CC BY
45
ТЕМА НОМЕРА: ТЕРРОРИЗМ КАК СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН
А.М. ПОНАМАРЕВА МНОГОЛИКОСТЬ И ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОНЯТИЯ «ТЕРРОРИЗМ»: ВЫЗОВЫ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ:
Введение к тематическому разделу
В современном социально-политическом дискурсе найдется немного концептов столь же трудноопределимых, как терроризм. Можно согласиться с американским политологом, директором Центра изучения проблем мира и безопасности при Джорджтаун-ском университете Брюсом Хоффманом в том, что «подобная неясность отчасти поддерживается современными средствами массовой информации, чьи попытки передать нередко сложную и запутанную информацию при наименьших затратах эфирного времени и печатного пространства привели к беспорядочному клеймению словом "терроризм" проявлений насилия самого широкого спектра»1.
Видный американский историк, почетный сотрудник вашингтонского Центра международных и стратегических исследований -Уолтер Лакёр, - десятилетия посвятивший изучению терроризма, констатировал невозможность выработки всеобъемлющего определения данного феномена в контексте колоссального разнообразия форм и условий его проявления2. Как он пояснил позже в одном из своих эссе для интернет-портала IIP Digital'. «Кто-то сравнил терроризм с порнографией или непристойностью, которые тоже трудно определить, однако наблюдателю с некоторым опытом будет понятно, когда он имеет дело именно с этим явлением, а не с чем-
1 Хоффман Б. Терроризм - взгляд изнутри. - М.: Ультра. Культура, 2003.
2
Laqueur W. Terrorism. - Boston (MA): Little, Brown, 1977. - P. 5.
то другим»1. По прошествии более 30 лет с момента выхода из печати программной работы Лакёра «Терроризм» другой исследователь, опубликовавший немало статей по соответствующей проблематике, старший научный сотрудник Центра международной безопасности и сотрудничества (С1БЛС) - Марта Креншоу - признала, что «...проблема концептуализации терроризма тормозила ход анализа уже с появления первых обобщающих работ в начале 1970-х годов и обнаруживает немного признаков того, что окажется решенной по мере нашего вхождения в XXI в.»2
Накануне Первой мировой войны термин «терроризм» употреблялся преимущественно вкупе с описанием революционных движений. Радикальные ирредентистские группировки пользовались террористическими методами в борьбе за национальную автономию или независимость. Одним из аспектов роста антиправительственных настроений в среде российской интеллигенции стало формирование революционной организации «Народная воля» -экстремистской партии, рассматривавшей адресные убийства власть имущих в качестве наиболее эффективного средства достижения своих политических целей3.
В 30-х годах XX столетия понятием «терроризм» стали обозначать массовые репрессии, проводимые тоталитарными государствами и направленные против народа. Однако довольно быстро в публичном дискурсе акты внутреннего политического насилия, санкционированные диктаторскими режимами, - террор - были отделены от насилия, осуществляющегося негосударственными акторами, - терроризма.
После Второй мировой войны значение термина «терроризм» вновь приобрело революционный оттенок в связи с активизацией националистических движений в бывших европейских колониях. За спиной каждой из освобождавшихся стран третьего мира стояли более крупные и готовые к конкуренции за сохранение или распро-
1 Лакёр У. Терроризм: Краткая история // IIP Digital. - 01.09.2008. - Mode of access: http://iipdigital.usembassy.gov/st/russian/publication/2008/10/200810161200 37srenod5.724734e-02.html#ixzz4FAx8RsPH [Accessed 27.07.2016.]
Crenshaw M. The psychology of terrorism // Political psychology. - Hoboken (NJ), 2000. - Vol. 21, N 2. - P. 406.
3
Здесь и далее: Хоффман Б. Терроризм - взгляд изнутри. - М.: Ультра. Культура, 2003.
странение своего влияния игроки. Их борьба, в том числе и за доминирование в символическом пространстве производства смыслов, обернулась внедрением в тезаурус официальных международных институтов более корректного и не нагруженного негативными коннотациями обозначения для групп, применявших методы терроризма против колониальных властей - «борец за свободу». Как заявил председатель Организации освобождения Палестины Ясир Арафат в своем обращении к Генеральной Ассамблее ООН в ноябре 1974 г.: «Различие между революционером и террористом заключается в цели, за которую каждый из них борется. Любой из тех, кто стоит за правое дело и сражается за свободу и освобождение своей земли от захватчиков, поселенцев и колонизаторов не может быть назван террористом... именно справедливость целей определяет право на борьбу»1.
