CC BY
9УДК 821.511.132-1
А. В. Мплева
А. V. Maleva
Мифопоэтическое пространство женской коми поэзии
Mythopoetic space women's komi poetry
Период конца 1980-х — начала 90-х г. отмечен как переходный в развитии коми литературы. Авторы подвергают сомнениям ценностные ориентации писателей предыдущего поколения, обращаясь к новым формам художественного осмысления действительности. К обновляющим коми поэзию художественным тенденциям можно отнести мифопоэтическую направленность творчества многих современных поэтов. Утрата целостности, состояние дезориентированности в т.н. неоформленном, фрагментарно переживаемом постсоветском пространстве заставляет авторов искать опору в далеком прошлом родного народа, выходить в процессе самоидентификации за границы рационально познаваемого, осмысливать непростой период порубежья через активизацию свойств архаичного, традиционного мышления. На материале лирики Нины Обрезковой, Надежды Павловой, Елены Афанасьевой в статье раскрывается мифопоэтическая основа отдельных лирических переживаний, поэтических образов, средств художественной выразительности, принципов организации художественного мира.
Ключевые слова: современная коми поэзия, женская лирика, постсоветское пространство, мифосознание, мифопоэтическая аллюзия, метафоризация, национальный архетип.
The period of the late of 1980s — early 90s is noted as a transitional stage in the development of Komi literature and poetry in particular: the authors question the value orientations of the writers of the previous generation, "offering" new forms of poetic interpretation of reality. The mythopoetic orientation of creative work of many modern poets is renewing for the Komi poetry. The loss of integrity, the state of disorientation in the so-called "not framed" post-Soviet life leads the authors to look for support in the distant past of the native people, to overcome the boundaries of the rationally knowable in the process of identity, to conceive a difficult period of a turn through the activation ofproperties of archaic, traditional thinking. Mythical and poetic basis of individual lyrical experiences, poetic images, means of artistic expression, the principles of the organization of the art world reveal on the material of lyrics of Nina Obrez-kova, Nadezhda Pavlova, Elena Afanasyeva.
Keywords: modern Komi poetry, female lyrics, post-soviet life, mythopoeic consciousness, mythopoetic allusion, metaphorization, national archetype
Исследователи XX в. опровергли представления о мифосознании как о первичном -примитивном, преднаучном, искаженном - способе познания и объяснения окружающего мира [1; 2; 3 и др.]. С развитием рефлекторного, логического, научного мышления миф не исчезает: принимая латентную форму, он переходит на уровень бессознательных процессов психики человека и продолжает жить в форме архетипов, вновь активируясь и наполняясь новыми социокультурными смыслами на той или иной стадии развития общества. Как отмечают исследователи, активация «мифологического» сознания, как правило, приходится на переходные этапы в развитии культуры, на период глобального кризиса цивилизации, крушения идеалов рационализма [1, с. 8] и свидетельствует «о шатком, неустойчивом состоянии индивида в мире» [4, с. 97]. Напряженность, неопределенность ситуации в постсоветской стране обусловила ряд проблем социокультурного, духовно-нравственного характера - индивидуализм, разобщенность и одиночество, отчуждение от природы, условия глобализации и унификации, страх утраты культурной целостности этноса и мн. др. Процесс обновления общества, поиск выхода из кризисной ситуации обусловил особый интерес искусства к древнему, традиционному мировоззрению народа, вызвал стремление воссоздать и переосмыслить в контексте современности этнокультурные архетипы. Культурно-историческое, мифопоэтическое прошлое этноса,
© МалеваА. В.,2021
его художественное воссоздание становится особым объектом интересов и в современной коми литературе: писатели оценивают роль христианизации в судьбе родного народа, склоняясь, как правило, к мысли об утрате вместе с языческой верой не только национальной государственности, но и культурной самобытности; они предаются ностальгии, романтизируют и эстетизируют древний мир родного народа как пространство мудрых, гармоничных, сильных личностей — культурных героев, как период разумно организованного общества (поэмы А. Лужикова «Коми поэма», «Пера, мной оплакиваемый, солнце ясное мое»; роман «Огневица» и пьеса-сказка «Дочь Бога» Г. Юшкова; роман «Викинг из Биармии» и повесть «Мальчик из Перми Вычегодской» В. Тимина; повесть А. Попова и рассказ А. Полугрудова «Йиркап» др.) [5; 6; 7].
Кардинальные изменения на рубеже 1980-х — 90-х гг. происходят в коми поэзии [8, с. 598; 9, с. 15-16]: формируется новый тип эстетического мышления, что связано с назревшей необходимостью обновления ценностной парадигмы, выработанной поэтами предыдущего поколения, потребностью расширения представлений и знаний о себе и мироустройстве, влекущих, в свою очередь, выход за границы рациональных методов миропознания. Общественно значимое теряет приоритет над личностным, возрастает потребность в самоидентификации, а потому насыщенный жизнеутверждающим, оптимистическим, вдохновляющим пафосом поэтический диалог с читателем сменяет саморефлексия (лирический, лирико-философский диалог героя с самим собой, судьбой, жизнью, высшими силами) — поэзия выходит на уровень психологических и онтологических откровений. Расшатанность прежней ценностной системы, несоответствие сформированной поэтами 1960-х гг. поэтической картины мира реальной действительности обращает внимание авторов на то, что на фоне исчерпавших себя идеалов кажется незыблемым и вечным. Художественное сознание этих годов среди прочих обновляющих коми поэзию качеств начинает эксплицировать признаки мифопоэтического и даже мифотворческого: поэтические образы зачастую получают архетипическое, символико-философское наполнение, выполняя функцию мифопоэтических аллюзий, а в формировании образа автора возрастает роль иррациональных переживаний лирического героя (сновидений, верований, фантазий, предчувствий, видений) [10; 11], в чем выражается потребность современника расширить границы действительности, реабилитировать сверхчувственное начало сознания, отрицаемое в советский период.
