CC BY
1883
Уминский А. 2009: Предисловие // Кьеркегор С. Беседы. М., 6-9. Флоровский, Г. 1991: Пути русского богословия. Киев. Хесс Р. 1999: 25 ключевых книг по философии. Челябинск. Чехов А. П. 1974-1983: Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. М. Щитцова Т. В. 2006: Экзистенциальная терапия, или как практикуют философию: к актуальности Киркегора в современную эпоху // «Логос». 5 (67), 84-99.
Neuhauser R. 1997: Cechov und das Kierkegaard'sche Paradigma // Anton P. Cechov — Philosophische und religiose Dimensionen im Leben und Werk / V. B. Kataev, R.-D. Kluge, R. Noheil (Herausg.). Munchen, 45-58.
Senderovich M. 1997: Чехов и Киркегор // Anton P. Cechov — Philosophische und religiose Dimensionen im Leben und Werk / V. B. Kataev, R.-D. Kluge, R. Noheil (Herausg.). Munchen, 29-44.
CHEKHOV AND KIERKEGAARD: ON THE ISSUE OF TYPOLOGICAL AND GENETIC LINKAGE
T. B. Zaitseva
The article considers different approaches to the study of typological and genetic links between the creative work of Chekhov and Kierkegaard, outlines the background, and substantiates its importance. The emphasis is on points of similarity between Chekhov's and Kierkegaard's philosophic anthropology.
Key words: literary criticism, existentialism, S. O. Kierkegaard, A. P. Chekhov, genetic and typological linkage, human being.
© 2012
Е. Г. Постникова
МИФЫ РУССКОЙ ИСТОРИИ И ИСТОРИЯ ГЛУПОВСКОГО МИФА (по роману М. Е. Салтыкова Щедрина «История одного города»)
Автор доказывает, что в «Истории одного города» М. Е. Салтыков-Щедрин подходит к проблеме мифологизации русской истории и ставит перед собой задачу ее реконструкции, дешифровки и перекодировки. Легенда «о корени происхождения глуповцев» играет для глуповцев роль Прасобытия, фундаментального истока и базового формирующего события глуповской истории. Аналогичную роль в русской мифологии истории играет легенда о «призвании варягов на Русь». Легенда о призвании варягов на Русь была спародирована Щедриным.
Ключевые слова: русская литература XIX в., М. Е. Салтыков-Щедрин, власть, история, миф.
Постникова Екатерина Георгиевна — кандидат филологических наук, доцент кафедры русской классической литературы Магнитогорского государственного университета. E-mail: ека1еппаро81@ mail.ru
Миф о Власти, как и миф о Государстве, являются частью национальной мифологии. Говоря о национальной мифологии, невозможно оставить в стороне национальную историю, ведь, по мнению современных ученых, «нация, понимаемая сквозь призму мифа, определяется через архетипически понимаемую историю»1. Замечательное определение дает В. Полосин: «Национальная мифология есть совокупный, иносказательно выраженный коллективный опыт самосохранения, внутренней организации и развития сообщества в качестве одной великой Семьи. Мифология нации — это иносказательный образ ее нравственного идеала, ее "крови" и "почвы", это аллегорическая автобиография нации»2. У А. Кольева читаем: «Нацией можно считать ту часть населения, которая владеет наследием предков (национальным мифом), а также чувством перспективы, в которой традиция предков оживает в дееспособных формах (национально-государственная идеология). Нация — семья народов, соединенная идеей прошлого и пониманием миссии в настоящем и будущем»3. Все современные исследователи сходятся в одном: история любой нации — это история мифологизированная. То есть каждая нация создает миф о самой себе, свою мифологизированную автобиографию, и без этого невозможно построение и существование сколько-нибудь автономного и сильного Государства. Когда-то произошедшие в действительности, но рассмотренные сквозь призму мифа и особым образом интерпретированные исторические события становятся строительным материалом для современных национально-политических мифологий. И действительно, оказывается, что «все яркие, с точки зрения нации, события насквозь мифологичны»4.
