Научная статья на тему 'Миграционная экспансия Китая: вызовы и угрозы для России'

Миграционная экспансия Китая: вызовы и угрозы для России Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

CC BY
411
58
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Миграционная экспансия Китая: вызовы и угрозы для России»

М.С. Пальников

Миграционная экспансия Китая: Вызовы и угрозы для России

Согласно оценкам, за последние 20 лет из перенаселенного Китая эмигрировали примерно 30 млн. человек (8, с. 20), и есть все основания полагать, что подобные масштабы миграции - в среднем 1,5 млн. человек в год - сохранятся на достаточно длительную перспективу, во всяком случае до тех пор, пока на состоянии китайской экономики не начнут сказываться факторы постарения населения в результате увеличения продолжительности жизни и необходимости поддержания естественного баланса между трудоспособным и нетрудоспособным населением.

В пользу такого вывода говорят некоторые весьма существенные факты. Прежде всего, сохраняющийся значительный прирост населения, что означает ежегодное прибавление числа едоков. Нисколько не умаляя достижений руководства КНР в деле обеспечения продовольственной безопасности, нужно сознавать, что прокормить огромное население в условиях, когда, как отмечает известный знаток Китая В. Овчинников, на каждого жителя приходится не более 10 соток земли и когда и этот клочок «сжимается подобно шагреневой коже» (13, с. 22), с каждым годом будет все труднее. Несмотря на все усилия по претворению в жизнь программы регулирования семьи «Одна семья - один ребенок», властям Китая не удалось преодолеть вековые устои многодетной семьи, основанные на характерном для менталитета традиционного аграрного общества убеждении,

что только такая семья способна обеспечить родителям достойную старость. По оценкам, за годы действия программы в стране появилось более 100 млн. «нелегальных детей», тех, кого после рождения, особенно в сельских местностях, попросту не регистрировали. В результате такой ребенок «как бы не существует: он не ходит в детский сад, не посещает школу, не имеет документов. Повзрослев, "люди-призраки" стремятся попасть в мегаполисы, чтобы там работать на стройках - чаще всего не за деньги, а просто за еду» (8, с. 20). В отличие от бедняков, состоятельные китайцы имеют возможность откупиться, выплачивая за второго и последующего ребенка полагающийся штраф в 3000 долл.: иметь несколько детей престижно, традиции многодетности сохраняются и в их среде. Власти рассчитывали, что, достигнув достатка, люди будут, как в Европе или Японии, делать карьеру, увлекутся потребительским образом жизни, станут заводить детей лишь к 35 годам. «Но оказалось, что традиции переломить невозможно» (8, с. 20). В итоге в Китае ежегодно появляется, по разным оценкам, до 10-15 млн. дополнительных едоков.

Складывающаяся подобным образом ситуация поставила руководство КНР перед сложным выбором: либо снижать темпы экономического роста, отказываясь от нового промышленного строительства, чтобы сохранить для сельскохозяйственного производства остающиеся 7% мирового пахотного клина, либо перенести производство продовольствия в другие страны. Причем подразумевается, что и за рубежом этим будут заниматься китайские крестьяне. В итоге весной 2007 г. достоянием гласности стало намерение китайского руководства арендовать либо приобретать в собственность пахотные земли в других странах. Очевидно, что, если эти планы станут претворяться в жизнь (а сомневаться в этом не приходится, учитывая договоренности, достигнутые КНР с Мексикой и Кубой), тогда миграционные процессы получат дополнительный импульс для развития.

Еще раньше, весной 2000 г., руководство КНР обнародовало свою глобальную внешнеэкономическую стратегию, известную под девизом «Идти вовне». Один из важных аспектов этой стратегии заключается в завоевании значительной - до 10% - доли международного рынка труда. Согласно расчетам китайских экономистов, при условии ежегодного выезда за рубеж 1-2 млн. трудоспо-

собных китайцев, ориентированных на предпринимательскую деятельность, появится возможность создания в самом Китае и за его пределами порядка 10-20 млн. новых рабочих мест, что позволит снизить безработицу (она составляет в настоящее время 150200 млн. человек) и повысить уровень жизни уже сотен миллионов китайских граждан. Одновременно китайские предприниматели будут внедряться в экономику принимающих стран, что создаст возможности для накопления капитала, который можно будет направить на закупку сырья и новых технологий, на вложения в дальнейшее развитие промышленности и сельского хозяйства КНР (17, с. 99). Когда намеченная цель - завоевать 10% международного рынка труда вместо нынешних 2-3% будет достигнута, произойдет существенное усиление позиций КНР в мировой экономике.

Таким образом, в ближайшие одно-два десятилетия из КНР могут эмигрировать еще несколько десятков миллионов человек. «Будучи не в состоянии прекратить рост безработицы и обеспечить все население достойным и устойчивым источником доходов, - отмечает известный китаевед В. Гельбрас, - китайское правительство оказалось заинтересованным в выезде желающих за пределы страны, поскольку оно убеждено в том, что где бы ни находился китаец, он рано или поздно будет служить ее процветанию» (3, с. 175). Он же замечает, что, если китайское правительство поможет переезду в Россию хотя бы 0,5% из 150-200 млн. своих безработных, «одна только эта мера способна создать в нашей стране чрезвычайную ситуацию» (3, с. 35).

Китайская иммиграция в Россию

Длительное время китайская иммиграция в Россию изучалась преимущественно в количественном отношении, дискуссии велись вокруг вопроса о том, сколько их, много или мало; оседают ли китайцы в нашей стране или же это главным образом временные, преимущественно маятниковые мигранты; расселяются ли они по стране или же концентрируются в отдельных регионах, главным образом в Сибири и на Дальнем Востоке. Поскольку вплоть до последнего времени по ряду признаков Россия вроде бы не входила в число стран, поселиться в которых мечтают китайские мигранты, казалось, что их иммиграция в нашей стране так и будет оставаться не особенно заметным явлением. 188

Положение изменилось, как только Китай вслух заявил о своих глобальных намерениях. Стали появляться исследования комплексного характера, которые показали, что ситуация в действительности намного сложнее, чем ее представляли. Прорывной характер в этом отношении имели, на наш взгляд, работы В. Гельбраса «Китайская реальность России» (2001)1 и в особенности - «Россия в условиях глобальной китайской миграции» (3), увидевшая свет в 2004 г. Если в первой из них было показано, что основная часть мигрантов концентрируется не на Дальнем Востоке, а в европейской части страны и что на Дальнем Востоке миграция действительно носит в основном маятниковый характер, то во второй, с учетом претензий Китая, выводов из первой работы и результатов анализа материалов, полученных в ходе анализа новых опросов, дается развернутая характеристика современной китайской миграции в Россию с точки зрения ее экономических, политических и демографических последствий, ее позитивных и негативных сторон, а также тех угроз национальной безопасности, которые исходят от формирующихся в стране китайских землячеств и экономических сообществ.