Таким образом, в 1960-1970 годах терроризм оставался вписанным в революционный контекст. Методы еврейской военизированной организации «Иргун», Фронта национального освобождения Алжира и т.п. взяли на вооружение новые этносепаратисты и идеологически мотивированные организации, в том числе нацеленные на борьбу с так называемым неустранимым социальным и экономическим неравенством капиталистического, либерально-демократического общества Запада.
В 1980-х годах терроризм стал рассматриваться преимущественно как прием ведения «субнациональных», если рассуждать в терминах Дж. Модельски, войн. В данном случае под «субнациональными» мы подразумеваем локальные конфликты, возникающие в ситуации неудовлетворенности подразделений большой политической системы ее устройством.
При этом начиная с 1970-х годов широко используется термин «международный терроризм», который проект кодекса преступлений против мира и безопасности человечества ООН определяет как «совершение, организацию, содействие осуществлению, финансирование или поощрение агентами или представителями одного государства актов против другого государства или попустительство с их стороны совершению таких актов, которые направле-
1 Yasser Arafat's 1974 UN General Assembly speech. - Mode of access: https://en.wikisource.org/wiki/Yasser_Arafat%27s_1974_UN_General_Assembly_spee ch [Accessed 27.07.2016.]
ны против лиц или собственности и которые по своему характеру имеют цель вызвать страх у государственных деятелей, групп лиц или населения в целом»1. В настоящее время в рамках ООН продолжается работа по согласованию выдвинутого Индией в 1996 г. проекта Всеобъемлющей конвенции по борьбе с международным терроризмом2, центральный упор в которой делается на недопустимости государственного спонсирования терроризма и предоставления террористам убежища. Отметим, что Россия всячески поддерживает данную инициативу. И одной из самых серьезных проблем, с которыми столкнулись разработчики документа, стала невозможность договориться о содержании ключевого термина Конвенции. Разногласия в подходах к трактовке понятий «терроризм», «право народов на самоопределение» и «борьба с иностранной оккупацией» препятствуют успешному завершению переговоров. Очевидно, что сложность выработки единого определения объясняется тем, что сам процесс концептуализации является частью «соревнования» идеологий и конкуренции политических целей. Размытость термина «терроризм» во многом следует из его политической, а не академической природы.
По мнению американского неолиберального политолога Джозефа С. Ная-мл., характер современного международного терроризма определяют две группы факторов: научно-технический прогресс, а также трансформация мотивации и организационной структуры террористических групп. Усложнение инфраструктуры ожидаемо делает ее более уязвимой, при этом прогресс «демократизировал технологию», предоставив девиантным группам и индивидам разрушительные возможности, сопоставимые с теми, что раньше находились исключительно в распоряжении государства.
1 Проект кодекса преступлений против мира и безопасности человечества ООН. - Режим доступа: http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/ code_of_offences.shtml [Дата обращения: 27.07.2016.]
Консолидировано и системно основные официальные документы, входящие в ооновский комплекс по антитеррору, представлены в изданном по инициативе Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации сборнике: Организация Объединенных Наций и борьба с международным терроризмом: Сборник документов / Сост. В.Н. Лихачев. - М.: Изд-во Совета Федерации, 2006. -Режим доступа: http://council.gov.ru/media/files/41d44f24340d23929615.pdf [Дата обращения 27.07.2016.]
Как отмечает Дж.С. Най-мл., «сегодня затраты на захват самолета подчас лишь немного превышают цену авиабилета»1.
Для многих экспертов первым звоночком, свидетельствующим о переходе терроризма на новый уровень деструктивности, стал факт использования нервно-паралитического газа зарин религиозной сектой «Аум Синрикё» в токийском метро в 1995 г.2 Достоверно известно, что в первой половине 1990-х годов последователи Сёко Асахары, а также боевики «Аль-Каиды» и чеченские террористы предпринимали попытки приобрести компоненты и технологии ядерного оружия. В контексте осознания международным сообществом возросших рисков попадания в руки террористов ядерных материалов и боеприпасов меры по противодействию ядерному терроризму были предприняты на самых разных уровнях -национальном, многостороннем и глобальном. Россия играла активную, а зачастую и главную, роль в таких инициативах, как Международная Конвенция по борьбе с актами ядерного терроризма (2005), Инициатива по безопасности в борьбе с распространением оружия массового уничтожения (2003), Глобальная инициатива по борьбе с актами ядерного терроризма (2006), резолюции Совета Безопасности ООН 1540 и 1887 (2004 и 2009 гг., соответственно) и др.3
Современный международный терроризм имеет сетевую структуру, которая может поддерживаться только при высоком уровне развития коммуникационных систем. Новые децентрализованные террористические группы, пришедшие на смену закрытым, иерархически структурированным, подпольным ячейкам прошлого, в значительно меньшей степени зависят от внутренней организационной динамики, черпая вдохновение из общей идеологии или религии.
