CC BY
25
Ю.Д. КУЗИН
Ивановский государственный энергетический университет
МИЛОСЕРДИЕ У В. ШЕКСПИРА И У Вл. СОЛОВЬЁВА
Рассматривается один из важных аспектов мировой гуманистической культуры. Выявление духовных связей между Англией и Россией тем интереснее в конкретных случаях, что эти связи представлены, с одной стороны, великим драматургом позднего английского Возрождения В. Шекспиром, а с другой - ярчайшим представителем русского Серебряного века философом и поэтом В.С. Соловьёвым.
This article considers one of the most important aspects of the world humanistic culture. The manifestation cultural ties between England and Russia in this article is especially interesting because they are represented, on the one hand, by Shakespeare, a great playwright of the late English Renaissance, and, on the other hand, by V. Solovyov, a philosopher and a poet, one of the symbolical figures of the Silver Age.
Ключевые слова: английское Возрождение, благоговение, жалость, милосердие, стыд, человечность.
Key words: English Renaissance, fragrance, pity, mercy, shame, humanity.
Была бы милость на земле едва ли, Не доводи мы ближних до сумы, И милосердья люди бы не знали, Будь и другие счастливы, как мы.
У. Блейк
.. .Милосердие.. .не бывает чрезмерным...
Ф. Бэкон
Тема настоящей статьи на первый взгляд может показаться несколько необычной, но ее теоретическое осмысление, несомненно, прольет свет на один из важнейших аспектов гуманистической культуры, представленной, с одной стороны, великим драматургом позднего английского Возрождения Вильямом Шекспиром, а с другой - ярчайшим представителем русского Серебряного века философом и поэтом Владимиром Сергееви -чем Соловьёвым.
Проблема милосердия в данном случае не представляется ординарной и вряд ли может решаться путем экстраполирования общих этических принципов на конкретно-историческую почву духовной культуры человеческого сообщества. Указанная проблема преодолевает границы ее тривиально-одностороннего разрешения и выходит на уровень своего метаэти-ческого и общефилософского толкования.
Быть может, эта небольшая статья поможет кому-то понять, на какой основе должны складываться наши связи с лучшими достижениями мировой мысли и культуры; понять, что может сблизить нас с европейским Возрождением и отечественным Серебряным веком, с Шекспиром и Вл. Соловьёвым и что может отделить нас, живущих в XXI веке, от тех, кто жил, творил и мыслил за столетия до нас.
«Милосердие», - читаем мы в «Словаре русского языка» С.И.Ожегова, - готовность помочь кому-нибудь или простить кого-нибудь из сострадания, человеколюбия»1. Следовательно, «милосердный - проявляющий милосердие, вызванный милосердием»2. Синонимы этого слова -сострадание, сочувствие, жалость, человечность.
Объяснение, взятое из толкового словаря, разумеется, не претендует на высокую научность и скорее характеризует обыденное понимание этого нравственного чувства. Более солидно это определение выглядит у Бер -нарда Мандевиля: «Милосердием называется такая добродетель, благодаря которой любовь, питаемая нами к самим себе, переносится на других, не связанных с нами узами дружбы или родства, и даже на совершенно неизвестных нам людей, перед которыми у нас нет никаких обязательств и от которых мы не надеемся ничего получить и ничего не ждем»3.
Эту мысль продолжает Л.Н. Толстой: «Милосердие состоит не столько в вещественной помощи, сколько в духовной поддержке ближнего. Духовная же поддержка прежде всего в неосуждении ближнего и уважении к его человеческому достоинству»4.
Если отождествить слова «милосердие» и «жалость», то вполне уместным прозвучит здесь замечание Д. Юма: «Жалость есть сочувствие к несчастью других, а злорадство - радость по поводу такового, причем это сочувствие и эта радость не вызываются ни дружбой, ни враждой. Мы жалеем даже незнакомых и совершенно безразличных нам людей; если же наше злорадство по отношению к другому человеку вызывается вредом или обидой, то оно является «мстительностью»5. «В жалости, - добавляет Юм, - всегда есть примесь любви или нежности, а в злорадстве - примесь ненависти или гнева»6.