В. Гельбрас приходит к выводу, что подавляющее большинство китайских мигрантов, не зная или плохо зная русский язык, не имея специальностей, необходимых народному хозяйству России, заняты главным образом «продажей китайских товаров и максимально быстрым накоплением капитала» (3, с. 6), т.е. решают свои собственные сугубо утилитарные задачи или задачи своих нанимателей. Единственный плюс видится ему в том, что благодаря китайским «челнокам» был восполнен острый дефицит товаров массового потребления, образовавшийся в первые, особенно тяжелые годы российских реформ. До сих пор эта торговля, трактуемая ныне в Китае как «народная» и, соответственно, поддерживаемая властями, дает доход и занятость значительному числу российских и китайских граждан. Что же касается пополнения трудовых ресурсов и населения России действительно нужными ей людьми, свои надежды В. Гельбрас связывает только со студенческой молодежью, которую нужно всячески привлекать, учитывая, во-первых, тягу китайской молодежи к знаниям; во-вторых, политику поощрения

1 Гельбрас В.Г. Китайская реальность России. - М., 2001. - 320 с.

получения молодежью знаний за рубежом, в том числе в России, которую до сих пор проводят власти КНР; в-третьих, то обстоятельство, что большая часть китайской молодежи, получившая образование за рубежом, так и не вернулась на родину. Если после окончания в России учебного заведения такие молодые специалисты пожелают остаться в России, «то лучшего пополнения населения и трудового потенциала страны трудно пожелать» (3, с. 7). Подавляющее же большинство китайских мигрантов, в том числе и часть нынешних студентов, для которых студенческий билет служит лишь средством легализации, тогда как в действительности они являются агентами или наемными работниками китайских, главным образом нелегальных фирм, на роль качественного пополнения российского населения явно не подходит. Максимум, к чему они тяготеют и чем могут реально заниматься, это торговля и общественное питание. Поэтому В. Гельбрас с определенным опасением относится к выявившемуся в ходе опросов китайских мигрантов в 2002 г. стремлению заметно возросшей части из них либо получить российское гражданство, либо вид на жительство.

Это нежелание возвращаться на родину может определяться по крайней мере двумя обстоятельствами. С одной стороны, «большинство китайцев, проживших в России более четырех-пяти лет, как правило, уже не могут примириться с условиями жизни в Китае. Различия в условиях труда и быта двух стран слишком велики: в Китае они намного хуже, чем в России. Вернувшись на родину, китайцы, достаточно долго прожившие в нашей стране, всегда снова ищут пути въезда в Россию» (3, с. 88). С другой стороны, в Китае в последние годы растет безработица, что превращает возвращение на родину в рискованное предприятие. В результате происходит формирование стабильного ядра китайских мигрантов, прочно осевших в России, несмотря на отсутствие или шаткость их статуса. Нельзя исключать, что их оседание в России является следствием действия программы «Идти вовне». По оценкам В. Гельбраса и Ж. Зайончковской, общая численность легальных и нелегальных мигрантов китайского происхождения достигла к 2002 г. 400-500 тыс. человек (3, с. 38; 10, с. 7). По сравнению с 1989 г. произошел «огромный, но никак не катастрофический» прирост их численности (3, с. 38).

Но теперь, судя по всему, потенциал китайской миграции в Россию будет нарастать. Во-первых, становится все более очевидным, что Россия занимает в планах Пекина далеко не последнее место, поскольку, как убежден В. Гельбрас, она относится к числу «немногих стран», где Китай намерен решать значительную часть задач своего глобального внешнеэкономического наступления, включая получение доступа к источникам сырья, расширение сбыта продукции собственного производства, в том числе машин и оборудования, закупку новейшей техники и технологий, расширение возможностей формирования и деятельности собственных транснациональных корпораций ради более успешного участия в глобальной конкуренции (3, с. 66-67). Во-вторых, если верить утверждениям некоторых российских средств массовой информации, «миллионы китайцев готовы на все, что угодно, лишь бы уехать на работу в нашу страну» (9, с. 45). Большой резонанс вызвала новость об учреждении в России «материнского капитала» - мера, неслыханная для миллионов китайцев, мечтающих о детях. Многие из них хотели бы перебраться в страну, где не только можно иметь сколько угодно детей, но и где тебе за это еще и заплатят (8, с. 20).

Важное агитационное значение имеют условия приема на работу теми российскими предприятиями, на которые распространяется влияние профсоюзов. Так, в девяти хозяйствах Октябрьского района Приморского края сельскохозяйственных рабочих из Китая, сменяемых после года работы их соотечественниками, принимают на работу по трудовому договору, каждому оформляют трудовую книжку и каждого желающего принимают в профсоюз работников агропромышленного комплекса, что дает определенные социальные льготы. Во всех хозяйствах имеются положения об оплате труда. Рабочих обеспечивают спецодеждой, инструктируют по технике безопасности и т.п. Но главное, что их обеспечивают жильем с электричеством и водой, где оборудованы кухни, душевые и туалеты. Китайские рабочие получают питание. Очевидно, что на таких привлекательных условиях в России согласились бы трудиться многие китайские рабочие (5, с. 6).

Но все-таки не они определяют лицо современной китайской миграции. Согласно В. Гельбрасу (3) и Е. Загребнову (6), пальма первенства в этом отношении принадлежит тем, кто имеет образование на уровне не ниже хотя бы полной средней школы. Согласно

данным опроса, выполненного в 2002 г., среди иммигрантов высшее образование имели 29,5%, неполное высшее - 18,1, полное среднешкольное - 32,5 и только 19,4% - неполное школьное образование (3, с. 98). Иначе говоря, в Россию едут не только неквалифицированные рабочие, но и те, кто может возглавлять фирмы, и те, кем можно укомплектовать их штаты, т.е. те, кто может взять на себя функции руководителей, и те, кто должен им в этом отношении помогать. В пользу подобного заключения говорят, на наш взгляд, и совпадающие выводы В. Гельбраса и Е. Загребнова о том -и это очень важная особенность, - что движущими импульсами для большинства из них являются не нищета или безработица. Согласно опросам 2002 г., материальное положение в Китае до въезда в Россию было «хорошим и очень хорошим» у 57,4%, а «плохим или очень плохим» только у 11,3% опрошенных, т.е. уровень жизни и социальный статус большинства из них были достаточно высокими (3, с. 105). Они уезжали в Россию потому, что там можно было легче и быстрее получить не просто заработок, а более высокий заработок (3, с. 106-108; 6, с. 262-263). Но нельзя сбрасывать со счетов и возможность влияния на принимаемые решения со стороны государства, может быть, и не в духе прямолинейного: «партия сказала "надо" - комсомол ответил "есть"», но определенной игры на патриотических чувствах и ответственности перед родиной, исторической роли хуацяо - китайских эмигрантов - в судьбах китайской нации.

В целом можно предположить, что основная волна китайской миграции в Россию еще впереди. Вряд ли приходится сомневаться в том, что Россия - по крайней мере на ближайшую перспективу -представляет для КНР очевидный интерес в первую очередь в качестве потенциально емкого рынка труда, особенно с учетом ее сложной демографической ситуации. Но поскольку тот экспорт рабочей силы, в котором в настоящее время больше всего заинтересован и который реально может предложить Китай, а именно экспорт неквалифицированной или низкоквалифицированной рабочей силы, неизбежно ожидает острая конкуренция со стороны рабочей силы такого же уровня из более приемлемых для России стран СНГ, нужно, чтобы в России появились хуацяо-предпри-ниматели, создающие необходимые рабочие места специально для мигрантов из Китая.

