CC BY
118
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2014. № 6
Е.М. Терентьева
(аспирантка кафедры этнологии исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)*
МИРОВОСПРИЯТИЕ И НАЦИОНАЛЬНОЕ
САМОСОЗНАНИЕ КРЫМСКИХ ТАТАР ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ в.
В статье проанализированы особенности мировосприятия и саморепрезентации крымских татар через призму национальной литературы. Выявлены основные сюжеты, связанные с представлениями об исторических процессах, происходивших в регионе на протяжении прошлого века (темы Гражданской войны и депортации, религиозной и этнокультурной принадлежности, проблемы образования и гендерного неравенства). Указано значение крымскотатарской художественной литературы для понимания процессов, связанных с проблемами самоидентификации этого народа в современном мире.
Ключевые слова: национальная литература, крымские татары, национальное самосознание, этнонациональная рефлексия, крымскотатарский фольклор,депортация,репатриация.
The article analyses the Crimean Tatars' national identity on the base of the 20th century fiction. The author picks out the principal plots, connected with the march of historical process, religious issues, women's rights. The value of the Crimean Tatar literature for understanding of the processes of self-identification of the people in the modern world is presented.
Key words: national literature, Crimean Tatars, national identity, ethno-na-
tional reflection, Grimean Tatars' folklore, banishment, repatriation.
* * *
Этнокультурные проблемы и вопросы национального самосознания народов Крыма в настоящее время приобрели особую значимость: это связано с теми социально-экономическими, общественно-политическими и историко-культурными процессами, которые происходят в регионе после подписания Договора о принятии Республики Крым в состав РФ (18 марта 2014 г.).
Национальное самосознание формируется под влиянием целого ряда факторов, и одним из важнейших является художественная культура. Именно она, с одной стороны, способствует осознанию своей национальной идентичности, а с другой — отражает специфику национального самосознания на определенном историческом этапе. Нельзя, впрочем, забывать, что произведения ху-
* Терентьева Елизавета Михайловна, тел. 8-916-602-46-94; e-mail: terentjeva-liza@ yandex.ru
дожественной культуры вообще и литературы в частности — субъективный источник, подходить к которому нужно критически. Одно из основных правил заключается в том, что произведение может быть источником для изучения только того периода, когда оно было создано1 (идеальный вариант, если писатель — свидетель описываемых им событий; если же нет — текст поможет понять не описываемую эпоху, а то, как ее воспринимали следующие поколения, современники и единомышленники автора).
Литература может отразить настроения отдельных социальных групп и другие трудноуловимые, хотя и значимые факторы исторического процесса, которые не могут быть отображены через официальную документацию и другие привычные исследователям источники. Благодаря этому художественные книги становятся приоритетным источником при выяснении так называемой внутренней правды эпох, особенно в переломные исторические моменты. К тому же беллетристика зачастую изобилует множеством деталей, характеризующих элементы быта, одежды, этикета: такая информация особенно необходима специалистам в области истории повседневности, одного из перспективных направлений исторической науки и социально-культурной антропологии. Для этнологов и антропологов этот источник становится особенно важен в тех случаях, когда материальные «свидетели эпохи» оказываются практически уничтожены, например, в результате военных действий.
Предметом изучения в данной работе стала крымскотатарская художественная литература, которая рассматривается и как исторический источник, и как фактор, определяющий способы саморепрезентации народа. Методологической основой работы стало сочетание культурологического и сравнительно-исторического подхода с литературоведческим методом компаративизма. Работа призвана выявить, как отразились в художественной литературе и, соответственно, в народном сознании изменения исторических и социально-политических реалий, а также представления людей о собственном месте в мире.
В ходе критического научного анализа литературы народов, населяющих постсоветское пространство, нельзя забывать о жесткой цензуре, существовавшей с первых лет утверждения Советской власти и почти до распада СССР в 1991 г. Это осложняет задачу реконструкции целостной картины жизни народа и общества на основе художественной литературы ХХ в. Те произведения крымскотатарских писателей, которые до Второй мировой войны могли писаться «в стол» (так как не соответствовали официальной совет-
1 Петровская И.Ф. За научное изучение истории России. О методах и приемах исторических исследований: Критико-методологический очерк. СПб., 2009. С. 11—24.
ской картине мира), были утеряны во время фашистской оккупации полуострова (1941—1944 гг.) и последующей депортации крымских татар2 (после 18 мая 1944 г.). После войны получил распространение самиздат, подпольно передававшиеся копии, переписанные от руки или размноженные энтузиастами на собственных печатных машинках. Однако нельзя сказать, что власть игнорировала существование крымскотатарской литературы: ряд издательств занимался публикацией книг крымскотатарских авторов. Самым большим был вклад ташкентского Издательства литературы и искусства им. Гафура Гуляма, в котором с 1957 по 1991 г. было опубликовано 278 книг.
Для анализа были отобраны книги преимущественно тех авторов, которых чаще всего упоминали крымчане, интервьюируемые мною в 2010—2013 гг. Основной акцент в работе сделан на прозаические произведения, поскольку чаще упоминались именно писатели: И. Гаспринский, Э. Умеров, Ш. Алядин и некоторые другие3.
В статье уделено сравнительно мало внимания сочинениям последнего десятилетия ХХ в.: они известны читателям в меньшей степени. Чаще респонденты вспоминают книги советского периода, которые издавались малыми тиражами или вообще были запрещены к печати и, переписанные вручную, передавались из рук в руки как некое «сакральное знание» для «избранных»: читать подобную диссидентскую литературу считалось модным и предполагало принадлежность к свободомыслящей либеральной интеллигенции. Так распространялись рассказы Э. Умерова, стихи Л. Буджуровой, исторические эссе М. Джемилева и В. Возгрина. Творчество современных писателей (к примеру, Аблязиза Велиева и Сафтера Ногаева), книги которых можно приобрести сравнительно легко, уже не вызывает такого обостренного интереса.
2 Далее в тексте: татары.
3 Поэзия крымских татар нуждается в отдельном скрупулезном исследовании, поскольку она еще более обширна, чем проза. Объяснить это можно по-разному. Известный крымскотатарский тюрколог профессор Б. Чобан-заде считал, что национальные авторы чаще «пишут поэмы, т.к. проза требует анализа и психологического подхода» (Чобан-заде Б. Къырымтатар эдебиятынынъ сонъ деври: Маруза. Крымскотатарская литература новейшего периода: Доклад. Симферополь, 2003. С. 19). Свою солидарность с этой точкой зрения выражал академик АН Украины А.Е. Крымский, историк, переводчик и тюрколог, утверждавший, что писать стихи — «более легкое дело» (Крымский А.Е. Литература крымских татар. Симферополь, 2003. С. 181), так как прозаик должен обладать значительно большим запасом знаний и жизненным опытом, однако по этой причине проза является более интересным материалом. Такая позиция кажется излишне категоричной и субъективной. Возможно, преобладание поэзии связано с силой устной поэтической традиции народа. Эта связь определяет использование отдельных фольклорных мотивов, сюжетов, образов, форм и принципов изображения действительности в поэзии. Знакомство людей со своей культурой обычно начинается не с классической литературы, а с материнских колыбельных и праздничных песен, возможно, поэтому работа с рифмой так привлекает многие поколения поэтов.
На данный момент в широком доступе не удалось найти специальных исследований монографического плана, посвященных изучению крымскотатарской художественной литературы XX в. Существуют лишь отдельные статьи и очерки, принадлежащие Р. Фазылу, Л.С. Юнусовой, В.Е. Возгрину4. К сожалению, это, как правило, лишь краткие обзоры творчества того или иного писателя, включаемые в хрестоматии в качестве сопроводительной информации. При этом исследования в данной области представляются актуальными для анализа процесса формирования конкретных историко-литературных представлений и понимания культурологических исканий в творческой среде от периода «пробуждения» (конец ХК в.) до времени репатриации (1990-е гг.).
