МИР СОЛЖЕНИЦЫНА: "МИР ПОДСЧЕТОВ И РАСЧЕТОВ" Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Marginalia

Мир Солженицына: «мир подсчетов и расчетов»

© Шарова А. В. © Sharova A.

Мир Солженицына: «мир подсчетов и расчетов» The World of Solzhenitsyn: the world of planning and calculation

Аннотация. Раскрыто содержание вышедшего в прошлом году сборника материалов о «художественном исследовании» Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» — «Книга, обманувшая мир». Показаны актуальность и новизна замысла, проанализированы представленные в сборнике статьи, освещены плюсы и минусы выбора и организации публицистического и научно-исследовательского материала.

Annotation. The article reveals the content of the collection of articles on the so called "artistic research" "The GULAG Archipelago" by Alexander Solzhenitsyn. The collection named "The book that deceived the world" was published last year. The author of the article shows the relevance and originality of the very idea of the book, analyzes the articles, and highlights the pros and cons of the choice and organization of publisictic and research materials.

Ключевые слова. Солженицын, ГУЛАГ, Великая Отечественная война, мистификация, Шаламов, сталинизм, политические репрессии, Большой террор.

Key words. Solzhenitsyn, the Gulag, the Great Patriotic War, hoax, Shalamov, stalinism, political repression, the Great Purge.

Деятельность Солженицына — это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности.

Варлам Шаламов

1

11 декабря 2018 г. исполнилось сто лет со дня рождения Александра Солженицына. Еще в 2014 г. было решено, что юбилей писателя отметят на государственном уровне [8]. Открытие памятника в Москве, мемориального музея-квартиры в Рязани, международная конференция, выпуск академического издания «Архипелага ГУЛАГ» и еще «около 90... событий, направленных на глубокое изучение и популяризацию творческого наследия автора среди молодежи и старшего поколения, будут реализовываться в течение этого года» [9]. И все это свершилось в Год

ШАРОВА Анастасия Викторовна — выпускница факультета иностранных языков Государственного гуманитарно-технологического университета, преподаватель испанского языка в центре испанского языка и культуры «ESP Club Moscú».

Солженицына. На него пришлись 150-летие М. Горького и 200-летие И. Тургенева, но их отметили с несоизмеримо меньшим размахом.

В 2016 г. МИД РФ предложил ЮНЕСКО объявить 2018-й годом Солженицына [9]. В список памятных дат, в которых ЮНЕСКО планирует принять участие в 2018-м и 2019 г., вошли юбилеи Ивана Тургенева, Максима Горького и Александра Солженицына — 200, 150 и 100 лет соответственно. И если первых можно с чистой совестью назвать классиками, то последнее имя не может не вызывать вопросов у думающего человека. 2018 г. примечателен также юбилеями Л. Толстого, Н. Чернышевского, И. Ефремова... Но, видимо, Александр Исаевич оставил в мировой культуре несколько больший след, чем авторы «Анны Карениной», «Что делать?» и «Туманности Андромеды».

Солженицын — один из крупнейших мифотворцев советской и постсоветской эпохи. Казалось бы, одних только мнений Варлама Шаламова и Юрия Домбровского, крупнейших писателей-лагерников, должно быть достаточно, чтобы сделать автора «Архипелага ГУЛАГ» предметом пристального критического рассмотрения. Но критический анализ его идеологии и творчества безнадежно теряется на фоне славословий и восхищенного цитирования. Серьезное, основательное изучение Солженицына — явление крайне редкое. Уже хотя бы поэтому читатель, интересующийся трагедией советских лагерей и советской историей вообще, должен внимательно отнестись к работе «Книга, обманувшая мир: сборник критических статей и материалов об "Архипелаге ГУЛАГ" А. И. Солженицына», вышедшей в минувшем году в издательстве «Летний сад» [6].