В «Истории одного города» Салтыков-Щедрин вплотную подходит к проблеме мифологизации русской истории и, на наш взгляд, ставит перед собой задачу ее реконструкции, дешифровки и перекодировки. По сути дела, перед нами авторская интерпретация официальной версии текста прошлого России. В борьбе с официальной («помпезной») имперской историко-политической мифологией Щедрин создает собственный миф об истории России, который, по сути, является контрмифом, антимифом по отношению к господствующей версии. Известно, что современники восприняли щедринскую историю Глупова как пародию на историю России. Щедрину пришлось опровергать это мнение. Он пишет многочисленные письма об «Истории одного города», в том числе знаменитое письмо в редакцию «Вестника Европы» и письмо к А. Н. Пыпину. Обращаясь к рецензенту «Вестника Европы», автор замечает: «Прежде всего, г. рецензент совершенно неправильно приписывает мне намерение написать «историческую сатиру» (...) Не историческую, а совершенно обыкновенную сатиру имел я в виду, сатиру, направленную против тех характерных черт русской жизни, которые делают ее не вполне удобною»5. Но для некоторых русских мыслителей, исследователей национальной истории щедринский текст до сих пор остается примером негативно-субъективной оценки прошлого Российской империи: «Надо понять, что позади нас не история города Глупова, а трагическая история великой страны — ущерб-
1 Хюбнер 1996, 327.
2 Полосин 1999, 83.
3 Кольев 2003, 333.
4 Почепцов 2000, 216.
5 Салтыков-Щедрин 1973, 452.
ная, изувеченная, но все же великая история»6. Действительно, история города Глупова — это не история России. Скорее речь можно вести о демифологизации исторического прошлого в сатире Щедрина.
На наш взгляд, щедринский текст представляет собой не столько пародию на официальную историю России, в чем обычно упрекали сатирика, сколько пародию на современную автору историографию. Особенно это проявляется в главе «О корени происхождения глуповцев», живописующей начало «исторических времен» в Глупове («С этим словом начались исторические времена»)7. Известно, что в основу этого рассказа писатель положил предание о добровольном «призвании» в страну трех варяжских князей (Рюрика, Синеуса и Трувора), решение о котором было принято на новгородском вече по совету древнего старца Госто-мысла. Это предание стало частью официальной исторической мифологии. Начиная с Н. М. Карамзина именно в нем видели исток счастливого введения монархической власти в России. Известно, что именно это предание вызывало резко противоположную реакцию у представителей консервативного лагеря и их оппонентов — представителей революционной демократии. По этому поводу развернулась ожесточенная журнальная полемика, например, между М. П. Погодиным, сторонником варяжской теории происхождения государства, «маститым московским сатириком», как именовал его Щедрин, и Добролюбовым.
Щедрин ясно осознавал, что сказание о призвании варягов играет роль краеугольного камня официальной исторической мифологии и используется современной историографией для поддержки самодержавного образа правления. Доказательством такого предположения является выдержка из письма И. В. Павлова Салтыкову-Щедрину от 13 августа 1858 г., в котором содержится следующая мысль: «Сказание о призвании варягов не факт, а миф, который гораздо важнее всяких фактов». На наш взгляд, русские мыслители второй половины XIX века, такие как М. Е. Салтыков-Щедрин и Ф. М. Достоевский, вплотную подошли к открытию явления современной политической мифологии и ее роли в жизни общества. Особенности мифологизации русской истории в ее официально-политическом варианте подмечены Щедриным в «Истории одного города», в цикле «Помпадуры и помпадурши», в «Современной идиллии».
Пародируя официальную историографию, Щедрин концентрирует внимание на нескольких ключевых моментах (идеологемах) легенды о призвании варягов на Русь. Во-первых, глуповская социальная история тесно связана с историей власти. Скажем более: история Глупова — это и есть история его власти (в ее взаимоотношениями с подвластными). Космическое организованное время («исторические времена») начинается только после установления власти единоличного Правителя, «умного-преумного» князя. До этого момента «истории» не было, как не было социальной вселенной. Существовал лишь «хаос», выражавшийся в том, что «ни вероисповедания, ни образа правления эти племена не имели, заменяя все сие тем, что постоянно враждовали между собою. (...) Таким образом взаимно разорили они свои земли, взаимно надругались над своими женами и девами и в то же время гордились тем, что радушны и гостеприимны»8. «Дикие племена», одна-
6 Кольев 2003, 332.
