Мирсаид Султан-Галиев: «Признания» Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Мирсаид Султан-Галиев

Журнал продолжает публикацию показаний Мирсаида Султан-Галиева, начатую в прошлом номере (начало см. в № 3/4 за 2010 г., с. 113-130).

6. Методы вербовки. Вся моя политическая деятельность за время революции в СССР, как в тот период, когда я поддерживал Советскую власть и партию в 1917-[19]19 гг. и боролся против буржуазных националистов, так и в тот период, когда я встал на путь борьбы с Советской властью и партией, и до последних дней являлась вербовкой мною националистических сил тюркских и других восточных народностей СССР для подготовки национальной независимости и государственного отделения тюркских районов СССР и Кавказа от СССР. Мое расхождение с буржуазными националистами в 1917-[19]19 гг. являлось поэтому чисто тактическим расхождением в оценке роли и значения Сов[етской] власти и социалистической революции в деле организации элементов национальной независимости не только восточных народов СССР, но и колониальных и полуколониальных народов зарубежного Востока: Турции, Персии, Афганистана, Индии и Китая. Я считал, что социалистическая революция в России надолго выведет Россию из строя империалистических держав Европы и тем самым позволит встать на ноги и укрепить их национальную и государственную независимость народам зарубежного Востока. Я считал, во-вторых, что социалистическая революция в России и установление Советской власти в тюркских районах России и на Кавказе создаст более широкую базу для организации элементов национальной независимости и самостоятельного государственного существования тюркских и др[угих] восточных народов России на базе социализма и ликвидации здесь капитализма и патриархально-феодальных остатков, мешавших объединению тюркских народов между собой.

Моя тактика оживления тюркского национализма, о которой я договорился еще в начале 1919 г. с Шамилем Усмановым и о которой я по существу договаривался с группой бывших тат[аро]-башкирских лев[ых] эсеров в тот же период, не означала еще перехода на позиции прямой борьбы с Сов[етской] властью и партией. [...] Тактика оживления местного национализма в этот период являлась поэтому призывом к татарским и башкирским националистам о едином фронте борьбы с русским национализмом в тюркских районах СССР и его влиянием в партии.

На позицию прямой борьбы с Сов[етской] властью и партией я встал немного позднее, примерно, с середины 1920 г., когда я стал неправильно уподоблять Сов[етскую] власть новому виду и новой форме империализма, а партию в целом — партии «реорганизованного», «пролетаризованного» русского национализма. Неудачное разрешение для нас татаро-башкирского вопроса, передача власти центром в Татреспублике после ее образования в руки «левых», которых мы рассматривали тогда как агентуру русского национализма в национальном секторе компартии, неудачи и разгром башкирских «автономистов» в Башкирии толкнули меня тогда на этот путь. [.]

XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

Борьба моя с Со[ветской] властью и партией идет не ровно, а скачками. Она усиливается в конце 1922 и в начале 1923 гг. в период X съезда Советов и XII съезда партии, ослабляется после исключения меня из партии, оживляется вновь после ухода тат[арских] «правых» из Татреспублики в 1924 году, колеблется временами в 1926-[19]27 годах и усиливается в 1928 году. Моменты колебаний моей борьбы с Сов[етской] властью и партией совпадали с моментами колебаний внутрипартийной борьбы: я оживлялся в своей контрреволюционно-националистической работе в моменты оживления в партии и в стране борьбы троцкистов, а затем троцкистско-зиновьевского оппозиционного блока, приостанавливал или ослаблял эту работу в периоды затихания их борьбы с партией и Сов[етской] властью. [...]

Я сговаривался с татаро-башкирскими лев[ыми] эсерами в начале 1919 г. в Уфе, когда надо было втянуть их в партию для борьбы за создание объединенной Татаро-башкирской республики, и в ноябре 1919 г. в Москве перед и во время 11-го съезда Комнарвостока о нашей тактике по национальному вопросу на Сов[етском] Востоке. Кто кого тут «обрабатывал», сказать трудно. По-моему, тут была взаимная обработка друг друга. Так я сговаривался в 1920 г. во время 11-го конгресса Коминтерна с бывш[им] «мили-фирковцем» Мемето-вым о националистической работе на Востоке, когда он сообщил мне о своих связях с ке-малистами. Так я договаривался с З. Валидовым в 1919 г. о необходимости создания в Башкирии «собственной» его «коммунистической» партии или организации из башкирских и татарских националистов и в 1920 г. — о вооруженном выступлении против Сов[етской] власти в Башкирии и Татарии. Так я сговаривался весной 1921 г. с лев[ым] эсером З. Бу-лушевым в Крыму о развертывании контрреволюционно-националистической работы на Сов[етском] Востоке, зная о его национализме еще с лета 1917 г. по Казани. Так я сговаривался с другими попадавшими мне навстречу явными или скрытыми националистами: с О. Дерен-Айрлы в 1921-[19]22 годах зимой, когда узнал от «милли-фирковца» доктора Чапчакчи, что О. Дерен-Айрлы является их тайным агентом в рядах компартии; с «милли-фирковцами» Чапчакчи и Узень-Башли в конце 1921 г.; с «милли-фирковцем» Сабри Ай-вазовым в 1925 г.; с «мили-фирковцем Одабаш в 1927 г.; с Вели Ибраимовым в 1924 или в 1925 гг.; когда он сообщил мне о своей связи с Дж. Обаламетом; с Абд. Адигановым с 1925 г., когда он сообщил мне о своей связи с Заки Валидовым; Р. Каплановым, В.-Х. Та-начевым и Ильдар-Ханом Мутиным в конце 1922 и в начале 1923 гг., когда узнал, что все они являются надевшими на себя личину «лояльности» и Сов[етской] власти буржуазными националистами; с Гади Атласовым в 1923 и в 1926 гг., когда узнал, что он не сложил своего оружия националистической борьбы против Сов[етской] власти; с Абдрахма-новым в 1926 г., когда узнал, что он является скрытым, хотя и молодым, но уже сложившимся казахским националистом в комсомоле; с Б. Бадамшиным в 1925 г., когда мне стало известно, что он возглавляет контрреволюционно-националистическую организацию в Астрахани, и с тем же Бадамшиным, Н. Гасри, Умеровым и Шамсутдиновым в 1928 г., как с членами этой организации; с С. Бакиевым в 1927 г. и членами его контрреволюционно-националистической организации в Казани Г. Урманче, С. Хафизовым и Файзуллиным; в 1925-1926 гг. с С. Мурзабулатовым, когда узнал, что он стоит за оживление борьбы с Сов[етской] властью и партией, и с [...] в 1925 г., стоявшим также на позиции продолжения борьбы с Сов[етской] властью на основе местного национализма и пантюркизма.

