CC BY
47
короля, который в финале займет престол; безнадежный бой, участников которого спасет неожиданная помощь; рефлексирующий герой; простодушный герой, не осознающий своего героизма; победа добра над злом, самопожертвование и т.д. Все это уже было в литературе, причем неоднократно, но новая комбинация дает именно «Властелина колец» — исключительно популярное произведение. Примеры экспансии машинности в непроизводственную деятельность можно умножать.
Машинный идеал, порожденный производственно-технической сферой, бывший в индустриальную эпоху элементом культуры, в эпоху постиндустриальную стал ее системным качеством. По крайней мере, во многих сколько-нибудь «востребованных» видах деятельности осуществляется выделение элементарных составляющих, создаются их комбинации, производятся серии. В свое время индустриализация машинного производства привела к невиданному ранее росту объемов производства, который был оплачен отчуждением труда — фабричного. К чему приведет всеобщее распространение машинности — покажет время.
Комментируя принцип Анаксагора «все во всем», Н. Г. Красноярова пишет, что «философия, обращаясь к какому-либо природному объекту, включает его в единую картину мира, насколько этот объект может быть значим как часть космоса, вписывается в гармонию, единство. Но для философии в движении мысли и в размышлении о неком природном (и не природном) явлении может быть и другой путь: сам объект в процессе переживания, познания, осознания и его понимания становится космосом, той точкой, местом и центром, через которые виден космос» [6, с. 23]. Машина в ее первичной «железной» форме уже сыграла роль такого
центра: тезисы «человек —машина», «мир —машина» общеизвестны. Машинность в ее полном объеме еще надлежит осмыслить.
Библиографический список
1. Зиферле, Р. П. Исторические этапы критики техники / Р. П. Зиферле // Философия техники в ФРГ. — М. : Прогресс, 1989. - С. 257-272.
2. Бердяев, Н. А. Судьба России / Н. А. Бердяев. — М. : МГУ, 1990. — 256 с.
3. Эллюль, Ж. Технологический блеф / Ж. Эллюль // Философские науки. — 1991. — № 9. — С. 150 — 178.
4. Бердяев, Н. А. Человек и машина (Проблема социологии и метафизики техники) / Н. А. Бердяев // Вопросы философии. — 1989. — № 2. — С. 143—162.
5. Голуб, Г. Б. Метод проектов — технология компетент-ностно-ориентированного образования / Г. Б. Голуб, Е. А. Пе-релыгина, О. В. Чуракова ; под ред. Е. Я. Когана. — Самара : Учеб. лит., 2006. — 176 с.
6. Красноярова, Н. Г. Основные принципы философии культуры как методологии / Н. Г. Красноярова // Вестник Омского педагогического университета. Гуманитарные исследования. — 2014. — № 3. — С. 23 — 26.
ФЕДЯЕВ Дмитрий Михайлович, доктор философских наук, профессор (Россия), профессор кафедры философии.
Адрес для переписки: [email protected] ФЕДЯЕВА Людмила Викторовна, кандидат педагогических наук, доцент кафедры педагогики. Адрес для переписки: [email protected]
Статья поступила в редакцию 07.07.2015 г. © Д. М. Федяев, Л. В. Федяева
УДК 140.8:392(091) С. В. ГОЛУБЦОВ
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ ОСНОВЫ БЫТА И РЕЛИГИОЗНОГО КОМПЛЕКСА КИРГИЗОВ (КАЗАХОВ) СЕРЕДИНЫ Х1Х—НАЧАЛА XX ВЕКОВ
В статье, основываясь на этиологических, фольклорных, исторических документах, анализе природных и климатических условий, автор раскрывает картину формирования мировоззренческих основ быта и религии киргизов (казахов) середины Х1Х—начала XX веков.
Ключевые слова: киргизы, общественные связи, кочевая община, религиозная доктрина, форма материальной культуры.