7 Салтыков-Щедрин 1973, 277.
8 Салтыков-Щедрин 1973, 270.
ко, приходят, наконец, к мысли о необходимости самоорганизации общества с целью упорядочения социального космоса («головотяпы начали устраиваться внутри, с очевидною целью добиться какого-нибудь порядка»)9. Но без руководящего действия власти разумный человеческий космос не организуется («Нет порядку, да и полно»)10. Так головотяпы приходят к идее сильной Власти: «Тогда надумали искать себе князя. — Он нам все мигом предоставит, — говорил старец Добро-мысл, — он и солдатов у нас наделает, и острог, какой следовает, выстроит! Айда, ребята!»11. Власть, как и порядок, и иерархия оказываются неотъемлемым качеством космоса. Конечно, подобные идеи Щедрин мог почерпнуть из официальной историографии и государственной мифологии Российской империи. Но отметим здесь, что, подрывая основы консервативно-либерального реформаторского дискурса, пародируя «охранительную» риторику, в этом пассаже Щедрин случайно выходит на древнейшую особенность мифологического мышления — корреляцию между Властью и течением времени. Как утверждают современные исследователи: «Любой культурный субстрат пространственно-временных представлений предполагает довольно устойчивую корреляцию между Властью и течением Времени»12. И у Щедрина время («исторические времена»), как и власть, появляются в момент победы социального «космоса» над «хаосом». Тогда как любой момент «безначалия» грозит обернуться возвратом хаоса — «анархией» (См., к примеру, главу «Сказание о шести градоначальницах»).
Во-вторых, родоначальник глуповской власти, «Первопредок», приглашенный головотяпами на царство «умной-преумной» князь совершает несколько знаковых поступков-актов, которые в дальнейшем становятся фундаментальными парадигматическими действиями не только глуповской, но и русской власти вообще. Имеются в виду следующие семиотически отмеченные акты, организующие текст «помпадурского» и «градоначальнического» поведения.
1. Установление сильной власти, что возможно только при наличии у «подчиненных» двоякой эмоции: страха и обожания («священного трепета»). Первый князь, «помахивая сабелькой», да «в ружьецо попаливая», запугивает головотяпов («И тех из вас, которым ни до чего дела нет, я буду миловать; прочих же всех — казнить») и одновременно ласково им улыбается («и таково ласково усмехнулся, словно солнышко просияло!» — замечает летописец»)13.
2. Князь-первопредок устанавливает так называемую «дань», которая с этих пор будет традиционно маркировать властные отношения в обществе: «И будете вы платить мне дани многие, — продолжал князь, — у кого овца ярку принесет, овцу на меня отпиши, а ярку себе оставь; у кого грош случится, тот разломи его начетверо: одну часть отдай мне, другую мне же, третью опять мне, а четвертую себе оставь. Когда же пойду на войну — и вы идите! А до прочего вам ни до чего дела нет!»14
9 Салтыков-Щедрин 1973, 271.
10 Салтыков-Щедрин 1973, 271.
11 Салтыков-Щедрин 1973, 271.
12 Бочаров 2006, 255.
13 Салтыков-Щедрин 1973, 274.
14 Салтыков-Щедрин 1973, 275.
3. Властитель совершает акт номинации, переименования «головотяпов» в «глуповцев»: «А как не умели вы жить на своей воле и сами, глупые, пожелали себе кабалы, то называться вам впредь не головотяпами, а глуповцами»15. Отметим здесь, что само это «переименование» указывает на древнюю связь обряда установления власти с обрядами инициации, перехода. Установление сильной власти описывается Щедриным как «перерождение» социума, переход его на некий более высокий уровень: от «дикого», «звериного обычая», от племенной стадии развития (напомним, что головотяпы у Щедрина — это «племя») к более высокой стадии организации культурного сообщества (город Глупов).