Иначе обстояло дело с татарскими «правыми». Организация эта сложилась в основном в борьбе тат[арских] коммунистов за объявление Татарской республики и затем за власть этой группы работников в этой республике. Политикой тат[арских] «правых» была политика форсирования ликвидации фактического неравноправия татар с русскими в экономическом, политическом и культурном отношениях. Их расхождение в этом вопросе с политикой партии заключалось в том, что они требовали форсирования отдельных мероприятий там, где требовалась постепенность. В этом проявлялся в основном их национализм. В этом вопросе они блокировались с татарскими националистами. Это было вторым элементом их национализма. Татарские «правые» якшались в свое время (в 1920 г.) с приезжавшими в СССР турками. В этом был третий элемент их национализма. Татарские «правые» сочувствовали националистическим элементам в партии в других национальных республиках и областях и поддерживали их идейно и организационно там, где это было возможно (в Крыму, в Башкирии, в Туркестане и др.). В этом проявлялся четвертый элемент их национализма.

МИРСАИД СУЛТАН-ГАЛИЕВ: «ПРИЗНАНИЯ»

25

В процессе дальнейшего своего развития тат[арские] «правые» превратились в политическую организацию, формирующую татарский национализм, как враждебную Сов[етской] власти к социалистической революции и контрреволюционную силу.

В этих условиях тат[арских] «правых» приходилось не «вербовать», а обрабатывать идеологически. Но не все из них нуждались в этой обработке. Нуждался ли в этой обработке Шамиль Усманов, который еще в начале 1919 г. первый заговорил со мной о необходимости исправления нами наших «ошибок» в отношении татарского буржуазно-националистического движения и необходимости оживления в дальнейшем татарского национализма, как «вспомогательной силы» для тат[арских] коммунистов в их борьбе за осуществление Татарской республики. Нет, не нуждался. И он без всякой «вербовки» проводил в Казани работу по воспитанию тат[арских] коммунистов в националистическом духе совместно с М. Бурундуковым, И. Фирдевсом, А. Енбаевым и Юн. Валидовым, группируя вокруг себя одновременно и татарских националистов: Галимджана Шараф[а], Хади-чу Ямашеву (Таначеву), Садри Джелил и др. Нуждались ли те же Ш. Усманов, И. Фирдевс, М. Бурундуков и А. Енбаев в том, чтобы я тянул их к установлению связей с турецкой разведкой, если они еще в 1920 г. во время пребывания турок в Москве без всякого понукания или какого-нибудь давления с моей стороны связались с ними, посещая совместно с ними «банкеты» в домах татарских торговцев и спекулянтов. Нет, не нуждались. Нуждался ли в отдельной обработке с моей стороны М. Бурундуков, который еще в 1922 году, когда через его руки прошел секретный правительственный документ, касающийся политики Сов[етской] власти в отношении Турции (об этом я уже говорил в своем месте), поспешил сообщить об этом мне и поставил вопрос, не следует ли известить об этом турок. Нет, не нуждался. Не нуждался он поэтому и в каких-либо особых инструкциях с моей стороны, когда возглавлял тат[арских] «правых» в Казани с 1924 по 1928 гг. Нуждался ли в вербовке в агенты турецкой разведки А. Ганеев, другой из руководящих работников тат[арских] «правых» в Казани, которому еще в 1924 году перед падением тат. «правых» в Татреспу-блике было известно, что Юн. Валидов и я собираемся бежать в Турцию в случае резкого поворота дел в Татарии с оставлением А. Ганеева в Тат[арской] республике, как связующего звена между нами (из Турции) и татарскими «правыми». Нет, не нуждался.

Обрабатывал я в 1921 и в 1922 гг. Кашафа Мухтарова и Юн. Валидова, руководивших тогда тат[арскими] «правыми» в Казани, в духе пантюркизма. Это была глубокая идеологическая обработка на основе пропаганды идеи национальной государственной независимости тюркских народов СССР. При этом и тому, и другому я сообщил о своих связях с турками. И что же? Оказалось, что Юн. Валидов еще до революции был уже обработан в пантюркистском духе агентом турецкой разведки Файзи, работавшим в качестве преподавателя истории в медресе Иж-Бобьинских, а К. Мухтаров еще в годы империалистической войны был связан с каким-то турецким военнопленным генералом, которому он помог в свое время убежать обратно в Турцию.

Нужно ли было вербовать в качестве агента турецкой разведки Измаила Фирдевса, одного из идеологов тат[арских] «правых» в Казани в 1919 и 1920 гг. и идеолога тат[арских] «правых» в Крыму в последующие годы, который еще в 1918 г., покидая Крым вместе с отступавшей оттуда Сов[етской] властью, предложил Э[н]вер-бею по прямому проводу в качестве комиссара по иностранным делам Крыма оккупировать Крымскую республику турецкими войсками, который в 1920 г. при встрече с тем же Энвер-беем в Москве в доме татарского торговца Сабира Жамгулова подговаривал его «обратить внимание» на движение басмачей в Ср[едней] Азии, который встречался вместе со мною на кв[артире] у Мубина Салимова с послом Мустафы Кемаля — Бекир Сами-беем перед его отъездом в Турцию, а в 1923 г. вместе со мною же встречался на кв[артире] у Заки Валеева с поверенным в делах Турции Азиз-беем и «уговаривал» его создать в Турецком государстве социал-реформистское движение, как гарантию против коммунизма.