1 Nye J. S., jr. A North American perspective // Nye J.S., jr., Satoh Y., Wilkinson P. Addressing the new international terrorism: Prevention, intervention and multilateral cooperation: Report to the Trilateral commission 2003 annual meeting. - Wash.; P.; Tokyo: Trilateral commission, 2003. - P. 5.
Здесь и далее: Веселовский С.С. Многостороннее сотрудничество в борьбе с транснациональным терроризмом. - М.: Навона, 2009. - С. 18, 41-42.
з
Топычканов П.В. Ядерный терроризм: Жупел или угроза? / РСМД. - Режим доступа: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=3027#top-content [Дата обращения: 27.07.2016.]
В отношении мотивов можно согласиться с У. Лакёром в том, что «традиционные террористы, будь то левого, или правого толка, или национал-сепаратистского не стремились к серьезным разрушениям... С тех пор они стали более жестокими и менее изби-рательными»1. После завершения холодной войны, ставшего для отдельных социально-политических философов2 маркером «универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления» в сфере идей, террористическая активность леворадикальных группировок уступила религиозно мотивированному терроризму. Причем одной из важнейших черт современного транснационального терроризма явилась его исламизация. Как утверждает американский исследователь-арабист Даниэль Пайпс, трудности, порожденные модернизацией, экономическая стагнация, глубочайшее имущественное расслоение общества, забвение вестернизированной элитой религиозной традиции способствовали расширению социальной и идейной основы исламизма в его радикальном варианте3.
Осознание всех вышеперечисленных факторов позволяет рассматривать терроризм ХХ1 в. как угрозу глобальной безопасности и даже говорить о появлении «супертерроризма»4. Термином «супертерроризм» обозначается использование (или угроза использования) в террористических целях современных вооружений и технологий, вызывающих массовое уничтожение населения, а также нанесение ощутимого экономического или экологического
1 Laqueur W. Left, right and beyond: The changing face of terror // How did this happen? Terrorism and the new war / Ed. by J.F. Hoge, G. Rose. - N.Y.: Public affairs
press, 2001. - P. 71-82.
2
Фукуяма Ф. Конец истории? // ПолитНаука: Политология в России и мире. - Режим доступа: http://www.politnauka.org/library/dem/fukuyama-endofhistory.
php [Дата обращения: 27.07.2016.]
3
Pipes D. In the path of God: Islam and political power. - N.Y.: Basic books,
1983.
4 См., в частности: Фукуяма Ф. Конец истории? // ПолитНаука: Политология в России и мире. - Режим доступа: http://www.politnauka.org/library/dem/ fukuyama-endofhistory.php [Дата обращения: 27.07.2016.]; Superterrorism: Policy responses / Ed. by L. Freedman. - Oxford: Blackwell, 2002; Супертерроризм: Новый вызов нового века / Под общ. ред. А.В. Федорова. - М.: Права человека, 2002. -Режим доступа: http://www.pircenter.org/media/content/files/9/13464203190.pdf [Дата обращения: 27.07.2016.]
ущерба. Таковыми на сегодняшний день являются элементы оружия массового уничтожения - ядерные, химические и бактериологические (токсинные) средства, а также средства воздействия на экосферу, информационное пространство и психику человека. Указанные черты проявились в деятельности исламистских террористических групп в конце XX - начале XXI в.
С точки зрения авторов коллективной монографии «Супертерроризм: Новый вызов нового века», вышедшей в серии «Научные записки ПИР-Центра» под редакцией А.В. Федорова, новой стадии развития терроризма присущи следующие черты:
• возрастание циничности и степени разрушительного воздействия терактов;
• активизация попыток овладения элементами ОМУ1;
• использование новых средств воздействия (информационных, экологических, психологических) в террористических целях;
• высокий уровень профессиональной подготовки террористов, зачастую обладающих опытом участия в боевых действиях;
• возрастание технической оснащенности террористических группировок;
• наличие стабильного и значительного финансирования террористической деятельности;
• стремление террористов установить контроль над крупнейшими энергоносителями;
• выход региональных террористических организаций на международный (транснациональный) уровень;
• интернациональный состав террористических группировок;
• «спайка» терроризма с транснациональной организованной преступностью, коррупцией, нелегальной миграцией, торговлей людьми, наркотрафиком2.