Здесь представлен ряд работ, посвященных предпосылкам возникновения, истории написания и восприятия эпопеи Солженицына, оценке деятельности писателя современниками, его знакомыми, а также учеными, чьи исследования внесли и продолжают вносить серьезный вклад в формирование объективного мнения об «Архипелаге...» и о влиянии книги на общественно-политические и культурные процессы в нашей стране и за рубежом.

Книга открывается предисловием Захара Прилепина, характеризующего Солженицына как «публициста огромного дарования», которое

Книга, обманувшая мир : сборник критич. статей и материалов об «Архипелаге ГУЛАГ» А. И. Солженицына / сост. и ред. В. В. Есипов. М.: Летний сад, 2018.520 с.

Об 'Арптгик

ГУЛаг

начжтоту

пошло на создание «мощнейшего вируса» — книги «Архипелаг ГУЛАГ», где «страшная правда» смешана с «жуткими домыслами». Он убеждает, что идея Солженицына оказалась загублена сильнейшим желанием окрасить эту правду в самые темные тона. Риторика Прилепина с его вопросами, требующими от читателя однозначного ответа, противоречит смыслу, который он вкладывает в собственные слова об «Архипелаге...». Получается, что Солженицын сам не представлял, насколько мощный удар он нанесет «сознанию русского человека». «Из "Архипелага", — пишет Прилепин, — выросло то, что самого Солженицына, наверное, испугало бы, доживи он до наших дней» [6. С. 5].

Выходит, что из благих намерений рассказать об одной из трагедий XX в. само по себе получилось сильнейшее информационное оружие, которое попало не в те руки: книгой «сплошь и рядом клянутся люди весьма сомнительных взглядов — антисоветизм которых неизбежно оборачивается воинствующей русофобией» [6. С. 6]. Прилепин заявляет: «Солженицын должен быть», «Солженицын целую жизнь свою посвятил, я не иронизирую, поиску правды» [6. С. 5, 10]. С легкой руки писателя, посвятившего обличению «Архипелага ГУЛАГ» львиную долю заглавной статьи, Солженицын становится жертвой собственного замысла.

Прилепин, как и Солженицын, — представитель державной идеологии, просто другого типа. Он противоречит типу солженицынскому, ориентированному по большей части на ностальгию по «великой России» царей и столыпиных. Прилепинская державность направлена на возвеличивание «советской империи».

Ни Прилепину (по понятным причинам), ни составителю сборника (к большому сожалению) не пришло в голову, что критиковать одну державность, гордо стоя под знаменем другой, — значит только вредить делу, и делу очень важному. Это четко демонстрируется в первых же строках вступительного текста, где звезда современного книжного рынка дает понять, что спокойно относится к книге «Двести лет вместе». А ведь книга эта лжива в большей степени, чем «Архипелаг.», — так, в ней упорно утверждается, что в Российской империи не было дискриминации евреев.

Предисловие Прилепина в корне противоречит не только замыслу и форме сборника, но и его содержанию и тем выводам, которые читатель может сделать, ознакомившись с представленными материалами.

Во втором предисловии составитель и редактор сборника В. В. Еси-пов — известный специалист по биографии и творчеству В. Т. Шала-мова — пишет о давно назревшей необходимости глубокого и всестороннего исследования писательской деятельности Солженицына: «Речь, разумеется, не о разного рода откликах и рецензиях на "Архипелаг ГУЛАГ" — их было множество, а о строгом объективном анализе, который включал бы, как минимум, детальную фактологическую экспертизу содержания всего произведения наряду со столь же внимательным рассмотрением методов автора и его концептуальных посылов» [6. С. 11].