Киргизы (казахи) являются потомками древних стюме также видны элементы тюркской и кыпчак-тюрков и кыпчаков, от них в наследие они научи- ской одежды. Сохранение видимых форм матерились ткать ковры, плести циновки, делать войлок, альной культуры прошлого основано экономически инкрустировать костью и серебром домашнюю на натуральном типе хозяйствования киргизов, утварь, изготавливать конскую сбрую, музыкаль- мало поддавшемся реорганизации. ные инструменты, оружие и особенные жилища — В результате природных условий и климата Ка-юрты. В традиционном киргизском народном ко- захстана основной формой хозяйствования киргизов
было скотоводство в двух его видах: кочевое и полукочевое. При кочевом типе хозяйства главным является подвижное скотоводство, при котором в сезонные перекочёвки вовлекается большая часть населения. В связи с дефицитом корма и воды титульной особенностью кочевого скотоводства явилось содержание скота круглый год на подножном корме. В ХУШ — Х1Х веках средняя длина кочевания за год достигала 50—100 километров. В некоторых родоплеменных группах (таких как адай, шекты, табын и других) достигала 1000 — 2500 километров [1]. Пастбища соответственно времени года делили на весенние, летние, осенние и зимние. Для зимних пастбищ использовались места, имеющие защиту от ветра и снежных бурь, берега озёр, ущелья гор, речные долины, опушки леса, невысокие горы, склоны сопок и т.д. Весенние и осенние пастбища, как правило, располагались недалеко от зимних, на землях, рано освобождающихся от снега. Летние пастбища выбирались с обильным травяным и растительным покровом и запасом воды естественного происхождения. Видовой состав стада определялся особенностями среды обитания и потребностями жизнедеятельности киргизов, овцы составляли 60 процентов всего стада, лошади — 13, крупный рогатый скот — 12, верблюды — 4 процента [1]. Этот тип хозяйствования распространился на полуострове Мангышлак, плато Устюрт, в районах При-аралья, Западного и Центрального Казахстана.
Полукочевой тип хозяйствования развился в зонах с высокой продуктивностью растительного покрова и лучшим запасом воды, это речные и приозёрные долины в степной, лесостепной, предгорной и высокогорной местности. Наличие воды и кормов давало возможность длительных стоянок и менее интенсивный режим кочевания. Этот тип хозяйствования характеризуется выращиванием большей доли крупного рогатого скота и лошадей, меньшей — верблюдов и мелкого рогатого скота. Стационарное зимование приводило к строительству постоянных зимних жилищ и хозяйственных построек. Кроме того, на призимовочной территории появилась возможность заниматься земледелием и рыболовством. Такой тип хозяйствования значительно развился в Восточном и Северо-Восточном Казахстане, Семиречье, Южном Казахстане.
Вторым по значимости в хозяйственных занятиях киргизов можно определить земледелие, которое развивалось в наиболее удобных природно-климатических зонах Казахстана. Это территории в бассейнах рек Сагыза, Эмба, Илек, Иргиз, Утва, Уил, долины Мугоджарских гор: в Центральном Казахстане — долины среднего течения р. Сарысу; на юге — по Сырдарье, Кувандарье, Жанадарье; на севере — по Ишиму, Нуре, Тугаю с их притоками; в Восточном Казахстане у Калбинского и Тарбагатайского хребтов, в предгорьях Каркаралы; в Семиречье — на верховьях Лепсы, Аксу, Карата-ла, среднем течении Или. Помимо водных ресурсов, почвенных и климатических условий на развитие земледелия у киргизов влияла интенсивность культурно-экономических контактов с соседями, осёд-ло-земледельческими народами. Такие контакты, в свою очередь, приводили к агрономическим заимствованиям у соседей и влиянию на самих соседей. Так, казаки Горькой и Иртышской линий часто употребляли в разговоре киргизский язык и переняли от киргизов некоторые обычаи [2]. Навыки к земледелию прививались миссионерами Киргизской духовной миссии при принятии киргизами
православия, что увеличивало интенсивность общения принявших христианство киргизов с русскими поселенцами, с молоком матери впитавшими православие.
Важной составляющей в экономике киргизов была торговля. Со второй половины XVIII века, середины XIX лидирующее положение занимал товарооборот с Россией. Меновая торговля киргизов с российскими купцами активно шла в Оренбурге, Троицке, Петропавловске, Семипалатинске, Усть-Каменогорске. В 1858 году товарооборот русско-киргизской торговли на Сибирских линиях составил 4,5 млн, на Оренбургской линии — около 2,5 млн руб. В 40 — 50 годах XIX века ежегодная стоимость вывозимых и ввозимых товаров достигала: через Семипалатинскую таможню от 700 до 900 тысяч рублей, через Петропавловскую — 1,8 млн рублей, Омскую — около 100 тысяч рублей. Основным товаром, вывозившимся киргизами, был скот и продукция скотоводческих хозяйств (сало, шерсть, выделанные кожи, шкуры зверей, войлоки, кошмы, изделия из козьего пуха, предметы домашнего обихода). Только на Иртышскую линию в середине XIX века каждый год поступало до 150 тысяч лошадей, 3 млн баранов, 100 тыс быков и коров на сумму до 8 млн рублей [1, с. 190].