Возрождение обладало неповторимыми атрибутивными чертами. Сегодня повторить, реанимировать эти черты невозможно. Однако можно и должно прибегнуть к аналогии. Поиск истинной веры, ощущение всемирной симпатии, осознание своеобразного величия эпохи, экзальтация «бремени страстей человеческих», жажда проникновенной любви, тоска по идеалу, перевод на «часах человеческого бытия» стрелок с позиции «человек как вид» на позицию «человек как индивидуальность» - все это качества, которым, пожалуй, нет недостатка в наше время. Современность, однако, такова, что в ней явно преобладает коллективное бессознательное; человеческий океан вздымается ровно и широко, ни одна волна не захлестывает другую: нет ни выдающихся подвигов, ни выдающихся преступ-
лений; причина, видимо, заключается в том, что отсутствует заинтересованный зритель. Сегодня каждый (или почти каждый) представляет собой орех, поражающий остальных шершавостью и колючестью своей скорлупы, в то время как жизнь требует, чтобы под этой скорлупой обнаружился хотя бы призрак новой, живой идеи, а главное - живой души. Говорить сегодня о милосердии и сострадании становится почти признаком дурного вкуса.
Но вернемся в елизаветинскую эпоху старой Англии. Кто из исследователей творчества Шекспира не отмечал его удивительной творческой потребности - проникать в самые глубины человеческих душ и сердец. Как справедливо заметил Р. Роллан, «инстинкт справедливости дополняется у него инстинктом любви»7. В этой связи интересен монолог брата Лоренцо из «Ромео и Джульетты»:
Земля - праматерь всех пород, их цель, Гробница их и вновь - их колыбель. Все, что на ней, весь мир ее зеленый Сосет ее, припав к родному лону. Она своим твореньям без числа Особенные свойства раздала. Какие поразительные силы Земля в каменья и цветы вложила! На свете нет такого волокна, Которым не гордилась бы она, Как не отыщешь и такой основы, Где не было бы ничего дурного. Полезно все, что кстати, а не в срок -Все блага превращаются в порок. К примеру, этого цветка сосуды: Одно в них хорошо, другое худо. В его цветах - целебный аромат, А в листьях и корнях - сильнейший яд. Так надвое нам душу раскололи Дух доброты и злого своеволья. Однако в тех, где побеждает зло, Зияет смерти черное дупло8.
В этом монологе при желании можно узреть целую философскую концепцию и жизненную программу; во всяком случае, ясно, что Шекспир неоднозначно смотрит на мир, он видит диалектику жизни, ее разноцветье, оттенки, нюансы и переливы, что, кстати, не мешает ему видеть в черном - черное, а в белом - белое. Каждый из героев Шекспира говорит, в общем-то, искренне; у каждого из героев Шекспира своя «правда», т.е. своя точка зрения на жизнь; но на каждого из своих героев Шекспир смотрит остраненно, с точки зрения вечности, - и с этой именно точки зрения
он не отталкивает даже самых жалких, у которых то же тело, что у нас; такие же чувства, желания, страсти, привязанности, что у нас; они так же живут, радуются, негодуют, плачут, смеются, - наконец, живут и умирают, как мы.
Примечательно, что, будучи в политике сторонником аристократии, Шекспир в своем творчестве симпатизирует обездоленным, и они, второстепенные персонажи его трагедий и драм, проявляют тонкость чувств и милосердие к тем, кого оставили счастье и удача. Кто плачет над поверженным Цезарем? Никому не известный раб, пришедший с вестями от Октавия к Антонию, который, забыв о поручении, с возгласом «О, Цезарь!...» отходит в сторону и рыдает9. Кто защищает несчастного Глостера, мучимого Реганой и герцогом Корнуэльским? Слуги, один из которых обнажа -ет шпагу против своего господина, а другие перевязывают его окровав-ленное лицо10.