2

Сборник состоит из трех разделов. В первом блоке материалов под заголовком «От имени репрессированных» собраны воспоминания бывших узников трудовых лагерей, успевших «при жизни так или иначе выразить свое отношение к "Архипелагу" и его автору» [6. С. 32]. Первым «дают слово» Варламу Тихоновичу Шаламову, человеку несравнимо более трудной судьбы, несравнимо более прямого и честного характера, писателю куда большей силы, относившемуся к тому, о чем пишет и как пишет, с гораздо большей ответственностью. В свое время Солженицын предлагал ему совместную работу над своим «художественным исследованием». Шаламов, отличавшийся бескомпромиссностью, полным неприятием лицемерия и отсутствием жажды наживы, поначалу хорошо отнесся к Солженицыну как к человеку и писателю, хвалил «Один день Ивана Денисовича», признавал значение этого произведения как прорыва в советской литературе, вел с ним переписку. Но вскоре, разобравшись в том, как Солженицын трактует лагерную тему и как видит свою писательскую задачу, Шаламов ярко выразил свое принципиальное отношение к несостоявшемуся коллеге в дневниковых записях и письмах. «Мир Солженицына — это мир подсчетов, расчетов», — пишет он в 1965 г. [6. С. 46]. (Критическое сопоставление позиций А. И. Солженицына и В. Т. Шаламова имеет долгую историю, первым его начал еще писатель-лагерник Олег Волков во внутренней рецензии на «Колымские рассказы» [11]. Современные исследователи и мемуаристы также не обходят вниманием этот сюжет [2; 5; 7; 10; 12].) Под словом «мир» мы должны здесь понимать не только совокупность интересов писателя, но и некую параллельную реальность, которую он создает.

После Шаламова от имени репрессированных высказывается Алексей Яроцкий, автор книги «Золотая Колыма». Ее автор, на чью долю, как и на долю Шаламова, пришлись поистине страшные испытания, не мог поддержать Солженицына в его идее свалить в одну кучу и террор Гражданской войны, и расстрелы ЧК, и раскулачивание, и коллективизацию, и Большой террор, и дальнейшие сталинские репрессии. Искажение фактов, замалчивание обстоятельств и отказ от анализа причинно-следственных связей помогают лишь спекулировать на больной теме, придавая ей извращенную привлекательность, которая способствует созданию нового, выгодного кому-то мифа на фоне трагедии — мифа, который хорошо продается и покупается.

В отличие от Солженицына, Яроцкий не только не пытался во что бы то ни стало напечатать свою книгу на Западе, но и просил наследников «ни при каких обстоятельствах не публиковать ее за рубежом... лаять на свою родину из чужой подворотни не хочу» [6. С. 62].

Отрывки из оригинального издания книги Леонида Самутина «Я был власовцем...» также представляют необычайный интерес. Во время войны Самутин попал в плен и вступил в РОА, после войны до 1955 г. находился в заключении в воркутинских лагерях. Он был знаком с Солженицыным и даже держал у себя копию рукописи «Архипелага ГУЛАГ»,

которую изъяли у него сотрудники КГБ в 1973 г. Самутин описывает эволюцию своего отношения к «Архипелагу.» и личности самого писателя, дает Солженицыну яркую характеристику, называя его талантливым артистом, незаурядным притворщиком. Автор сравнивает реальные, легко проверяемые факты из жизни Солженицына с их подачей в автобиографии «Бодался теленок с дубом». Например, большие сомнения вызывает история с крамольной фронтовой перепиской с женой и друзьями, из-за которой Солженицын и получил срок, история его взаимоотношений с товарищами по этой переписке. По мнению Кирилла Симоняна, знавшего Солженицына с детства и оговоренного им, Солженицын, «опасаясь гибели на фронте», затеял эту переписку, «чтобы создать видимость большой антисоветской группы и для ведения следствия быть отправленным в тыл... За преступление, выразившееся лишь в крамольной переписке, не дадут. строгого наказания» [6. С. 92].

А вот история вербовки Солженицына — о том, что, уже завербованный «опером» и получивший кличку, он не только смог без проблем отвертеться от своих новых унизительных обязанностей, не только обманул «опера», но и получил перевод в спецлагерь с куда более мягкими условиями. Самутин пишет: «Мы, обломанные лагерями старые зеки, твердо знаем — такое было невозможно! Нельзя поверить, чтобы, дав подписку стучать, от опера можно было так легко отделаться! Да еще как отделаться? Переводом на привилегированное положение в особый, да еще и сверхсекретный лагерь! Кому он это рассказывает?» [6. С. 69].