Киргизы конца XIX — начала XX века выглядели следующим образом: среднего роста, сутуловаты, ноги короткие, колесом от постоянной верховой езды, походка медленная, развалистая. Лица — широкие и плоские, с выдающимися скулами, узкими, чёрными и нередко плутоватыми глазами, цвет кожи бледно-жёлтый или тёмно-желтый. Мужчины брили голову и носили редкую чёрную клинообразную бородку. Волосы около губ ощипывали, чтобы не мешали при еде [3]. Одежда поражала пестротой красок. Мужчины на голове носили аракчин (ермолку), у богатых киргизов — расшитый шёлком, позументом и бисером, поверх которого летом надевали белую войлочную шляпу, а зимой — конусообразный малахай (шапка), концы которого закрывали шею и уши. Малахай изготавливали из бараньей или лисьей шкуры, покрывая цветной материей. Иногда малахай украшали серебряными монетами и обшивали позументами. Одежда киргизов состояла из длинной холщевой рубахи и широких коротких шаровар, поверх рубахи надевался безрукавный цветной бешмет, а на него летом — пестрый халат шёлковый или ситцевый, в зависимости от благосостояния, а зимой шубу — волчью или лисью с длинными узкими рукавами. Шубу или халат киргизы подпоясывали широким кожаным ремнём, который украшали бляхами и металлическими пуговицами. К поясу привешивался кожаный кисет для ножа и трубки. За пояс обычно затыкали нагайку, украшенную кольцами. На ногах киргизы носили мягкие козловые сапоги с мягкой подошвой без каблуков. Выходя на улицу, надевали кожаные калоши. Одежда женщин-киргизок схожа с мужской. Женский бешмет имеет ещё больше костяных или металлических пуговиц и блях. Замужние киргизки повязывали голову большим белым бумажным или холщевым покрывалом, концы которого спускались на плечи и спину. На лоб, под покрывало, они надевали накладку, обшитую мехом и украшенную серебряными монетами. Девушки носили на голове шапочку из лисьего меха, верхушка которой покрывалась различными украшениями. Киргизская невеста выходила замуж в «саукелэ» —
старинный киргизский головной убор в виде сахарной головы высотой до одного аршина, украшенный серебряными позолоченными бляхами со вставленными сердоликами, нитками кораллов и жемчуга. Этот убор надевался во время свадьбы и молодыми женщинами в первый год замужества в особо торжественных случаях [4]. У всех киргизок волосы были заплетены в косы. У замужних женщин — в три косы, а у незамужних — в несколько тоненьких. Шею киргизки украшали бусами, а пальцы — перстнями с камнями [3, с. 27 — 28]. У киргизов существовала экзогамная система брачных отношений, запрещались браки между членами родов до седьмого колена. Обычное жилище киргизов — юрта, круглая палатка, деревянные решётчатые стены которой обложены войлоком. Вверху оставлялось отверстие для света и выхода дыма. Дверь юрты деревянная или войлочная. В случае если она открыта, это значит, что хозяин дома и каждый может войти, если закрыта — хозяина нет дома или он спит. Посреди юрты, под отверстием, устраивался очаг из кирпичей, над которым висел котёл. Очаг служил как для тепла, так и для приготовления пищи. Снаружи юрта богатого киргиза расшивалась цветным сукном, а внутри пол и стены украшались коврами и парчой [4]. В юрте располагалось имущество: с одной стороны от двери стояли сундуки с одеждой и разными ценностями, с другой — низкая кровать, закрытая пологом, а впереди низкий круглый стол, за которым киргизы принимали пищу. Для хранения кумыса в юрте лежит «саба», это мешок из копчёной кожи, обычно конской, напоминающий четырёхугольную бутыль большой вместимости до 20 — 40 вёдер [4]. По стенам юрты висели сёдла, конская сбруя, оружие, разные вещи. Богатые киргизы имели несколько юрт, в которых размещались члены семьи. В юртах бедных киргизов размещали, кроме людей, недавно родившихся ягнят, жеребят, телят, верблюжат. Юрта легко снималась и ставилась, этим обычно занимались женщины. Войлоки и покрывала сворачивали в трубки, жерди для решётки связывались, всё имущество складывалось в арбу, готовясь к перекочёвке.