Хуацяо - это прежде всего китайские бизнесмены, обосновавшиеся за рубежом. В связи с реализацией амбициозных планов Пекина на них возлагаются новые большие надежды. Предполагается, что хуацяо, внесшие своими капиталами огромный вклад в индустриализацию Китая, будут столь же активно способствовать экспорту из страны дешевой рабочей силы, создавая для бывших соотечественников новые рабочие места в странах своего проживания. Поэтому их прослойка должна была появиться и в России. И она уже активно создается на основе формирующейся в стране сети китайских землячеств.

Судя по их составу, в Россию приезжают две категории китайских мигрантов: бизнесмены с высоким уровнем доходов, нередко с высшим образованием, свободно владеющие русским языком, имеющие свое дело в Китае, но готовые попробовать свои силы в России, и работники с определенными навыками труда, средним, неполным средним или средним техническим образованием, имеющие в Китае невысокий доход, с плохим или полным отсутствием знания русского языка. Для них особенно привлекательны возможности получения более высокого заработка, а также повышения квалификации (6, с. 261). По всей видимости, названные первыми бизнесмены и составляют ту самую главную прослойку хуацяо, через которую реализуются в России планы «глобального роста китайской миграции и развития китайских землячеств во имя великого возрождения нации Китая» (3, с. 20). Что касается второй категории, ее образуют те, кто может входить в кадровый состав китайских компаний, действующих на территории Российской Федерации, и те, кто хотел бы заняться или уже занимается самостоятельным мелким бизнесом.

Третьей и достаточно многочисленной, отличающейся устойчивым составом категорией мигрантов остаются мелкие предприниматели, занимающиеся, нередко вместе с семьями, мелкооптовой трансграничной торговлей преимущественно на Дальнем Востоке. Со временем под давлением конкуренции часть из них теряла свой бизнес и превращалась в наемных работников торговых фирм, расположенных в свободных экономических зонах Северо-Восточного района Китая, но оставалась работать на известных для них торговых рынках дальневосточных городов. Это - одна из самых устойчивых, прочно осевших в России китайских общин.

Следующую группу мигрантов образуют рабочие, среди которых может быть до 30-35% неграмотных, набираемых по найму российскими предприятиями или индивидуальными работодателями. На Дальнем Востоке, например, китайская неквалифицированная рабочая сила организованно набирается на контрактной основе из сельских жителей провинции Хэйлунцзян и по квотам распределяется между заинтересованными предприятиями. Срок контракта обычно рассчитан на десять месяцев, но с возможностью продления до двух лет. Согласно указу президента РФ, принятому в 1993 г., китайские рабочие могут привлекаться в такие отрасли, как овощеводство, строительство, торговля и общественное питание. В среднем в 1990-е годы на Дальнем Востоке ежегодно приглашалось от 7,5 тыс. до 10 тыс. китайских рабочих - около 40% иностранной рабочей силы (6, с. 258).

Наконец, еще одну группу мигрантов образуют китайские студенты. Часть из них, как уже отмечалось, являются псевдостудентами, для которых студенческий билет служит лишь средством легализации, тогда как предметом занятий является не учеба, а разного рода нелегальная деятельность. Что касается собственно нелегалов, то их численность, как и численность нелегалов любой другой национальности, остается неизвестной. Отрадно хотя бы то, что в последние годы основная масса китайских мигрантов въезжает в страну на легальных основаниях. Другое дело, чем они будут заниматься по прибытии. У Е. Загребнова можно встретить следующие сведения о предпочтениях, отдаваемых гражданами КНР выбору места трудовой деятельности в РФ, а также о структуре их занятости на Дальнем Востоке: как выясняется, они предпочитают либо работать на китайских предприятиях, либо заниматься индивидуальной предпринимательской деятельностью. Что касается занятости, подавляющее большинство отдает предпочтение торговле и общественному питанию - 86,6% в 2002 г. и 68% в 2005 г. (6, с. 266). Снижение доли торговли не должно вводить в заблуждение - к этому времени часть мигрантов занялась автоперевозками, делом не менее прибыльным. Кроме того, увеличилась доля лиц, занятых в строительстве. Иными словами, помимо более высоких заработков мигранты из Китая недвусмысленно ориентированы на отрасли, где можно достичь максимально быстрого накопления капитала. Тем самым подтверждается вывод В. Гельбраса о том, что

«абсолютное большинство китайских мигрантов является частью организованной структуры, функциональным элементом товарного потока из Китая» (3, с. 43).

Важно также представлять себе, каким образом эти мигранты намерены осуществлять свою трудовую деятельность - в легальной или же нелегальной форме. Когда становится очевидным, что имеет место «активная нелегальная деятельность массы организованных групп воров, браконьеров, наркодельцов», что бесперебойно действует «механизм "черных" схем экономического грабежа России, в которых участвуют подпольные китайские банки, фирмы-однодневки, браконьерские компании, китайская и российская мафия» (3, с. 62), возникает необходимость ответить на вопрос: является ли китайская миграция в Россию в ее нынешнем виде добром или злом. Следует ли исходить из точки зрения Ж. Зайончковской, считающей, что нам надо бояться не приезда китайцев, а того, «чтобы не стать более бедными, а для этого нужно, чтобы у нас стало больше рабочей силы», и потому «предоставление работы китайцам на территории России, безусловно, шаг правильный» (7, с. 71), или же опираться на мнение других исследователей, придерживающихся не столь прямолинейных взглядов?

Иную точку зрения можно встретить у В. Гельбраса и других исследователей, разделяющих его позиции. Она заключается в том, что период стихийной, самостоятельной эмиграции граждан Китая, равно как и их возможного «оргнабора» иностранными работодателями, в основном остался позади и что Россия, как и остальной мир, в настоящее время столкнулась с тем, что миграционные процессы все больше используются руководством КНР в качестве инструмента внедрения в экономику иностранных государств ради решения своих собственных, сугубо утилитарных задач. Важнейшими из них являются: сокращение безработицы внутри страны за счет создания за рубежом с помощью хуацяо рабочих мест специально для китайцев; мобилизация денежных и природных ресурсов иностранных государств на нужды развития китайской экономики; внедрение в зарубежную научно-техническую среду и организация промышленного шпионажа.

В подобных условиях рассчитывать на то, что приезжающие в Россию китайцы будут обычными трудовыми мигрантами, которых российские власти будут трудоустраивать по собственному

усмотрению, совершенно не приходится. Если в ходе опроса 19981999 гг. около 30% китайцев сообщили о том, что они направлены на работу в Россию, то в 2002 г. направленных на работу, учебу и стажировку было уже 38,6%, интересы китайских фирм представляли 4,9%, а собственным бизнесом занимались 32,9% опрошенных, что в сумме дает 76,4%. Иначе говоря, в 2002 г. подавляющее большинство опрошенных заявили о том, что они либо направлены на работу, либо являются доверенными лицами, сотрудниками или владельцами китайских предприятий и фирм. Когда же задавался вопрос о роде занятий, то в 2002 г. свободными предпринимателями объявили себя 27,0% опрошенных. Еще 12,5 - работали по контракту с китайской фирмой, учились и стажировались 37,1% (в сумме - 76,6%), тогда как по контракту с российскими фирмами работали всего 8,7% опрошенных (3, с. 108-110).