Нина Обрезкова (г.р. 1965), успешно реализующая в наши дни свой художественный потенциал в написании прозаических и драматургических произведений [12; 13], получает известность в 1990-е гг. как поэт интеллектуального чувства [14; 15; 16; 17; 18] — проницательный, тонко чувствующий, иронично подмечающий несовершенство внутреннего мира современника, афористично и ненавязчиво излагающий проблемы социально-нравственного генезиса (отношения родителей и детей, физическое и духовное «угасание» сел и деревень, отношение «горожан» к своей малой родине, соотношение материального и духовного начал в жизни современника). Ее поэзия драматична в духовных метаниях человека «без основ»1: находящегося в непрерывных поисках «земного предназначения» и проживающего разнообразные пограничные состояния — состояния «зависания» между городом и малой родиной, между прошлым и настоящим, между грехами и добродетелью, между многолюдьем, суетой и одиночеством, между стремлением обрести душевное равновесие и поиском направлений, между мечтами, желаниями и роком, судьбой. В лирике Н. Обрезковой сконцентрирована попытка осмыслить онтологию жизни, выйти к ее закономерностям, сложив воедино пазл разрозненных событий и переживаний2; в ней — горечь многочисленных утрат, тоска по дому родителей и гармонии
1 Как отмечает В.А. Лимерова, в лирике автора воссоздан образ поколения, что был рожден в «от-тепельные» 1960-е гг. — «душевно бездомных пасынков времени, драматически переживающих свою чужесть современному миру» [19, с. 187].
2 Утрата целостности, фрагментарность, импрессионистичность мироощущения, самовыражение в малых поэтических формах — одни из основных признаков современной коми поэзии. Обретение
сельского бытия, сокрушение от осознания быстротечности жизни, зачастую впустую, неумело, вслепую проживаемой человеком в силу погони за призрачным счастьем в неумении ценить данность и обретать ценностную опору в незыблемом настоящем.
Мифопоэтическое начало в стихотворениях Н. Обрезковой — на уровне мировиде-ния. Логический, аналитический тип мышления сопряжен в ее лирике с интуитивным, что выражается в тенденции устанавливать взаимосвязь между предметным и абстрактным, ощущать причинно-следственные отношения между миром физическим и метафизическим. Склонность поэтессы к сакрализации бытового жизненного пространства отсылает к ключевому признаку мифосознания — партиципации, суть которой — мистическое чувство единства и взаимообусловленности всего происходящего на земле. Поэзия Н. Обрезковой — метамир: сквозь визуально воспринимаемый облик предметов она выходит на уровень экзистенции, с уровня быта — на уровень бытия. Так, она устанавливает прямую двустороннюю взаимосвязь между соблюдением человеком традиций родного народа и благополучием его жизни, между морщинками матери и судьбой дочери, связанные бабушкой рукавицы формируют в сознании героини канал связи между поколениями одного рода, а разлука с малой родиной в далекие годы молодости и возникшие на пути преграды осознаются как предзнаменование неприятных перемен в дальнейшей жизни. Поэтику автора во многом организует метамотив взаимосвязи поступков человека в настоящем и их зачастую необратимыми последствиями в будущем.
Коркб бшиняд лэбачон Таркбдчас лолыс Кагалбн,
Чужысьнас код1 эз ло.
(«Коркб бшиняд лэбачон...») [14, с. 14].
Когда-нибудь в твое окно Постучится душа Ребенка,
Который не был рожден1. («Когда-нибудь в твое окно...»)
Подобно стихам других авторов 1990-х гг. лирика Н. Обрезковой привносит в коми поэзию предчувствие утраты этнических традиций. Героиня автора чутко и трепетно относится к сакральным знаниям родителей, рода, предков; выражает мысль о необходимости сберечь их от обесценивания и забвения в жизни современника («Бабб, висьтав ме-ным тшака местаястб...» — «Поведай мне, бабушка, места грибные...»). В мироощущении старых людей автор видит проявленность знания о законах мироустройства; нарушение традиций многовекового уклада (правил и обычаев поведения у реки или в лесу, промысловой морали и мн. др.) приводит к дисбалансу в жизни человека в силу нарушения некой тонкой — интуитивной и экологичной - связи человека и окружающей его природной среды.
Бабъясным — Вбрб югыд паськбмбн, Ва выло — пемыдбн. Некор эз янавлы юр. Челядьным — Ва выло югыдбн, Вбрб — пемыдбн. Чери ни вотбс оз сюр. («Бабъясным...») [16, с. 72]
Бабушки наши —
В лес - в светлой одежде,
К воде — в темной.
Позора никогда не знали.
Дети наши —
К воде в светлой,
В лес — в темной.
Ни рыбы, ни ягод не достанется.