Основой общественных связей среди киргизов служили общие интересы и цели, возникшие в процессе общественного производства, реализующиеся в виде общины. При общинном владении землёй каждый род имеет свой определённый участок, на котором каждый родович может иметь свои зимовки и летовки, пашни. Каждый род постоянно следил, чтобы «чужие» не занимали их земель. Осуществление необходимых звеньев производственного процесса скотоводов требовало трудовых затрат значительного количества людей, объединение их в общины. Деятельность возникшей кочевой общины напрямую связывалась с сезонным выпасом скота.
Киргизы конца XIX века делили себя на два сословия: «белая кость» и «чёрная кость». К белой кости принадлежали знатные киргизы, считающие себя потомками великих предков. К чёрной кости, как не имеющие ясных доказательств своего высокого происхождения, — все остальные [3]. Н. В. Леденёв в своей книге «История Семиречен-ского казачьего войска» делит киргизов на каракиргизов и киргизов-казаков. Кара-киргизы делились на колена, которые, в свою очередь, состояли из множества мелких родов. Во главе родов стояли манапы, то есть родоначальники, власть которых
переходила по наследству от отца к сыну. Все манапы считались равными между собой, но в исключительных случаях подчинялись старшему в колене мана-пу. Каждому манапу подчинялось некоторое количество семей, по числу которых определялось значение манапа, сильным считался имеющий более 500 — 700 семей.
Подданные манапа назывались «бухара», то есть чернь. Каждый манап в своём роде был безоговорочным правителем, ему принадлежало не только имущество подданных, но также право их жизни и смерти. Все сословия входили в джуз, или орду, большую, среднею и малую [5], или, по другому, в старший (Улы), средний (Орта), младший (Киши) джуз. В старший джуз входили племена: жалаир, ошакты, канглы, шаныкшлы, дулат, албан, суан, шапрашты, сарыуй-сын, срегли, ысты.
Средний джуз состовляли племена: аргын, най-ман, кыпчак, керей, конрад. Киргизы младшего джуза делились на три крупных объеденения: али-мулы, байулы, жетеру [1, с. 192]. Внутриродовая связь была чрезвычайно крепкая, случись какое-либо несчастье с одним из представителей рода, он мог смело рассчитывать на заступничество и помощь своих родичей. В быту киргизов-казаков также лежало родовое начало, хотя и не в той силе, как у кара-киргизов. Во главе родов стояли султаны, подчинявшиеся ханам, а с появлением русских — старшим султанам [5, с. 48]. Официальной религиозной доктриной киргизов конца Х1Х — начала XX века был ислам, однако глубина верования и следования доктринам ислама в разных социальных группах киргизов была различной.
Наиболее полно ислам, как образ жизни, соблюдался киргизской знатью, умело использующей его в своих интересах. Активен ислам в земледельческих поселениях, городах, где имелись мечети, медресе и разные культовые сооружения. Основная масса киргизов весьма условно знала основы ислама. Как это ни странно, ислами-зация степи происходила при активном участии и помощи правительства Российской империи. В 1782 году издан указ о построении в степи за государственный счёт мечетей, в 1785-м — о строительстве при мечетях мусульманских школ. В 1787 году для бесплатной раздачи киргизам, согласно императорскому указу, напечатан полный арабский текст Корана, в период с 1789 по 1798 гг. он переиздавался пять раз. 15 декабря 1800 года сняты ограничения на публикацию в России исламской литературы, затем открыта первая мусульманская типография в Казани [6].
В своей статье «О мусульманстве в Степи» в 1863—1864 годах Чокан Валиханов пишет: «Мусульманство пока не въелось в нашу кровь. Оно грозит нам разъединением народа в будущем. Между киргизами ещё много таких, которые не знают и имени Магомета, и наши шаманы во многих местах Степи ещё не утратили своего значения. У нас в Степи теперь период двоеверия, как было на Руси во времена преподобного Нестора» [7]. Действительно, Киргизы второй половины XIX века всё ещё в большинстве своём жили в согласии с традициями культа тенгрианства, сохраняя культ умерших предков. В таких условиях организация православной миссии была очень кстати с большим потенциалом на успех. С опозданием на 17 лет открытие такой миссии состоялось только в 1881 году, да и то в самом мизерном объёме, когда Ислам прочно укрепился в Степи.
Библиографический список
1. История Казахстана с древнейших времён до наших дней. Очерк / Ред.-сост. : А. К. Акпиев [и др.]. — Алма-Ата, 1993. - С. 186.