Кто же еще после этого остается. Остается Т. Рыскулов, которого мы агитировали с И. Фирдевсом в 1920 г. за блок с нами, не говоря, однако, ему о наших связях с турками, и с которым я установил более тесные связи в 1921 и 1922 гг. Говорил ли я Т. Рыскулову о своих связях с турками, точно не помню. Возможно, говорил в 1923 г. перед открытием Х11-го партсъезда, потому что у меня в памяти сохранилось, как он рассказывал мне тогда о ком-то из своих работников, которого он направил в Турцию вместе с Мустафой Субхи. Фамилию этого «работника» я слышал еще до этого в 1921 г. от турецких коммунистов, как о

26

XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

провокаторе турецкой охранки, передавших Мустафу Субхи в руки турецкой буржуазии, и когда я сообщил тогда об этом Т. Рыскулову, он страшно побледнел и весь затрясся. Остаются Мурзагалиев, Тагиев и Катханов, которых мы пытались «прощупать» с Юн. Валидо-вым в 1925 г., носясь с мыслью о подготовке вооруженного восстания на Сов[етском] Востоке. Разговаривая с этими работниками, мы не сообщали о наших связях с турками. [...]

О связях моих с турками я рассказывал в 1928 г. членам казанской подпольной организации Бакиева-Урманче. Но они еще до меня были связаны через С. Хафизова с двумя проживавшими в Казани «высланными из Турции» турецкими офицерами, вместе с которым С. Хафизов собирался затем перейти сов[етско]-турецкую границу.

Обработку Московской группы тат[арских] рабочих — Галяутдинова, Ишматова, Джиханшу и У. Давликамова — я производил методом националистической агитации, не говоря им о своих связях с турками и посвящая их в организационные планы моей контрреволюционной работы на Сов[етском] Востоке. Не знал этого и Идиятулла Ингильдеев... З. Ерзина была посвящена частично в мои планы создания Туранской республики, но не знала о моих связях с турками. [...]

13. «Левое» движение, как разновидность той же деятельности.

«Левизна» в национальном вопросе среди коммунистов тюрко-татарских национальностей СССР возникла как отражение среди националов бухаринского «ребячества левизны» в этом вопросе. Отрицание принципа территориального национального самоопределения и создания национальных советских республик, отрицание необходимости развития национальной культуры, национальных красноармейских частей и подготовки кадров национальных работников, отрицание использования национальной интеллигенции на культурной и хозяйственной советской работе являлись элементами этой «левизны» в первый период существования «левых». Среди татарских и башкирских работников «левизна» в национальном вопросе в 1918-[19]19 гг. проявилась в отрицательном отношении «левых» к идее татаро-башкирской республики. Вопрос этот являлся основным вопросом, разделившим тат[арских] и башкирских работников на два лагеря — «правых» и «левых». В 1918 году «левая» группа татарских коммунистов в Казани возглавлялась Сахиб-Гарей Саид-Галиевым и башкирским работником Харисом Юмагуловым, находившимся под идейным влиянием тогдашнего руководителя казанской парторганизации Карла Грасиса, в резкой форме выступавшего на страницах местной печати против «Положения о Татаро-Башкирской Сов[етской] Соц[иалистической] республике», объявленного декретом Советской власти за подписью Сталина (тогдашний Наркомнац) и М. Н. Вахито-ва (тогдашний комиссар по дел[ам] мусульман). Актив этой группы состоял из следующих лиц: Исмагил Рахматуллин, Ибрагим Галеев, Галиулла Касимов, Каспранский, Исхак Рах-матуллин, Зиганшин, Касият Гайнуллин. Присоединились к ним затем Яруллин, Бурхан Мансуров и Мингаз Конов, которые в вопросе о Тат[аро]-Башк[ирской] республике занимали положительную позицию, но перешли к «левым» из-за своего оппозиционного отношения к М. Н. Вахитову.

После занятия Казани чехословаками руководство тат[арскими] «левыми» в связи с тем, что С.-Г. Саид-Галиев остался «в подполье» на стороне белых, перешло в руки Х. Юмангулова, Исмагила Рахматуллина и Зиганшина.

На первом съезде «коммунистов-мусульман» (коммунистических организаций народов Востока) осенью 1918 г. в Москве тат[арские] «левые» составили большинство и, сблокировавшись с азербайджанскими «левыми» из «гумметистов» Бунами-Заде и Сардаровым и др., провели «бухаринскую программу» по вопросу о партийной программе «коммунистов-мусульман». Высказываясь отрицательно по вопросу о Тат[аро]-Башк[ирской] республике, «левые» настаивали на ликвидации мусульманских комиссариатов, Центр[альной] мус[ульманской] военной коллегии и мусульманских красноармейских частей, находя, что эти организации противоречат интернационализму пролетарской революции. Из пяти членов Центрального бюро «коммунистов-мусульман», избранного съездом, четыре человека были из «левых»: Х. Юмагулов, Ялымов, Сардаров и К. Якубов. Пятым членом Центрального] бюро был избран я. По предложению «правых» председателем Центрального] бюро был избран Сталин, как представитель от ЦК партии. Сталин не разрешил «левым» ликвидировать Центр[альный] мусульм[анский] комиссариат и Центральную мус[ульманскую] военную коллегию, причем организации эти остались в руках «правых». Вскоре между «левы-

МИРСАИД СУЛТАН-ГАЛИЕВ: «ПРИЗНАНИЯ»

2'