Собственно, о народе Шекспир отзывается неоднозначно: «мразь», «висельники», «сброд от худших, чем он сам, мерзавец», сборище трусов, «меняющих ежеминутно мненья, превозносящих тех, кто ненавистен им был еще вчера, поносящих любимцев прежних11.
Итак, народ - кучка безликих статистов? Сегодня история дает нам, похоже, уникальную возможность убедиться в этом. (В Плесском музее-заповеднике есть две совершенно уникальные фотографии. На одой из них - народ, собиравшийся на центральной площади города, созерцающий с восторгом поднятие колокола, венчающего собор, в ознаменование 300-летия дома Романовых; на другой - тот же самый народ, собиравшийся на той же площади и созерцающий почти с тем же восторгом процедуру снятия (сбрасывания) колокола с колокольни, в ознаменование свершившейся революции). Однако не все так просто - и в отечественной истории, и в творчестве великого английского драматурга.
Народ для Шекспира - это не обездоленные, не нищие и не аристократы. Это - некая абстрактная категория, обретающая плоть и кровь тогда, когда в ней четко выражается определенный нравственный императив. К тому же трагедии Шекспира, может быть, это и трагедия самого народа, поддавшегося на обман ловких политиков? Да, у народа нет зрелого политического разума, он недальновиден, слишком приземлен, излишне доверчив, чересчур добродушен... Шекспир видел все слабости народа, но не знал его неоспоримые достоинства.
Впрочем, как было сказано выше, народ у Шекспира - категория весьма условная. Он - выразитель той идеи, которую можно охарактери -зовать как генеральный жизнеобразующий принцип. Эта идея выступает в драмах Шекспира и как императив, и как целая стихийная философия, и как право на моральный суд. Эманация этой идеи - «человеческая нежность, смывающая, как волна, все произведения Шекспира»12. Эта нежность идет от автора и, следовательно, передается кому-то из персонажей
его произведений. Кстати, этой самой нежности нет ни в одной строчке у елизаветинцев - Бен-Джонсона, Вебетера, Марлоу, Флетчера, Форда.
«При виде вышестоящего, разделившего с нами горе, - заявляет Эдгар в трагедии «Король Лир», - свое горе почти перестает для нас быть врагом. Тот, кто страдает одиноко, больше всего страдает в уме своем при мысли о счастье, оставленном позади. Но разум забывает о своих страданиях, когда у горя есть товарищи и когда дружба утешает его»13. Собственно, все это можно завершить следующими словами, которые Ариэль, этот светлый Дух Воздуха, внушает Просперо: «Прощение всегда бывает выше лишенья»14.
Означает ли это, что Шекспир есть воплощение абстрактного «милосердия»? Того самого «милосердия», которое «как бы служит мостом, переброшенным через ров, разделяющий и отдельных людей и классы», которое «соединяет руки богатых и бедных, хозяев и слуг»15. Пожалуй, нет. Шекспир - виртуоз трагедии, а суть трагического заключается, по всей видимости, в том, что идеальное гибнет под негативным действием реального. Идеальное потому и гибнет, что его час еще не настал, что нет условий для его победы, что серая будничная реальность пока еще забивает, как заросли чертополоха, слабые ростки человеческой духовности. Шекспир, как человек Возрождения, верил в созидательные силы человека, как такового, но, как человек средневековья, мало верил в их окончательную победу. С той вершины, на которой он находился, человечество пока еще напоминало собой растревоженный муравейник, но он-то знал, что будущее - за гармонией, и с точки зрения этой гармонии было жалко всех - и правых, и виноватых, и богатых, и обездоленных. Но до гармонии было еще далеко, и Шекспир, как великий поэт, отдал свою дань великим иллюзиям. Однако эти иллюзии были до самого конца насыщены подлинной человечностью, самым высоким демократизмом и непреоборимой верой в прекрасное будущее человека.