4. Следующей традицией, установленной князем-Первопредком в самом «начале исторических времен», является ритуал «кормления» и «одаривания» народа при вступлении «на престол» («Затем приказал князь обнести послов водкою да одарить по пирогу, да по платку алому, и, обложив данями многими, отпустил от себя с честию»)16. Интересно, что обряд «кормления народа» сопровождал воцарение каждого нового русского правителя
5. Окончательно власть в новопостроенном городе Глупове устанавливается только после произнесения первым князем сакраментальной фразы: «Запорю»: «И прибых собственною персоною в Глупов и возопи: — «Запорю!» С этим словом начались исторические времена»17.
Важно, что все ставшие сакральными действиями глуповской Власти поступки Первопредка совершаются до «начала исторических времен», т.е. во время «Оно», мифическое время первотворений и первопредков. Салтыков-Щедрин ясно прочувствовал мифологичность истории о «призвании варягов на Русь» для официальной русской историографии. Это проявляется в мифологичности его «Сказания о корени происхождения глуповцев» и в той роли, которую это сказание играет во всей глуповской истории. Глуповский миф, как и вообще всякий миф, повествует о какой-либо священной истории, т.е. о каком-либо первичном событии, произошедшем в Начале Времени18. Главная его функция заключается «в установлении образцовых моделей всех обрядов и всех значимых человеческих деяний»)19. Для нас важно, что сказание о «корени происхождения.» играет роль «архе» в «Истории города Глупова», т.е. роль изначального события, являющегося сакральным образцом и вечно повторяющегося в человеческой истории. Под «архе», вслед за Куртом Хюбнером, мы будем понимать вечно повторяющуюся историю происхождения: «Архе — это история происхождения. Когда-то некое нуминозное существо впервые совершило определенное действие, и с тех пор это событие идентично повторяется20. Архе является единственным в своем роде событием, которое постоянно и неизменно повторяется».21 Согласно Хюбнеру, архе является не только схемой любого процесса, в том числе и исторического, но и конструирует его временной ход. «Являющаяся в архе временная последовательность событий наполняет его содержание. Архе является, так сказать, пара-
15 Салтыков-Щедрин 1973, 275.
16 Салтыков-Щедрин 1973, 275.
17 Салтыков-Щедрин 1973, 277.
18 Элиадэ 2006, 296.
19 Элиадэ 2006, 298.
20 Хюбнер 1996, 122.
21 Хюбнер 1996, 126.
дигмой этой последовательности, повторяющейся бесчисленным и идентичным образом», — отмечает исследователь22.
Мы можем утверждать, что все перечисленные выше поступки-акты первого «умного-преумного» князя, как поступки некоего нуминозного первосуще-ства, творившего в мифическое время «Оно», становятся парадигматическими образцами, задают архетипы, бесчисленное количество раз идентичным образом воспроизводятся в последующей глуповской истории. Все глуповские властители стараются вызвать у подчиненных смешанные чувства страха и обожания, «священный трепет». В традиционной политической культуре глуповских обывателей, как и в русских, содержится схема, согласно которой идеальный Властитель даже «сечет» обывателей и отнимает у них недоимки с «ласковой улыбкой». Так, к примеру, о первых годах правления Фердыщенко читаем: «А ну, братик-сударик, ложись! — говорил он провинившемуся обывателю. Или: — А ведь корову-то, братик-сударик, у тебя продать надо! потому, братик-сударик, что недоимка — это святое дело!»23. «Сечение» обывателей каждый раз воспроизводит архетипический жест «умного» князя, сопровождавшийся первым «Запорю». Поэтому уже в предисловии «От издателя» оно отмечается как знаковое действие градоначальников, «владевших судьбами города Глупова»: «Все они секут обывателей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распорядительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во всем положились на их отвагу»24. В зависимости от того, как именно «секут» градоначальники, различаются и оттенки «трепета», являющегося стереотипной поведенческой реакцией управляемых (подвластных): «в первом случае, обыватели трепетали бессознательно, во втором — трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия»25. Таким образом, «сечение», с одной стороны, как и «трепет» — с другой, маркируют этикет взаимодействия между соподчиненными элементами в глуповском обществе, установленный в самом начале «исторического времени».