Очерк академика А.Е. Крымского «Литература крымских татар» (впервые издан ок. 1920 г.) дает краткий обзор литературного процесса в Крыму и разделяет его на несколько периодов с учетом исторического контекста5. Условно исследователь выделяет литературу «старую» и «новую», зародившуюся в конце ХК в.; отдельно в новой литературе выделяется период после 1905 г. Ценность работы в том, что автор привлек редкие источники, сохранившиеся лишь в библиотеках Турции и Сирии. Опираясь на сравнительно-исторические и филологические методы, академик выделил основные направления крымскотатарской литературы, раскрыл ее жанровое богатство, лаконично, но емко описал своеобразие индивидуальных стилей ряда талантливых писателей. В качестве приложения к очерку прилагался ряд художественных текстов, часть из которых широко известна (стихотворения У. Токтаргазы, О. Ак-чокраклы), другие же сложно найти в свободном доступе (поэзия А.О. Сами, Х. Чергиева).
Еще одна обзорная работа — доклад профессора Б. Чобан-заде «Крымскотатарская литература новейшего периода», опубликованный ок. 1928 г. Исследователь касается целого ряда вопросов: анализирует социально-экономические и политические предпосылки развития культуры, отмечает влияние фольклора на литературу, указывает тематические и жанрово-стилистические особенности произведений. Отдельное внимание уделено в докладе религиозной, или мевлюдской, литературе6. Чобан-заде критикует литературу
4 Возгрин В.Е. История крымских татар: очерки этнической истории коренного народа Крыма в четырех томах. Симферополь, 2013; Крымскотатарская литература / Авт.-сост. Р. Фазыл. Симферополь, 2005; Крымскотатарская литература. Сборник произведений фольклора и литературы VIII—XX вв. / Авт.-сост. Л.С. Юнусова. Симферополь, 2002.
5 Крымский А.Е. Указ. соч. С. 181.
6 Под термином «мевлюд» обычно понимаются религиозные песнопения, прославляющие пророка Мухаммеда.
первой четверти ХХ в. по ряду причин. Его замечания можно свести к следующим пунктам:
— отсутствие у большинства авторов собственного стиля, использование готовых традиционных «форм Пушкина или же Маяковского и Демьяна Бедного»7;
— ограниченность тематики и отсутствие универсальных персонажей, которые были бы понятны и близки каждому, но в то же время обладали специфическими индивидуальными чертами, подобно персонажам Горького (в качестве примера академик приводит образы старухи Изергиль, Макара Чудры, Коновалова, Ниловны);
— недостаточно внимания уделено взаимоотношениям татар с другими народами, населяющими Крым;
— не всегда выразительные и удачные метафоры.
В развитии крымскотатарской литературы условно выделяют шесть основных этапов8:
— древний период, когда крымскотатарскую литературу еще сложно отделить от общетюркской9 (XII — начало XV в.);
— ханский период (начало XV — конец ХУШ в.);
— период «пробуждения», становление классической национальной литературы (1883 г. (первый выпуск газеты «Терджиман» И. Гас-принского) — 1917 г.);
— послеоктябрьский период, формирование «национальной по форме, социалистической по содержанию» культуры (1917—1944 гг.);
— период депортации (1944—1987 гг.);
— период репатриации и национально-культурного возрождения (с 1987 г. до наших дней).
Историческая ситуация во многом определяла развитие и содержательное наполнение литературы. С конца XVI до конца XVIII в. центром культурной жизни был Бахчисарай, здесь развивались основные направления литературы — придворная и религиозная. Однако после присоединения Крыма к Российской империи (1783 г.) поднялась первая волна эмиграции: вслед за отрекшимся от ханского престола Шагин-Гиреем полуостров покинули тысячи татар, в первую очередь — интеллигенция, и Бахчисарай на время потерял статус как политической, так и культурной столицы. С этого момента и до 1880-х гг. развитие элитарной культуры практически прервалось, большая часть XIX в. стала периодом застоя в истории и культуре татар, и потому это время иногда называют «Черным веком» («Кара асыр»).
Только во второй половине XIX в. сформировалась новая крымскотатарская интеллигенция. Ее лидеры — Исмаил Гаспринский
7 Чобан-заде Б. Указ. соч. С. 40.
8 Крымскотатарская литература / Авт.-сост. Р. Фазыл. С. 4.
9 Крымскотатарская литература. Сборник произведений... С. 80, 342.
(1851—1914), Абдурешит Медиев, Асан Сабри Айвазов и ряд других — позиционировали себя как представителей и защитников своего народа, в большей степени акцентируя внимание на этнической принадлежности к тюркскому миру, чем на религиозной принадлежности к исламу. Конец ХК — начало ХХ в. называют периодом «пробуждения» крымскотатарской культуры, которая преобразилась под влиянием идей пантюркизма и джадидизма. Джадиды, находясь отчасти под влиянием идей младотурок, ратовали за распространение просвещения, развитие тюркских языков, изучение светских дисциплин, расширение прав женщины. Со своей стороны пантюркисты (которые могли в то же время разделять взгляды джадидов) пропагандировали идеи политической консолидации на основе этнической, культурной и языковой общности тюркских народов.
Исмаил Гаспринский стал самым известным крымскотатарским просветителем, с именем которого неразрывно связан весь третий период развития национальной литературы. В его «Терджимане», одной из самых влиятельных тюркоязычных газет Российской империи, печатались произведения Усеина Токтаргазы, Османа Ак-чокраклы, Сеида Озенбашлы, Асана Айвазова, самого Гаспринского и многих других. Здесь же публиковались переводы произведений русских писателей (Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, А.П. Чехова) и классиков тюрко- и ираноязычного мира (Омара Хайяма, Алишера Навои, Низами Гянджеви). Гаспринского, по-видимости, можно назвать первым классическим романистом крымскотатаркого народа: его произведения «Страна благоденствия» (1887—1889), «Арслан-кыз» (1895), «Солнце взошло» (1905—1906) удачно сочетают национальный колорит с традициями европейской литературы, изучению которой Гаспринский посвятил немало времени. Улуг устаз («Великий учитель»), или Аксакал, как почтительно называли его современники, в 1910 г. был выдвинут в качестве номи-нанта на Нобелевскую премию влиятельным французским журналом, однако правительство Николая II, испуганное идеями пантюркизма не меньше, чем «желтой угрозой» и панисламизмом, не поддержало предложение французов. К сожалению, литературно-художественное творчество Гаспринского практически не затрагивается исследователями: в нескольких монографиях, посвященных Аксакалу («Исмаил бей Гаспралы» Д. Сейдамета (1934), «Жизнь и деятельность Гаспринского» Н. Девлета (1988), работы американского ученого Э. Лаззерини), рассматривается в основном его просветительская, политическая и публицистическая деятельность.
Благодаря Гаспринскому были заложены основы современного литературного крымскотатарского языка на основе южнобереж-
ного, османского диалекта10 (хотя сам Гаспринский считал свои усилия лишь ступенью на пути к созданию единого универсального «общетюркского языка»). Отчасти благодаря ему художественная литература эпохи «пробуждения» приобретает новую форму, освободившись от средневековых клише; в сюжетных линиях на смену фольклорным и романтическим элементам постепенно приходят принципы реализма. Герои все чаще существуют не в абстрактном изолированном мире, а «здесь и сейчас»: они — современники читателей и живут теми же страхами и надеждами, обсуждают те же общественные и политические вопросы, «участвуют» в реальных событиях, влияющих на жизненные устои общества. Литераторы осваивают такие формы, как сатира (пьеса У. Токтаргазы «Проект мулл») и роман-утопия (эпистолярный роман И. Гаспринского «Страна благоденствия»).
