CC BY
122
[7]. Сатаров Г.А. Коррупционные отношения: агентская модель и смежные подходы // Общественные науки и современность. - 2004. №2.- С. 60-69.
[8]. Скобликов П.А. Актуальные проблемы борьбы с коррупцией и организованной преступностью в современной России. — М.: Изд-во «Норма», 2007.
[9]. Федеральный закон «О государственной гражданской службе Российской Федерации» от 27 июля 2004. №79-ФЗ // Собрание Законодательства Российской Федерации. - 2004. - №31. - Ст. 3215.
[10]. Федеральный закон от 23 декабря 2008г. № 273-Ф3 «О противодействии коррупции» // Российская газета. 30 декабря 2008. № 4823.
[11]. Франчук В.И. Коррупция в государственном аппарате как угроза существованию российского общества и меры по борьбе с ней // Государственная политика противодействия коррупции и теневой экономике в России. - М., 2007.
[12]. Шелухин С.И. Понимание коррупции в международном сообществе// Философия права. - 2008. - №2. - С. 7-12.
Мочалова К.П.
МИФОТВОРЧЕСТВО В ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Одной из самых востребованных медиатехнологий XX века стало политическое мифотворчество. Значение мифа для современной эпохи определяется двумя ключевыми моментами. Это, с одной стороны, соединение тематики мифа с проблемой социальной «массы», с другой - сочленение его с проблематикой «всевластия» техники в целом и электронных СМИ в частности.
В политическом пространстве современной России процесс конструирования мифов необычайно насыщен: множатся попытки сформулировать национальную идею и укрепить легитимность существующего режима, конструируются различные «партийные» мифы, выдвигаются кандидаты в «герои» и назначаются «злодеи». При этом в мифах новой России часто соединяются, казалось бы, плохо сочетаемые между собой мифы СССР и мифы западного мира, например, мифологема о необходимости наведения порядка посредством сильного авторитарного режима соединяется с мифологемой о необходимости обеспечения демократических прав и свобод.
Для более полного понимания ситуации необходимо обратиться к концепции мифа в целом и кратко проследить развитие политических мифов в XX веке. Если для рационального типа мышления, свойственного Новому времени, миф представлялся сказкой, вымыслом, фантазией, то в первобытных и примитивных обществах миф представлялся как раз наоборот, описанием подлинных, реальных событий, и что еще важнее, событий сакральных, значительных, служащих образцом для подражания [5].
Современные ученые рассматривают миф как способ существования в культуре «священной традиции». Согласно данному подходу, миф есть иносказательная история, трактующая посредством символических образов, метафор и аналогий реальный, индуктивно обобщенный до архетипичности позитивный и негативный опыт реализации той или иной потребности общества. Архетип, таким образом, выступает одним из элементов мифа, логической схемой ситуации или истории, многократно возникающей в общественной жизни и зафиксированной в обще-
ственном сознании, наполняемой смыслом системой мифологических образов.
Минимальной сюжетной единицей мифа выступает мифологема - содержательное основание мифа. Она программирует основу текстового сообщения мифа, определяя его функциональные особенности.
И традиционные, и политические мифы являются действенной силой, которая организует поведение индивида и человеческих масс. Они реализуются в общественных ритуалах и укрепляют социальные связи, придают осмысленность человеческому существованию, выполняют функции психологической компенсации. Однако политические мифы, в отличие от мифов архаических, распространяются не устным или рукописным путем, а преимущественно через средства массовой информации.
В современном обществе, характеризуемом как общество толпы, массы, затруднена возможность осуществления двусторонней коммуникации с властью, возможности проведения дискуссии, диалога. С. Московичи характеризует характер воздействия СМИ следующим образом: «Отношения взаимности между собеседниками превращаются в отношения невзаимности между читателем и его газетой, зрителем и телевидением. Он может смотреть, слушать, но не имеет никакой возможности возразить» [3, с. 239].
Сегодня мы сталкиваемся с новым образом деспотизма, когда вся политическая власть концентрируется в руках немногочисленной элиты, но при этом сохраняется видимость демократии (например, регулярно проводятся народные голосования, тогда как массы лишены возможности реально участвовать в принятии политических решений и должны лишь «одобрять» проводимую властями политику). В этой ситуации контроль над образованием, прессой, радио, телевидением и другими информационными сетями становится политической необходимостью, так как власть озабочена не столько решением реальных социальных проблем, сколько безудержным тиражированием того образа власти, который делает её легитимной в глазах публики. Господство над массой достигается здесь с помощью искусственно создаваемых и выдаваемых за действительность мифов о политиках, политических партиях, подлинных и мнимых событиях.
Стремительное развитие мифотворчества как политической технологии началось в XX веке. Иррациональная мифология XX века пришла на смену рациональной идеологии века XIX, так как лежащая в основе идеологии научная рациональность перестала быть образцом мышления для масс. В отрыве от эмоционально насыщенных исторических фактов, от архетипов коллективного бессознательного идеологическая рациональность оказалась бессильна [4].