ми» членами Ц[ентрального] бюро началась взаимная грызня, и мне удалось перетянуть на свою сторону Камиля Якубова и «нейтрализовать» в отношении «правых» Ялымова обещанием ему «поддержки» в его борьбе с казанской группой «левых», отошедших вскоре от него. Сардаров был направлен куда-то на Кавказ и больше в Москве не появлялся. Х. Юма-гулов в начале 1919 г. был направлен ЦК партии в Оренбург и после образования автономной Малой Башкирии был назначен представителем ВЦИКа при Башревкоме. Летом 1919 г. он перетянул к себе в г. Стерлитамак, столицу Мал[ой] Башкирии, часть «левых» из Казани: Каспранского, Исхака Рахматуллина, Дулат-Али и Измайлова. Здесь Х. Юмагулов и сгруппировавшиеся вокруг него тат[арские] «левые» и башкирские «валидовцы» вошли в конфликт с русскими работниками, во главе которых стоял Преображенский, в результате чего Х. Юмагулов летом 1920 г. был отозван в Москву, должен был быть предан суду ревтрибунала (по настоянию Преображенского), но скрылся и бежал в Среднюю Азию. Через год после поражения «левых» членов ЦК партии, в том числе того же Преображенского, на X съезде партии, Х. Юмагулов явился к представителю ЦК партии в Туркестане Я. Рудзута-ку, был привезен в Москву, амнистирован с правом вступления в партию вновь. Оставшиеся после Х. Юмагулова тат[арские] «левые» Исхак Рахматуллин, Каспранский и Дулат-Али бежали осенью 1920 г. из Башкирии вместе с «валидовцами». Дулат-Али по дороге где-то был расстрелян органами ЧК. Исх[ак] Рахматуллин вернулся в Казань и здесь нашел защиту у С.-Г. Саид-Галиева. Каспранский бежал в Турцию, связался здесь с турецкими коммунистами и в 1924 или 1925 г. был вызван по линии Коминтерна в Москву (был и у меня на квартире: от откровенных разговоров с ним я, однако, воздержался).

Среди оставшихся в Казани «левых» началось бытовое разложение, приведшее их к уголовщине. Исмагил Рахматуллин был исключен из партии и осужден к 20 годам каторги. Оставался в Казани один Зиганшин, но и тот весною 1920 г. умер от тифа. Таким образом, Казань еще в 1919 г. очистилась от «левых», и здесь усилилось влияние «правых».

Чьи же интересы отражали «левые» в этот период?

Я считаю, что уже в этот период тат[арские] «левые» отражали «объективно интересы татарской национальной буржуазии. Колебания С.-Г. Саид-Галиева во время разгона Мусульманского военного съезда в Казани в феврале 1918 г., соглашательство его с националистами во время ликвидации «Забулачной республики» в марте того же года, странное его поведение во время восстания в Казани в июне 1918 г. «Гарнизонного собрания», непонятное поведение его в Казани, в Самаре и в тылу у белых в том же году во время чехослова-ков, сближение его в 1919 г. с «валидовцами» перед вторым съездом Комнарвостока — все это ставит под сомнение «интернационализм» С.-Г. Саид-Галиева в отрицании им в 1918 и 1919 гг. идеи Татаро-Башкирской Сов[етской] Социалистической] республики.

Агитация тат[арских] «левых» в Казани против М. Н. Вахитова уже после расстрела его белыми, как большевика, и распространение «левыми» грязных слухов о нем, что будто бы М. Н. Вахитов убежал из Казани вместе с белыми; странная роль Зиганшина в Казани во время пребывания здесь чехословаков, когда он являлся почему-то в штаб татарских белогвардейских формирований, связи Исмагила Рахматуллина с татарским муллой Абдуллой Апанаевым, настоявшим перед белыми о расстреле М. Н. Вахитова; защита и укрывательство этого муллы тем же Исм[агилом] Рахматуллиным после отнятия Казани у чехословаков Сов[етской] властью под видом «профессора-ученого»; провокационный донос на М. Н. Вахитова, Мустафу Субхи и др[угих] работников Центр[ального] мус[ульманского] комиссариата, сфабрикованный австрийским военнопленным боснийцем Бульбуловичем при поддержке тат[арских] «левых» Бурхана Мансурова, Исхака Рах-матуллина, Мингаджа Конова и Хасията Гайнуллина; предварительные переговоры по этому вопросу Бульбуловича через «левых» с тем же муллой Абдуллой Апанаевым перед переходом Казани в руки чехословаков; «согласование» этого вопроса Бульбулови-чем и тат[арскими] «левыми» Бурханом Мансуровым, Хасиятом Гайнуллиным, Мингад-жом Коновым и Исхаком Рахматуллиным с послом Турции в Москве — все это делает ясным, почему тат[арские] «левые» в 1918-[19]19 гг. выступали против Татаро-Башкирской Сов[етской] Социалистической] республики, против комиссариата по делам мусульман, Центрмусвоенколлегии, национальных красноармейских частей. Выступали они против этих организаций потому, что организации эти мобилизовывали тогда татаро-башкирское население на поддержку Сов[етской] власти и Соц[иалистической] революции. «Интернационализм» тат[арских] «левых», таким образом, был «интернационализмом» наизнанку,

28

XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

т. е. интернационализмом на словах, служением буржуазному национализму на деле. И если это положение не совсем еще было ясно для меня в 1918-1919 гг., то оно стало ясно и очевидно для меня в последующие годы, когда я постепенно убеждался, что «левизна» в национальном вопросе — это своеобразная форма проникновения агентов национальной буржуазии в пролетарскую партию для контрреволюционно-националистических целей, и что «левые» националы — это те же «правые», но лишь проводящие подрывную работу свою в партии под другим видом и под другими лозунгами.

Но не получается ли тут противоречия? Как же это так: агенты национальной буржуазии выступают против образования национальной республики и против создания национальных частей.

Да, как будто тут получается противоречие. Но противоречие это только видимое. На самом деле тут никакого противоречия не было.

Татарская буржуазия и башкирское кулачество отрицали тогда Тат[аро]-Башк[ирскую] Социалистическую] Сов[етскую] республику потому, что она должна была быть советской и социалистической. Татарская буржуазия отрицала эту республику еще и потому, что она была декретирована Советской властью и большевиками и декретирована в противовес Идель-Уральскому штату, иначе говоря, татарская буржуазия противодействовала большевистскому и советскому разрешению национального вопроса среди татар и башкир, т[ак] к[ак] это укрепляло среди последних положение Сов[етской] власти и компартии и выбивало почву из под ног татарской буржуазии и татарских националистов.

Почему татарская буржуазия и тат[арские] националисты были против создания специальных красноармейских частей из татаро-башкир? Потому что это были красноармейские части, а не националистические боевые отряды. Потому что эти части перебрасывались против белых для защиты Советской власти и социалистической революции. Потому что татарские националисты были против того, чтобы татарские и башкирские трудящиеся проливали свою кровь за укрепление Советской власти и диктатуры пролетариата.