Таким образом, иммигранты из Китая в своем подавляющем большинстве едут в Россию отнюдь не для того, чтобы трудиться на благо своей новой родины и сделать ее богаче. Они едут на заработки, которые можно найти, работая здесь на китайских предприятиях, в фирмах и банках, функционирующих в рамках китайских землячеств. С течением времени роль этих землячеств в экономике России все больше оценивается как сугубо негативная и вызывающая все большую озабоченность.

Негативная роль китайских землячеств

Следует учитывать, что общие стратегические установки внешнеэкономической экспансии Китая, сформулированные в программе «Идти вовне», могут быть реализованы только с помощью частной инициативы - чужое государство в свою экономику никто добровольно не пустит. Об этом свидетельствует весь исторический опыт. И в Малайзии, где в настоящее время китайцы, составляя около 1/3 населения, через частные состояния контролируют 70% национального богатства, и в Таиланде, где они же, составляя 15% населения, контролируют 80% национального богатства, и в других азиатских странах, таких как Индонезия, Филиппины или Сингапур, - повсеместно этот контроль был достигнут благодаря частному капиталу (17, с. 99). Основываясь на этом опыте, китайские землячества в других концах света ориентируются Пекином на достижение схожих результатов. 196

При этом важно иметь в виду, что, когда решаются подобного рода задачи, легальное предпринимательство, даже сосредоточенное в высокодоходных отраслях с непродолжительными циклами оборота капитала, с точки зрения темпов и масштабов накопления не представляется рентабельным из-за неизбежного налогообложения и накладных расходов, связанных с разного рода официальными предписаниями страны пребывания: требованиями соблюдения действующих стандартов, техники безопасности, регистрациями, лицензированием, получением сертификатов и т.п. Поэтому отводимая землячествам экономическая роль в подавляющем большинстве случаев сводится к реализации в странах приема многочисленных «теневых» схем извлечения максимальной прибыли. В любом случае основу деятельности большинства обосновавшихся в России китайских фирм составляет нелегальный бизнес (3, с. 67).

В правовом отношении землячества представляют собой неформальные объединения, не имеющие органов управления. Тем не менее вся их деятельность регламентируется узким кругом наиболее состоятельных лиц, как отмечает В. Гельбрас, в московском землячестве уже имеются свои миллиардеры. Именно они определяют те роли, которые предстоит играть в жизни сообщества каждому из его членов, особенно учитывая применение принципа ротации. Через этот круг авторитетных лиц осуществляются контакты с посольством КНР. Последнее оказывает землячеству необходимую юридическую и политическую поддержку, помогает в налаживании внешних общественных связей мигрантов и одновременно - через общественные организации - осуществляет за землячеством определенный идеологический и политический контроль.

Землячества в России с точки зрения социально-экономического устройства представляют собой вертикальные структуры или этнопирамиды, в которых предусмотрено буквально все. Это банки и инвестиционные компании; производственные и торговые фирмы; оптовые склады крупных каргофирм, доставляющих товары из Китая и Юго-Восточной Азии; юридические фирмы; газетные издательства; рынки, магазины, рестораны и торговые центры; учебные заведения и детские сады; медицинские учреждения; предприятия сферы услуг, включая ремонт компьютерной и бытовой техники, а также сеть развлекательных заведений. Китайские земля-

чества стремятся обзаводиться собственными автохозяйствами. Как отмечают И. Суровцев и Н. Литвинов, «в Москве создается замкнутая система жизнеобеспечения китайского землячества» (17, с. 103).

Для китайских землячеств как этнических образований характерны такие черты, как стремление максимально сохранить свою идентичность и одновременно всеми мерами расширять свое присутствие в принимающем обществе. Члены таких землячеств, по наблюдению В. Гельбраса и других исследователей, «не брезгуя порой никакими методами, стремятся более или менее открыто завоевывать и расширять в этом обществе экономические, а когда возможно, и политические плацдармы» (3, с. 44). Для них чрезвычайно важно выявлять и использовать в своих интересах слабые стороны окружающего мира. По сути дела, едва возникнув, китайские землячества сразу же начинают вести борьбу за жизненное пространство. Как показывает многолетний опыт проживания китайцев в разных странах мира, целью этих усилий в конечном счете является образование замкнутых компактных поселений, чайна-таунов. В них воспроизводятся традиции, обычаи и порядки их исторической родины, с которой в соответствии с новейшими веяниями должны поддерживаться самые тесные связи. Члены подобных объединений способны длительное время сохранять свои этнические особенности.

Вряд ли это является чертой национального характера, но в последние годы под влияниям многолетней пропаганды, убеждающей китайцев, особенно ханьцев, в том, что Россия некогда захватила якобы исконные китайские земли, простиравшиеся чуть ли не до Урала, в Российскую Федерацию могут приезжать люди, глубоко убежденные в том, что так оно и было на самом деле, а потому чувствующие себя хозяином, который «берет свое, а не грабит чужое». Подобная психология оправдывает любые противоправные действия, в том числе ничем не прикрытое разграбление природных богатств, наблюдаемое в настоящее время в Сибири и на Дальнем Востоке. В Приморье, например, ежегодно нелегально вырубается до 1,5 млн. куб. м древесины, что приносит теневым структурам не менее 150 млн. долл. прибыли - почти половину годового бюджета края. По оценкам Всемирного фонда защиты природы (по состоянию на февраль 2002 г.), достигнутые масштабы вырубки леса таковы, что могут привести к полному исчезновению

лесов буквально через несколько лет. В целом по Дальнему Востоку нелегальная продажа леса приносит 450 млн. долл. прибыли в год и две трети этой суммы достаются иностранным операторам, в основном китайского и южнокорейского происхождения (3, с. 62). Самым варварским способом истребляется животный мир. Так, из интервью начальника регионального пограничного управления ФСБ по ДВО В. Путова можно узнать как о достаточно обыденных фактах о том, что при задержании у одних китайских курьеров были обнаружены лапы 210 убитых медведей, у других - 250 кг губ убитых лосей, у третьих - почти 2500 шкурок соболя и т.д. (15, с. 4).

Серьезный ущерб был нанесен в последние годы лесам Иркутской области. Приобретая разрешение якобы на санитарную рубку, лесозаготовители (как правило, нанимаемые китайцами местные жители) в дальнейшем действуют по собственному усмотрению, вырубая первосортный пиловочник и беря при этом только нижнюю, длиною 4-6 м, наиболее ценную часть ствола, а остальное -бросая на месте рубки. Затем по цепочке из нескольких китайских посредников-перекупщиков лес поступает к фирме-покупателю, как правило, имеющей законно оформленные документы. По этой схеме из области каждый месяц уходят тысячи вагонов древесины. Заплатив за кубометр круглого леса 40 долл., китайские фирмы затем реализуют готовые пиломатериалы на международных лесных биржах, но уже по 500 долл. за 1 куб.м. Мало того, что ценнейшее сырье практически беспрепятственно утекает за рубеж, Российское государство не получает с подобного рода экспорта ни копейки. По оценкам экспертов, в России каждый год нелегально вырубается пятая часть заготавливаемого леса стоимостью почти в 90 млрд. руб., и существенная часть этой выручки оседает в сейфах китайских фирм. Способствуя этому грабежу, китайское правительство даже приняло решение, запрещающее приобретение в России обработанных лесоматериалов (3, с. 62).