Огромное влияние на умы современников Гаспринского оказало творчество его единомышленников, среди которых наиболее известны Номан Челебиджихан (1885—1918), автор стихотворения «Клянусь» («Ant etkenmen»), которое стало национальным гимном крымских татар; Бекир Чобан-заде (1893—1937), ученый-тюрколог, один из родоначальников азербайджанского языковедения, профессор филологии и автор ряда литературных произведений, среди которых — поэма «Где мать?».
В ХХ в. историческая ситуация несколько раз радикальным образом менялась, и сложность политических процессов в свою очередь обусловила резкие перемены в литературном процессе: на это столетие приходятся четыре из шести периодов, выделенных в истории развития крымскотатарской литературы. Появляются новые художественные жанры, проблематика произведений значите-тельно расширяется. Литературе ХХ в. свойственен глубокий историзм и переосмысление идей панисламизма, пантюркизма и панславизма, имперского патриотизма и национализма, консерватизма и либерализма, монархизма и коммунизма.
В начале века ключевым стал вопрос о цивилизационном единстве тюркского и русскоязычного мира. И. Гаспринский, идеолог пантюркизма, придерживавшийся умеренно-либеральных взглядов, в своих статьях неоднократно подчеркивал тесную связь будущего тюркских народов и Российской империи: «Русский человек наиболее легко сходится и наилучше уживается с различными народностями, привлекая их своей простотой, отзывчивостью и врожденной человечностью, свойственной русскому характеру. Этим объясняется, что мусульмане не чувствуют себя чужими на Руси и не чуждаются общения и сближения с русскими людьми».
10 Крымский А.Е. Указ. соч. С. 163.
Тех же взглядов придерживался У. Токтаргазы, выразивший свои размышления в стихотворении «Живите с русскими в согласии».
В то же время стали намечаться новые пути к достижению социальной справедливости — посредством переориентации национальных проблем на классовые. Социалистические лозунги сплотили немало людей самых разных национальностей: многие крымские татары, отойдя от идей пантюркизма, присоединились к борьбе большевиков за «светлое будущее», не предполагая, какие искаженные формы примут эти идеи через несколько десятилетий. «Горячую революционную речь» депутата Медиева, представлявшего Таврическую губернию, особо отметил В. Ленин в одной из своих работ 1907 г.11: «Крестьяне и рабочие составляют единственную мощную силу, которая построит новое и крепкое здание свободной России на месте старой России!»12.
Большая часть художественных произведений так или иначе отражает изменения исторической ситуации в Крыму на протяжении ХХ в.
Установление советской власти (20 ноября 1920 г.) многие татары восприняли с воодушевлением. Поэт Амди Герайбай приветствовал Красную армию такими строками:
Приходите в Крым, большевики, Сердце красным братьям распахнем. Планы новой жизни велики — Место в ней достойное займем13.
Теми же чувствами проникнута повесть «Теселли»14 (1957), принадлежащая писателю, поэту и общественному деятелю Шамилю Алядину (1912—1996). Это история трагедии обычной семьи в период выбора исторического пути. Старший сын поддержал царское правительство, надеясь в будущем стать «владельцем плантаций, табачных складов, виноградников», и сделался, по мнению родных, «слугой тунеядцев»; младший же примкнул к коммунистам, чтоб «воевать... за того, кто хочет избавить нас [простой народ] от нужды»15. Кульминационным моментом становится встреча братьев с оружием в руках. Победа большевика Рустема над монархистом Фикретом стала символом победы коммунистического пути развития общества над «старым миром».
11 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 16. М., 1973. С. 389.
12 Алядин Ш. Приглашение к дьяволу на пир // http://www.shamilalyadin.com/ ги/раяе^р?1а=3&Ъоок=3&Ше=27
13 Крымскотатарская литература / Авт.-сост. Р. Фазыл. С. 83.
14 Хотя роман и был написан после Второй мировой войны, однако автор, будучи ребенком, стал очевидцем описываемых событий.
15 Крымскотатарская литература. Сборник произведений. С. 306.
После установления советской власти некоторые активисты пытались полностью перевести художественную культуру «на рельсы» социалистического реализма, отказавшись от национальных сюжетов. Особенно преуспел в этом общественный деятель, поэт и беллетрист Умер Ипчи (1897—1955), известный под псевдонимом Ал-кедай — «Красный музыкант». О идеологическом значении творчества Ипчи свидетельствует тот факт, что ряд его стихов был переведен на русский язык (интересно, что переводчиком стал молодой поэт Арсений Тарковский). Ал-кедай — автор множества стихотворений-прокламаций: «Солдат-революционер», «Снова пришел красный Октябрь», «Ленин умер», «Жизнь — борьба», «История не повторяется». Он клеймил предшественников, заходя в своем отрицании гораздо дальше своих русских единомышленников: всех, кто писал до 1917 г., Ипчи окрестил термином-оксюмороном «долитературные авторы»16. По его мнению, из всего корпуса национальной литературы внимания заслуживали лишь некоторые произведения фольклора, отражавшие «классовые настроения» беднейших слоев (благо, это согласовывалось с линией партии, ведь о татарском фольклоре с уважением отзывался даже Луначарский).
Обустройство нового, «правильного» общества стало темой агитационной пьесы У. Ипчи «Освобожденный люд» (1927). История о том, как успешно перестраивают свою жизнь под патронатом советской власти сельские татары, заканчивается страстной речью красноармейца Мустафы: «Товарищи! Пусть погибнут кулаки и богачи! Да здравствует содружество бедноты!.. Да здравствует путь, указанный Лениным! Пусть погибнут Чемберлены, Балдвины, Пилсудские и все враги советской власти!.. Вперед, товарищи!», после чего артистам при поддержке зрителей надлежало исполнить «Интернационал».
Классовый подход и следование принципам социалистического реализма стали настолько обязательны для литераторов, что общественный деятель и писатель Д. Сейдаметов (1903—1977) раскритиковал детских авторов А. Ильми и А. Чергея за то, что их произведения «не содержат в себе никаких элементов марксистской идеологии»17.
В то же время Ипчи подчеркивал достижения советской власти. Его рассказ «Куреш» (1925), посвященный описанию Дервизы (сентябрьского народного праздника урожая), показывает читателям благополучный мир рабочих и крестьян. Это произведение можно считать классической иллюстрацией к лозунгу о культуре,
16 Возгрин В.Е. История крымских татар. Т. 3. Симферополь, 2013. С. 779.
11Возгрин В.Е. Указ. соч. С. 770.
национальной по форме и социалистической по содержанию. Ипчи подробно останавливается на особенностях празднования этого дня в 1920-е гг. Две соперничающие команды «из девяти верхних сел» и «семи нижних» сошлись в традиционной рукопашной борьбе. В ходе соревнования выделяются два самых опасных противника: Джан Али мырза (т.е. мурза, аристократ) и цыган Чомай, рабочий артели «Рассвет». И вот уже зрители забывают о том, к какой команде принадлежат борцы: «Все бедняки болели за Чомая... Зажиточные твердили свое: ".Пусть победит мырза!"»18. Победитель получает в качестве трофеев знамя Дервизы и быка, а завершается день традиционными танцами. И снова читатель видит образную «победу рабочего класса над буржуазией» на конкретном примере из повседневной жизни — традиционный рефрен советской литературы.
Рассказ Эннана Алимова «Горлица машет крылом» на первый взгляд — просто история любви двух подростков, сохранивших первое чувство на долгие годы. Но в действительности его смысл — в противопоставлении жалкого прошлого и «светлого» настоящего: голодное детство двух нищих детей, весь мир которых вращается вокруг двух доверенных им коз, а все мысли — о куске «настоящего пшеничного хлеба», призван «оттенить» картину благополучной жизни 1930-х гг. Во сне герой вслед за любимой девочкой бредет по раскисшей после дождя тропинке, убегающей в лес, а просыпается в комнате, где «пахнет розами и еще чем-то свежим, весенним», и «худая девочка в стареньком черном платьице» превращается во взрослую, успешную женщину в жакетке «с депутатским значком»19.