2. Усов, Ф. Статистическое описание Сибирского казачьего войска / Ф. Усов. СПб., 1879. - С. 68.
3. Скальский, Климент. Омская епархия / Климент Скаль-ский. - Омск, 1900. - С. 27.
4. Ухтомский, Э. Э. Путешествие государя императора Николая II на Восток (в 1890-1891) / Э. Э. Ухтомский. В 2 т. Т. 2. - СПб., 1897. - С. 269.
5. Леденёв, Н. В. История Семиреченского казачьего войска / Н. В. Леденёв. - Верный, 1909. - С. 47.
6. Голубцов, С. В. Киргизская (казахская) миссия Русской Православной Церкви / С. В. Голубцов // Вестник Омского университета. - 2011. - № 2. - С. 313.
7. Валиханов, Ч. Ч. О мусульманстве в Степи / Ч. Ч. Валиха-нов // Собр. сочинений. В 5 т. Т. 4. - Алма-Ата, 1985. - С. 71.
ГОЛУБЦОВ Сергей Владимирович, кандидат богословия, соискатель кафедры философии Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского; иерей, настоятель прихода в честь Св. Пророка Илии города Омска, докторант докторантуры и аспирантуры им. Кирилла и Мефодия Русской Православной Церкви Московского патриархата. Адрес для переписки: г. Омск, ул. Интернациональная, 25.
Статья поступила в редакцию 03.06. 2015 г. © С. В. Голубцов
УДК 165.12 Т. В. ДОБРОВОЛЬСКАЯ
Омский государственный медицинский университет
КОНСТИТУТИВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ИССЛЕДОВАНИЯ СОЗНАТЕЛЬНОГО ОПЫТА
Целью статьи является выявление и критический анализ исходных предпосылок исследования феномена сознания, обусловливающие и методологические приемы работы, и разрабатываемые концепции сознания.
Ключевые слова: сознание, философия, принципы.
Сознание подобно глазу, который видит всевозможные формы, но не видит себя самого.
Свет сознания проникает повсюду и поглощает все, так почему же оно не знает самого себя?
Фо Янь
Природа человеческого сознания в течение более чем двух тысячелетий привлекает внимание религиозных мыслителей, философов, физиологов, психологов, генетиков, нейробиологов, специалистов в области когнитивных наук и даже физиков. Но, несмотря на это, сознание до сих пор остается величайшей тайной. Оно всякий раз «ускользает» от нас, как только мы пытаемся создать ту или иную теорию, объясняющую данный феномен. По мнению ряда исследователей [1], сознание находится сейчас в гораздо худшем положении, чем некогда находилось бытие. Бытием просто не занимались, ибо не могли ему дать дефиницию, считали его самым общим, а посему и так ясным понятием и вообще чем-то само собой разумеющимся. Сознанием, напротив, все время занимались и занимаются, но эти занятия всегда сводились (и сводятся) к двум основным тенденциям, которые, в сущности, нивелируют сознание, не принимают данную проблему всерьез.
Первая из них (и самая простая) — освободиться от сознания — объявить его помехой: сознание мешает философу поздней античности чувствовать
мысль, современному мыслителю — вслушиваться в Бытие. И вторая — так переопределить феномен, чтобы он перестал быть самим собой: приписать ему физиологические внутренности, или заключить в оболочку социального опыта, или разбить на первичные элементы — психологические, если это ощущение, или структурные, если это члены «бинарных оппозиций». Обычно это ведет к элегантной теории, но проблема никуда не уходит.
Обилие эмпирических данных и огромное количество информации о различных психических феноменах, накопленных наукой за последние десятилетия ХХ в., породило множество теорий сознания, однако решение, проясняющее природу сознательного опыта, которое удовлетворило бы всех, так и не найдено. Почему так происходит? Почему мы, располагая мощной научно-исследовательской методологией, по-прежнему «топчемся на месте»?
Безусловно, неудовлетворительность научных и философских решений проблемы сознания свидетельствует в первую очередь о расплывчатости самого понятия, о неясности той сущности, которая мыслится в данном феномене. Об этом говорят и сами исследователи. Между тем совершенно оставляется без внимания еще один аспект, влияющий на неудовлетворительность предлагаемых решений, — исходные предпосылки исследования сознания. То есть те базовые принципы, которые неявно «руководят» поисковой деятельностью ученого и тем обусловливают и методологические