Ущерб, наносимый национальной безопасности России деятельностью китайских землячеств, носит кумулятивный, т.е. нарастающий характер. Начиная с отдельных палаток на рынках Москвы и других городов, торгующих контрабандным китайским ширпотребом, будущее землячество постепенно осваивает эту и новые территории, становится сначала арендатором, а затем и собственником жилых и производственных помещений, приобретает

земельные участки под новое жилое, хозяйственное и производственное строительство. Постепенно контрабанда дополняется собственным производством контрафактной продукции. На подпольных фабриках в той же Москве из не самых качественных материалов нелегалы шьет одежду с товарными знаками западных фирм, изготавливают игрушки, нередко опасные для здоровья, из подручных химикатов мастерят «бытовую химию», парфюмерию и косметическую продукцию. По доходности этот «черный» подпольный сектор экономики землячеств, пожалуй, даже опережает торговлю контрабандной продукцией, которую приходится везти из Китая окольными путями, в частности через Польшу. Изготовлением контрафактной продукции заняты и китайские землячества, обосновавшиеся в Подмосковье.

Взятые вместе, Москва и Подмосковье образуют основной центр производства нелегальной продукции в европейской части России, которую наряду с контрабандой, получаемой на расположенных здесь оптовых базах китайских каргофирм, распространяют уже преимущественно российские, но также корейские, вьетнамские и отчасти китайские «коробейники». Это могут быть как индивидуальные предприниматели, так и небольшие частные торговые фирмы. Важно, что независимо от их юридического статуса все они реализуют не отечественную, а иностранную продукцию, тем самым выступая в качестве инструмента конкурентной борьбы, ведущей в конечном счете к вытеснению отечественной продукции с отечественных же рынков сбыта. Правда, за годы, истекшие с начала реформ, и отечественные товаропроизводители научились с успехом «гнать контрафакт», но все же позиции китайцев - из-за исключительной дешевизны их продукции - остаются на перспективу более предпочтительными. А это означает, что российская промышленность и в дальнейшем будет нести потери в конкурентной борьбе - по крайней мере до тех пор, пока российский покупатель не получит возможности приобретать более дорогую, но качественную продукцию.

Другая угроза национальной безопасности России со стороны китайских землячеств состоит в том, что, сначала создав теневую экономику, а потом существуя за ее счет, эти землячества, распространяясь по территории страны, образуют повсеместно ее новые очаги, изначально ориентированные на то, чтобы приносить

доходы «только своим и больше никому», если, конечно, не принимать во внимание неизбежные при этом «откаты» в пользу коррумпированного российского чиновничества и российского криминала. Иначе говоря, все новые участки исключаются из общероссийского экономического пространства и обслуживают интересы не отечественной, а иностранной, в данном случае китайской экономики.

Вообще же список «вызовов и угроз» уже сейчас достаточно велик. Так, в работе В. Гельбраса (2004) подробно проанализированы такие угрозы, как ориентация землячеств на закрепление за Россией положения сырьевого придатка Китая; ее превращение в рынок сбыта продукции китайского производства; расширение китайской миграции в Россию и через ее территорию в третьи страны; промышленный шпионаж и использование нелегальных методов получения научно-технических разработок. Автор делает вывод, что китайские землячества «оказались в состоянии аккумулировать и целенаправленно использовать огромные денежные средства, заведомо действуя в ущерб России» (3, с. 67).

К этому следует добавить, что ряд исследователей обращают особое внимание на криминальную сторону присутствия китайских землячеств. Так, И. Суровцев и Н. Литвинов напоминают, что первая серьезная организованная преступная группа, построенная по принципу триады, была зафиксирована в Москве весной 1993 г., но уже в октябре 1994 г. город был поделен на сферы влияния между пекинской, харбинской и шанхайской триадами, что свидетельствует о быстром внедрении китайского криминала в российский социум. Начиная с 1996 г. китайские мафиози активно участвуют в международных поставках в Россию маньчжурской конопли и героина, а также эфедрина китайского производства (17, с. 104-105). Как свидетельствует Г. Кухтин, начальник отдела противодействия незаконной миграции ФМС МВД РФ, в московском районе Черкизово во время рейдов милиции в подпольных наркокурильнях регулярно изымаются килограммы героина и морфия. Китайцы не только сами «балуются наркотиками», но и активно приобщают к ним местное население (1, с. 25). Преобладание в составе землячеств нелегальных элементов приводит к распространению прочих видов криминала - воровства, бандитизма, разбойных нападений, похищений людей и т.п. Если на первых порах жертвами таких

противоправных действий были исключительно китайцы, то в дальнейшем нападения стали совершаться на всех подряд. Только в 2002 г. в Москве было совершено 264 подобных преступления, включая убийства, умышленное причинение вреда здоровью, ограбления и т.п. (17, с. 105). Присутствие триад отмечается и в других городах России, особенно в Сибири и на Дальнем Востоке (16, с. 17).

Важным источником доходов для китайских землячеств, особенно в Москве, стало обслуживание транзита мигрантов, следующих из Китая в Западную Европу и другие регионы мира. По оценкам экспертов, через Москву, являющуюся основным перевалочным пунктом, ежегодно следуют около 100 тыс. нелегалов. На вокзалах столицы их встречают легализованные соотечественники, имеющие на руках необходимые документы. Вновь прибывших переправляют на сборный пункт и прячут в тайниках, устраиваемых в грузовиках: по несколько десятков человек размещают под полом фуры, сверху загружается товар, и в таком положении они «путешествуют» через Украину в Германию, Италию, Францию и другие страны Западной Европы. Через Россию проложен также транзитный канал переправки киллеров. «убийцы растворяются в общем потоке, а совершив преступление в западных странах, возвращаются обратно через Россию» (1, с. 25). Еще одна часть будущих китайских нелегалов следует в Европу воздушным путем под видом туристов.

Не следует строить иллюзии на тот счет, что подобный нелегальный транзит политически и экономически нейтрален. Напротив, его существование опасно в том отношении, что России всегда можно предъявить обвинение в попустительстве нелегальной иммиграции, в том, что она нарушает подписанное с ЕС соглашение о реадмиссии (возвращении граждан третьих стран). Даже если данное соглашение подразумевает только реадмиссию лиц, ищущих убежища, в принципе любой нелегал может быть возвращен в Россию, если будет доказано, что он проник в Европейский союз через российскую границу. Между тем депортация только одного нелегала обходится госбюджету в среднем в 1-1,5 тыс. долл. и, если России будут предъявлены серьезные претензии, речь будет идти о десятках, если не сотнях миллионов долларов дополнительных потерь для страны.

Размеры потерь, как и размеры угроз национальной безопасности России, уже в ближайшие годы могут существенно возрасти, если руководство страны некритически отнесется к новой инициативе Пекина, озвученной весной 2007 г., когда власти КНР официально заявили о своем намерении арендовать или приобретать в собственность пахотные земли за рубежом. И хотя Россия не фигурирует в числе стран, к которым с подобным предложением обратятся в первую очередь (сейчас это страны Латинской Америки и Африки), не следует забывать, что помимо самых крупных в мире лесных массивов, которые китайцы уже активно осваивают, Россия является также обладательницей самого крупного в мире массива пахотных земель. Китайцы, как отмечают И. Суровцев и Н. Литвинов, уже давно и целенаправленно, действуя через посредников, «активно скупают недвижимость, участвуют в приватизации предприятий и земель. Они планомерно и настойчиво прорабатывают вопросы аренды земли на долгосрочной основе с постоянным проживанием на ней граждан КНР» (17, с. 102).