(«Бабушки наши...»)
Так, лес в коми поэзии нередко вызывает ассоциации с храмом, в котором коми чувствует себя как в родном доме, это «пространство, более освоенное человеком, нежели
целостности лирическим(ой) героем (ней) через путь к своему истинному «Я» становится ключевым ценностным моментом.
1 Здесь и далее, за исключением отдельных отмеченных нами случаев перевод подстрочный, наш. — М. А.
вода <...> водяные считаются сильнее и опаснее лешего...» [20, с. 44]; вода (река), в свою очередь, ассоциировалась с местом «нечистым»: «...черный цвет, в представлении коми, более присущ стихии воды» [20, с. 36].
Нередко образы автора представляют прямую трансляцию мифоритуальных представлений родного народа. Так, в следующем стихотворении воспроизведены элементы родильной обрядности коми. Творческий процесс, написание стихотворения нередко ассоциируется у автора с таинством зарояедения жизни - вынашиванием и рождением ребенка, «родовыми» муками внутреннего мира поэта («Кывбурбясбй — радейтчбмлбн челядь» — «Мои стихи — дети любви», «Кывбуръясбй чужисны, верстяммисны, мушены...» — Стихи мои родились, повзрослели, ушли..., «Кбнкб морбсын пессьб...» — Где-то в глубине души мается...).
Пузчужбм кывъяссб сбстбмджык рузумб тубрала.
Ибз синмысь дзеба да тблысь чбж гортысь ог пет. Кок йылас сувттбдз, дерт, ылын на,
код тбдас, кор на и... Вомидзысь видза, а сэсся кыдз асланыс шудные, мед.
«Пузчужбм кывъяссб сбстбмджык рузумб тубрала ...») [18, с. 4]
/
Новорожденные слова заверну в чистую холстину.
Спрячу от глаз людских и месяц из дома не выйду. До того, как они встанут на ноги, конечно, еще далеко...
Ог сглаза сберегу, а потом уж какова доля у них, пусть сами.
(«Новорожденные слова заверну в чистую холстину.. .») (Перевод автора)
Состояние благополучия и процветания в традиционных представлениях коми было напрямую связано с поддержанием тесного контакта с предками (культ предков), которые при соблюдении потомками обычаев и правил становились их покровителями. Нарушение веками выработанных народных традиций означал разрыв связи с родом и приводил к жизненным неудачам, утрате родовой силы [21, с. 16-17]. С миром (обителью) предков, расположенном на высокой горе, ассоциируется в древних воззрениях коми пространство рая [21, с. 21]; более того, предки являются «собирательным образом, хранителем некоего мифологического первопорядка» [22, с. 96], в силу чего утрата связи с традициями народа осознается как утрата изначального, естественного, основанного на знании о законах миро-устройства баланса жизни, что, в свою очередь, способно привести к разрушению самого мира. Неслучайно в коми поэзии 1990-х гг. лирический герой выражает состояние, равнозначное апокалиптическому пессимизму.
Кодлы но кевмыны? Ылын тай Енмыс. Вунбдбма Енмыслбн коми мусб. Кусб югыд шонд1бй, кусб, кусб...
(«Меным эськб унаые оз и ков...) [16, с. 75]
Кого молить? Бог — далеко. Забыл Бог о коми земле.
гаснет ясное мое солнышко, гаснет, гаснет...
(«Мне бы многого не нужно...»)
Общеизвестно, что для мифологического сознания все вокруг одушевлено, абстрактно-отвлеченные понятия принимают чувственную, овеществленную, опредмечен-ную форму; антропоморфизм, персонификация — устойчивые компоненты поэтики Н. Обрезковой. Так, автор придает визуально воспринимаемую форму любви (существо, обладающее способностью трансформироваться в обликах в зависимости от возраста полюбившего человека), памяти (многокомнатная квартира), северной зиме (беременная женщина в ожидании ребенка-весны), делая их, как и мифических существ из параллельного измерения, полноценными персонажами, полноправными обитателями своего жиз-
ненного пространства, наделенными характером и собственной судьбой. Героиня Н. Обрезковой выражает глубокое чувство ностальгии по отчему дому — деревенскому миру в его гармоничном единении с природой и духовным миром предков; при полном осознании неизбежной утраты этого мира она выражает мечту вновь вернуть и ощутить его бытие там, где бы она ни находилась.
Взять бы с собой отчий дом
Босьтны эськб мамлысь керка пытшкбссб да вайны татчб... <...>
Корны енув пельбсам гортса енъяс....
(«Босьтны эськб мамлысь керка пытшкбссб...») («Взять бы с собой отчий дом...»)
[16, с. 14].
Более того, сама лирическая героиня склонна принимать облики других природных форм жизни — птиц, животных, рыб, стихий:
да сюда перенести... <...>
Позвать в божий угол
богов домашних...
(«Взять бы с собой отчий дом.
Сщз и коля,
мыськавтбм да дзебтбм -керка пытшкын ббрдысь мед эз вбв. Восьтбй керка вевтсб -ачым лэбзя -кыдз унаысь нин вбвл1 -Еджыд вбв.
(«Сщз и коля...») [18, с. 2].
Так и останусь,
необмытая и не погребенная — и не надо в доме слез рекой.