Той же верой в новые социалистические идеалы проникнуто произведение Мамута Дибага «Спустившиеся с неба на парашютах» (или «В далеком селении») (1938). Этот рассказ написан в классических традициях соцреализма: через описание учебы, труда, быта и развлечений крымскотатарской молодежи писатель анализирует изменения, произошедшие в Крыму за два десятилетия. При этом затрагивается проблема «отцов и детей»: главные герои произведения, пожилая пара Теслиме и Мемиш, хотят поскорее женить единственного сына Биляла, чтоб удержать его в родной деревне, возле себя. Но у молодого человека другие планы, и он уговаривает невесту уехать вместе с ним в город, чтобы получить высшее образование. Это вызывает предсказуемо негативную реакцию родителей: «Учили, учили, а теперь нас не слушается.». В завершении истории студенты-молодожены после свадьбы воз-
18 Крымскотатарская литература. Сборник произведений... С. 249.
19 Там же. С. 292.
вращаются домой на самолете аэроклуба и на глазах у всех односельчан совершают совместный прыжок с парашютом — яркий символ того, что и до самых дальних селений добрались технические достижения ХХ в. Празднование состоявшегося бракосочетания проходит уже по новым правилам: вместо традиционных песен раздаются «звуки авиационного марша, исполненного на двух скрипках и бубне», а в самом конце истории появляется на первый взгляд незначительная, но в действительности знаковая деталь: Теслиме, совершенно не привыкшая выступать перед односельчанами, соглашается после долгих уговоров произнести тост: «Мне уже пятьдесят лет, джемаат20... я впервые в жизни пью вино... за счастье всех наших детей»21. Дибаг рисует утопическую картину нового общества, свободного от религиозных и гендерных предрассудков: тот факт, что женщина-мусульманка, не стыдясь, пьет вино на виду у всего села, должен свидетельствовать о рождении принципиально новой этико-социальной системы не меньше, чем факт прибытия молодоженов в родное село на самолете.
В рассказе Джафера Гафара «В пути»22 (1933) советские реалии показаны несколько сатирически. В ожидании поезда рассказчик разглядывает окружающих людей и позже, уже в вагоне, продолжает делать мысленные психологические зарисовки. Сюжета как такового нет, разрозненные мысли, вызванные наблюдением над тем или иным попутчиком, складываются в единую картинку как разноцветные кусочки мозаики: вот «совработник с портфелем размером с чемодан, а для каких ценностей он предназначен, можно судить по торчащей из портфеля бутылке вина». Вот «мадам», держащая «ридикюль размером чуть меньше портфеля среднего служащего. Заставить мужа купить его было труднее, чем устроить на "должность с портфелем" брата, закрывшего свой магазинчик». Рядом, «судя по воротнику на шубе, дорогой шапке и благочестивому виду — хатип» (духовное лицо). Здесь же пожилой лишенец23 Хаджи Алим. Неподалеку от него — «молодой человек в фуражке», учащийся в партшколе и твердо уверенный, что советская власть ошибаться не может. Гафару нельзя отказать в умении находить общее в частном, быстро «считывать» мысли и эмоции людей по выражению лица или по нескольким случайным словам. В конечном счете читатель видит основные «болевые точки» новой советской системы: новую сытую бюрократию; молодежь, которая романтизирует советскую власть, а атеизм возводит в ранг религии;
20 Джемаат — в данном случае — община.
21 Крымскотатарская литература. Сборник произведений. С. 277.
22 Там же. С. 255—261.
23 Лишенцы — неофициальное название граждан, лишенных избирательных прав в период с 1918 по 1936 г.
сельских жителей, пострадавших из-за коллективизации, лишения избирательных прав, обвинений в принадлежности к кулачеству. Между едкой сатирой Гафара и фольклором можно провести параллель: персонажи писателя отчетливо напоминают героев народных анекдотов об Ахмет Ахае24. Продажные кадии и незадачливые, чересчур наивные крестьяне были объектом насмешки и в период существования Крымского ханства, и после присоединения полуострова к Российской империи, достаточно вспомнить истории, изданные в разное время С.И. Мирером, М.С. Харитоновым, В.П. Дюличевым. И хотя после Октябрьской революции кадиев и мулл заменили партийные работники, а крестьяне стали превращаться в работников колхозов и совхозов, суть проблем не изменилась.
1930-е гг. и предвоенное время были тяжелым периодом для всей советской интеллигенции, в том числе и для крымских татар. В 1932 г. партия стала призывать ударников идти в литературу для «"одемьянивания" литературного процесса»25. Но к 1936 г. ни одного новоявленного Демьяна Бедного среди крымских рабочих не обнаружилось, поэтому правительство решило сменить тактику: появилось постановление Союза писателей «командировать лучших крымских писателей на длительный период в колхозы и на заводы» ввиду «недостаточной связи писателей с социалистической действительностью», однако это решение так и не было претворено в жизнь.
Тяготы Великой Отечественной войны и оккупации затрагивают Ш. Алядин в произведениях «Песчаная коса» и «Я ваш царь и бог», Шем Айдын в первом томе мистической дилогии «Нити судеб человеческих» — «Голубые мустанги». Патриотизм был характерен для татар так же, как и для других народов СССР: на фронт отправилось не менее 10 тыс. бойцов, добровольцами уходили даже те, кто не подлежал мобилизации по состоянию здоровья26. Поскольку тема Великой Отечественной войны подробно освещена в литературе, стоит остановиться только на одном моменте: отношение к татарам, находившимся в действующей армии, нисколько не изменилось после депортации 18 мая 1944 г.: командование хотя и знало о ситуации в Крыму, однако не имело оснований для недоверия солдатам. Рядовые бойцы вообще не подозревали о случившемся на родине, т.к. не имели связи с родственниками с начала оккупации Крыма осенью 1941 г. Даже после освобождения полу-
24 Терентьева Е.М. Картина мира крымских татар по материалам фольклора // Культура народов Причерноморья. Симферополь, 2010. № 183. С. 127—132.
25 Возгрин В.Е. Указ. соч. С. 781.
26 Айдын Ш. Нити судеб человеческих. Ч. 1. Голубые мустанги. М., 2000.
острова весной 1944 г. татарские семьи не имели возможности связаться с теми, кто ушел на фронт: за эти неполных три года у многих солдат изменились номера полевой почты. Если кому-то из демобилизующихся татар говорили о депортации, они просто не верили: это же «фашисты собирались выслать из Крыма всех татар, раздать землю высокопоставленным чиновникам вермахта, а весь Южный берег превратить в место отдыха для одних только арийцев», но «свои», советские люди так поступить не могут27: доверие к правительству на волне победы было безоговорочным. В Крыму же демобилизовавшихся красноармейцев-татар немедленно брали под стражу и переправляли в Среднюю Азию или Сибирь.
Теме депортации посвящен целый ряд произведений Э. Умеро-ва. Одним из самых известных стал рассказ «Черные поезда» (написан в 1962 г.) — история нескольких десятков людей, запертых в темном, тесном вагоне на пути в Среднюю Азию. Здесь едут старики, девушки, несколько мужчин и кормящая мать с младенцем на руках. Перед читателем встает страшная картина: депортируемые сутками не могут выйти на улицу, сутками же охрана не позволяет выносить ведро с испражнениями, а доступ воздуха минимален28. Трупы умерших остаются в вагоне вперемешку с живыми. Писатель не демонизирует русских и не идеализирует татар: молодой лейтенант-красноармеец предупреждает соседей о готовящейся 18 апреля операции, несмотря на последствия, которые может повлечь для него разглашение государственной тайны; один из солдат, обеспечивающих выселение, покупает для молодой женщины продовольствие в дорогу, узнав, что у нее совершенно нет денег; с другой стороны, один из молодых татар пытается ночью изнасиловать эту же женщину, находящуюся практически в бессознательном состоянии. В рассказе прослеживается символический элемент: Джеваире, женщина с ребенком, приехала из своей деревни в Симферополь, взяв лишь немного еды и старое громоздкое седло, сделанное в начале XIX в. Это седло, принадлежавшее одному из участвовавших в Бородинской битве татар, было реликвией в семье ее мужа, полтора века оно передавалось от отца к сыну, воплощая зримую связь поколений. Для Джеваире передать седло своему маленькому сыну — вопрос чести. Эта деталь акцентирует внимание читателя на том, что татары трепетно относились к семейным традициям и к своей истории. Героиня, не задумываясь, оставляет половину продуктов и кладет в свой дорожный мешок седло, прежде чем сесть в военную машину. А через
27 Алядин Ш. Я — ваш царь и бог // http://www.shamilalyadin.com/ru/page. php?id=3&book=16&title=112
28 Умеров Э. Черные поезда. Рассказы, документальная повесть. М., 2002. С. 34—53.