Притом что вышеприведенное определение носит достаточно детализированный характер, представляется необходимым дополнить его критерием, предложенным руководителем Группы по исследованию проблем мира и конфликтов и ведущим научным сотрудником ИМЭМО РАН Е.А. Степановой, указавшей на такую
1 ОМУ (воен.) - оружие массового уничтожения. - Прим. авт.
2
Супертерроризм: Новый вызов нового века / Под общ. ред. А.В. Федорова. - М.: Права человека, 2002. - Режим доступа: http://www.pircenter.org/ media/content/files/9/13464203190.pdf [Дата обращения: 27.07.2016.]
особенность «супертерроризма», как глобальный уровень конечных целей действующих субъектов (которые могут преследоваться и с использованием самых обычных технических средств)1.
Таким образом, под понятие супертерроризма подпадает деятельность запрещенной в России экстремистской суннитской группировки «Исламское государство» (ИГ), призывающей вести интернациональный джихад против неверных во всем мире, обладающей свойствами трансграничности и самофинансирования, активно использующей социальные сети и Интернет для пропаганды своих идей, применяющей и прибегающей к угрозе применения ОМУ. В рамках салафитско-джихадистского идеологического универсума ИГ, попытки дать рациональное обоснование убийствам мирных жителей основываются не на политической эсхаталогии, а на концепциях «равноценного возмездия» и «сообразного поведения». Эти идеи служат развитием принципа «аль-вала ва-аль-бара», согласно которому любовь, преданность и дружбу следует проявлять по отношению к Аллаху, Пророку и верующим, тогда как отречение и ненависть - к неверующим, язычникам, сектантам и вероотступникам. Британский политолог Ч. Бхатт проводит параллель между принципом «аль-вала ва-аль-бара» и дихотомией «друг-враг», сформулированной немецким социологом К. Шмидтом в качестве особого критерия выделения сферы «политического». «Враг» в интерпретации К. Шмидта является таковым не потому, что зол, подл или безобразен, а потому что отрицает сам способ бытия, сложившийся в данном обществе. С точки зрения Ч. Бхатта, жесткое политическое разграничение на «верных» и «неверных» составляет смысловое ядро салафитско-джихадистской идеологии, и продуцирует сильнейшую ксенофобию в отношении тех, кто придерживается иного видения мира2.
Борьба с террористическими группировками на сегодняшний день осложняется трансграничностью их деятельности. Размываются границы между внутринациональным терроризмом и международным, как по составу участников, так и по поставленным це-
1 См., в частности: Степанова Е.А. Терроризм: Проблемы определения и функционально-идеологическая типология // Мировая экономика и международные отношения. - М., 2010. - № 7. - С. 23-32.
2 Bhatt Ch. The virtues of violence: The salafi-jihadi political universe // Theory, culture a. society. - L., 2014. - Vol. 31, N 1. - P. 33.
лям. Следует отметить, что для государств, имеющих возможности вмешиваться во внутренние дела других, это служит основанием для распространения «антитеррористической деятельности» за пределы своей национальной территории.
В XXI в. абсолютное большинство террористов, а в особенности приверженцев радикальных религиозных идеологий, объединяет одна установка - отрицание современного политического устройства как такового. Наличие некой общей платформы позволяет самым разнообразным террористическим группировкам, движениям и организациям эффективно взаимодействовать друг с другом и даже выступать единым фронтом в некоторых операциях.
На место изолированных одноразовых террористических акций приходят «террористические кампании». Цель последних заключается в распространении паники и отчаяния среди населения и в подрыве доверия к правительствам стран.
В статьях, отобранных для настоящего тематического раздела, социологическому анализу подвергаются наиболее резонансные проявления террористической активности последних лет, функционально-идеологическая эволюция терроризма и реакция общества на происходящие изменения.