Когда я в разговоре с тат[арским] националистом Гади Атласовым в 1926 г. поставил перед ним вопрос, почему тат[арские] националисты не поддержали нас в свое время в вопросах Тат[аро]-Башк[ирской] Сов[етской] Социалистической] республики и создания национальных красноармейских частей, то он так и ответил мне, как я изложил этот вопрос сейчас, т. е. что отрицательная тактика татарских буржуазных националистов к мероприятиям Сов[етской] власти и партии в области национальной политики, в том числе к созданию Тат[аро]-Башк[ирской] Сов[етской] Социалистической] республики и нац[иональных] красноармейских частей, объяснялись отрицательным отношением их к Сов[етской] власти и социалистической революции вообще. [...]

Таким образом, если тактикой руководящих работников тат[арских] «правых» в национальном вопросе в 1918-1919 гг. являлась тактика поддержки Сов[етской] власти и социалистической революции для расширения и постепенного углубления затем базы националистическо-сепаратистского движения среди тюрко-татарских народностей СССР, т. е. тактика использования Сов[етской] власти и социалистической революции для националистических целей, то тактикой татарских и башкирских «левых» являлась тактика своеобразного вредительства в национальном вопросе: не допускать правильного разрешения национального вопроса среди татар и башкир Советской властью и партией, толкать их на неправильные пути по этому вопросу, чтобы оставить, таким образом, национальный вопрос «открытым вопросом», разрешить который должен был кто-то другой, но не большевики и не Советская власть. Если бухаринская «левизна» в национальном вопросе являлась отражением в партии великодержавного шовинизма, то «левизна» тат[арских] и башкирских «коммунистов» являлась отражением национализма татарской буржуазии и башкирского кулачества. Недаром поэтому «лидер» башкирских «левых» Али Шамигулов открыто называл себя «бухаринцем», а тат[арские] «левые» в 1918 г., вырабатывая программу «мусульманских коммунистических организаций», остановились на бухаринской трактовке вопросов партийной программы.

То, что «левые» националы являлись скрытыми националистами в партии, и то, что «интернационализм» их являлся лишь защитным цветом их национализма, говорят и другие факты. [...]

После объявления национальных республик, тактика «левых» в национальном вопросе изменилась. Отрицать и дальше необходимость этих республик было бы невозможно,

МИРСАИД СУЛТАН-ГАЛИЕВ: «ПРИЗНАНИЯ»

29

и «левые» воспринимают в национальном вопросе тактику «правых». На этой почве происходит сближение тат[арских] «левых» группы Саид-Галиева с «левыми» из бывш[их] тат[аро]-башкирских лев[ых] эсеров с мензелинской группой «левых» Шагимарданова-Сагидуллина, обработанной в свое время в духе «левизны» бывш[ими] лев[ыми] эсерами — С. Атнагуловым и др.

Изменение тактики «левых» в нац[иональном] вопросе («левые» слова и «правые» дела) приводит их к конфликту с русскими работниками в Татреспублике. Опасаясь своего падения, «левые» ищут сближения с тат[арскими] «правыми». Саид-Галиев весной 1921 г. посылает ко мне в Москву для переговоров председателя ТатЦИКа Бурхана Мансурова. Бурхан Мансуров жалуется на национализм русских работников, говорит о прошлых ошибках «левых» по отношению к «правым» и предлагает им «мир и дружбу» на основе блока и единого фронта борьбы против русских работников в Татарии. Условия объединения «правых» и «левых»: раздел партийной и советской власти в Татарии — партийная власть и военная у «правых» (секретарь обкома партии Султан-Галиев, военный комиссар М. Бурундуков), советская власть у «левых» (Саид-Галиев — председатель] Совнаркома и Б. Мансуров — председатель] ЦИКа); возвращение в Татарию всех изгнанных оттуда тат[арских] «правых» — А. Енбаева, М. Бурундукова, [М.] Н. Вахитова и др. Бурхану Мансурову я дал ответ, что лично я не возражаю против такого блока, но что нужно будет склонить к этому тат[арских] «правых». Однако, в тот же день дал знать об этом тат[арским] «правым» в Казани — К. Мухтарову и Юн. Валидову, предложив им сговориться с русскими работниками Татарии о свержении саид-галиевского правительства «левых», что и было затем сделано.

После ухода тат[арских] «правых» от власти в 1924 г. тат[арские] «левые» углубляют свою «новую» тактику в национальном вопросе. Начинается «соревнование "левых" с "правыми"» в отношении привлечения к участию в общественно-политических и государственных делах Татреспублики националистической интеллигенции. «Левые» перетягивают на свою сторону тат[арских] националистов — братьев Шараф. По указке Гал[имджана] Ибрагимова Х. Габидуллин вытаскивает на политическую сцену «старых знакомых» Г. Ибрагимова — «почетного профессора», Мухутдина Курбангалеева и профессора Гази-за Губайдуллина, бывших кандидатов в Учредительное собрание от татарских националистов. Галимджан Ибрагимов пишет «марксистские» научные труды по истории литературы и общественного движения татар, в которых всю дореволюционную культуру татарского народа объявляет культурой, созданной татарской буржуазией. Эти труды Гал[имджана] Ибрагимова, рассчитанные на сочувствие к «левым» со стороны татарской националистической интеллигенции, вызывают отзыв на них в печати со стороны Газ[иза] Губайдул-лина, который дает им чрезвычайно восторженную оценку, как «глубоко марксистскому научному исследованию», ставя «марксистские методы» научного анализа Гал[имджана] Ибрагимова в пример не только татарским, но и «многим русским коммунистам». Татарские «левые» ухаживают также за тат[арским] националистом Гади Атласовым. Его статьи появляются на страницах «Кызыл Татарстана». Не гнушаются больше тат[арские] «левые» и татарского духовенства. Посетивший Казань татарский муфтий Риза-Казы Фахрутдинов встречает радушный прием у пред[седателя] Совнаркома Татреспублики Хаджи Габидул-лина, а по решению руководящих членов тат[арских] «левых» Галимджан Ибрагимов ведет переговоры с Риза-Казы Фахрутдиновым «о дружбе и мире» между тат[арскими] «левыми» и татарским духовенством. Так, сын кунгурского ахуна Хаджи Габидуллин и сын султанмурадского муллы Гирфана Галимджан Ибрагимов получают в конце концов «благословение» в своей «левой» политической деятельности от «духовного отца» мусульман Сов[етской] России Ризы Фахрутдинова. [...]