Снимите крышу дома — я взлетаю — как много раз бывало — Белый конь. (Перевод автора)
Образ коня нередко связывается с погребальным обрядом; согласно разным народным поверьям, он является мистическим животным, способным ориентироваться в царстве мертвых, а потому на него возлагали функцию проводника умершего в загробном мире [23, с. 35; 24, с. 214]. Конь был одним из наиболее почитавшихся коми народом животных вплоть до начала XXв. [25, с. 24], «...в несказочном фольклоре конь связан с представтелями «иных» миров (черные или серые - кони водяных, красный — домового, белый конь — призрак)» [20, с. 90]. Подобные зооморфные трансформации в лирике поэтессы отсылают к народным представлениям о реинкарнирующей душе: «после смерти человека душа его перевоплощается (оборачивается) в какой-нибудь одушевленный или неодушевленный предмет. Смерть, с точки зрения зырянина, не что иное, как перемена душой своего образа (вида)» [26, с. 60]. Отсутствие страха перед смертью, осмысленное, взвешенное отношение к ней как к естественному процессу в круговороте бытия, свободная ориентация в пространстве потустороннего измерения - специфическая черта героя (героини) современной коми поэзии.
Перевоплощения героини, выявляющие рудименты анимистического мышления, становятся одним из ключевых средств художественной выразительности в лирике Н. Обрезковой: данный прием зачастую взаимосвязан выражением чувства любви и становится средством воплощения традиционной тендерной модели отношений между мужчиной и женщиной, архетипически обусловленных черт женской и мужской ментально-сти («Тэнад синъяс рома...» - Цвета твоих глаз...). Героиня инициирует процесс игры с возлюбленным; герой в свою очередь согласно своей природе должен проявить действующее, инициативное, предприимчивое начало — познать, разгадать, найти, расположить, завоевать ее сердце.
Кбсъян - Хочешь -
пыжбн тэныд лоа... лодкой тебе буду...
Кывтам тэкбд ылб-ылб. Уплывем с тобой далёко,
Кбсъян - Хочешь -
тблбн лоа... ветром буду...
Сбмын кутны менб удит. Только ты успей меня поймать.
Кбсъян - Хочешь -
кодзулбн ме лоа... я звездою стану, -
Менб судзбд... Ты достань меня....
(«Кбсъян...») [18, с. 26] («Хочешь... ») (Перевод автора)
Надежда Павлова (г.р. 1966), обратившись к творчеству в 1990-е гг., заявила о себе сравнительно недавно, в середине 2000-х гг. [27; 28; 29]. С одной стороны, она продолжает развивать жизнеутверждающие мотивы поэзии 1960-80-х гг., выражая через творчество чувство всеобъемлющей любви к жизни и людям в целом. Эмоционально насыщенное, напряженное, нагнетаемое чувство, органично выраженное в приеме градации, а также в образах красных, огненных оттенков, является специфической чертой художественного мышления автора, поэзия которого устремлена на диалог с читателем:
Тэн, тбдтбм морт, тэн, кодбс кыла асбн, Тебе, незнакомец(ка), тебе, кого ощущаю
как родного,
Пбсь чолбм ыста нэмъяс пыр: «Бур асыв!» Горячий привет шлю через века: «Доброго
утра!
(«Ме коли шогбс войлбн пемыд губ...») («Схоронила грусть в пучине ночи...»)
[27, с. 22].
С другой стороны, ее стихи вливаются в русло поэзии, зародившейся в 1990-е гг., выражая классические - исполненные противоречиями — переживания личности постсоветской, порубежной эпохи: потребность в обновлении и состояние растерянности, нерешимости, дезориентированности, напряженный процесс осмысления собственной судьбы и рефлексии над смыслом жизни на земле в целом, потребность очистить, освободить душу, сохранить ее неповрежденной вопреки жизненным испытаниям. Переплетение двух тенденций формирует образ героини, которая отчаянно борется с душевным дискомфортом, находится в процессе преодоления в себе человека «без основ», сохраняет веру в будущее культуры родного народа (образ-оксюморон «сладкого горя», «сладкой тоски» - «юмов шог»): «Оти пибс чужтыл1, бтикбс и быдтылГ.<» (Одного сына родила, одного и вырастила...); «Кылан-б?» (Слышишь ли?) и др. Мифопоэтическую основу в стихах поэтессы получают такие лирические состояния, как метание между небом и землей, потребность в покаянии и перерождении, выражение дуалистической природы человека.
Для многих коми поэтесс характерно выражение тоски по небу, принимающее при этом различные смысловые коннотации. Так, для героини Алены Ельцовой небо - средоточие вечной молодости, стабильности и равновесия в противовес преходящей, быстротечной жизни на земле; для героини Анжелики Елфимовой желание «полетать» выражает потребность освободиться от правил и стереотипов окружающего ее общества, ощутить свободу, вырваться из рамок общепринятого поведения; для героини Людмилы Втюриной небо - средоточие божественной силы, местообитание после физической смерти, которое необходимо заслужить добродетельной жизнью на земле. В творчестве поэтесс нередко выражено состояние метания между миром небесным (божественным) и полным страданий, но манящим своей неповторимой красотой - земным; метафора «между небом и землей» - ключевая при выражении духовных и морально-нравственных терзаний лирической героини. Тоска по небу в стихотворении Н. Павловой «Кык пу костб ылалбм гортса садйын.(Заблудившаяся меж двух деревьев в саду домашнем. . .) становится, на наш взгляд, неосознанной аллюзией к сюжету народной сказки мифологического характера «Пера и Зарань»:
Ошкамбшка енэжлань мусянь кыны, Сплести радугу от земли до небес,
Ен пи моз жб веськыда вывлань кайны, Подобно Божьему сыну наверх вознестись.