После окончания Первой мировой войны тоталитарные государства (Германия и СССР), установив контроль над СМИ, приступили к построению новых государственных мифологем, пронизанных эмоциональными, внерациональными компонентами. Как в Германии, так и в СССР был разработан комплекс особых символов и ритуалов, легших в основу мировосприятия простых граждан, создан мистический культ политических лидеров, власть которых основывалась не на рациональных программах, а на харизматическом убеждении массы в правильности выбранного курса.
При этом вера в иллюзии оказалась столь основательной не просто в силу природы человеческого сознания, а в силу столь постоянно меняющейся ситуации, в которой очутились массы. В своем стремлении как-то устоять в столь быстро изменяющемся мире массы готовы были поверить всему и не верить ничему. Более того, испытывая невероятные бедствия, которые выпали на их долю во время и после Первой мировой войны, они не возражали быть обманутыми. Иллюзии, мифы
явились терапевтическим средством, которое помогает массам избавиться от шоковых ситуаций.
Еще одним ярким примером политического мифа XX века является миф о демократии в США как о воплощении «вселенского добра». Идея исключительности возникла у американских колонистов еще в XVII веке. Из представлений о богоизбранности и исключительности (уникальный континент, уникальный народ, уникальный демократический политический строй) вытекало ощущение «особой миссии», возложенной на американцев. Первые переселенцы-пуритане истолковывали ее как спасение истинной христианской веры, спасение своей Церкви. Со временем, по мере обретения США мощи, особенно после Второй мировой войны, идея миссии приобрела светское содержание и стала истолковываться как «спасение всего человечества». Поэтому США в силу своей миссии имеют моральное и фактическое право вмешиваться в дела «недемократических» государств.
В России после падения коммунистической мифологии «вакуум» стал заполняться либеральной политической мифологией, сакральным образом которой стала фигура Б. Ельцина. Однако провал социально-политических реформ, кульминацией которого стал дефолт 1998 года, привел в массовом сознании к противоречию между мифическим образом власти и ее реальными делами. Это привело к крушению либерального мифа и делегитимизации властных структур. Кризис породил коллективный запрос на замену либеральной мифологии консервативно-охранительной. Массы, дезориентированные экономической нестабильностью, запуганные террористическими актами, были готовы к принятию нового мифа. Поэтому новый президент в 2000 году идентифицировался массовым сознанием как олицетворение архетипа Чуда, трансформировавшего первоначальный Хаос в новый социальный порядок, в котором новый лидер - В. В. Путин - персонально нес ответственность за всю нацию. Эта политическая реальность получила название «вертикаль власти».
Создание мифа подкреплялось новыми политическими ритуалами: ежегодными посланиями президента к Федеральному Собранию, регулярными телемостами с жителями страны, пресс-конференциями в Кремле. Была создана партия власти, своеобразным тотемом которой стала фигура «национального лидера» - В. Путина. Проводимые «Единой Россией» мероприятия также стали скорее ритуальными, чем политическими, где эмоциональная компонента превалировала над рациональной.
Основой политической риторики последних лет в России стало противопоставление «стабильных нулевых» «лихим девяностым». При этом сам термин «лихие девяностые» было искусственно привнесен в обиход СМИ, придав противоречивому десятилетию реформ однозначно негативную окраску.
Миф о победе национального лидера над Хаосом успешно просуществовал больше десяти лет. Однако после массовых недовольств результатами выборов в Государственную Думу в декабре 2011 года стало очевидно, что мифологема, неплохо работавшая с начала 2000-х годов, стала утрачивать свою действенность. В информационном пространстве сообщения о неудачах проводимой экономической и социальной политики, бессилия правоохранительной системы стали входить в противоречие с постулатом о наведении порядка в стране.
В связи с угрозой разрушения существующей мифологемы, перед президентскими выборами власти оказалось необходимо объединить массы вокруг определенной центральной идеи. В качестве такой объединяющей идеи, очевидно, был выбран концепт, построенный на традиционном для России архетипическом образе внешнего врага, который стремится внести смуту в политическую жизнь страны и
тем самым ослабить российскую государственность. Лейтмотивом материалов СМИ становится угроза «оранжевой революции, оплаченной госдепом США».
Важнейшая функция политического мифа состоит в том, чтобы сплачивать «своих», противопоставляя их «чужим», иными словами, культивировать образ внешней угрозы, гораздо более значимой, нежели внутренние противоречия и проблемы. В дореволюционной России противопоставление России и Запада происходило за счет противопоставления «истинной» православной веры католицизму, в СССР - коммунистического строя капиталистическому. В нынешней ситуации используются столетиями закрепленные в сознании россиян мифы о принципиальном противостоянии России и Запада, об особом пути России, обусловленном ее географическим положением между Западом и Востоком. При этом в настоящий момент они актуализируются через прямые или косвенные сообщения о существующем заговоре «мировой закулисы», имеющий целью ослабить суверенитет России, отнять человеческие и природные ресурсы, посягнуть на территориальную целостность страны.
