама, сквозь городское пространство Москвы как сквозь лабиринт человеческих отношений и исторических обстоятельств, Видгоф открыл новые возможности прочитать стихи поэта «как элемент дышащей ткани повседневности» [Кукулин 1999]. Другим удачным примером путеводительного чтения литературы стала книга о пастернаковской Москве [Сергеева-Клятис, Смолицкий 2009].
Убедительным свидетельством нового вкуса к пространству и, соответственно, путеводителю стал достаточно неожиданный для наблюдателей читательский успех итоговых книг путежурнальцев: исследования сакральной топографии Москвы Рустама Рахма-туллина [Рахматуллин 2009] и книги «литературных путешествий» Андрея Балдина [Балдин 2009]. Рахма-
туллин стал третьим призером премии «Большая книга» в 2008 году. Андрей Балдин попал в финал «Большой книги» и завоевал приз симпатий читателей в 2009, успешно конкурируя с романами именитых авторов: Леонида Юзефовича («Журавли и карлики»), Александра Терехова («Каменный мост»), Мариам Петросян («Дом, в котором...»), Андрея Волоса («Победитель»), Владимира Маканина («Асан»), Ольги Славниковой («Любовь в седьмом вагоне»).
Рассматривая «Русскую Швейцарию» Михаила Шишкина в бегло намеченном здесь контексте движения и мутаций путеводительного жанра, а также в общей перспективе spatial turn в сфере гуманитарной рефлексии, мы не только сдвигаем ракурс прочтения этой книги. Предложенная тактика чтения «Русской Швейцарии», открывает в целом конструктивную роль пространственного аспекта в творчестве Шишкина. В связи с этим стоит иметь в виду детализированную топографию Казани в романе «Записки Ларионова», описания прогулок по Москве и топографию других мест во «Взятии Измаила», прогулку по Риму в «Венерином Волосе». Видимо, обостренное внимание к надежной и цепкой достоверности места фундирует общий принцип поэтики Шишкина — «встречу в пространстве людей и событий, не встречавшихся во времени» [Рахматуллин 2009: 10].
ЛИТЕРАТУРА
Балдин А. Протяжение точки: литературные путешествия. Карамзин и Пушкин. — М.: Эксмо, 2009. — 576 с.
Березин В. Посещение кантона Ури //Дружба народов. — 2001. —№ 4. — С. 207-210.
Видгоф Л. M Москва Мандельштама. Книга-экскурсия. — М.: Корона-принт, 1998 (Записки Мандель-штамовского общества, т. 9). — 496 с.
Замятин Д. В сердце воздуха. К поискам сокровенных пространств: Эссе. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2011. — 416 с.
Киселева Л. Путеводитель как семиотический объект: к постановке проблемы (на примере путеводителей по Эстонии XIX в.) // Путеводитель как семиотический объект. — Тарту: Tartu Ulikooli Kirjastus / Tartu University Press, 2008. — С. 16-39.
Кукулин И. Л. М. Видгоф. Москва Мандельштама // Знамя. — 1999. — № 8. — С. 222-224.
Набоков В. Другие берега // Набоков В. В. Русский период. Собрание сочинений в 5 томах. — СПб.: Симпозиум, 2000. — Т. 5. — С. 140-339.
Рахматуллин Р. Две Москвы, или Метафизика столицы. — М.: АСТ: Олимп, 2009. — 702 с.
Сергеева-Клятис А., Смолицкий В. Москва Пастернака. — М.: Совпадение, 2009. — 527 с.
Шишкин М. Русская Швейцария: литературно-исторический путеводитель. — М.: Вагриус, 2006. — 656 с.
Шишкин М. Только когда вам заткнут рот, вы поймете, что такое воздух... [интервью Н Сикорской, 2013]. — Режим доступа: http://www.colta.ru/aiticles/swiss_made/1544 (дата обращения: 16.05.2016).
Шишкин М. Мои романы — это просто большие стихотворения [интервью А Бондаревой, 2007]. — Режим доступа: http://chitaem-vmeste.ru/interviews/moi-romany-eto-prosto-bolshie-stih// (дата обращения: 27.05.2016).
Podpora A. Spatial Turn in Literary Research, Analysis and Reading Practices: Perspectives and Limitations // Топос: Философско-культурологический журнал. — 2011. — № 1. — С. 81-90.
REFERENCES
Baldin A. Protyazhenije tochki: literatumyje puteshestvija. Karamzin i Pushkin. — M.: Eksmo, 2009. — 576 s.
Berezin V.Poseshenije kantona Uri // Druzhba narodov. — 2001. — № 4. — S. 207-210.
Vidgof L. M Moskva Mandel'shtama. Kniga ekskursia. — M.: Korona-print, 1998 (Zapiski man-del'shtamovskogo obshchestva, t.9). — 496 s.
Zamyatin D. V serdtse vozduha. K poiskam sokrovennyh prostranstv: Esse. — SPb.: Izd-vo Ivana Limbaha, 2011. — 416 s.
Kiseleva L. Putevoditel' kak semioticheskij ob'iekt: k postanovke problemy (na primere putevoditelej po Estonii XIX v.) // Putevoditel' kak semioticheskij ob'iekt. — Tartu: Tartu Ulikooli Kirjastus / Tartu University Press, 2008. — S. 16-39.
Kukulin I. L. M. Vidgof Moskva Mandel'// Znamya. — 1999. — № 8. — S. 222-224.
Nabokov V. Drugije berega // Nabokov V. V. Russkij period. Sobranije sochinenij v 5 tomah. — SPb.: Simpozium,
2000. — T. 5. — S. 140-339.
Rahmatullin R. Dve Moskvy, ili Metafizika stolitsy. — M.: AST: Olimp, 2009. — 702 s.
Sergejeva-Klyatis A., Smolitskij V.Moskva
Pasternaka. — M.: Sovpadenije, 2009. — 527 s.
Shishkin M. Russkaja Shvejtsarija: literaturno-istoricheskij putevoditel'. — M.: Vagrius, 2006. — 656 s.
Shishkin M. Tol'ko kogda vam zatknut rot, vy pojmiote, chto takoje vozduh... [interv'ju N. Sikorskoj, 2013]. — Rezhim dostupa: http://www.colta.ru/articles/swiss_made/1544 (data obrashchenija: 16.05.2016).
Shishkin M.Moi romany — eto prosto bol'shije stihotvorenija [interv'ju A. Bondarevoj, 2007]. — Rezhim dostupa: http://chitaem-vmeste.ru/interviews/moi-romany-eto-prosto-bolshie-stih// (data obrashchenija: 16.05.2016).
Podpora A. Spatial Turn in Literary Research, Analysis and Reading Practices: Perspectives and Limitations // Topos: Filosofsko-kulturologicheskij zhurnal. — 2011. — № 1. — S. 81-90.
Данные об авторе
Владимир Васильевич Абашев — доктор филологических наук, профессор кафедры журналистики и массовых коммуникаций, Пермский государственный национальный исследовательский университет (Пермь). Адрес: 614022, г. Пермь, ул. Мира, 33-36. E-mail: [email protected].
About the author
Vladimir Vasilievich Abashev is a Doctor of Philology, Professor of the Department of Journalism and Mass Communication, Perm State University (Perm).