несколько дней пути ребенок умирает, род обрывается, и реликвия теряет свое значение.
Совершенно с другой стороны показана депортация в рассказе Умерова «Одиночество»29. Читатель видит события мая 1944 г. глазами старого дворового пса по кличке Сабырлы («Терпеливый»). Несчастная собака — помесь овчарки и волка — не может понять, почему вдруг опустела вся деревня, куда подевались жители; псу нечего есть, и тем не менее он не может уйти, бросить свой бывший дом. Он по-прежнему считает себя защитником и охранником, вступает в борьбу с мародером, душившим старую лошадь по кличке Чатыр. А однажды в деревне появляется человек — демобилизованный инвалид, вернувшийся домой. Бывший фронтовик подкармливает пса, и Сабырлы собирается уйти с ним из «деревни-призрака», но потом понимает, что не может оставить место, где провел всю жизнь: животное оказывается слишком предано своей малой родине, на которой вскоре и умирает. Рассказ, написанный в конце 1960-х гг., имел особенный успех у «подпольных» читателей крымскотатарского самиздата и ходил по рукам во множестве рукописных копий.
Значительное число рассказов Э. Умерова посвящено будничной жизни татар в депортации, причем центральное место в его творчестве занимает тема детства. Читатель видит не озлобленных детей «врагов народа», а обычных советских школьников с «классическими» детскими проблемами и мечтами: получить вымпел для своего звена за перевыполнение плана («Подборщик») или обчистить соседский сад («Конец "Грозной карты"»), завести щенка («Ненастье») или залезть на самое высокое дерево («Тайна высоты»), научиться обращаться с техникой («Чужие заботы») или поступить в театральный институт («Письмо учителю»). Они живут обычной жизнью героев светской детской литературы: учатся, работают, играют и иногда философствуют: «.Наши дела всегда касаются тех, кто вокруг нас. А те, кто вокруг нас, воздействуют, в свою очередь, на других, и так, волна за волной, как от камня, брошенного в воду, бегут круги, — пойдут наши поступки по жизни. Пока к нам самим же не вернутся. Никакой поступок человека — плохой или хороший — не проходит бесследно», — говорит юный герой повести «Золотой порог» (1974).
К теме депортации и репатриации вновь обратились в 1990-е гг. Борьба за возвращение на родину отражена в повести Э. Умерова «"Винтик" против Колосса» (1993), где Винтик — реальный человек по имени Джелял Челебиев, а Колосс, соответственно, советская система. Жизнь Челебиева и его ближайших друзей олицетворяет
29 Там же. С. 11—33.
исторический путь всего народа на протяжении полувека, хотя особое внимание уделено периоду активной борьбы за свои права — 1967—1993 гг. От первого лица ведется рассказ о митингах, о письмах в Кремль, о лагерях строгого режима, о попытках самосожжения и о том, что даже возложение цветов к памятнику Ленина могло быть расценено как провокация, если это делал татарин. В итоге читатель узнает, что герой, ставший к тому времени инвалидом второй группы, так и не смог вернуть себе ни дом, ни имущество, оставшееся в Крыму, однако «получил кусок земли под Симферополем, . поставил времянку и. работает над книгой о топонимике Крыма»30, почти не имея средств к существованию.
Одной из стержневых в крымскотатарской литературе стала проблема религиозного самосознания. Художественные тексты дореволюционного периода отражают скептическое отношение к улама (так называемому мусульманскому духовенству). Стяжательство и несправедливость, характерные для многих служителей культа, подрывали веру простого народа не только в принципы ислама, но даже в бога. Критическое отношение к религии нашло отражение в творчестве У. Токтаргазы: «Ты дал нам труд, / К труду — господ, / А про штаны забыл, господь» («Молитва бедняка»31), — обращается автор к Аллаху. Как следствие, люди чаще всего «уважают кошелек, потому что злато — бог» («Нынче деньги правят нами»32).
Определенную популярность получила пьеса Токтаргазы «Проект мулл» (ок. 1911). Автор, используя метод гротеска, создал классическую агитационную пьесу, четко, без полутонов разделив мир на черное и белое, а персонажей — на «хороших» (т.е. прогрессивных) и «плохих» (ретроградов). Председатель собрания улама испытывает настоящую ненависть к понятиям свободы и просвещения, он сравнивает свой народ со скотом, говоря: «Предоставь скотине свободу, она тут же на чьей-то ниве окажется... Вот и среди нашего народа объявились заговорщики. Эти хитрецы, обманывая людей, заставляют их забросить религию, выкинуть из памяти шариат, чужое называть своим. Они написали царю заявление с требованиями — заметьте, не с просьбами, а с требованиями! — не соответствующими шариату. Они считают, что земли, дарованные их нынешним хозяевам самим всевышним, надо поделить между всеми поровну. Наш царь-батюшка, конечно, оставил письмо этих безбожников без внимания. Так они несколько дней тому назад послали в Петербург целую петицию — с требованиями, на которые нет дозволения Аллаха». Председателю вторит керченский мулла:
30 Там же. С. 141.
31 Крымскотатарская литература. Сборник произведений. С. 157.
32 Там же С. 158.
«Если нас, духовенства, не будет, то под чьим неусыпным оком темный татарин будет совершать намаз? Кроме того, в том проекте имеется требование — девяносто шесть тысяч десятин вакуфных земель33 отдать бедным крестьянам. Если эти священные земли будут розданы, тогда чем же мы, духовенство, будем жить?».
Тему развивает рассказ Джафера Гафара «Дни Асанчика» — история жизни обычного ребенка в начале ХХ в. Смертельно больной отец посылает мальчика за муллой, чтоб тот прочитал над ним Ясин, особую молитву, читавшуюся над больными. Но девятилетний Асан, в отличие от своего отца, уже не верит улама и мысленно «не может смириться с тем, что отец даже в последние мгновения жизни, на краю смерти, надеется на байского прихвостня муллу»34. После смерти отца выясняется, что он завещал продать на свои похороны единственную корову, кормилицу семьи. В доме совершенно не остается денег, а мать Асана фактически самоустраняется со словами: «Теперь ты в доме мужчина, и мы только на тебя и надеемся».
После 1920 г. (установление советской власти в Крыму) религиозные вопросы не могли открыто подниматься в художественной литературе, учитывая, что «официальной религией» в СССР стал атеизм. Хотя общение с интервьюируемыми татарами заставляет думать, что атеизм в этой среде был поверхностным и служил прикрытием для глубокой религиозности, сохранившейся во многих семьях. По всей видимости, атеизм в среде мусульманских народов СССР вообще не приобрел такого широкого распространения, как среди славянского населения (хотя открыто исповедовать ислам было практически невозможно). Атеистические произведения у крымских татар в 1920—1930-е гг. были, скорее, редкостью. Одним из немногих, кто писал в таком ключе, был уже упоминавшийся У. Ипчи, воинствующий атеист, опубликовавший в 1921 г. «Мое восстание против бога», а в 1927 г. — обличительную повесть «Хатиб», в которой улама приписывалась «своя мораль — не признавать никакой морали». Только такая позиция на тот момент позволяла открыто обращаться к вопросам религиозной идентификации.