В «Открытом письме Солженицыну» Семен Бадаш упрекает писателя в неблагодарности и равнодушии к судьбе людей, прямо или косвенно обращавшихся к нему за помощью, в подтасовке фактов и беспримесной автобиографической лжи Солженицына, раскрывает контекст многих событий, описание которых явно противоречит объективным событиям, да и просто логике и знанию жизни. Среди прочих непозволительных вольностей в обхождении с материалом о забастовке-голодовке в Экибастузе в 1952 г. Бадаш припоминает Солженицыну «перенос» ее даты с 21 на 22 января — «чтобы совместить эту дату с Кровавым Воскресеньем» [6. С. 112].

«В моей книге я упоминал о том, как в Экибастузе с папкой нормативных справочников ходил в колонне зеков нормировщик Саша Солженицын», — пишет Бадаш [6. С. 110]. А вот и реальный «мир подсчетов и расчетов». Нормировщик не только по лагерной профессии, нормировщик собственной жизни и литературных жизней людей, которые ему доверились, людей, которые помогали. Впечатление это создано отчасти воспоминаниями и размышлениями современников, которые по страшному опыту могли отличить фантазию и прямую ложь от правды, чувствовали ужасную обиду за то обманчивое ощущение откровения, которое принесла публикация в «Новом мире» повести «Один день Ивана Денисовича», когда в талант и честность Солженицына поверили другие «политические», когда пошли письма благодарных заключенных. Статистические выкладки, сделанные на основе данных не так давно рассекреченных архивов, документы, свидетельства, логика жизни, знание

социально-политического контекста эпохи, исследования неангажиро-ванных ученых подтверждают впечатления свидетелей времени.

«Если поначалу имя Солженицына еще было связано с какими-то надеждами... — то "Архипелаг" не оставил от них камня на камне», — пишет Лия Горчакова-Эльштейн, педагог и писатель [6. С. 122]. «Краткий курс истории ВКП(б)» наоборот — вот как охарактеризовал «Архипелаг.» после прочтения муж и старший товарищ Лии Борисовны, литературовед Генрих Натанович Горчаков, проведший в лагере почти 15 лет. «Чистая пропаганда. все выкрасила нужным. цветом», — продолжает эту мысль его жена. «В "Кратком курсе" — цвет густо-красный, а в "Архипелаге" — густо-черный: вот и вся разница... лживая, бессвязная и навязываемая — пропаганда. А густота тех цветов необходима для замазывания правды» [6. С. 122].

В третьем разделе сборника подробно рассказано об истории публикации «Архипелага.» в СССР в годы перестройки. Солженицын настоял на том, что именно это произведение должно быть опубликовано у него на родине в первую очередь. По мнению В. Есипова, «Солженицын показал, что он сам заинтересован прежде всего в пропагандистском эффекте своей книги — убийственном, по его мнению, для "ненавистной коммунистической идеологии". Реальное разрушительное начало в его литературно-политической деятельности многократно преобладало над утопическим созидательным... неистовый автор "Архипелага", "Красного колеса", "Ленина в Цюрихе" как никто другой поспособствовал тому, чтобы превратить весь советский период истории в "черную дыру"» [4].

Последним «от имени репрессированных» — а точнее, «от имени репрессированного» — выступает ученый и писатель Жорес Медведев. Фрагмент из его воспоминаний под заголовком «Потомок декабриста в "Архипелаге"» рассказывает о судьбе Михаила Петровича Якубовича, правнука декабриста А. И. Якубовича и племянника народовольца П. Ф. Якубовича. Яркая личность, один из руководителей фракции меньшевиков в РСДРП, с 1931-го по 1956 г. он находился в заключении, осужденный по фальшивому делу «Союзного бюро меньшевиков». В 1960-е гг. Михаил Петрович, считавший Солженицына своим другом, стал одним из тех многих лагерников, кто давал ему личные материалы, документы, истории для «художественного исследования».