Сбмын зэв на крепыда кутб ай му.
(«Кык пу костб ьшалбм гортса садйын...») [27, с. 17].
Только очень крепко держит земля отцов-матерей.
(«Заблудившаяся меж двух деревьев в саду домашнем...»)
Сказка повествует о дочери бога Ена, которая безмятежной и размеренной, но скучной и однообразной жизни на небесах предпочла жизнь на земле — полной лишений, невзгод и страданий, но исполненной разнообразной природной красоты и многообразия впечатлений. Несмотря на запрет отца, Зарань сбегает на землю по радуге и, создав семью с охотником-богатырем — хозяином местных владений, становится прародительницей коми народа. Метания лирической героини между мирами тем самым, на наш взгляд, имеют в основе мифопоэтическую основу, выражая тоску архи-героини по перво-дому; они расширяют представления о первоистоках человека, утверждают его родовую принадлежность обоим пространственным измерениям, в то время как герой поэзии предыдущего периода обретал опору в рамках общества и его ценностной системы, человек был «привязан» сугубо к земному — телесно ощущаемому, проявленному в материи — миру, возможность существования за его пределами не осознавалась или отрицалась.
Обновление предполагает освобождение от всего того, что утратило ценностную основу - старого, дряхлого, обветшалого, наносного: типичным в современных поэтических текстах становится состояние покаяния в стремлении лирического героя к перерождению в новом — более лучшем - качестве:
Выль тблысь биын Сьбд туйяс сота, <...>
Кор шонд1 югбр Лов платтьб кыас, Сэк ловзя выльысь, Кыдз асъя кыа.
(«Выль тблысь биын...») [28, с. 11]
В огне нового месяца Сожгу черные дороги, <...>
Когда солнца луч Сплетет душе платье, Тогда новое рождение получу Подобно утренней заре. («В огне нового месяца...»)
Очищение души от грехов, ошибок, горестей, невзгод подразумевает диалог с некой высшей силой, некой духовной субстанцией. Образ Бога (Христа) встречается в лирике поэтессы часто, обращение к нему связано, как правило, с мольбой о помощи нести крест своей судьбы (предназначения), желанием узнать о будущем, поделиться душевной болью и получить облегчение, однако собственно исповедь происходит не перед Богом, а перед собственной душой, ее истоками, метафорически воплощенными в образе дерева, рыдающего, кровоточащего черными слезами («лов вуж пу» - дерево души; дерево, корнями вплетенное в душу, дерево рода). Бог, как правило, несколько отстранен в сознании лирической героини (контакт с ним опосредован через молитву и церковь), дерево же уподобляется самому близкому, практически кровному человеку, до него она имеет возможность дотронуться. Образ-архетип отсылает к эпохе язычества, когда поклонялись деревьям. В представлениях древних коми душа человека после смерти вселялась в дерево («ольха» на коми яз. звучит как «ловпу» - буквально «дерево души»). Особенно почитаемой была береза1, культ которой был уничтожен в процессе христианизации, подобно всем другим идолам, святителем Стефаном Пермским2. В стихотворении «древо души» принимает раскаяние лирической героини, становится олицетворением ее ангела-
1 Во всех сказках и преданиях березе отводится роль помощницы, она олицетворяет «светлое» начало, обладает продуцирующей, жизнетворящей, целебной силой [30, с. 221-222].
2 Согласно к.-з. народным преданиям, расположенное на холме близ устья Выми крупнейшее языческое капище Перми Вычегодской находилось рядом с огромной «прокудпивой» березой. Святитель Стефан Пермский разорил это капище, а затем в течение трех дней и ночей рубил топором священную березу. При этом береза издавала стоны, а из ее надрубов сочилась кровь» [30, с. 221].
хранителя, покровителя. Раскаяние лирической героини неосознанно принимает форму покаяния перед перво-древом, образ которого, на наш взгляд, отложился в генетической памяти народа. Несмотря на принятие веры в христианского Бога, древняя — языческая
— культура спустя века все так же осознается как более близкая, родная1.
В отличие от поэтов предыдущего поколения, которые с учетом воспитательной функции литературы развивали, как правило, образ положительного лирического героя
— активного, цельного, созидающего, авторы нового поколения зачастую придают поэтическим текстам функцию исповеди: открыто говорят о своих слабостях и недостатках, высвобождая все то, что в течение длительного периода пряталось, замалчивалось, не выносилось на поверхность, осуждалось. Тем самым поэзия нового формата непреднамеренно расширяет представления о природе человека, утверждая ее дуалистическое начало:
Эм ме пытшкын повзьодчан виччысьтомтор, Кон пбртйын моз nyö и лекыс, и бурые. («Эм ме пытшкын повзьодчан виччысьтомтор») [28, с. 14]
Есть во мне пугающая неожиданность, Когда, словно в котелке, кипят и зло, и добродетель.