Так завершился круг эволюции тат[арских] «левых»: от борьбы с «султан-галиевщиной» к ее признанию в последней стадии ее развития. [.]

«Левизна» в национальном вопросе среди тюрко-татарских народностей являлась, таким образом, защитным цветом тюрко-татарского национализма.

«Интернационализм» тюрко-татарских «левых» был лишь интернационализмом на словах, буржуазно-националистическим радикализмом на деле. [.]

После объявления национальных республик и в процессе их развития «левые» фактически встали на путь «правых» националов. После «разгрома» «султан-галиевщины» в 1928-[19]31 году «левые» в Татарии признали в своей среде «султан-галиевщину», как

XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

правильное политическое движение, и встали постепенно на путь контрреволюционного пантюркизма и туранизма. Дело повстанческой группы Баимбетова-Аминева-Якубова в 1932-1933 гг., дело Сагидуллина-Тарпищева-Бурнаева того же периода явилось отражением «султан-галиевщины» среди тюрко-татарских «левых».

Ультра-левизна и ультра-интернационализм в национальном вопросе среди тюрко-татарских народностей превратились, таким образом, в «султан-галиевщину» наизнанку.

Тюрко-татарские «левые», таким образом, из агентов тюрко-татарской национальной буржуазии и тюрко-татарского национального кулачества превратились также, как и «правые» националы, в агентуру турецкой, персидской и афганской буржуазии и стоящих за их спиною империалистических сил, заинтересованных в отрыве от СССР тюрко-татарских советских республик и Сов[етского] Кавказа, в агентуру германского и японского импери-ализмов, ведущих борьбу против Сов[етской] власти и коммунистического интернационализма под лозунгами пантюркизма и туранизма.

14. Блок с «левыми».

Вопросы блока с «левыми» в разные периоды развития деятельности «правых» ставились различно. В первый период оформления тат[арских] «правых» в 1918-1920 гг. существовал блок между руководящими работниками тат[арских] «правых» и тат[аро-]баш-кирскими лев[ыми] эсерами группы Гал[имджана] Ибрагимова и Галимдара Баимбетова, как до, так и после их перехода в компартию. Основой этого блока являлась идея о Татаро-Башкирской Соц[иалистической] Сов[етской] республике. Группа тат[арских] «правых», [вставшая]* в татаро-башкирском вопросе точку зрения необходимости создания отдельной от Башкирии автономной Татарской республики, куда входили Ш. Усманов, М. Бурундуков и Изм[аил] Фирдевс, так называемые «татаристы», относилась отрицательно к этому блоку, так что блок этот являлся блоком татаро-башкирских лев[ых] эсеров с М. Н. Вахи-товым и мною, вначале, и со мною одним, после смерти М. Н. Вахитова.

Во время второго съезда Комнарвостока в 1919 г. этот блок признали и «татаристы», поскольку встали на путь признания идеи Тат[аро]-Башк[ирской] республики. Блок этот, однако, был недолговечен. Провал идеи Тат[аро]-Башкирской республики лишил почву под этим блоком, и бывш[ие] лев[ые] эсеры перешли в саид-галиевский лагерь «левых». После свержения саид-галиевского правительства «левых», когда у власти в Татарии стали «правые», бывш[ие] лев[ые] эсеры отступили временно от борьбы с «правыми». Эта группа «левых» готова была тогда пойти на полное признание «правых» и войти с ними в политический союз. По этому вопросу в свое время в 1921 г. я имел беседу с Шахидом Ахма-диевым и Гал[имджаном] Ибрагимовым, и они не отказывались от поддержки «правых». Я убеждал тогда тат[арских] «правых» не третировать бывш[их] лев[ых] эсеров и привлечь их к себе. Однако, тат[арские] «правые» от блока с ними отказались. От Кашафа Мухтаро-ва мне известно, что в 1922 г. Гал[имджан] Ибрагимов повторил ему свое предложение о блоке, но «правые» отказались от этого и на этот раз. [.]

В 1921 г. Саид-Галиев и Бурхан Мансуров предлагают блок «правым» от имени «левых» на основе взаимной амнистии друг друга и объединения против русских работников Татарии. «Правые» отказались, однако, от этого блока и, наоборот, в союзе с русскими работниками выступили против «левых».

Своеобразный «блок» на основе «разделения труда» с сохранением тактики и методов работы каждой группы, как самостоятельной организации, был установлен между мною и «лидером» башкирских и татарских левых уральской группы Али Шамигуловым. Блок этот «обязывал» тат[арских] «правых» продолжать и дальше их тактику «открытого национализма», а «левых» — к проведению «правой» практики на деле там, где они будут приходить к власти. Практических результатов этот «блок не имел, а лишь раскрывал перед «правыми» действительное лицо «левых» националов. [...]

Вопрос этот был поставлен по инициативе К. Мухтарова вскоре после выступления Зиновьева с требованием «амнистии» всем возникавшим в партии за годы революции оппозиционным группам и фракциям. Уже это одно было характерно. Обсуждался он среди членов Московского центра тат[арских] «правых» несколько раз. Один раз совместно с И. Фир-девсом, когда ставился вопрос о блоке в Крыму. Даны были три формы постановки вопроса.

* Слово, скорее всего, неверно перепечатано стенографистом (прим. ред.).

МИРСАИД СУЛТАН-ГАЛИЕВ: «ПРИЗНАНИЯ»

31

Постановка К. Мухтарова: существование двух враждующих между собой фракций коммунистов-националов, «левых» и «правых», ослабляет напор национальных работников на Советскую власть и на партию, в вопросах национальной политики, и вместо того, чтобы бороться общим фронтом по этой линии с русскими коммунистами, коммунисты-националы непроизводительно затрачивают свою энергию и силы на фракционную борьбу между собой; поэтому нужно прекратить фракционную борьбу между «правыми» и «левыми» и установить единый фронт между ними путем или полного слияния их между собой или же путем установления политического их блока.

Постановку К. Мухтарова разделял и А. Енбаев.