Ж. Медведев пишет о попытке Якубовича добиться реабилитации: «По настоятельной рекомендации московских друзей Михаил Петрович направил Генеральному прокурору СССР письмо.., где подробно объяснил технологию фальсификации "процесса", рассказав о пытках, которым подвергали арестованных, чтобы вынудить их дать ложные показания» [6. С. 155]. Текст этого письма и получил Солженицын. Как же он им распорядился? Медведев подробно рассказывает о том, каким образом Солженицын исказил приводимые Якубовичем факты в главе «Закон созрел», резюмируя: по тексту «Архипелага... » выходит, что «арестованный добровольно и с энтузиазмом сразу соглашается стать ключевым свидетелем обвинения, а его после этого безо всякой нужды долго пытают, доведя до попытки самоубийства.» [6. С. 157].

История Якубовича была описана Солженицыным еще до прочтения копии его письма. Солженицын умолчал о пытках, но, как пишет Медведев, «с появлением такого свидетельства скрывать (их применение. — А. Ш.) было нельзя. Но и менять уже нарисованный портрет энтузиаста-сталиниста не хотелось» [6. С. 156]. Поэтому и получилось у писателя, что пытали Якубовича уже после получения нужных показаний — видимо, просто из любви к искусству. Была предпринята попытка юридического вмешательства, Солженицына обвинили в клевете, «Архипелаг.» с исправленным фрагментом был издан дважды: в так называемом вермонтском издании и в «Новом мире», в 1980-м и 1989 г. соответственно. Но более новые издания содержат оригинальное свидетельство подлинного мошенничества. Медведев объясняет: «Практика набора с рукописей прекратилась — для новых изданий стали просто сканировать прежние тексты. А делать это было удобнее с первого издания.» [6. С. 163].

«Нет никакого секрета в том, что книга Солженицына не состоялась бы, если бы автор не получил после публикации своей первой повести в "Новом мире" в 1962 году огромного количества доверительных писем с воспоминаниями бывших заключенных», — пишет в предисловии к сборнику В. Есипов [6. С. 31]. Солженицын распорядился ими по своему усмотрению. Некоторые письма были анонимными, но в числе соавторов «Архипелага.» было указано свыше 200 имен людей, подаривших писателю свои записи и документы. «Трудно судить, — пишет далее В. Есипов, — как происходила подобная трансформация в случаях с анонимными авторами, однако, как можно убедиться на материалах нашего сборника, писатель совершенно самоуправно и беззастенчиво обходился с теми, чьи имена и фамилии он указывал в книге. Разве нет оснований предположить, что такая же судьба была уготована в той или иной мере и другим "соавторам" из всех 227 (257)?» [6. С. 31—32].

3

Второй раздел сборника посвящен теме «Солженицын и война». Мифы о штрафных батальонах, об отношении оккупированного населения к фашистским захватчикам, о «героическом» поступке генерала Власова, которые живучи в головах многих людей, надломленных развалом Советского Союза или тех, кто отличается бессмысленной к нему ненавистью, — те мифы, которые так охотно и так часто транслируют медийные персоны и школьные учителя, являются еще одной важной темой изучения писаний Солженицына. В этом разделе мы сталкиваемся со случаем, во многом напоминающим прилепинское предисловие.

Первой помещена статья знаменитого писателя-фронтовика Юрия Бондарева. О том, что написана она была как контрпропагандистская, фактически выражающая позицию официальных кругов СССР в отношении Солженицына и «Архипелага.», составитель упоминает почему-то лишь расплывчато, а вот про письмо маршала Василия Чуйкова это говорится прямо. Бондарев и Чуйков, безусловно, правы в конкретной

содержательной критике многих солженицынских выдумок о Великой Отечественной войне; но слишком часто они заведомо не могут и одновременно не хотят разбирать проблему, а лишь указывают и гневно обличают. Материалы данного формата следует скорее помещать в раздел исторических.

