CC BY
85
КУЛЬТУРА АНТИЧНОИ ЭПОХИ,
СРЕДНИХ ВЕКОВ И НАЧАЛА НОВОГО ВРЕМЕНИ
Мишель Пастуро ПОЯВЛЕНИЕ ШАХМАТ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ*
Самый древний документ на Западе, в котором упоминается игра в шахматы, написан на каталонском языке и датируется началом XI в. Западные народы переняли шахматы у мусульман. Шахматные фигуры и сама игра проникали на Запад постепенно.
В Средние века шахматные фигуры часто встречаются в сокровищницах церквей или аббатств. «Поразительно отношение Церкви к шахматам: с одной стороны, она осуждает игру, с другой -будто бы окружает некоторые шахматные фигуры культом, сходным с культом реликвий. Она объявляет шахматы дьявольской игрой, но фигуры, предназначенные для игры, собирает, а подчас почитает» (с. 294).
Отношение к игре и отношение к шахматным фигурам - совершенно разные вещи. Многие средневековые шахматные фигуры, из числа самых больших и красивых, не предназначались для игры. Они были связаны с другими, более важными и торжественными контекстами: ими обладают, их демонстрируют, к ним прикасаются, их собирают и хранят. Их место не на шахматной доске, а в сокровищнице. «Ритуал, который за ними стоит, - не игра, а культ; культ, сохраняющий в себе что-то языческое и придающий священное значение прежде всего материалу, из которого сделаны эти предметы: благородной кости» (с. 296). Благородная кость для людей Средневековья - материал, столь же редкий и изысканный,
* Пастуро М. Появление шахмат в Западной Европе // Пастуро М. Символическая история европейского Средневековья. - СПб.: Alexandria, 2012. -С. 289-311.
как золото и драгоценные камни, но еще более примечательный своими физическими, а также целебными и оберегающими свойствами. Кашалот, морж, нарвал, гиппопотам - каждое из этих животных обладает характерными символическими свойствами и дает свою особую кость (с. 297).
В обычной, повседневной игре, где вместо фигуративных шахмат были в ходу фигуры геометрические или стилизованные, с XIII в. используется другой живой материал, более «чистый» и «мирный»: это дерево. Игра в шахматы долгое время оставалась верна той идее, что фигуры живут на шахматной доске именно за счет своего материала, будь он животного или растительного происхождения. Несколько шахматных партий даже прославились тем, что властители обязывали людей исполнять роль фигур на шахматном поле. Подобная практика сохраняла в себе древний мифологический аспект игры, согласно которому фигуры не полностью подчиняются тому, кто их передвигает, а обладают некой самостоятельностью (с. 300).
Впрочем, в конце Средневековья запреты на шахматы практически сходят на нет. Тому были две основные причины: 1) переоценка в XIII в. игр как таковых, ставших отныне полноценной частью куртуазного и рыцарского воспитания; 2) отказ от использования в шахматах игральных костей, т.е. от элемента случайности, азарта (с. 294). Игра в шахматы мало-помалу становится уважаемой, а затем приобретает и престижный статус. Отныне азарт в игре уступает место размышлению. Некоторые авторы, например Готье де Куэнси в «Чудесах Богородицы», даже изображают шахматные партии, в которых силы Господа противопоставлены силам Дьявола.
Когда в конце X в. народы Запада заимствуют шахматы у мусульман, играть в них они не умеют. Не считая ее символического родства с военным искусством, все или почти все в этой игре чуждо для христиан. И чтобы принять эту новую игру, необходимо существенно ее переосмыслить, придать ей вид, который в большей степени согласовывался со структурами феодального общества. Прежде всего христиан смущают само развитие шахматной партии и ее цель - одержать победу, поставив королю противника «мат». «Такое поведение совершенно противоречит обычаям феодальных войн, где королей не принято было брать в плен или убивать и где битвы в действительности не были решающими» (с. 301).
Во-вторых, западные народы озадачились свойствами шахматных фигур. Из всех арабо-персидских фигур только король (шах), всадник и пехотинец (пешка) в общем и целом не вызывали вопросов. Зато главный советник короля, визирь, постепенно превратился в королеву (окончательно - в первой половине XIII в.). «Эта трансформация <...> свидетельствовала о том, что христианизированные шахматные фигуры отныне стали пониматься скорее как королевский двор - и даже как двор небесный, - а не как армия» (с. 302).
Слон в индийской игре олицетворял собой всю армию, в которой элефантерия играла роль первой линии, замещая или усиливая кавалерию. Арабы сохранили слона, но, как и в случае с другими фигурами, сильно его стилизовали, так как ислам запрещал фигуративные изображения живых существ. От слона остались только бивни, воплощенные в двух роговидных выступах, возвышающихся над массивным туловищем. Христиане не поняли смысла этой фигуры и превращали слона в графа, в сенешаля, в дерево или в знаменосца. Еще чаще, отталкиваясь от формы роговидных выступов, венчающих фигуру, видели в ней то епископскую митру, то шутовской колпак. Эта двойственность сохранилась до наших дней: в англосаксонских странах на шахматной доске остался епископ (ЫсИор) в митре, в других странах это же место занимает шут в колпаке. Колесница персидской, а затем арабской игры поначалу сохраняла свой прежний облик, затем превратилась в верблюда, а в XV в. окончательно приняла облик башни (туры).