В.С. Соловьёв был одним из виднейших представителей русской религиозной философской мысли; в силу этого проблема милосердия должна была им рассматриваться прежде всего в русле библейско-евангельских христианских традиций. По Ветхому Завету, все человечество находится под гнетом божественного проклятия за первородный грех. Находясь в раю, прародители наши вкусили от яблока познания добра и зла, что повлекло за собой изгнание их из рая, лишение людей бессмертия, женские муки при рождении детей, тяжелый труд мужчин, страдания, нищету, болезни, голод и т.д. К этому следует прибавить, пожалуй, самое существенное для верующего человека - вечные муки ада за земные прегрешения.
Справедливость требует воздаяния за грехи. Но та же самая справедливость неотделима от милосердия. «Будьте милосердны, как и Отец ваш ми-лосерд»16, - говорится в Евангелии от Луки. В Евангелии от Матфея рассказывается, что однажды апостол Петр обратился к Иисусу с вопросом:
«Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз?» Иисус ответил, что не до семи, а до семижды семи раз надо прощать обиды17. В евангелиях много говорится о милосердии, всепрощении и любви. Объективности ради заметим, что некоторые места в евангельских текстах могут трактоваться и в противоположном смысле. «Пошлёт Сын человеческий (то есть Иисус. -Ю.К.) ангелов своих, и соберут из царства Его все соблазны и делающих беззаконие и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов »18. Однажды, рассылая своих учеников-апостолов проповедовать по разным городам и наставляя, как им вести себя, Иисус добавляет: если «придете в какой город и не примут вас, то, вышедши на улицу, скажите: «и прах, прилипший к нам от вашего города, отрясаем вам.» Сказываю вам, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу тому»19.
Вопросам этики В.С.Соловьёв посвятил значительное количество своих произведений: «Критику отвлеченных начал», «Оправдание добра», «Духовные основы жизни» и почти все публицистические работы, особенно статьи по национальному вопросу20. Этика имеет свой специфический предмет исследования, в котором на первый план выходят особые переживания человека - стыд, жалость и благоговение, из которых и выводится все богатство человеческой духовной жизни. Благодаря стыду телесное начало в нашей жизни подчиняется духовному; стыд в конечном итоге ведет к аскетизму. Но последний «сам по себе еще не есть добро и, следовательно, не может быть высшим или безусловным принципом нравственности»21. «Бывали и бывают успешными аскетами не только люди, преданные духовной гордости, лицемерию и тщеславию, но и прямо злобные, коварные и жестокие 22
эгоисты» .
Стало быть, жалость (милосердие) есть необходимое дополнение к чувству стыда. В.С. Соловьёв отмечает: «Если чувство стыда выделяет человека из прочей природы и противопоставляет его другим животным, то чувство жалости, напротив, связывает его со всем миром живущих, и притом в двояком смысле: во-первых, потому, что оно принадлежит человеку вместе со всеми другими живыми существами, а во-вторых, потому, что все живые существа могут и должны стать предметами этого чувства для человека»23. Полемизируя с Шопенгауэром и Гартманом, русский философ утверждает, что «основанием нравственного отношения к другим существам может быть принципиально только жалость, или сострадание, а никак не со-радование или со-наслаждение»24. Стыд и жалость имеют свою «систему надежности» в благоговении, как искреннем убеждении в абсолютном значении добра.