В основу публикации Александра Пыльцына положена переработанная им статья «А. Солженицын — классик лжи и предательства». Командир роты штрафного батальона, он затрагивает крайне важные темы, которые уже были подняты авторами других статей из сборника. Во-первых, тема ареста Солженицына на фронте, связанного с перепиской антисоветского характера. Как и Леонид Самутин, Пыльцын считает, что версия, будто «Солженицын писал провокационные письма своим друзьям вовсе не по "дурости" и не по "ребячеству" (ему было уже 26 лет, и он имел звание капитана), а с трезвым и тонким расчетом, — чтобы путем своего ареста по политической статье избежать риска гибели на фронте в последние месяцы войны» [6. С. 181—182], — вполне правдоподобна.

Вторая важная тема статьи Пыльцына — пропаганда Солженицыным сочувственного и даже уважительного отношения к печально известному генералу Власову: именно Солженицын сыграл большую роль в развитии и распространении легенды о том, что Власов был жертвой сталинского режима, и его сдача в плен — вклад в борьбу против сталинизма. Пыльцын пишет: «Именно Солженицын запустил в умы читателей ядовитую мысль: "Не власовцы изменили Родине, а Родина трижды изменила им"» [6. С. 189]. Он справедливо замечает: мысли о реабилитации власовского движения высказаны Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ», а в крамольных письмах с фронта о Власове ни слова: «Если бы он высказал нечто подобное, находясь на фронте в 1945 г., — его жизненная участь была бы совсем иной.» [6. С. 189].

Владимир Бушин знал Солженицына лично и по переписке. Бушину принадлежит целый ряд статей и книг, посвященных критическому обзору деятельности Солженицына. Он один из немногих, кто, по выражению составителей сборника, «прочел все произведения Солженицына очень внимательно, с карандашом в руках» [6. С. 191]. В сборнике читатель знакомится со сводным материалом из нескольких публикаций Бу-шина, связанных непосредственно с книгой «Архипелаг ГУЛАГ». Бушин касается не только вопроса о «его просто безумно-фантастическом, многократно комментировавшемся преувеличении потерь населения СССР от репрессий — 66,7 млн человек, — которые Александр Исаевич, ничто-же сумняшеся, взял напрокат у безграмотного заокеанского "профессора статистики" И. Курганова» [6. С. 193]. Он также комментирует нестыковки в цифрах внутри самой книги, искажение задокументированных фактов (например, многократное преуменьшение количества убитых 9 января 1905 г.), а также орфографические ошибки, выявленные в огромном количестве при прочтении первого издания «Архипелага».

Бушина-фронтовика более всего оскорбляет все, что написано в «Архипелаге.» о Великой Отечественной войне, которую Александр Исае-вич именовал «советско-германской» [6. С. 215]. Справедливое возмуще-

ние вызывает представление Солженицына о том, что советский народ только выиграл бы от немецкого захвата, о том, что ужасы концентрационных лагерей преувеличены сталинской пропагандой, о том, что немцы в оккупированных областях были чуть ли не желанными гостями, гуманистами, при которых начали вновь открываться церкви. Бушин разбирает подробности истории сдачи генерала Власова в плен, опираясь на воспоминания участников войны — маршалов Баграмяна, Мерецкова и других, — опровергает мнение о том, что армию Власова бросили на произвол судьбы.

Прискорбно, что в работе Бушина не затрагивается тема подлинной истории репрессий и лагерей, — хотя для этого есть все предпосылки (создаваемые самим автором в том числе) и возможности. Эта тема как будто старательно обходится. Автор старается сконцентрироваться в основном на личности Солженицына и делать выводы о том, что самому-то автору «Архипелага.» в Советском Союзе, включая тюрьмы и лагеря, жилось совсем неплохо.