(«Есть во мне пугающая неожиданность»)
Мифопоэтическую трактовку данное осознание приобретает в стихотворении «Тблысь пыж вылын пемыд ватТ..» (На лодке-месяце по темным водам...):
Тблысь пыж вылын пемыд ват1 Олбм гы вывта сыш-кат1. Каньлбн синъясбн ваые воссьб, Сюзьлбн буксомон гыыс ноксьб. Вывлань сыныштчи енэж йбрын Аддза, буало сьбд бш скбрысь, Мыт чеп йывсьыс — ставыс шбри!
Вбл1 лов тупбеь — коли шбрбм. Сё во дзайги ме топыд кадлысь, Лэпп бти джын адысь, вадйысь, Каши мбдысла югыд райб,
Бара му выло аскбд вайи Грек и вежалун гажа майб. («Тблысь пыж вылын пемыд ват1...») [27, с. 13]
На лодке-месяце по темным водам По волнам жизни гребла против течения. Глазами кошки вода раскрывается, Уханьем филина волна мается. Ввысь грести стала в просторах небесных, Слышу, ревет злобно черный бык. Освободилась от цепей — все вокруг раскололось на две части! Был каравай души, остался ломоть. Сто лет вымаливала их у скупой жизни, Подняла одну половину из болота-ада. Взбиралась-карабкалась за другой половиной в светлый рай, И вновь на землю с собой принесла Грех и святость веселым маем. («На лодке-месяце по темным водам...»)
В стихотворении-метафоре запечатлен процесс «космогенеза» судьбы, жизненного пути лирической героини. Для обретения душевной целостности оказалось необходимым соприкосновение и с темным, и светлым началом, что отсылает к периоду миротворения, в процессе которого, согласно космогоническим мифам коми, при участии двух противоположных сил — демиургов Ена (Бога) и Омоля (Дьявола) — был заложен ключевой принцип мироздания — принцип дуализма. В основе стихотворения-метафоры — утверждение архетипически обусловленной дуалистической природы человека, диалектического взаимодействия двух противоположных начал, без которого было бы невозможно развитие человека, подразумевающего процесс непрерывной духовной борьбы.
Елена Афанасьева (г.р. 1967) получает известность в 2000-е гг. как одна из самых женственных, загадочных и чутких к формам прекрасного поэтесс в коми литературе [31; 32; 33; 34; 35]; в каяедой строке автора - трансляция веры, надежды, любви, состояния равновесия и гармонии. Лирика автора выражает процесс самопознания личности, которая нахо-
1 В коми поэзии архаическое, языческое мироощущение нередко переплетено с христианским.
дится в непрерывном поиске идеального, в процессе насыщения красотой окружающего мира; в ее стихах отражен процесс «собирания» своего истинного «Я» по фрагментам через обнаружение их в той или иной стихии окружающего природного мира:
Лыддян Рилькебс?
Читаешь Рильке?
Не заплутай...
В своей
бездонной реке души ищи
блистающие камни. («Читаешь Рильке?..»)
Эн сорсьы...
Аслад
лов ю пыдбссь корсь
дзирдалысь изъяссб.
(«Лыддян Рилькебс?..») [34, с. 12].
Тэ он тбд,
кытчб тайб Юыс?
Мен юсб сьблбмбн и юны.
Знаешь ли ты,
куда течет эта Река?
Которую суждено мне
хранить и лелеять
в своей душе.
И вглядываться в ее воды,
словно в собственную душу.
Ведь наверняка
я приходила к ней
что-то узнать про себя.
(«Знаешь ли ты, куда ведет этот Путь?..»)
(Перевод Г. Бутыревой)
И ваас видзбдчыны, быттьб лолб... Од мыйкб тбдмавны ас йылысь татчб вол1.
(«Тэ он тбд, кытчб тайб Туйыс?..») [33, с. 14].
Подобно лирике Н. Обрезковой, творчество Е. Афанасьевой выразительно передает процесс трансформации коми поэзии в ее переходе от линейного, построфного изложения-развертывания мысли (идеи) к верлибру-миниатюре, стиху-метафоре, образу-символу («Кывйыс — кале ник-лэбач...» — Слово — птица-каленик...). Особое обаяние, утонченность, беззащитность ее лирической героини находят выражение в использовании максимально невесомых, хрупких — «микроскопических» — поэтических образов-деталей (стрекоза, парящий в воздухе листочек, паутинка, стебелек травы, размером с игольное ушко сердце бабочки); образы отличает предельная красочность, осязаемость, выпуклость, рельефность в силу их пластичности, а также активного обращения к средствам звуко- и цветопередачи: так, среди ключевых белого, голубого (синего), зеленого и золотого (красного) колоссальный «взрыв» различных оттенков цвета создают широко используемые образы радуги, бабочки, цветов.
Через особую любовь к миру сказки, ее эстетике Е. Афанасьева привнесла в коми поэзию специфическую атмосферу красочности, изысканности, живописности. Автор проецирует законы волшебного мира на реальную действительность, формируя сугубо метафорическое лирическое пространство, насыщенное мифологемами, сюжетными элементами народных сказок. Так, во время молитвы с бабушкой-староверкой в «красном» углу героиня, кланяясь, выражает почтение и красному зимнему солнцу («Кад визулас» — В потоке времени), в поисках «утерянного» сердца обращается за подсказкой к деревьям («Кореи быдлаысь воштбм сьблбмбс...» — Повсюду искала свое утерянное сердце...), перевоплощаясь в чайку, летит проведать ушедших на охоту братьев («Вокъясбй Сбдзимб мунбмны кыйсьыны...» — Братья в Сэдзим отправились охотиться...). Столь актуальный в поэзии порубежья поиск душевной целостности (или своего истинного «Я») принимает в лирике поэтессы форму поиска особого сакрального цветка, растущего в глубоком и темному лесу («Ас чвет» — Свой цветок): цветок ассоциируется у автора с оберегом, заменяя для героини нательный крест.