Оппозиционные митинги, начавшиеся в конце 2011 года, посредством СМИ были представлены населению в аналогичном ключе - как попытка прозападных активистов устроить очередную «оранжевую» революцию. Малопонятные большинству населения России митинги, которые организовывали и в которых принимали участие в основном активные интернет-пользователи, были преподнесены как деструктивные начинания «пятой колонны» - соединились традиционный миф о враждебном Западе и относительно новый миф об угрозе возвращения к хаосу 90-х.
Ответом на протестные выступления стала организация аналогичных митингов, но только в поддержку ключевого кандидата, и с привлечением большего количества участников. При этом самими популярными лозунгами на митингах в поддержку кандидата в президенты В. Путина оказались следующие: «Не дадим развалить страну!», «Переменам - да! Революции - нет!» и «Честным выборам - да, оранжевым - нет!». Важной функцией этих митингов, широко освещенных центральными телеканалами, стало создание так называемого «воображаемого большинства», создание иллюзии коллективного единства, национальной солидарности, порождающей уверенность масс в отсутствии альтернативного выбора.
Стоит отметить, что информационная война была проиграна оппозиционерами - широкими массами их цели, декларируемые через интернет (честные выборы, свободные СМИ и т.п.), оказались не услышаны и не поняты.
Выражение массового недовольства результатами выборов в Государственную Думу 4 декабря 2011 г. не повторилось после выборов Президента России 4 марта 2012 г. (или оказалась гораздо меньшим, инерционным по своему характеру). В целом, поддержка населением В. Путина оказалась гораздо выше, чем поддержка «Единой России». Провалы выбранного государством курса, таким образом, электорат связывает с недоработками местной, а не верховной власти. Б. Дубин объясняет данный факт следующим образом: «Первые лица как бы наделены для массы сверхвластью, они не могут и не должны быть призваны к ответу. В лучшем случае, они отвечают лишь за те феномены улучшения отдельных сторон жизни, но никак не за недостатки и провалы системы» [1, с. 13].
Верховная власть в России - это могущественная, даже сверхъестественная инстанция. Достаточно вспомнить таких популярных среди россиян правителей, как Иван Грозный, Петр I, Иосиф Сталин.
Кроме того, для российской политической традиции преемственность и жесткая власть - это норма, поэтому возвращение Владимира Путина в президентское кресло большинством населения было воспринято как закономерность.
Литература
[1]. Дубин Б. «Особый путь» и социальный порядок в современной России // Вестник общественного мнения. № 1. 2010. С. 8-18.
[2]. ЛебонГ. Психология народов и масс. - СПб.: Макет, 1995.
[3]. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. - М.: Центр психологии и психотерапии, 1998.
[4]. Фишман Л.Г. Политический миф и идеология: «опасное сближение»? // Полис. № 4. 2006. С.74-86.
[5]. Элиаде М. Аспекты мифа. - М.: Академический Проект, 2010.
Мухамедов Т.Н.
ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ СТИЛИ УПРАВЛЕНИЯ И РУКОВОДСТВА
Стиль управления формируется на основе таких критериев, как достижение цели (результата и идеала) наиболее эффективными методами, а также поддержания и развития высокого уровня мотивации в субъектно-субъектных и субъектно-объектных отношениях участников управленческого процесса. Гносеологический, онтологический, исторический анализ проблемы стиля управления позволяет сделать вывод, что стиль - это социально-психологическая и организационно-нравственная категория, выражающая и формирующая субъектно-объектные социальные связи, отношения взаимодействия персонала, исполняющего функции должности в управлении.
Стиль управленческой деятельности - это категория, раскрывающая уровень единства организации и профессионализма, нравственности, социальной полезности персонала управления.
Стиль действий личности постоянно совершенствуется в процессе социально-психологического и интеллектуального самоуправления личности, приобретения ею социального и профессионального опыта, гностических, конструктивных, коммуникативных и организаторских умений для исполнения должности. Поэтому этапы совершенствования индивидуальности стиля, как правило, формируются следующим образом: индивидуальный стиль, основанный на чертах личности носителя стиля; ситуационный стиль, отражающий степень применения личностных качеств, знаний, умений, навыков, социального опыта для анализа ситуаций действия, выделения основных проблем, подлежащих решению на должности; адаптивный стиль, служащий поиску альтернативных решений в данной ситуации, методов достижения целей и задач исполняемой должности; оптимальный стиль, отражающий эффективность деятельности субъекта управления, достижения максимальных целей при минимуме затрат времени, средств, сил, системы методов для решения функций должности в пределах ее компетенции [1, 2].
В российских условиях реформирования слабо реализуется общая модель процесса формирования стиля управления: плавный переход от ситуационного стиля к адаптивному, а от последнего - к эффективному стилю деятельности. Однако кризисные обстоятельства особо диктуют необходимость выработки оптимального стиля деятельности. Становлению эффективного стиля общения субъекта управления способствуют следующие факторы: социальная направленность деятельности по исполнению должности; широкий диапазон функций должности, иногда исполняемых в экстремальных условиях; критически-аналитическое мышление; творче-