В более поздних произведениях советского периода имя Аллаха если и упоминается, то преимущественно во фраземах: «не приведи Аллах», «слава Аллаху», «да поможет Аллах» etc. Упоминания каких-либо религиозных реалий встречаются редко и носят почти случайный характер (так, героиня «Воспоминаний о голоде» Абля-
33 Т.е. земель, доход от которых шел в пользу мечетей и медресе.
34 Крымскотатарская литература / Авт.-сост. Р. Фазыл. С. 91.
кима Ильмия полушутя сравнивает своего удачливого и предприимчивого друга со святым Хыдыром).
Модернизация общества в конце XIX — начале XX в. привела к пересмотру положения женщины. Видимо, первым из представителей крымскотатарской интеллигенции, кто всерьез обратился к женскому вопросу, стал Исмаил Гаспринский. Женщина в его произведениях активна и довольно самостоятельна; она не может смириться с участью домашней рабыни, ей необходимо чувствовать себя равноправным членом общества, ведь ради блага своего народа она готова на любое самопожертвование, как героиня романа «Арслан-кыз». Но женщине необходимо открыть дорогу к образованию, которое поможет ей активнее служить людям. Именно с этой целью Гаспринский еще в 1887 г. предпринял неудачную попытку получить разрешение на издание крымскотатарской газеты для женщин «Тербие» («Воспитание»); в 1891 г. та же история повторилась с газетой «Къадын» («Женщина»). Разрешение было получено лишь в 1905 г.: так появился журнал «Алеми Нисван» («Женский мир»).
Произведения «Солнце взошло» (1906) Исмаила Гаспринского и «Теселли» (1957) Шамиля Алядина, разделенные десятилетиями, рисуют сходный идеализированный образ крымской девушки первой трети XX в.: мудрой, скромной, религиозной, но упорной, храброй и самоотверженной. Она готова на любые жертвы ради родственников и родины, готова бороться за свою любовь, и в то же время просьбу жениха просто поцеловать ее руку расценивает как проверку своей чистоты и отвергает почти с возмущением35. Браки к началу XX в. уже часто заключали в соответствии с желаниями жениха и невесты, но поскольку встречи тет-а-тет между юношами и девушками формально не одобрялись, чтобы договориться, молодым людям приходилось подолгу украдкой караулить друг друга — у фонтанов с питьевой водой или у заброшенных домов...
Очевидно, что сложнее приходилось женщинам в сельской местности, где гораздо дольше сохранялись традиционные нормы морали и этики. Осман Акчокраклы в стихотворении «О чем думает татарка» отмечает: «.Ни стены, ни заборы не понимают, как бедствуют-страдают татарки, эти бедные птицы в неволе. Мордуют их так, что плакать уж нет сил. Но терпят, терпят до тех пор, пока не погибнут»36. Вторит этим строкам героиня стихотворения Xасана Чергиева «Так суждено», дочь богача Эсма: «Продают нас, словно скотину, нет на свете мужчины, чтобы уважал нас, как равных себе. Ой, боже мой! Ты же и нас сотворил людьми, такими, как и муж-
35 Гаспринский И. Арслан-кыз. Солнце взошло. Симферополь, 2004. С. 161.
36 Крымский А.Е. Указ. соч. С. 190.
чин, но все льготы ты дал мужчинам, а нам, несчастным, нельзя и языком пошевелить!»37.
Вполне естественно, что в еще худшем положении оказывались женщины из бедных семей, вынужденные наниматься к богатым односельчанам в качестве прислуги, подобно героиням произведений «Хатип акай» У. Ипчи и «Теселли» Ш. Алядина. Они были совершенно беззащитны и нередко подвергались откровенным домогательствам со стороны хозяина.
Непосредственно перед Октябрьской революцией в этом вопросе наметилась тенденция к либерализации: в августе 1917 г. в Симферополе состоялся съезд делегаток ряда женских комитетов, образованных благодаря усилиям недавно назначенного муфтия Номана Челебиджихана. Четыре женщины было в числе делегатов I Национального Крымскотатарского парламента, заседавшего в 1917 г. Умные, хорошо образованные, решительные и энергичные татарки становятся героинями произведений «В далеком селении» Дибага, «Горлица машет крылом» Алимова, «Письмо учителю» Умерова.
Проблема получения классического образования — еще один краеугольный камень крымскотатарской литературы. В конце Х1Х в. на волне идей джадидизма в мусульманских регионах Российской империи — в Приуралье, Сибири, на Кавказе, в Крыму — стали появляться так называемые новометодные школы, в которых большое внимание уделялось изучению естественно-математических наук. Однако в начале ХХ в. правительство, испуганное распространением антимонархических настроений в среде интеллигенции, в том числе мусульманской, пересмотрело политику в сфере образования: в татарских школах было официально запрещено преподавать геометрию, географию и другие светские науки: «От вышестоящих есть распоряжение: учить истории, счету, географии шариатом не положено»38. Предполагалось, что дети должны изучать лишь Коран и правила совершения намаза. Активно применялись физические наказания: к примеру, непослушного ученика могли отхлестать линейкой или заставить читать текст с монеткой на языке, с чем столкнулся герой истории «Молитва ласточек» Н. Челебиджихана.
Такая ситуация вполне устраивала многих зажиточных татар, которые рассматривали классическое образование как привилегию, доступную лишь детям «избранных». Конечно, на свой страх и риск учитель мог преподавать все, что считал необходимым, однако молчание урядника или пристава при этом приходилось по-
37 Там же. С. 192.
38 Я никого не забуду / Ред. В.М. Басыров. Симферополь, 2001. С. 69.
купать «по сходной цене», к примеру, за мешок пшеницы каждые полгода39.
С приходом советской власти ситуация меняется к лучшему: ликвидация неграмотности становится одной из приоритетных задач. Дети из маленьких крымских сел получают возможность учится в школах-интернатах. Эмине, героиня повести Абибуллы Одабаша «Не забудет» (1923), уезжает из родного села, чтобы продолжить образование в интернате вместе с несколькими подругами. На прощание деревенский учитель Исмаил просит девочек: «Только вы... хорошо учитесь,. будьте культурными, на вашу долю выпадает просвещение нашего обнищавшего, невежественного народа, народа-сироты. Никогда не забывайте свой народ и не забывайте о своем долге перед ним.» В этом образе идеального учителя воплотилась одна из основных идей национальной интеллигенции: устранить недостатки существующего общества и изменить его нравы можно только путем распространения идей добра, гуманизма и знаний. Возможно, его имя выбрано неслучайно и предполагает аллегорическую отсылку к образу известного тезки Исмаила Гас-принского. Эмине же фактически персонифицирует простой крымскотатарский народ: девочка-сирота, долгое время сносившая оскорбления тетки, у которой жила, благодаря своему уму и таланту получает возможность вырваться из замкнутого круга ежедневной рутинной домашней работы, а значит, и у других татар есть шанс на новую жизнь без невежества, нищеты и голода. «Все наши беды — от невежества», — замечает один из второстепенных персонажей. И прощаясь с учителем, героиня торжественно обещает: «Я никого не забуду!.. Ты говорил, что весь наш народ сирота. Я не забуду и наш невежественный, живущий в темноте народ»40.
Однако развитию образования отчасти повредило многократное изменение алфавита на протяжении XX в. В 1929 г. арабица была заменена на латинскую графику, которую в 1940 г. сменила кириллица. В 1990-е гг. снова была предпринята попытка вернуться к латинице, и сейчас татары параллельно используют обе алфавитные системы.
Особого внимания заслуживает тема Крыма в литературе. Татары всегда идеализировали свою родину, недаром в легендах полуостров олицетворяла золотая колыбель41, наделенная сакральными свойствами. В произведениях депортированных поэтов и писателей Крым представляется потерянным раем, где царит веч-
39 Алядин Ш. Приглашение к дьяволу на пир.