Новый импульс для китайской миграции?

Вряд ли подобный вывод можно считать преувеличением. Судя по сообщениям печати, китайская сторона уже длительное время изучает возможности и ищет варианты внедрения в аграрный сектор России, подобно тому как это произошло в легкой промышленности и торговле, благо российское законодательство позволяет сдавать землю иностранцем в аренду сроком на 49 лет.

Активность в этом отношении проявляют как государственные, так и общественные и частные организации. Страну посещают многочисленные делегации с чиновниками и артистами, группы «туристов», почему-то интересующихся земельными отношениями и т.п. В европейской части России и на Урале в последние годы такие попытки внедрения имели место в Смоленской, Тверской, Нижегородской, Ивановской, Пензенской и Свердловской областях. В последней особую активность проявляет консульство КНР в Екатеринбурге, в котором функционирует отдел, занимающийся сбором информации об имеющихся в области пустующих и бесхозных землях (2, с. 20-21). Как правило, изучается реакция на просьбы выделить наиболее плодородные земли с гарантией обеспечения их обработки рабочей силой, склонной заниматься преимущественно

ручным трудом; наличие развитой инфраструктуры и близость городов. В меньшей мере проявляется готовность к инвестированию и передаче технологий.

В. Гельбрас, основываясь на результатах опросов, проведенных в 2002 г., отмечал прямую зависимость неопределенности в отношении инвестиционной деятельности от политики Пекина: «Учитывая глобальную внешнеэкономическую стратегию китайского правительства, китайские мигранты ждут, по сути, совсем не изменений в экономической конъюнктуре в России. Они вынуждены учитывать главным образом перемены в Пекине. Указывать их нет необходимости. Все в принципе ясно. Нужно ждать конкретной команды. При всем том, что частное предпринимательство в Китае признано, что партия провозгласила свое формальное согласие с независимостью и самостоятельностью предпринимательской деятельности, допустив частных предпринимателей к внешнеэкономической деятельности, представители капитала прекрасно понимают свою полную зависимость от власти. Поэтому им нужны, как минимум, четкие рекомендации и указания относительно дальнейшей деятельности в России» (3, с. 123).

Теперь, когда сигнал в виде намерения руководства КНР конкретно содействовать аренде или приобретению пахотных земель за рубежом дан, можно ожидать возникновения и последующего усиления миграционных потоков из Китая в сельские местности тех стран, которые примут предложенные им условия. Как отмечалось, с инициативой КНР уже согласились Мексика и Куба. Эксперты полагают, что Китай вполне может рассчитывать на успех и в некоторых других странах Латинской Америки, не имеющих собственных средств на освоение плодородных земель. Сделка с Китаем, особенно вариант с арендой, может казаться им достаточно безопасной, поскольку латиноамериканские страны в конце концов расположены далеко от азиатского гиганта.

Но если Пекин однозначно заявит, что видит в числе потен-ниальных арендодателей и Россию, а российское руководство, несмотря на общую границу с Китаем, все же положительно отнесется к этой идее, последствия подобного развития событий могут оказаться далеко не однозначными. Первая реакция на упомянутую новость оказалась вполне ожидаемой: в печати можно встретить как отрицательные, так и положительные отклики. Так, гене-

ральный директор компании «ФинЭкспертиза» А. Микаелян полагает, что для России «подобный эксперимент может быть крайне опасным. Китай - нам сосед, а районы Сибири и Дальнего Востока крайне слабо заселены. В связи с этим передача части территорий этих регионов представителям Китая может таить в себе массу проблем, особенно в долгосрочной перспективе. Достаточно вспомнить историю с Косово - абсолютно аналогичная ситуация. Туда пустили албанцев, что в итоге привело фактически к отделению этой части Сербии. По-моему, Россия не настолько нуждается в деньгах, чтобы пустить китайцев на свою территорию» (4, с. 6).

Важность учета геополитических интересов страны подчеркивает директор департамента стратегического анализа компании ФБК И. Николаев. Хотя с точки зрения рыночных отношений вопросы аренды земли являются обычными сделками, в данном случае в первую очередь необходимо выяснить отношение к подобной перспективе со стороны населения. «В случае если речь пойдет об аренде земель в России, я могу уверенно, без всяких социологических опросов сказать, что большая часть населения будет против такого присутствия» (4, с. 6).

Более того, учитывая, что при всех сложностях Китай остается экспортером продовольствия, И. Николаев полагает, что заявления властей Китая о необходимости обеспечения продовольственной безопасности страны несколько преувеличены. Скорее Китай, по его мнению, печется не о собственных нуждах - «просто на фоне роста цен на продовольствие это очень выгодный бизнес» (4, с. 6). В то же время, по мнению экспертов газеты «Завтра», аренда возможна, но при правильной постановке вопроса, заключающейся в том, чтобы масштабные инвестиции делались и в переработку сельхозпродукции, и в производство необходимой агротехники, «с обеспечением занятости российских крестьян и на условиях раздела продукции» (12, с. 3). В качестве еще одного условия с российской стороны можно упомянуть обязательность использования имеющихся в Китае передовых технологий.

В любом случае возникшая проблема требует крайне осторожного и взвешенного подхода. Нельзя не учитывать, что в Китае стремительно нарастает безземелье - под натиском городов и заводов пашня продолжает ежегодно сокращаться на 2%. Часть сельского населения, как отмечает В. Портяков, заместитель директора

Института Дальнего Востока РАН, «просто сгоняется с земли без сколько-нибудь серьезной компенсации - так сказать, современный аналог политики "огораживания" в средневековой Англии» (14, с. 23). Нагрузка на оставшиеся земли ведет ко все большему их истощению и зараженности пестицидами. Все более сложными становятся проблемы с водоснабжением. Поэтому нельзя исключать, что второй «великий поход», провозглашенный программой «Идти вовне», со стороны китайского крестьянства может вполне обернуться элементарным «великим исходом» в приграничные страны, в том числе и в Россию.

О подобной опасности уже давно говорит и пишет известный экономист В. Федоров, одно время работавший в Сибири и на Дальнем Востоке на ответственных должностях. Он полагает, что ситуация в этих регионах такова, что «принадлежность наших дальневосточных регионов к России уже сейчас во многом зависит от поведения соседних государств. Чтобы изменить статус-кво, совсем не обязательны военные действия. Самовольный или инспирированный массовый переход иностранными жителями границы, заселение ими малолюдных территорий будет означать фактическую потерю этих территорий, поскольку удалить "мирных" оккупантов оттуда вряд ли будет возможно. Этот сценарий не следует исключать для оспариваемых Японией Южно-Курильских островов (где речь идет о тысячах людей), как и для пограничных с Китаем российских земель. Здесь уже будут задействованы миллионы незаконных переселенцев. Совпадение частных интересов мигрантов из соседних стран и государственных интересов этих стран означало бы "гремучую смесь" с потенциально тяжелыми последствиями для России» (с. 18, с. 35-36).