4

Историк Рой Медведев, левый диссидент, выступал в печати с критикой Солженицына уже в 1970-х гг. В статье, открывающей раздел «От имени науки и здравого смысла», он анализирует политические взгляды Солженицына, разбирает методологию его так называемого художественного исследования, иллюстрируя обвинения в фальсификации, передергивании и замалчивании фактов примерами из текста третьего тома «Архипелага ГУЛАГ», о котором в основном и идет речь в тексте. В основном статья посвящена разбору более мелких искажений и ошибок. Они важны и очень показательны, но их количество и локальный характер дают нам право не дублировать их в этой рецензии.

Медведев пишет: «Та страшная правда, которую открывает миру великий художник в своей книге, прослоена незначительным по количеству, но внушительным по составу элементом тенденциозной неправды» [6. С. 232]. Смысл этой фразы удручает. Подобная логика может привести к мысли о том, что, несмотря на художественную слабость и идеологическую предвзятость, которая не только очерняет историю в общем и целом, но и оскорбляет память жертв истории, труд Солженицына — дело нужное, правильное.

Следующим «от имени науки здравого смысла» выступает историк и демограф Виктор Земсков. «"Архипелаг ГУЛАГ": глазами писателя и статистика» — это интервью Земскова еженедельнику «Аргументы и факты», данное в ноябре 1989 г. В этом году он в составе специальной комиссии по определению потерь населения СССР работал над материалами ранее засекреченных фондов ОГПУ—НКВД—МВД—МГБ. В дальнейшем Земсков продолжил работу над архивами, исследуя систему лагерей и репрессии в отношении отдельных категорий граждан. Редактор сборника замечает, что интервью «Аргументам и фактам» — это первая публикация, обнажившая всю тенденциозность замысла Солженицына.

Ранее в цитате из статьи Бушина было показано, как Александр Исае-вич обращался с цифрами репрессий. Часто можно слышать, что автор «Архипелага.», создавая книгу, не мог, конечно, пользоваться архивами и поэтому был вынужден обратиться к «независимым исследованиям». Разумеется, не мог, но огромное число Курганова, очевидно противоречащее здравому смыслу, Солженицыну для создаваемой картины было крайне выгодно. Если выкинуть из «песни» это «слово», вся созданная им мифология претерпевает серьезный урон. Именно поэтому Солженицын, когда у него появилась-таки возможность работать с архивами (или дать многочисленным поклонникам такое задание) и уточнить данные для своих, по выражению Прилепина, «поисков правды», — не стал этого делать. И не собирался.

Виктор Земсков подробно объясняет структурулагерной системы, вносит ясное представление о контингенте заключенных и количестве репрессированных за «контрреволюционную деятельность», приводит объективные статистические сводки, исключающие возможность намеренной подтасовки фактов и цифр: «Сводные отчеты ГУЛАГа — стостраничные тома — походят скорее на отчеты народнохозяйственных предприятий. В них учтено даже количество гвоздей, ушедших на сбивку тары.» [6. С. 253].

Текст статьи Земскова «Политические репрессии в СССР: реальные масштабы и спекулятивные построения» печатается по публикации в шестом выпуске журнала «Политическое просвещение» за 2013 г. Автор подробно описывает динамику количества репрессированных по тем или иным статьям и объясняет особенности судопроизводства и бюрократические аспекты, позволявшие классифицировать преступления определенным образом. Не менее важно, что Земсков рассказывает о трудной борьбе с историками-фальсификаторами, чьим «исследованиям» в основном была склонна верить публика в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Публикации же Земскова и его товарищей, основанные на архивной информации из засекреченных фондов, ставшей доступной в эти годы, подвергались резкой и бездоказательной критике. Это очень обстоятельный материал, не потерявший своей актуальности, — ведь успешные спекуляции на «лагерной теме» продолжаются. Попытка оценки исторических событий с точки зрения нравственности всегда рискует мутировать в попытку обличения тех или иных аспектов истории — обличения, обусловленного идеологической позицией автора или его конъюнктурного сознания.