От осознания собственного морального несовершенства к его преодолению и достижению определенного уровня совершенствования при наличии морального образа (объективно данного совершенства) - таков путь добродетельного поведения человека. Образец - морально высшее - есть Бог (Высшее Добро, Моральный Абсолют, Вечно Сущее и т.п.) Для добродетели
крайне важно преодоление эгоизма на трех уровнях «собирательного человека» - в семье, социуме и внеземной ассоциации. Это преодоление заключается в собственном самоотрицании, утверждении мною другого и этим утверждением другого мое личное высшее самоутверждении. Такое отношение человека к другому человеку, к другим людям называется любовью. Однако любовь сама есть путь к всеобщей гармонии. Мировая гармония постоянно ускользает, исчезает в реальности, и цель любви именно в том и состоит, чтобы эту мировую гармонию восстановить и разорванное в жизни воссоединить. При жизни, лишенной любви, индивидуальная жизнедеятельность человека выносится за рамки его космического бытия: человек может лишь наслаждаться созерцанием себя, усматривая гармонию вселенной как внутреннюю согласованность своей души. Творческая воля такого человека зачастую выступает в уродливых незаконных и безнравственных формах - в насилии и разрушении.
Начальная стадия любви, ее предвосхищение - жалость. В отечественном менталитете, кстати, есть расхожее мнение: «жалость - это любовь по-русски». Действительно, к кому мы испытываем жалость: прежде всего к детям, к людям, в чем-то обиженным судьбой. Жалеем за то, что кому-то чего-то не хватает: это люди, достойные любви, но не достигающие по тем или иным причинам того уровня, на котором, по меньшей мере, мы сами стоим. Жалость, с одной стороны, - предвосхищение любви, с другой - это печаль по утраченным возможностям в общем-то достойного человека; печаль, вызванная тоской по всемирной гармонии (подобная той, которая овладела душой толстовского героя Платона Каратаева во французском плену и прорвалась у Пьера Безу -хова радостным катарсисом в ту самую ночь, когда он с восторгом созер -цал бездонное звездное небо)25.
Конечно, жалость и милосердие - понятия, близкие по смыслу. Тем не менее их надо различать, прежде всего, в этическом плане. Если жалость есть любовь, так сказать, со знаком «плюс», то милосердие есть любовь со знаком «минус». Милосердными мы бываем тогда, когда относимся к людям, совершившим грех (в светском смысле, свершившим проступок). Правда, есть и другой аспект: акт милосердия совершают по отношению к поверженным врагам (вне зависимости от того, насколько справедливо то дело, которое они отстаивали и защищали). В любом случае, милосердие есть печаль по тем утраченным качествам, восполнение которых было бы возвратом к утерянной вселенской гармонии.
Милосердие, стало быть, выступает предпосылкой и условием прощения. Но спасутся ли все? - вот вопрос, который, как известно, очень волновал Оригена и был предметом раздумий Вл. Соловьёва. «Спасутся все», - убежденно говорил Ориген, и, похоже, В.С. Соловьёв также приходил к подобному выводу. Согласно учению о Богочеловечестве, этот вывод имеет определенные основания. И любовь, и милосердие, подобно
зернам, падают на заранее подготовленную и удобренную почву и превращаются во всходы, знаменующие грядущую вселенскую гармонию.
Ибо милосердие есть условие, благодаря которому человек возвышенный говорит человеку споткнувшемуся: «Мы одной природы - ты и я», а любовь, соединяющая людей в космическое целое, дополняет и облагораживает это чувство, и в результате мы ощущаем то общее движение к благу, когда даже, казалось бы, ничтожная былинка несет в себе отпечаток всего бытия, и ее утрата будет препятствовать осуществлению вечной и всеобщей гармонии.
Шекспир, как и Вл. Соловьёв, с неприязнью относился к капитализму, о чем свидетельствует все его творчество, как, собственно, и весь творческий путь Вл. Соловьёва свидетельствует о том же. Шекспир со скорбью смотрел на крушение старого феодального мира. Фальстаф - это персонифицированное воплощение эпохи первоначального накопления -есть синоним грабежа, воровства, обмана, клятвопреступления. Виндзорские насмешницы зарывают Фальстафа в корзину с грязным бельем, а затем его выкидывают в вонючий залив Темзы. Так же относится к капитализму и Вл. Соловьёв.
В их личных творческих метаниях отразились предгрозовые метания европейской интеллигенции. У Шекспира - его пророчества относительно будущего европейского капитализма; у Вл. Соловьёва - его «апокалипсис» грядущего России.