Подборку открывает коллективная работа Сесиль Руссо (Университет Макгилла, Канада), Узмы Джамиль (Университет Южной Австралии, Австралия), Камалдипа Бхая (Институт профилактической медицины Вольфсона, Великобритания) и Мерьем Буджаран (Университет Макгилла, Канада), в которой на основе анализа релевантных статей из медицинских, психологических (Medline, CINAHL, ERIC, Embase, Cochrane, PsycInfo, PILOTS) и социологических (Social Services Abstracts, International Political Science Abstracts, ProQuest, PAIS International и ATLA Religion) баз данных за период с 2001 по июнь 2011 г. прослеживается влияние множественных эффектов (в том числе эмерджентных) от террористических актов 11 сентября 2011 г. и начатой американским правительством «войны с террором» на состояние психики детей и молодежи США [001]. С. Руссо с коллегами подчеркивают различие, которое существует между медицинским подходом, фокусирующимся на изучении конфликтов и посттравматических стрессовых расстройств, и социологическим видением, нацеленным на исследование психосоциальных предпосылок и последствий изу-
чаемых конфликтов. Однако для исследований в обозначенной ими проблемной области они считают наиболее продуктивным применение смешанных методов.
Поместив на передний край общественного внимания проблему терроризма, атаки 11 сентября спровоцировали сильнейшую моральную панику, которая выразилась в преувеличении существующих угроз, утверждении морализаторского дискурса и готовности к несоразмерным ответным действиям. Однако, по мнению Дж. Уолша (Технологический институт Университета Онтарио, Канада) [002], как раз спровоцированные трагическими событиями 9/11 попытки совместить исследование терроризма с концепциями моральной паники, высветили ограниченность классических последних. Если в классических работах С. Коэна и С. Холла «народные дьяволы» предстают пассивными жертвами развернувшейся пропагандистской кампании, то говоря о терроризме - «оружии слабых», -мы сталкиваемся с принципиально иной ситуацией: культивирование паники осуществляется изнутри, самими «народными дьяволами», использующими методы устрашения в целях придания себе большего политического веса. В своей статье через детальный анализ терроризма как социокультурного явления Дж. Уолш углубляет понимание акторов, процессов и сил, вызывающих моральную панику. В конечном итоге этот прием способствует не только более полному раскрытию эвристических возможностей концепта моральной паники, но и лучшему освещению особенностей политики риска, страха и ослабления общественной безопасности, характерной для периода «позднего модерна» [002, c. 2].
Очередной болезненный удар по европейскому ощущению свободы и уверенности в своей безопасности был нанесен 14 июля 2016 г. В День взятия Бастилии - знаковый для всего Старого континента день - грузовик, которым управлял уроженец Туниса, въехал на набережную Ниццы и врезался в толпу людей, собравшихся, чтобы полюбоваться фейерверком в честь праздника. Погибли 84 человека, около 200 получили ранения. Это циничное преступление стало для Франции еще одним звеном в череде других террористических акций, начавшихся с нападения на редакцию сатирического еженедельника Charlie Hebdo, совершенного 7 января 2015 г., спустя несколько часов после появления в Twitter издания карикатуры на одного из лидеров группировки «Исламское государство»
Абу Бакра аль-Багдади. Тогда жертвами вооруженной атаки стали 12 человек, двое из которых являлись сотрудниками полиции, а четверо были художниками журнала. Крупнейший террористический акт в истории страны был осуществлен сторонниками «Исламского государства» в ночь на 14 ноября 2015 г. В результате серии акций в парижских кафе и концертном зале Bataclan, а также взрывов у стадиона Stade de France во время игры сборных Германии и Франции погибли 130 человек, более 350 получили ранения. Осмыслить общественную реакцию на эти трагические события и предсказать возможные последствия случившегося в плане реконфигурации структуры французского социума попытался сотрудник Национального центра научных исследований Гийом Боккара [003]. В противовес доминирующим в медийном пространстве представлениям о принципиальной невозможности интеграции видимых иммигрантских меньшинств во французское национальное сообщество, в отдельных реакциях на теракты 2015 г. автор находит признаки «спасительного социально-политического пробуждения» [003, с. 50]. Он обращает внимание на то, как много французов - потомков иммигрантов, мусульман заявили, что впервые почувствовали себя полноценными гражданами Пятой республики, поскольку произошедшие события вынудили их провести переоценку ценностей и сделать окончательный выбор. Полагая возможным формирование социального пространства, не разделенного расиалистскими и этническими дихотомиями, Г. Боккара утверждает, что Франция имеет все шансы шагнуть «в новую эру, новый исторический период» [003, с. 52], в особенности, если удастся организовать борьбу в интеллектуальной и образовательной сферах против идеологии терроризма и осуществить «демократизацию демократии» [003, с. 54].