40 Я никого не забуду. С. 61.
41 Терентьева Е.М. Картина мира крымских татар по материалам фольклора // Культура народов Причерноморья. Симферополь, 2010. № 183. С. 127—132.
ный Золотой век. Литераторы создают архетипический идеализированный образ утраченной родины, земли обетованной, «текущей молоком и медом». Даже воздух в Крыму, по воспоминаниям депортированных «был какой-то другой, морем пах, что ли, и еще травами, которые росли только в наших горах»42.
С особенной теплотой и любовью описывался Бахчисарай. Шамиль Алядин в одной из своих книг подробно живописует дореволюционный город, увиденный глазами поэта Усеина Токтар-газы, который восхищенно «рассматривал старинные постройки с золотящейся на солнце чешуей черепичных крыш и возникающие то здесь, то там белые, как свечи, минареты, читал на карнизах выведенные арабским шрифтом надписи: "Да будет благословен твой путь, прохожий!", "О, благородный путник! В любой час дня и ночи входи в мой дом — и ты найдешь приют и радушие!"». «Туда-сюда сновали, мелодично позванивая колокольцами, легкие фаэтоны», «то и дело приходилось прижиматься спиной к стене, чтобы пропустить мимо себя важно шествующих верблюдов с поклажей». «Вдали над черепичными крышами домов, ослепительно сияя крестом на куполе, высилась греческая церковь»43.
Усеин прислушивается к звукам давулов и скрипок, выводящих традиционные татарские мелодии («О, эти удивительные музыканты из Салачика44! Кто услышал их хоть однажды, долго будет помнить»), любуется величественными развалинами «Ешиль-Джа-ми, Зеленой мечети, в былые времена так названной из-за того, что ее высокие стены были сплошь увиты вьющимися розами и плющом, а на фоне лазурного неба возвышались лишь минарет да купол — и тот зеленый — с золотым полумесяцем».
Бахчисарай представляется ярким, шумным, веселым восточным городом из сказок Шахерезады.
Привлекателен и Карасубазар, где «.на улицах, куда ни глянь, журчат, плещутся фонтаны»45.
А вот курортная Ялта, излюбленное место отдыха российской аристократии и интеллигенции, заслужила нелицеприятную характеристику: «там слишком много всяких рвачей-чиновников да полицейских. Уши у них огромные, а руки длинные»46. Этот город в начале века воспринимается как центр альтернативной культуры, не совсем «чужой», но и не близкой. Обслуживание отдыхающих, приезжавших на Южный берег со всей империи и падких на «восточную экзотику», стало основной статьей дохода для многих
42 Алядин Ш. Я — ваш царь и бог.
43 Алядин Ш. Приглашение к дьяволу на пир.
44 Салачик — пригород Бахчисарая.
45 Алядин Ш. Приглашение к дьяволу на пир.
46 Там же.
татар. По утрам женщины из окрестных селений, «водрузив на головы корзины, идут на ялтинский базар, продают фрукты, клубнику, огурцы, помидоры, сладкий лук величиной с блюдце». Традиционная татарская кофейня Асана Нури благодаря этническому колориту быстро превращается в литературный салон, который посещают Чехов, Андреев, Короленко, Горький, Коцюбинский, Немирович-Данченко, Куприн, Бальмонт.
Даже в советское время чересчур яркая и шумная, бьющая через край жизнь приморских курортных городов неприятно поражала некоторых татар, прибывавших в Крым по путевкам: вот как описывает свои ощущения герой романа Ш. Алядина, проживший в Судаке несколько дней в 1970-е гг.: «Залитые солнцем улицы города. заполнены пестрой толпой людей, одетых по последнему крику моды курортного сезона. Громкие веселые голоса женщин, белозубые улыбки, музыка на пристани». Увиденное кажется настолько непривычным, что герой затевает с соседом по гостиничному номеру разговор «об умопомрачительной пестроте одежды на женщинах и об их чрезмерной вольности». Собеседник-грек усмехается, мысленно удивляясь «наивности, консерватизму» рассказчика, и спокойно отвечает: «.Не годится отставать от времени... Есть настроение — пусть одеваются! Вы посмотрите, сколько красоты!»47.
Но герой не приемлет такую точку зрения, как не приемлет и пассивный отдых: даже «собственное лицо, успевшее загореть за две недели отдыха в Ялте», кажется ему каким-то «болезненным и чужим».
При этом сложно говорить об оппозиции города и деревни в советский период: Бахчисарай, Белогорск (Карасубазар), Симферополь, т.е. те города, где было достаточно много татар, не противопоставляются мелким селам: до депортации связь между ними в национальном сознании была достаточно прочной: практически все горожане-татары были выходцами из села или имели там многочисленных родственников; в свою очередь сельчане, если только они не относились к лишенцам, могли в любой момент переехать в город хотя бы под предлогом получения образования.
В литературе отчетливо прослеживается противопоставление и своего рода «расподобление» утопии и реальности — Крыма и Средней Азии (в первую очередь — Узбекистана и Казахстана, куда выслали основную массу депортированных татар).
Пустыня Кызылкум навевала уныние: «жаркое солнце и сухой горячий ветер высушили здесь уже к концу мая травы и кустарники и только редкими бурыми пятнами встречались в низинах неболь-
47 Там же.
шие участки почвы, поросшие жесткой растительностью, незнакомой обитателям. Крыма. Со страхом смотрели они на плоский пустынный ландшафт. С ужасом думали, что им придется жить на такой выжженной солнцем земле, где. ни гор, ни моря, ничего до самого горизонта не видно, кроме этой безжизненной равнины»: такую картину рисует Шем Айдын в упомянутом романе «Нити судеб человеческих». Но настоящий шок испытали герои, узнав название пункта своего назначение: Голодная степь. Подходящих жилых помещений для вновь прибывших не было, людей, которые не имели даже вещей первой необходимости, размещали в сараях. Многие местные старались подбодрить переселенцев, однако выходило только хуже: патриотические речи о «светлом будущем» для внуков наталкивались на стену непонимания — переселенцы воспринимали депортацию как временную меру, их коробило от предположений, «что их, крымчан, внуки будут интересоваться прошлым или будущим этого края». Люди искренне недоумевали, за что их выселили: даже по максимальным оценкам, число «коллаборационистов» не превышало 20 тыс. человек (по данным Главного командования германских сухопутных войск от 20 марта 1942 г.; хотя реальная цифра могла быть гораздо ниже), что составляло около 10% от общего числа татар на оккупированном полуострове. Люди тяжело переживали безосновательные обвинения в предательстве и, естественно, не могли с ними согласиться, не видя за собой никакой вины перед родиной. Поколения, выросшие при советской власти и считавшие себя «советскими людьми», полагали, что произошло недоразумение, о котором не известно руководству страны. Депортированные безуспешно пытались писать в Кремль, Сталину, Фадееву.
Даже Ташкент не пришелся по нраву переселенцам, лишившимся дома: столица союзной республики представлялась многолюдным и суетливым городом со слишком холодным климатом. Первое впечатление татарина, приехавшего сюда в поисках семьи, явно негативное: «.было полным-полно людей... Вид у всех был измученный. Подкатил трамвай, переполненный, обвешанный гроздями пассажиров. Мне с трудом удалось, протиснувшись, ухватиться за ручку и поставить одну ногу на ступеньку. Поехали...». А вот Ташкент глазами школьника, персонажа рассказа Э. Умеро-ва: «Вот уже неделя, как небо затянуто черными тучами. Морозный жгучий ветер перегоняет с места на место снежные сугробы. Машины... то и дело буксуют, ...образуют заторы» («Ненастье», 1972). Если в первом случае негативное восприятие можно объяснить тоской по родине, то второе описание вкладывается в уста ребенка, выросшего в депортации. То есть, предполагается, что от-
чуждение по отношению к «чужбине» заложено на подсознательном уровне (возможно, благодаря влиянию взрослых).