Критик Павел Басинский рассуждает о значении Солженицына: значение его «комплексное, сложносоставное. Нет более глупого отношения к нему, чем когда его начинают делить на "художника" и "публициста"» [1]. Утверждение спорное, его можно применить не к любому писателю; но дело не в данной конкретной цитате — ею хочется проиллюстрировать отношение Басинского к объекту рассуждения, чтобы потом рассмотреть его тезис, куда более любопытный и близкий теме этой рецензии: «Литература — это все-таки часть жизни, даже если и одна из самых прекрасных. Но у литературы есть то преимущество перед всеми другими формами искусства, что она создается из материала, доступного всем — из слов. И по-настоящему крупный писатель рано или позд-

но по-новому оценивает эту невероятную возможность слова — отражать смыслы напрямую. Но однажды в литературе появляется писатель, который ставит рядом самые обыкновенные, самые обыденные слова так, что они исторгают из себя какие-то громадные общественные, да и просто человеческие смыслы» [1].

Своей славой и успехом, упорной живучестью изрядного количества мифов об истории собственной страны Александр Солженицын обязан литературе. Речь идет не только и не столько о его собственных произведениях. Здесь, по справедливому замечанию В. В. Есипова, имеет место «та старинная и трудноискоренимая черта нашего общества, которую Н. Лесков определял как "покорство литературному авторитету", доверие к печатному слову» [9]. Невозможно отрицать, что Солженицын заставлял «обыкновенные, самые обыденные» слова, поставленные рядом, исторгать какие-то громадные смыслы. Но! Является ли способность сочетать слова так, чтобы они вместе несли некий смысл, литературным даром? Всякий ли «громадный общественный» или «человеческий» смысл, выраженный в печатном слове, имеет ценность для литературы, для истории, для современности? Нужно ли объявлять неприкосновенным всякий труд «творческого человека», или все же художника и писателя оценивают не только по умению сочетать цвета и слова?

Ответы или — что не менее ценно — размышления, вызываемые подобными вопросами, можно найти в книге, собранной В. В. Есиповым и выпущенной в этом году издательством «Летний сад».

Литература

1. Басинский П. Восемь лет без Солженицына. — https://godliteratury.ru/public-post/vosem-let-Ьег^окЬешсупа (дата обращения: 15.02.2019).

2. Есипов В. В. Варлам Шаламов и его современники. Вологда : Книжное наследие, 2007.

3. Есипов В. В. Из какого «сора» растут праведники? Некоторые штрихи к творческому методу А. Солженицына. — http://denlit.ru/index.php?articles_id=720&view=articles (дата обращения: 15.02.2019).

4. Есипов В. В. Работа головы или работа колен? (Варлам Шаламов и Александр Солженицын). — https://shalamov.ru/critique/23/ (дата обращения: 15.02.2019).

5. Иванов Вяч. Поэзия Шаламова // Варлам Шаламов в контексте мировой литературы и советской истории. М. : Литера, 2013.

6. Книга, обманувшая мир : сборник критических статей и материалов об «Архипелаге ГУЛАГ» А. И. Солженицына / сост. и ред. В. В. Есипов. М. : Летний сад, 2018.

7. Михайлик Е. В. Кот, бегущий между Солженицыным и Шаламовым // Шаламовский сборник. Вологда : Грифон, 2002. Вып. 3.

8. Начался год Солженицына // Парламентская газета. 2017. 11.12. — https://www.pnp.ru/social/ nachalsya-god-solzhenicyna.html (дата обращения: 15.02.2019).

9. Россия предложит ЮНЕСКО объявить 2018 год Годом Солженицына. — https://ria.ru/ culture/20l60906/1476l68087.html (дата обращения: 15.02.2019).

10. Соловьев С. М. Неизбежность одиночества : Варлам Шаламов и идеологическая традиция // Человек. № 3. 2012.

11. Соловьев С. М. Первый рецензент «Колымских рассказов» // Знамя. 2015. № 2.

12. Шрейдер Ю. Правда Солженицына и правда Шаламова // Время и мы. 1993. № 121. ♦