В статье доктора права, генерального секретаря Института фундаментальных исследований юстиции Антуана Гарапона терроризм рассматривается вне привязки к французскому контексту, в качестве одного из проявлений глубинной трансформации феномена насилия под влиянием глобализационных процессов [004]. Характерной особенностью насилия «нового типа» автор считает периодическое превращение разрушения из средства достижения политических целей в самоцель. Террористическое покушение стирает границу между фронтом и тылом в любом пространстве, об-
наруживая трагическую уязвимость современного мира. Это ставит перед государством тяжелейшую задачу нахождения баланса между свободой реализации прав человека и безопасностью. Решение вышеозначенной дилеммы А. Гарапон видит в переосмыслении и трансформации объединяющего нацию гражданского чувства с учетом глобализации.
О появлении новой формы терроризма, предпосланной сущностными изменениями в протекании современных конфликтов, связанными с развитием социальных медиа, пишут сотрудники Университета Флиндерс Клэр Смит, Хизер Берк, Шерри де Лейвен и Гэри Джексон [005]. По итогам анализа пропагандистской работы группировки «Исламское государство» они вводят понятие «социально опосредованный терроризм», определяя его как «использование социальных и сетевых СМИ для увеличения степени влияния актов насилия, которые направлены на продвижение социального, политического и / или религиозного процесса, нацеленного на создание физического, эмоционального или психологического страдания, выходящего за рамки непосредственной аудитории воздействия» [005, с. 10]. В фокусе интереса австралийских исследователей -опасность, которую данная форма терроризма представляет для культурного наследия стран, попавших в «черный список» экстремистских организаций.
В статье экспертов Бакнеллского университета Джорди Ко-маса, Пола Шриваставы и Эрика Мартина на основе сравнительного анализа деятельности «Хезболлы», баскской ЭТА, «Тигров освобождения "Тамил-Илама"» и «Аль-Каиды» обосновывается идея эффективности использования положений теории организаций в исследовании терроризма [006]. Придерживаясь представления о полиформизме терроризма, авторы подчеркивают возможность смены одним коллективом различных организационных форм -официальной организации, сетевой структуры и общественного движения, а также варьирования степени сплоченности и характера координации в зависимости от текущей социально-политической конъюнктуры.
На сегодняшний день мы являемся свидетелями превращения терроризма из тактического средства политической борьбы в глобальный фактор мировой политики. Глобализация терроризма выразилась в появлении международных и транснациональных тер-
2016.04.001
рористических группировок, расширению деятельности которых способствовала поддержка отдельными странами откровенно экстремистских организаций. Происходящая трансформация терроризма по таким базовым параметрам, как цели, средства их достижения и масштаб последствий, ставит перед государствами задачу пересмотра своей контртеррористической политики, которая не может быть решена в отрыве от научного анализа наиболее характерных особенностей современного терроризма как социально-политического феномена.
2016.04.001. ВЛИЯНИЕ СОБЫТИЙ 9/11 И БОРЬБЫ С ТЕРРОРОМ НА ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ ДЕТЕЙ И МОЛОДЕЖИ: СИСТЕМАТИЧЕСКИЙ ОБЗОР НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 10 ЛЕТ / РУССО С., ДЖАМИЛЬ У., БХАЙ К., БУД-ЖАРАН М.
Consequences of 9/11 and the war on terror on children's and young adult's mental health: A systematic review of the past 10 years / Rousseau С., Jamil U., Bhui K., Boudjarane M. // Clinical child psychology a. psychiatry. - Thousand Oaks (CA), 2015. - Vol. 20, N 2. - P. 173193.
Ключевые слова: терроризм и его последствия; дети и молодежь; психическое здоровье; этнические меньшинства.
Подготовленный Сесиль Руссо (Университет Макгилла, г. Монреаль, Канада), Узмой Джамиль (Университет Южной Австралии, г. Аделаида, Австралия), Камалдипом Бхаем (Институт профилактической медицины Вольфсона, г. Лондон, Великобритания) и Мерьем Буджаран (Университет Макгилла, г. Монреаль, Канада) аналитический обзор научной литературы позволяет проследить влияние множественных эффектов (в том числе эмерджентных) от террористических актов 11 сентября 2011 г. и последовавшей за ними политики борьбы с террором на состояние психики детей и молодежи Северной Америки.
Результаты исследования показали, что следствием произошедшей трагедии стал широкий спектр социальных трансформаций. Сразу после событий 9/11 специалистами были зафиксированы изменения в психическом состоянии взрослых и детей. Уже первые научные работы на эту тему отмечали наличие связи между терро-