Ничем не радует татар и соседняя республика: «Постепенно стало ощущаться, что мы попали в совсем иную климатическую зону. В маленькие оконца под потолком [поезда] начал задувать холодный ветер и со свистом проникать во все щели. Это уже был равнинный Казахстан, открытый всем северным ветрам», — делится впечатлениями переселенец48.
Не только депортированные татары ностальгировали по родине. В автобиографической книге известного американского музыканта Иегуди Менухина «Unfinished Journey»49 Крым, известный автору преимущественно по рассказам родителей (крымского татарина и еврейки), описывается как «изумительная земля», «безгранично романтическая Страна Юга». Человек, впитавший ценности нескольких цивилизационных систем, так сформулировал свое жизненное кредо: «Самая богатая культура происходит от взаимного оплодотворения Востока и Запада».
Интересно проанализировать характерные особенности отдельных этнических групп, на которые условно разделяется крымскотатарский народ.
Жителей Южнобережья степняки называли «спесивыми и задаваками [потому], что они при всяком удобном случае подчеркивают, что они родились у моря, будто возникли из волн морских и имеют право на особые привилегии». «Только что попавшему сюда человеку обычно кажется, что люди здесь легко зарабатывают деньги и живут богато». Южане «живут долго [потому], что днем и ночью, летом и зимою дышат морским воздухом». Им свойственно «что-то дикое и неукротимое, присущее дэву, стражу и покровителю... лесов». «Каждый мужчина [здесь был] обязан играть на каком-нибудь инструменте»: в этих «краях, когда бывают свадьбы, музыкантов не ищут»50.
Горных татар — татов — считали задиристыми, но бедными, а кочевников-ногайцев — прагматичными.
Свое мнение по поводу таких предрассудков Ш. Алядин выразил словами своих героев: «Подобные пережитки нам оставлены ханами и беями, которым удобнее было править народом, разделяя их на южнобережных, горцев, степняков, вызывая неприязнь друг к другу.. Об этом мы и стараемся говорить в школе детям. Они-то уж должны избавиться от этих пережитков». Несмотря на определенные различия в культуре, крымские татары к началу ХХ в.
48 Алядин Ш. Я — ваш царь и бог.
49 Menuhin Y. Unfinished Journey. N.Y., 1977.
50 Алядин Ш. Приглашение к дьяволу на пир.
воспринимали себя как целостный народ с длительной и героической историей. Мысль, высказанная Алядином, несет огромную смысловую нагрузку, подчеркивая единство всех крымских татар. Нельзя забывать, что художественная литература — одна из основных форм этнонациональной рефлексии народа (наряду со сферой политики и законодательства, идеологии и обыденного созна-ния51), и она способна влиять на формирование национального самосознания гораздо сильнее, чем данные классической науки. В свою очередь литература и сама является результатом развития национального самосознания на определенном историческом этапе: общие убеждения и стереотипы, характерные для народа, обычно накладывают определенный отпечаток на формирование смыслового топоса. Анализ художественной литературы позволяет исследователю сделать несколько наблюдений.
Особое внимание писателей привлекает определенный ряд тем: специфика исторического пути Российской империи и СССР; проблема семьи и семейных ценностей; вопросы религии, образования, гендерной роли женщины; тема родины и «чужбины». При этом не прослеживается резкого противопоставления себя другим народам по принципу «свои»—«чужие». Алядин, Умеров и их «собратья по перу» не обвиняют весь русский народ в появлении лишенцев и депортированных: персонажи вышеупомянутых книг («Я ваш царь и бог», «Черные поезда», «Голубые мустанги»), как и реальные татары, прекрасно осознают, что в сложившейся ситуации виновата только правящая верхушка. Также сложно говорить о противостоянии городского и сельского образа жизни. В большей степени дуализм мира выражается в сопоставлении идеализированной родины — Крыма — со всем остальным миром, будь то Узбекистан, Казахстан или США.
Свой народ татарские авторы не идеализируют: отдельным героям приписывается жадность, властолюбие, трусость и безосновательная жестокость, но такие индивидуумы есть в любом обществе, и национальная идентичность не определяет эти качества. Нельзя забывать, что одной из задач литературы является формирование высоких морально-этических и нравственных качеств, национального менталитета, поэтому в противовес отрицательным героям появляются образы всепонимающей матери («Ненастье» Умерова), заботливого отца («Разрешение» Умерова), преданной жены («Горлица машет крылом» Алимова), одаренных («Не забудет» Одабаша) и трудолюбивых детей («Дни Асанчика» Гафара),
51 Карлов В.В. Этнонациональная рефлексия и предмет этнологии // Этнографическое обозрение. 2000. № 4. С. 4.
мудрых взрослых («Приглашение к дьяволу на пир» Алядина), терпеливых наставников («Молитва ласточек» Челебиджихана). Национальная проза конструирует своеобразную картину мира, используя самые разные приемы: Гаспринский предпочитает тонкий символизм, сопоставляя в своих книгах новый виток истории с восходом солнца, а судьбу женщины — с судьбой народа; Ипчи пытается совместить народные традиции и праздники с аксиологической системой коммунизма; Умеров применяет метод антропоморфизма, наделяя животных человеческими качествами и привязанностями; Алядин обращается к крымским легендам и преданиям, особое внимание уделяя взаимосвязи человека с местом его рождения, и создает эпические картины даже в небольших по объему романах; Айдын использует мистические элементы, связывая историю Крыма с историей табуна диких лошадей-призраков.
Тема религиозной идентичности постепенно вытесняется: это было табу в стране, граждане которой — атеисты по умолчанию (хотя, как мы отмечали, процент верующих-мусульман среди татар, узбеков, казахов был выше, чем процент верующих-христиан среди русских и украинцев). В противовес теме религии рос интерес писателей к вопросам образования и распределения гендерных ролей в обществе.
В последние десятилетия развитию национальной литературы народов Крыма уделялось недостаточно внимания на государственном уровне. В частности, произведения крымскотатарских авторов не были включены в учебную программу большей части общеобразовательных школ региона. До последнего времени представление об истории этого народа школьники получали в основном из книг русских и украинских авторов: списки обязательной или дополнительной литературы для чтения часто включали тетралогию «Таем-ний посол»52 В. Малика или «Мальви»53 Р. Иванычука — книги, затрагивающие историю взаимоотношений украинского народа с Крымским ханством; в детских библиотеках можно встретить приключенческую повесть В. Калинина «Казак Гамалий и его ватага»; романтизированный образ ханства формируется благодаря «Бахчисарайскому фонтану» А. Пушкина. Из-за отсутствия в школьной программе альтернативных произведений, принадлежащих крымскотатарским писателям, общее впечатление русско- и украиноязычных крымчан об этом народе получается односторонним. Между тем крымскотатарская литература представляет собой оригинальное, самобытное явление, восполняет многие «белые пятна»
52 Тетралогия изучалась преимущественно в VII классе общеобразовательных средних школ.
53 Книга изучалась преимущественно в VIII классе.
в истории СССР, и знакомство с ней может быть полезным не только для специалистов-тюркологов и этнологов, но и для широкого круга читателей.
Список литературы
1. Возгрин В.Е. История крымских татар: очерки этнической истории коренного народа Крыма в четырех томах. Симферополь, 2013.
2. Крымский А.Е. Литература крымских татар. Симферополь, 2003.
3. Крымскотатарская литература / Авт.-сост. Р. Фазыл. Симферополь, 2005.
4. Крымскотатарская литература. Сборник произведений фольклора и литературы УШ—ХХ вв. / Авт.-сост. Л.С. Юнусова. Симферополь, 2002.
5. Чобан-заде Б. Къырымтатар эдебиятынынъ сонъ деври: Маруза. Крымскотатарская литература новейшего периода: Доклад. Симферополь, 2003.
Поступила в редакцию 25 июня 2014 г.