Менам лолбй корсьб ордымъяс... Моя душа ищет тропинки...
Туй ни ньбв. Ни дороги, ни стрелы.
(«Менам лолбй корсьб ордымъяс...») («Моя душа ищет тропинки...»)
[32, с. 13].
Поэтика автора исключительно оригинальна: она создает особый художественный мир, в котором не действуют законы и закономерности материального мира. Мифопоэ-тическим в лирике поэтессы можно назвать хронотоп, который основан на особой подвижности, пластичности образов. Если в лирике Н. Обрезковой образные метаморфозы, как правило, касаются перевоплощений самой лирической героини, то в поэтическом мире Е. Афанасьевой бесконечно видоизменяется, «реинкарнирует» весь окружающий мир: абстрактное не только обретает конкретную, визуально воспринимаемую форму, но и обладает свойством «перетекать» в другую:
Коркб водзджыксб ме вбл1 жб бд пубн... Зарни корсб бнбдз чбвтб вбтам -
войся енэжсб ме шогвдабн то да... («Падвеж») [32, с. 26].
Когда-то давно и я тоже была деревом ... Золотые листья и поныне сбрасывает в моих снах -
ночное небо солнечным я знала... («Перекресток»)
В этом мире все приобретает не свойственные им качества: деревья обладают способностью летать, ангелы посещают землю, жизнь воспринимается как сон, а сон - как реальность, птица непринужденно пролетает сквозь сердце лирической героини («Шонда бус. Туй» - Солнечная пыльца), и сквозь нее же к небу прорастатет дерево («Тэ он тбд, кытчб тайб Туйыс?..» - Знаешь ли ты, куда ведет этот Путь?..). Подвижность, текучесть образов формируется из ассоциаций, которые зачастую парадоксальны, так как основаны не на выявлении аналогичных свойств и качеств. Так, птица в ст. «Куим лэбачбс аддзы-л1...» («Видела трех птиц...») перевоплощается в реку; подруга детства, покидая земную жизнь, обращается в бабочку («Бобувъяс» - Бабочки), а бабушка — в цветок («Брбньдб» - Клевер); журавлями над деревней пролетают предки лирической героини («Турияс» -Журавли); души забытых, утраченных народом слов обретают жизнь в камне («Ибз вежбрысь вошбм кывъяслы...» - Забытым народом словам...).
Асъя ру пиын келала... Вопт ачымбс -
лов гажбй быттьб тюрбма войб...
То тай сшб -
сэтшбм ас нога -
нитшсялбм жолоб помб бшйбма
сбдзтысьысь
ва войтбн...
(«Асъя ру пиын келала...») [33, с. 10]
Что я потеряла в утренних туманах...
Может быть, себя -
может быть, душу, канувшую в ночь...
Да нет же -
вот она -
свернулась солнечной капелькой
на краю замшелого жёлоба.
(«Что я потеряла в утренних туманах...»)
(Перевод Г. Бутыревой)
Художественное пространство Е. Афанасьевой наглядно воссоздает специфику инкорпорированного мышления, в котором каждый предмет обладает способностью трансформироваться в абсолютно любой другой, в котором «все решительно и целиком присутствует или, по крайней мере, может присутствовать во всем» [2, с. 261].
Таким образом, мифопоэтическая тенденция в современной коми поэзии получает реализацию на разных уровнях поэтического текста, выявляя себя как в архетипической основе отдельного лирического переживания или средства художественной выразительности, так и в собственно мифотворческом принципе творчества. Можно говорить о подсознательном, интуитивном мифопоэтизме в лирике Н. Обрезковой, заключенном не столько в художественной переработке традиционных мифофольклорных образов, сюжетов, мотивов, сколько в том, что ее поэзия тяготеет к воспроизведению, утверждению, «консервации» пласта древних представлений родного народа об окружающем мире, сохранению их от забвения в урбанизированном и поликультурном пространстве современности. Особой, большей частью неосознанной «реабилитации» национальных архетипов подвержены и ключевые лирические переживания «постсоветского» человека в лирике Н. Павловой. Художественное сознание Е. Афанасьевой носит мифотворческий
характер: она создает эстетично оформленное ментальное пространство, собственный микрокосм, в котором действуют нефизические — сказочные - законы и закономерности. Поэзия 1990-х гг. и далее 2000-х гг. расширяет границы постигаемого человеком жизненного пространства: современность осмысливается поэтами сквозь призму древних, традиционных представлений о мире, а физически осязаемый (земной) мир — через контакт, взаимосвязь с параллельно-потусторонним (интуитивные откровения лирического героя, постижение природы снов, физической смерти и др.). Выход за границы телесно-чувственно постигаемого обусловлено обращением авторов к самоидентификации через вопросы онтологического, бытийного характера, не объяснимые рациональным, эмпирическим путем.