Обряды собирания «дани», как и «кормления» народа, также неоднократно повторяются в глуповской истории. Не повторяется только акт номинации, переименование «головотяпов» в «глуповцев». Возможно, потому что такое «переименование» отменит действия «призванного» князя, и начнется новая история, упраздняющая цикличность космогонического времени. Но, по мысли Щедрина, глуповцы не готовы к ответственности, которую влечет за собой линейное (историческое) восприятие времени, так же как не готовы они к обряду инициации, «перехода» на другую стадию социального и духовного развития. Наименование «глуповцев» закрепилось за «обывателями», так как отражает их родовую и духовную сущность. Акт номинации, переименования Глупова (в Непреклонск), воспроизводится только в последней главе «Истории одного города» перед самым концом «истории» («История прекратила течение свое»)26. Возможно, именно это событие и провоцирует появление апокалипсического «Оно».
22 Хюбнер 1996, 128.
23 Салтыков-Щедрин 1973, 308.
24 Салтыков-Щедрин 1973, 265.
25 Салтыков-Щедрин 1973, 265.
26 Салтыков-Щедрин 1973, 423.
В-третьих, фундаментальным истоком и базовым формирующим событием русской исторической мифологии, русским Прасобытием, по Щедрину, оказывается отказ от свободы. Здесь следует отметить, что великие исторические поражения или победы хранятся в коллективном бессознательном нации в виде мифологически осмысленных травм или побед. По Щедрину же получается, что в основе национальной мифологии лежит травма, которую глуповцы, в силу своей ущербности и по недомыслию, воспринимают как «победу». (Кстати, побед у глуповцев совсем нет, этим они отличаются от русских.) Чуткий читатель имел возможность провести аналогии и прийти к выводу, что столь разрекламированная официальной историографией легенда о «призвании варягов на Русь» является трагической ошибкой нации, зафиксированной, хранящейся в коллективном бессознательном и определяющей дальнейший «кривой путь» русской национальной истории.
Причину бесконечного национального плутания Щедрин видит в отказе от русской демократии новгородского и псковского типа, который понимается автором как отказ от свободы и самобытности. Сразу после первой встречи с «призванным» князем глуповцы осознают собственный промах («проруху»): «Были между ними, — говорит летописец, — старики седые и плакали горько, что сладкую волю свою прогуляли»27. Новгородцы свою волю «такали, такали, да и протакали»28. Опираясь на современный либеральный миф о «свободе воли», Щедрин в популярной «помпезной» официальной истории видит сюжет, достойный древнегреческой трагедии. Свобода глуповцам была дана только в выборе, но после выбора в глуповской истории действительной силой становятся Рок и Судьба. «Термин «свобода» неопределим вне мифологии, которая ставит ему жесткие рамки, вне которых действует рок, судьба, неотвратимый закон. Свобода — в выборе («налево пойдешь — ..., направо пойдешь...»), но после выбора (точка бифукации) срабатывает жестко детерминированная причинно-следственная связь», — отмечает современный исследователь29. Используя характерные для русской сказки и эпоса структурные особенности, Щедрин создает новую «демократическую» сказку о «богатыре», который отказывается от собственной свободы и ответственности, не хочет взрослеть. История Глупова оказывается историей отказа от свободы.
Итак, мы установили, что легенда «о корени происхождения глуповцев» играет для глуповцев роль Прасобытия, фундаментального истока и базового формирующего события глуповской истории. Аналогичную роль в русской мифологии истории играет легенда о «призвании варягов на Русь».
ЛИТЕРАТУРА
Бочаров В. В. 2006: Власть и время в культуре общества // Антропология власти. Хрестоматия по политической антропологии: в 2 т. Т. 1. Власть в антропологическом дискурсе / В. В. Бочаров (ред.). СПб., 225-237.
Кольев А. 2003: Политическая мифология: реализация социального опыта. М.
Полосин В. 1999: Миф. Религия. Государство. Исследование политической мифологии. М.
27 Салтыков-Щедрин 1973, 275.
28 Салтыков-Щедрин 1973, 275.
29 Кольев 2003, 91.