Поэтому вполне уместно задаться вопросом: не послужит ли появление в России арендованных и тем более приобретенных китайцами в собственность крупных земельных массивов своего рода детонатором для подобного «мирного вторжения», причем не только в Сибири и на Дальнем Востоке? В одной из работ профессора В. Ларина, директора Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, нередко выступающего с критикой в адрес федеральных властей за отсутствие четких планов и стратегии в отношении развития Дальневосточного региона, можно обнаружить любопытный парадокс: оказывается, ес-

ли Центр и выделит деньги, регион будет не в состоянии самостоятельно их освоить по причине острой нехватки рабочих рук. «По некоторым оценкам, - отмечает В. Ларин, - для освоения 100 млрд. рублей, обещанных правительством РФ на развитие инфраструктуры Владивостока к 2012 г., потребуется рабочих рук в десять раз больше, чем имеется сейчас в Приморском крае, а для обслуживания построенных объектов население Владивостока придется увеличить на 800-850 тыс. человек» (11, с. 50). И речь идет, как можно заметить, всего лишь об одном городе.

Поэтому более вероятен иной, чем у В. Федорова, сценарий развития событий: острая нехватка рабочих рук в городах станет решающим фактором, вынуждающим власти региона соглашаться на предлагаемые КНР условия сотрудничества, внешне равноправные и выдержанные в духе стратегического партнерства, но внутренне подчиненные интересам планомерного, не нарушающего международного права освоения территорий российского Дальнего Востока. В числе китайских инициатив последних лет, на которых концентрирует внимание В. Ларин, можно обнаружить, например, идею скоординированного развития двух стран, которое могло бы помочь восстановлению старой промышленной базы северо-востока Китая - идею, по мнению Е. Загребнова, целиком направленную на ослабление социальной напряженности в КНР в связи с высоким уровнем безработицы. Или же планы создания пограничной экономической зоны в составе провинции Хэйлунцзян и «примкнувших к ней» Читинской области, Еврейской автономной области, а также Хабаровского и Приморского краев - любопытная «инициатива» фактического (в любом случае демографически и экономически) присоединения к китайской провинции значительно превосходящей ее по своим размерам российской территории. Конечной же целью Китая на данный момент является создание четырех «самых больших зон» - торговли между КНР и РФ; обработки экспортно-импортных товаров двух стран; торговли и туризма в Северо-Восточной Азии (СВА) и в конечном итоге -центральной зоны международной торговли в СВА (11, с. 50). В. Ларин отмечает, что региональные интересы Китая «четко сформулированы». Они заключаются в: расширении товарной экспансии на российском рынке потребительских товаров - «от детских игрушек до компьютеров и автомобилей»; разработке

сырьевых запасов Сибири и Дальнего Востока с их последующим вывозом в КНР; развитии транспортной инфраструктуры на территории России для обеспечения доставки продукции провинций Северо-Восточного Китая на европейские и азиатские рынки; переносе части производства на российскую территорию; расширении политического и культурного влияния КНР на соседние территории России (11, с. 49).

После ознакомления с этим перечнем региональных интересов Китая относительно российских Сибири и Дальнего Востока сложно избавиться от ощущения, что мы имеем дело с комплексной, детально проработанной программой масштабного освоения российских территорий, в которой нет места чему-то стихийному. Подтверждая этот вывод, И. Суровцев и Н. Литвинов пишут о том, что «китайские научные центры серьезно изучают потенциал российского Дальнего Востока и Приморья; анализируют запасы полезных ископаемых в этом регионе и разрабатывают программы их использования в интересах Китая» (17, с. 102). Можно поэтому предположить, что все будет осуществляться (и уже осуществляется) строго по плану. Причем таким образом, чтобы постоянно поддерживать заинтересованность в сотрудничестве со стороны российских региональных властей, предпринимателей и населения.

Заключение

Когда говорят о китайском присутствии в Российской Федерации, в его пользу обычно приводят следующие аргументы:

- в 1990-е годы приграничные и региональные связи с Китаем предотвратили экономический крах немалого числа регионов РФ, и эти связи продолжают играть важную роль в подержании их социальной и политической стабильности;

- благодаря Китаю на Дальнем Востоке уже давно отсутствует товарный дефицит, а десятки тысяч россиян имеют либо заработок, либо приработок, участвуя в приграничной торговле в качестве перевозчиков товаров из КНР в РФ;

- Китай является для России источником дешевой рабочей силы, китайские рабочие, прибывающие в РФ на законных основаниях, составляют на Дальнем Востоке 40% иностранной рабочей силы, занятой в торговле, строительстве, сельском хозяйстве и сфере услуг;

- китайские мигранты заполняют вакантные рабочие места, которые не хотят занимать российские граждане, тем самым восполняя нехватку рабочей силы в отраслях, требующих трудоемкого ручного труда;

- благодаря китайскому присутствию на местных продуктовых рынках и рынках промышленных товаров, по крайней мере на Дальнем Востоке, сохраняется ценовая конкуренция и, следовательно, снижается опасность хронической инфляции, свойственной многим другим регионам России, что особенно важно для таких депрессивных территорий, как Амурская и Читинская области, а также Еврейская автономная область и Бурятия;

- китайская сторона осуществляет инвестиции в российскую недвижимость, тем самым пополняя бюджеты территорий;

- благодаря инвестированию, а также налоговым сборам с торговцев на рынках и китайских предпринимателей в торговле, строительстве и сельском хозяйстве, за счет таможенных сборов, продажи авиа- и железнодорожных билетов и т.п. российская сторона пополняет не только местные бюджеты, но и федеральный бюджет;

- сотрудничество с Китаем стимулирует развитие туристического бизнеса и способствует расширению культурных и иных обменов между двумя странами;

- Китай объективно способствует удержанию россиян на Дальнем Востоке.

В реальности практически ни один из этих аргументов нельзя признать абсолютно убедительным. Даже не возвращаясь к приводившимся ранее конкретным примерам угроз национальным интересам РФ, каждому из них можно противопоставить не менее весомые контраргументы. Например, когда речь идет о стабилизирующем вкладе китайской оптовой торговли в экономическую ситуацию в России 1990-х годов, обычно не вспоминают, что, опираясь на такие важные конкурентные преимущества, как дешевый и ненормированный труд плюс несовершенство российского законодательства, китайские компании в приграничной торговле быстро вытеснили с российского рынка своих российских конкурентов и перешли на торговлю между собой. Разве этим они не нанесли ущерба российской экономике, остановив действовавшие предприятия и сделав безработными ранее занятых на них россиян?

Другим примером может служить «челночная» (ныне «народная») мелкооптовая торговля в 20-километровой приграничной зоне, которую первоначально наладили граждане КНР. Когда российские таможенные службы стали вводить эту стихийную торговлю в цивилизованное русло и облагать торговцев таможенным сбором, последние, продолжая торговать на рынках, переложили доставку товаров из Китая на плечи российских граждан, которых таможенные службы рассматривали лишь как туристов и, соответственно, не могли облагать сбором с провозимых ими товаров при соблюдении ограничений по весу груза. Разве российская сторона не несет при этом очевидных потерь? Конечно, какая-то часть россиян получила при этом возможность заработать, но 10 млрд. долл. ежегодной выручки от «народной» торговли попадают все же не в российский, а в китайский бюджет.