Они оба носили иногда несвойственные им маски, впадали в странные утопии, высказывали туманные и грозные мысли по поводу будущего. Но всегда и везде проглядывал их истинный облик - лицо Человека с большой буквы, который преодолевал косность, тоталитаризм во всех его проявлениях, который любил других людей и через каждого конкретного человека, изучая нежность, шел вперед - к лучезарному будущему человечества.
1 Ожегов С.И. Словарь русского языка. 18-е изд., стереотип. М.: Рус. яз., 1986. С. 302.
2 Там же.
3 Разум сердца: Мир нравственности в высказываниях и афоризмах / Сост.: В.Н. Назаров, Г.П.Сидоров. М.: Политиздат, 1990. С. 299.
4 Там же. С. 300.
5 Там же. С. 301.
6 Там же.
7 Роллан Р.Спутники. М.: Гослитиздат, 1938. С. 62.
8 Шекспир В. Трагедии. Л.: Худож. лит., 1983. С. 32.
9 Шекспир В. Юлий Цесарь. Акт III, сцена I.
10 Шекспир В. Король Лир. Акт III, сцена 7.
11 Шекспир В. Кориолан. Акт I, сцены 6,2.
12 Роллан Р. Спутники. С. 66.
13 Шекспир В. Король Лир. Акт III, сцена 6.
14 Шекспир В. Буря. Акт V, сцена 1.
15 Роллан Р. Спутники. С. 64.
16 Лука, VI, 36.
17 Матф., XVIII, 21 - 22.
18 Матф., XIII, 41 - 42
19 Лука, Х, 10 - 12.
20 См.: Зеньковский В.В. История русской философии. Т.П.Ч.1. Л.: ЭГО, 1991. С.63.
21 Соловьёв В.С. Оправдание добра. Нравственная философия // Соловьёв В.С. Соч. В 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 152.
22 Там же.
23 Там же. С.153.
24 Там же. С. 154.
25 См.: Толстой Л.Н. Война и мир Т.4. М.: Худож. лит., 1968. С.113.
А.П. ГЛАЗКОВ
Астраханский государственный университет
ФИЛОСОФИЯ ВСЕЕДИНСТВА И ПРАВОСЛАВНАЯ АСКЕТИКА: ИСТОРИОСОФСКИЙ АСПЕКТ
Аскетика является характерной особенностью христианской православной философской традиции. В философии всеединства В.С. Соловьёва аскетизм является этическим понятием историософии. Определение специфики в понимании аскетики в философии всеединства и в традиционном православном христианстве в историософском аспекте позволяет определить различие по существу между этими двумя типами философствований. Для традиционной православной философии аскетический праксис есть возможность спасения, открывшаяся для христианина после исторического события Христа. Это образ жизни для каждого христианина в эсхатологические времена. В философии всеединства аскетизм - это универсальный принцип человеческой жизни, имеющий коррелятивную связь со смыслом исторического процесса как исторического преображения всего человечества в богочеловечество.
Asceticism is a typical principle of the Christian ordodox philosophy. In Solovyov 's all-unity philosophy asceticism is the ethic conception of his historiosophy. The research of the specific notions in understanding of the asceticism in the ordodox Christianity and in the all-unity philosophy in historiosophical aspects gives an opportunity to define the essential difference between these types of philosophy. For the traditional ordodox philosophy, ascetic praxis is the opportunity for salvation, that for the Christian got real after the historical event of Jesus Christ. This is the mode of life for every Christian in the eschatological times. In the all-unity philosophy asceticism is the human life universal principle connected with the role of historical process as a transformation of the whole mankind into the God-manhood.
Ключевые слова: аскетика, аскетический праксис, Абсолют, философия всеединства, историософия, эсхатология, богочеловечество, исторический процесс.
Key words: asceticism, ascetic praxis, Absolute, all-unity philosophy, historiosophy, es-chatology, God-manhood, historical process.