Постановка И. Фирдевса: объединить силы «левых» и «правых» необходимо, это правильно; но надо сделать это таким образом, чтобы сохранить для вида обе фракции — и «левых» и «правых»; единый же фронт между ними должен быть осуществлен по принципу «разделения труда», а именно: «правые» идеологически руководят «левыми», давая им политические и тактические установки принципиального характера, а «левые» проводят их в жизнь при поддержке «правых», возглавляя партийно-советские аппараты в нацреспу-бликах и областях; «левые» охотно пойдут на это, а у «правых» будут развязаны руки для углубления их связей с массами; таким образом, «правые» получат возможность осуществлять «правые» дела и «правую» политику в нацреспубликах руками «левых», держа их под постоянным напором национальных масс.

Моя постановка: чтобы обезвредить «левых», как оппозиционную силу против «правых», нужны не блок и не слияние с ними, а борьба с ними на основе «единого фронта снизу»; нужно не блокироваться с их «лидерами», которые в каждый удобный для них момент могут предать «правых», и не сливаться с ними, т[ак] к[ак] это может разложить наши собственные ряды, а завоевать на сторону «правых» их кадры и массы, стремясь изолировать «левых» от национальных масс вообще; поэтому «правым» следует искать не сближения с «левыми» вообще, в особенности — с их «лидерами», а усилить массовую работу среди отдельных групп населения националов и персональную обработку отдельных членов «левых»; это не исключает, однако, возможности совместных выступлений «правых» и «левых» по отдельным вопросам на местах, когда эти выступления полезны для дела «пра-

Ф вых». ф

Большинство членов московского центра тат[арских] «правых» встало на точку зрения К. Мухтарова и приняло решение о блоке.

Для организации блока между «правыми» и «левыми» в Татарии в 1926 г. (может быть в первой половине 1927 г., точно не помню) выезжал в Казань Енбаев А., приурочив свою поездку к облпартконференции или съезду Советов Татарии. Блок между «правыми» и «левыми» был заключен, и «левые» совместно с «правыми» должны были выступить на обл-партконференции (или на съезде Советов) против Татобкома партии и его секретаря Хата-евича. Но когда тогдашний «лидер» «левых» в Татарии Шагимарданов выступил на конференции вслед за «правыми» против политики Татобкома партии, то Хатаевич со всей силой своей энергии обрушился на Шагимарданова и заставил его выступить на той же конференции второй и третий раз с заявлением об отказе от первого его выступления.

Таким образом, блок этот не осуществился и своим последствием имел лишь дискредитацию в глазах тат[арских] масс «левых» и Шагимарданова.

В результате по вопросу о блоке с «левыми» оправдалась моя точка зрения, которую я уже изложил выше, и когда позднее во второй половине 1927 г. и в 1928 г. вновь возник вопрос о блоке между «правыми» и «левыми», на этот раз по инициативе «левых», тат[арские] «правые» так и ставили вопрос перед «левыми»: полное признание «левыми» несостоятельности их политики и тактики по национальному вопросу и принятие ими программы и тактики действий «правых». «Левые» не соглашались тогда на это. Каким образом решился этот вопрос после моего ареста и «разгрома» тат[арских] «правых», мне неизвестно. Только здесь, в тюрьме, я узнал, что все три фракции татарских «коммунистов» — «правые», «левые» и «умеренные» — объединились в единый пантюркистский центр, войдя одновременно в политический блок под руководством секретаря Татобкома партии Лепа с областными подпольными центрами троцкистов и русских «правых». Узнал я об этом из разговора между собой быв[ших] членов Татобкома Курникова и Тикка в 1-й тюрьме. [.]

Отсутствие формального блока между «правыми» и «левыми» националами не

снимает, однако, с порядка дня вопроса о единстве их действий в области националь-

«

XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

«ГАСЫРЛАР АВАЗЫ - ЭХО ВЕКОВ», № 1/2, 2011

ной политики за 1926-[19]28 гг., т. е. за годы оживления оппозиционной борьбы против партии и Сов[етской] власти троцкистов, троцкистско-зиновьевского блока, а затем бухаринско-рыковской группы «правых». Только лишь слепой мог не видеть и только лишь глухой мог не слышать об этом единстве действий между «правыми» и «левыми». Взять хотя бы «перекличку» тат[арских] «правых» с идеологом тат[арских] «левых» Гал[имджаном] Ибрагимовым в 1925-1926 гг. по вопросу о латинизации татарского алфавита. Брошюра Гал[имджана] Ибрагимова, выпущенная тогда по этому вопросу уже после демонстративного выступления по тому же вопросу тат[арских] «правых» в Москве, являлась аплодисментом со стороны «левых» по поводу этого выступления тат[арских] «правых». А что означает та «шумиха», которую подняли «левые» во время «разгрома» «султан-галиевщины» в 1929-[19]31 гг. и в последующие годы вокруг этой же «султан-галиевщины»: выступления на собраниях и в печати, печатание и распространение специальных брошюр о «султан-галиевщине». Конечно, ни один нормальный в уме «левый» не мог сказать при этом массам, что он сочувствует «султан-галиевщине» и оправдывает ее. Но надо было кричать об этом побольше, надо было громче и чаще шуметь об этом, чтобы привлечь внимание масс к контрреволюционно-националистической идее национальной независимости тюрко-татарских народов СССР под лозунгами пантюркизма и тура-низма и чтобы сделать достоянием заграницы, что среди тюрко-татарских «коммунистов» имеется сильное сепаратистское движение за отделение от СССР тюрко-татарских республик и Сов[етского] Кавказа. Под этой «шумихой» фактически распространялась через партийно-советскую печать и через партийно-советскую трибуну идеология «султан-галиевщины», обнародовалась политическая программа, стратегия и тактика политической борьбы и конкретные планы «султан-галиевцев»: пользуйтесь все, кто сочувствует «султан-галиевщине» и кому полезна «султан-галиевщина», организуйтесь, кто может, вокруг этой идеи. Под «критикой» «султан-галиевщины» проводилась, таким образом, иезуитская работа по афишированию перед широкими массами «султан-галиевщины» и пропаганде идеи национальной независимости тюрко-татарских народов СССР под лозунгами пантюркизма и туранизма. Единство действий между «правыми» и «левыми», скрытый фактический блок между ними тут налицо: одни организовывали, выращивали, оформляли и воспитывали «султан-галиевщину», а другие распространяли, афишировали и пропагандировали ее под видом критики. А разве не является таким же единством действий между «правыми» и «левыми» котрреволюционное выступление в Татарии в 1931 г. «левой» группы «сагидуллинцев» и такое же выступление татарских, башкирских и прочих «левых» группы Баимбетова-Аминева-Якубова в 1932 г. Что означали эти выступления? Они означали, что «левые» услышали призыв «правых» к борьбе с Советской властью и партией и взяли в свои руки выпавшее из рук «султан-галиевцев» контрреволюционное знамя Туранской республики.