Список литературы
1. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. 407 с.
2. Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф. М.: Изд-во МГУ, 1982. 479 с.
3. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Инвест-ППП, 1995. 238 с.
4. Касимов Р. Н. Специфика формирования и бытования мифологического сознания: от традиционной культуры к современности // ИДНАКАР. 2014. № 5 (20). С. 96-110.
5. Кузнецова Т. Л. Творчество К. Жакова и коми проза конца XX — начала XXI в.: постижение времени периода порубежья // Филологические исследования на рубеже XX-XXI веков: традиции, новации, итоги, перспективы : сборник статей по итогам Всерос. науч. конф. Сыктывкар: Изд-во ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН, 2012. С. 258-263.
6. Горинова Н. В. Традиции В. Чисталева и К. Жакова в драме О. Уляшева «Енколаяс йылысь поэма» (Поэма о молельнях, 1991) // Финно-угроведение. 2011. № 1. С. 12-23.
7. Горинова Н. В. Элементы трагедии в пьесе-сказке Г. Юшкова «Ен ныв» (Дочь Бога) // Вестник угроведения. 2013. №4П5). С. 18-23.
8. Кузнецова Т. Л. Развитие коми литературы // История Коми с древнейших времен до конца XX века. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 2004. Т. 2. С. 595-599.
9. Демин В. Н. История и типология жанров коми поэзии. Екатеринбург: УрО РАН, 1997. 314 с.
10. Малева А. В. Современная женская коми лирика: мотив двоемирия // Финно-угорский мир. 2012. № 1-2. С. 19-23.
11. Малева А. В. Феномен иррационального в лирике коми поэтесс // Художественный опыт литератур финно-угорских народов: общее и особенное. Сыктывкар, 2014. С. 163-168.
12. Горинова Н. В. Поэтика пьесы Н. Обрезковой «Духовна» // Ежегодник финно-угорских исследований. 2016. №2. С. 79-91.
13. Кузнецова Т. Л. Малые формы коми прозы конца XX - начала XXI в.: особенности художественного развития. Сыктывкар: Изд-во Коми НЦ УрО РАН, 2014. 40 с.
14. ОбрезковаН. Коркб ставыс лоб бур (Когда-нибудь все будет хорошо). Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 2001. 32 с.
15. Обрезкова Н. Ойдбмин (Половодье). Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 2003.112 с.
16. Обрезкова Н. Дзирыд дой (Мерцающая боль). Сыктывкар: ООО «Изд-во "Кола"», 2007.
80 с.
17. ОбрезковаН. Нинпу (Липа). Таллин: Kirjastuskeskus, 2007. 71 с.
18. Обрезкова Н. Вуджбд менб, пыжанбй (Перевези меня, лодочка...) : кассетный сборник из 4-х книг. Сыктывкар: [б.и.],2010.
19. Лимерова В. А. «Дзирыд дой» (Мерцающая боль): новая книга Нины Обрезковой // Арт. 2008. №4. С. 187-189.
20. Уляшев О. И. Цвет в представлениях и фольклоре коми. Сыктывкар: Коми НЦ УрО РАН, 1999. 156 с.
21. Лимеров П. Ф. Мифология загробного мира. Сыктывкар: Изд-во Коми НЦ УрО РАН, 1998. 125 с.
22. Важ йбз (Предки) // Мифология Коми / науч. ред. В. В. Напольских. М.: ДИК, 1999. С. 95-96.
23. Конь и лошадь // Баешко Л. С., Гордиенко А. Н., Гордиенко А. Н. Энциклопедия символов. М.: Эксмо, 2007. С. 34-38.
24. Киндря Н. А. Животные и символика злой силы в древнем мышлении // Социальная политика и социология. 2010. № 4 (58). С. 210-215.
25. Несанелис Д. А. Некоторые архаичные представления коми о ритуальном статусе коня // Тезисы Десятой коми республиканской молодежной конференции. Сыктывкар, 1987. С. 24.
26. Сорокин П. Пережитки анимизма у зырян // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1910. № 20. С. 49-62.
27. Павлова Н. Шондоа асыв! (Солнечного утра!). Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 2006. 48 с.
28. Павлова Н. Муслун вабергач (Водоворот любви). Сыктывкар: Изд-во Союза писателей РК,
2010. 31 с.
29. Павлова Н. Кор алой бибн ойдас лежнбг (Когда зацветет шиповник). Сыктывкар: [б.и.],
2011. 176 с.
30. Кыдз (Береза) // Мифология Коми / науч. ред. В. В. Напольских. М.: ДИК, 1999. С. 221222.
31. Афанасьева Е. Лэбачсб ки помысь верд1 (Птицу кормила с ладони). Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 2001. 40 с.
32. Афанасьева Е. Енкблаб ыббс (Настежь горизонт). Сыктывкар: Эскбм, 2008. 90 с.
33. Афанасьева Е. Каленик-лэбач (Птица-каленик). Сыктывкар: Изд-во Союза писателей РК, 2010. 32 с.
34. Афанасьева Е. Ву (Вашка). Сыктывкар: ООО «Изд-во "Кола"», 2014. 64 с.
35. Афанасьева Е. Тола тан... bbibtí тола (Ветрено здесь... слишком ветрено). Сыктывкар: Изд-во Союза писателей РК, 2016. 31 с.