Статистика показывает, что китайское присутствие отнюдь не приостановило отъезда россиян, этот отъезд с Дальнего Востока продолжается, а общее восприятие китайского присутствия здесь по-прежнему характеризуется некоторыми наблюдателями как состояние между паникой и смирением с судьбой. Наконец, можно ли воспринимать как абсолютно безобидный обмен делегациями и туристами, когда, например, известно, что китайская сторона уже давно поддерживает сепаратистские настроения среди тувинской, бурятской и горно-алтайской интеллигенции? В условиях массовой нелегальной миграции можно ли быть уверенными в том, что под видом туристов в страну не проникают разного рода нежелательные элементы, в том числе имеющие опыт криминальной (что уже подтвердилось) либо организационно-террористической деятельности?

Вообще же ситуация с иммиграцией в Россию - если иметь в виду не одних только китайцев, а окинуть взглядом всю приле-гаюшую «ойкумену» - все больше напоминает ситуацию с дряхлеющим царем Додоном из «Сказки о золотом петушке» А.С. Пушкина. «Петушок кричит опять», а рати, способной дать отпор - в нашем случае наличия необходимого по численности населения, - просто нет.

Совершенно ясно, что с упреждающими мерами уже опоздали, и потому нужно предпринимать все возможное, чтобы максимально нейтрализовать негативные последствия китайской миграции. В этом смысле нельзя не приветствовать такую меру, как

повышение российским правительством таможенных пошлин на вывоз необработанной древесины, что уже умерило аппетиты подпольных китайских лесозаготовителей. Одновременно этот шаг подготовил почву для последующего положительного решения вопроса о строительстве, с участием крупного китайского капитала, лесоперерабатывающего завода в Томской области. Ранее такие заводы строились вдоль российско-китайской границы исключительно на территории КНР. Теперь на пути контрабанды и коррупции появится определенный барьер, поскольку большой путь до китайской границы сделает невозможным подкуп всех подряд российских чиновников ради незаконного вывоза круглого леса. Переработка древесины на месте заготовки, повышая продажную цену товара и обеспечивая поступление в казну налогов, одновременно создаст рабочие места для местного населения. Таких решений, способствующих взаимовыгодному сотрудничеству, пополняющих бюджет и повышающих уровень жизни коренного населения, должно быть как можно больше.

Вообще же в предложениях по укреплению позиций России в отношении китайской иммиграции недостатка нет. В частности, можно отметить такие идеи, как создание на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири нескольких центров развития, сопоставимых по богатству с Москвой, которые стали бы оплотом высокотехнологичного инновационного развития; строительство нового космодрома, возле которого можно было бы создать высокотехнологичный кластер из предприятий новейшего станкостроения, со своими «кремниевыми долинами», с производством ракет-носителей и новых космических кораблей на основе промышленности Комсомольска-на-Амуре.

Весьма важными - особенно если все же будет принято решение о сдаче в аренду пахотных земель - представляются принципы, определяющие районы нахождения таких земель; максимальные размеры выделяемых участков; оптимальное число привлекаемых иностранных работников и т.п. На наш взгляд, в данном случае целесообразно реализовать давнюю идею Ж. Зайон-чковской - не допускать образований китайских поселений на территориях, прилегающих непосредственно к государственной границе. Вьетнамцы или корейцы, считает она, не имея общей границы со своими странами, не будут создавать на приграничных

территориях общины ради того, чтобы затем присоединить их к своим странам. Для них это бессмысленно, и потому они будут оставаться здесь, «а вот китайцы имеют интерес к наращиванию своей территории за счет соседей». Поэтому их следует селить подальше от границы, делая при этом «микст», т.е. перемежая занимаемые китайцами территории участками, занимаемыми корейцами, вьетнамцами или людьми других национальностей -«это снимет угрозу отторжения части нашей территории в дальнейшем. Пусть они уравновешивают друг друга» (7, с. 74).

По-видимому, помимо занимаемых армией и иных, по определению, закрытых территорий вдоль российско-китайской границы должны быть выделены и другие, полностью закрытые для иностранцев зоны. К таковым в силу сложившегося бедственного положения, возможно, следует отнести имеющиеся на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири национальные и международные заповедники и заказники.

Учитывая, что деятельность китайских землячеств «наносит ущерб экономической безопасности и сдерживает становление цивилизованной рыночной экономики России» (3, с. 84), чрезвычайно важной задачей представляется разработка таких правовых механизмов, которые позволяли бы, возможно постепенно, но шаг за шагом вводить и усиливать контроль за функционированием этих фактических «государств в государстве». Поскольку Россия является отнюдь не единственной страной, где действуют китайские землячества, усилиям по сдерживанию и регулированию их деятельности можно было бы придать международный характер. Целесообразно одновременно предусматривать меры, препятствующие возникновению в городах новых китайских землячеств.

Список литературы

1. Александров Г. Чайна-таун // Аргументы и факты. - М., 2006. - № 4. -С. 25.

2. Арсюхин Е. Китаец на русской грядке // Российская газета. - М., 2007. -№ 143. - С. 20-21.

3. Гельбрас В.Г. Россия в условиях глобальной китайской миграции. - М., 2004. - 203 с.

4. Егоров М., Куликов С. Китай пошел скупать земли по миру // Независимая газета. - М., 2008. - № 92. - С. 1, 6.

5. Загоруйко А. Приморье отъедают // Наше время. - М., 2007. - № 36. - С. 6.

6. Загребнов Е. Экономическая организация китайской миграции на российский Дальний Восток после распада СССР // Прогнозис: Журнал о будущем. - М., 2007. - № 1. - С. 252-277.

7. Зайончковская Ж. Западный дрейф // Эксперт. - М., 2003. - № 39. -С. 70-74.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

8. Зотов Г. Заселят ли Землю миллиарды китайцев? // Аргументы и факты. - М., 2006. - № 51. - С. 20.

9. Зотов Г. Секрет «чудес» Поднебесной // Аргументы и факты. - М., 2006. -№ 21. - С. 45.

10. Курносов В. Заговорит ли Сибирь на китайском? // Аргументы недели. -М., 2006. - № 17/4. - С. 7.

11. Ларин В. Межрегиональное воздействие России и Китая в начале XXI века: Опыт, проблемы, перспективы // Проблемы Дальнего Востока. -М., 2008. - № 2. - С. 40-53.

12. Нагорный А., Коньков Н. Инаугурация, и дальше // Завтра. - М., 2008. -№ 19. - С. 3.

13. Овчинников В. Китайский сельский час // Российская газета. - М., 2008. -№ 109. - С. 22.

14. Портяков В. Круглый стол в ПДВ // Проблемы Дальнего Востока. - М., 2008. - № 1. - С. 17-61.

15. Путов В. На восточном рубеже: Интервью // Завтра. - М., 2008. - № 23. -С. 4.

16. Сойнова Н. На улице Муданьцзиянской // Московские новости. - М.,

2006. - № 1. - С. 16-17.

17. Суровцев И., Литвинов Н. Миграция и национальная безопасность России: Аналитич. обзор // Миграция и безопасность России. - Воронеж,

2007. - 134 с.

18. Федоров В. Россия. Внутренние и внешние опасности. - М., 2005. - 382 с.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.