Это единство действий «правых» и «левых», означающее скрытый фактический блок между ними, и привело в конце концов к объединению различных националистических групп и фракций тюрко-татарских «коммунистов», как «правых» и «левых», а также «умеренной середины», к объединению и образованию общего для всех них пантюркистско-туранистского центра.

Так обстоит вопрос о блоке между «правыми» и «левыми» националами. [.]

16. «Разгром» «султан-галиевщины».

Сговора между тат[арскими] «правыми» о том, как следует держать себя на следствии в случае провала кого-нибудь из них, при мне не было. Если они сговаривались по этому вопросу, то уже после моего ареста в 1928 году. Объясняется это тем, что вообще среди «правых» считалось недопустимым какое-бы то ни было «предательство». В 1920 г. при образовании первого подпольного центра тат[арских] «правых» было обусловлено, что «предательство» будет караться смертью. Такая же договоренность состоялась в 1926 г. между членами пантюркистско-туранистской [группы] Сул. Мурзабулатовым, О. Дерен-Айрлы и мною. При образовании пантюркистско-туранистского центра в 1923 г. из представителей тюрко-татарских буржуазно-националистических организаций было решено вначале же, что вообще мы не будем прибегать к каким-нибудь «ритуалам», а будем работать совместно на основе взаимного доверия друг к другу. При второй встрече членов этого центра в бухарском представительстве в целях предусмотрительности было решено, что

МИРСАИД СУЛТАН-ГАЛИЕВ: «ПРИЗНАНИЯ»

33

в случае чего мы объясним нашу встречу, как встречу случайного порядка, не скрывая, однако, самого факта этой встречи.

При сговоре с тат[арским] националистом Гади Атласовым в 1926 г. мы уславливались, что встречи наши мы скрывать не будем, а лишь будем объяснять их иначе: что я консультировался у Г. Атласова, как у знатока о древнетатарской чегытайской литературе в связи с моей работой по переводу тат[арской] художественной литературы на русский язык. Г. Атласов в свою очередь должен был заявить в том случае, если органы ГПУ будут интересоваться нашими встречами и происходившими при этом разговорами, что я читал ему «какую-то мою писанину о тат[арской] художественной литературе и кооперации».

Таким образом, опыт подпольной работы у тюрко-татарских националистов во время царизма подсказывал им предусмотрительность, которая отсутствовала у тат[арских] и прочих «правых».

С Р. Сабировым как-то мы говорили на тему о том, что будут делать тат[арские] «правые», если я попадусь вновь. Р. Сабиров сказал мне тогда лишь одно: «на поддержку нашу в этом случае не рассчитывай».

Сговаривался я незадолго до моего ареста с Закией Ерзиной насчет ее ответа в ОГПУ, если ее вызовут по поводу ее поездки в Крым в 1925 г. Она ожидала этого вызова в связи с провалом В. Ибраимова и А. Хайсерли. Я дал ей тогда совет, скрыть настоящую правоту, но после ареста вынужден был рассказать эту правду сам.

Разоружался я половинчато в 1928-[19]31 гг. в отношении тат[арских] «правых» из-за мелкобуржуазного чувства жалости к ним. Оказывается, уж[е] тогда нужно было рассказать всю правду о них. Они бы все тогда разоружились, и вопрос о «правых» сейчас не стоял бы.

Какие элементы подполья успели организовать после меня тат[арские] «правые», мне неизвестно. Неизвестны и те связи, которые они установили после этого. В Соловках тат[арские] «правые» на эту тему со мной не разговаривали. От Гади Урманче я узнал, что при своем «разоружении» он скрыл ряд членов подпольной организации казанской националистической учащейся молодежи. Фамилий их он мне не называл. У астраханцев оставались Наджиб Гасри и Умеров. Кто еще остался нераскрытым из их организации, они мне не сказали.

«Разгром» «султан-галиевщины» тат[арские] «правые» считали слишком суровым и незаслуженным для себя. Националисты, наоборот, считали, что ОГПУ поступило с нами мягко и недоумевали, почему бы это могло быть. Некоторые из них считали, что, может быть, Сов[етская] власть решила держать нас «в запасе», имея в виду использовать нас против русского национализма в случае возникновения необходимости в этом. Особенно удивлялись националисты тому широкому афишированию «султан-галиевщины», которое производилось в печати на воле. Многие считали, что в данном случае органы ГПУ совершают крупную ошибку, выгодную для тюрко-татарских националистов, пропагандируя «султан-галиевщину» под видом ее разоблачения. Причем ни один из нас не предполагал, что здесь проводится какая-нибудь сознательная и преднамеренная работа со стороны кого-нибудь из влиятельных работников ОГПУ.

«Разгром» «султан-галиевщины» татарские и крымские правые считали, таким образом, ее поражением, т. е. настоящим разгромом без кавычек, а татарские, башкирские и казахские националисты-туранисты, наоборот, считали это «поражение» «султан-галиевщины» ее победой, находя, что благодаря «разоблачению» «султан-галиевщины», широкую популярность приобрела среди масс идея Туранской республики, как идея национальной независимости тюрко-татарских народов. С личной своей судьбой они меньше всего при этом считались.

Разделял эту их точку зрения и я. [.]

Архив УФСБ РФ по РТ, ф. 109, оп. 5, д. 55, л. 217-227, 314-341, 363-365.

Документ к публикации подготовил Индус Тагиров, доктор исторических наук

34

XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