До середины XIII в. на Западе сходились не белые и черные фигуры, а белые и красные. Эта цветовая оппозиция не была заимствована у мусульман. В индийской, а затем и в арабской игре с самого начала - и до сих пор - сталкивались черная и красная армия. «Оппозиция черного и красного, весьма значимая в Индии и исламских странах, не имела, в общем-то, никакого значения в западной цветовой символике. И черная армия превратилась в белую, так как оппозиция красного и белого представляла для христианского восприятия феодальной эпохи самую яркую пару противоположностей» (с. 304).
Сочетание белый / красный на рубеже в начале II тысячелетия было наиболее задействовано в эмблематике и цветовых кодах Запада. Два века спустя этот выбор был поставлен под сомнение. Постепенно утвердилась идея, что сочетание белый / черный пред-
почтительнее сочетания белый / красный. За это время черный цвет заметно улучшил свою репутацию: цвет Дьявола, смерти и греха стал цветом смирения и воздержания. А главное - широко распространилась теория Аристотеля о классификации цветов, выдвинувшая белый и черный в качестве двух крайних полюсов всех цветовых систем. С тех пор оппозиция белого и черного стала восприниматься как более резкая и более многозначная, чем оппозиция белого и красного. К середине XIV в. красные фигуры стали редкостью: «Игра в шахматы была вполне готова примкнуть к тому черно-белому миру, который стал приметой европейской цивилизации Нового времени. А возможно, и сыграла свою маленькую роль в его создании, наряду с печатной книгой, гравюрным изображением и протестантской Реформацией. В самом деле, что может быть более черно-белым, чем шахматная доска?» (с. 305).
Переход от красного к черному приводит в XIII в. и к окончательному преобразованию игрового поля: теперь оно состоит из 64 чередующихся черно-белых клеток. Эта структура, которая для нас есть символ игры в шахматы, на самом деле появилась и стала использоваться довольно поздно. Долгое время и на Востоке, и на Западе в шахматы играли на досках, состоящих из чередующихся красно-черных или красно-белых квадратов; а зачастую (этот вариант был более древним) она была просто расчерчена линиями на 64 клетки одинакового цвета.
Прежде чем занять место на шахматной доске, шашечная структура уже играла важную роль в средневековых представлениях и символике. «Будь то архитектурное украшение, напольное покрытие, геральдическая фигура, одежда жонглера или шута, счетная доска абак или что-то иное, - где бы эта структура ни использовалась, она всегда содержала в себе динамическую коннотацию, связанную с движением, ритмом и даже с переходом из одного состояния в другое» (с. 306). Поэтому она применялась для обозначения особых ритмов и ритуалов. Например, в дворцовых залах или на полу в церквях чередующиеся двухцветные квадраты знаменовали проходящие там церемонии, и прежде всего «ритуалы перехода»: вассальную инвеституру, феодальный оммаж, посвящение в рыцари, венчание, монашеские обеты, коронование, похороны.
Но есть одна область, в которой волей средневековых авторов и мастеров роль шахматного поля как «медиума» была прописана
особенно ярко: смерть. «Шахматная партия может ознаменовывать переход из этого мира на тот свет, а затевая игру со Смертью - эта тема периодически повторяется в литературе и иконографии начиная с XIII в., - игрок заранее обрекает себя на проигрыш» (с. 307).
Шахматное поле, знак смерти, является также знаком вечности. Его структура бесконечна. Для игры необходимы 64 клетки, но и четырех достаточно, чтобы представить себе структуру со всеми ее особенностями. «Четыре двуцветных противопоставленных квадрата - по два в каждой диагонали - уже образуют ритм, зачин, открытую структуру, способную размножаться простым партегенезом. А 64 квадрата - это круговорот, устремленный в бесконечность» (с. 307).
Число 64 унаследовано от азиатской культуры, где оно всегда было многозначнее, чем в Европе. Его значение целиком построено на значении числа 8, которое, будучи возведено в квадрат, дает 64 и ассоциируется с пространством земного мира: есть восемь сторон света (четыре главные и четыре промежуточные); восемь ворот, открывающих путь ветрам; восемь гор; восемь столпов, соединяющих небо и землю (с. 308).
Понятие квадрата тоже важно. Шахматная доска представляет собой квадрат, разбитый на более мелкие квадраты. А квадрат во многих культурах является одним из привычных символов пространства (тогда как круг - символом времени) (с. 309).
Главное отличие средневековых шахмат от современных состояло в том, что королева имела несравненно меньший вес на шахматной доске, а сила туры (ладьи) примерно равнялась силе коня; пешки могли ходить только на одну клетку вперед. Поэтому партии были долгими и не очень оживленными. Они больше состояли из череды «поединков» фигуры с фигурой, нежели из масштабных, стратегически продуманных сражений, разворачивающихся на всем шахматном поле. Но это вовсе не смущало игроков феодальной эпохи, которые привыкли участвовать в стычках в составе небольших отрядов и в поединках и для которых главным был не выигрыш, а игра. «Как и в других аристократических практиках - например, в охоте, - ритуал важнее результата» (с. 312).
К. В. Душенко
