CC BY
46
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2015. №3(41)
УДК 821.111(73)
МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДТЕКСТ В РОМАНЕ ДЖ.ОЦУКИ «КОГДА ИМПЕРАТОР БЫЛ БОГОМ»
© Е.С.Хованская
Статья посвящена рассмотрению мифологического подтекста в романе японско-американской писательницы Дж.Оцуки «Когда император был Богом». В результате анализа выявляются основные мифологические мотивы, сюжеты и символика, специфика которых позволяет сделать вывод о том, что сюжетообразующим в романе является миф о смерти, который трансформируется в сюжет о возрождении и одновременно втором рождении героев, обретших этническое самосознание.
Ключевые слова: мифологический подтекст, мотив смерти, мотив инициации, мотив возрождения, японско-американская литература, Дж.Оцука.
В романе Джулии Оцука «Когда император был Богом» рассказывается о судьбе одной японской семьи, много лет живущей в США, о том, что с ними происходит после бомбежки Перл Харбор в декабре 1941 года. Речь идет о японцах, которые, казалось бы, уже адаптировались в чужой стране, вросли в этот американский мир, но были вынуждены покинуть свой дом. Их отправляют в лагерь для перемещенных лиц. При всей достоверности изложения, практически с самого начала проявляется символический, мифологический подтекст этих событий.
Диалог с мифом начинается уже с заглавия -«Когда император был Богом», который отсылает нас к космогоническим мифам о создании мира. Как отмечает А. Р. Садокова, основной свод японских мифов «Кодзики» «утверждает статус императоров как прямых потомков богов - создателей Японских островов». Боги в японских мифах «воплощают собой доброе и сильное» и являются «гарантом победы добра над злом» [1: 31]. Таким образом, заглавие романа «Когда император был Богом» предполагает ориентацию на национальный миф о мире как воплощении целостности и гармонии.
Между тем в произведении Дж.Оцука мир изображен в том состоянии, когда обретенная новая целостность нарушается. Уже в первой главе, которая называется «Приказ об эвакуации № 19», формируется внутренний мифологический сюжет - сюжет прощания с жизнью. Он начинается с приказа и заканчивается появлением идентификационного номера на груди у каждого из японцев, которым предстоит отправиться в лагерь. Приказ об эвакуации обозначает рубежный переход из одного мира в другой.
Примечательно, что герои романа «Когда император был богом» безымянны. Это просто мужчина, женщина и их дети, мальчик и девочка. Повествование организовано их точками зрения,
которые последовательно сменяют друг друга. Вначале мы видим происходящее глазами героини, потом ее дочери, затем сына и только в самом конце ее мужа, который возвращается из лагеря для военных преступников. Такая безымян-ность в данном случае связана с установкой на обобщение, речь идет о судьбе целого поколения. Мы видим мир глазами и детей, и взрослых, и мужчин, и женщин. Соответственно, каждая из точек зрения содержит какие-то психологические нюансы, присущие каждому взгляду.
Представляется не случайным то, что в первой главе повествование организовано точкой зрения женщины, поскольку она является хранительницей очага, с ней связано созидательное начало. Неотвратимость эвакуации для героини ассоциируется с неизбежностью смерти, что позволяет все ее действия интерпретировать как подготовку к ней.
Впечатление ритуальности ее поведения - а оно не выходит за рамки бытового - достигается тем, что все действия выполняются как предписанные. Напомним, что ритуал определяется как «форма символического внешнего поведения, предполагающая цепь последовательно совершаемых действий сигнально-знакового характера» [2: 174].
Перед смертью и в восточной, и в западной традиции предписывается завершить все свои земные дела, подготовить определенный набор вещей для погребения и выполнить ряд других обрядовых действий, связанных с прощанием, очищением, жертвоприношением и т.д.
Приказ №19 строго регламентировал список разрешенных вещей. Автор скрупулезно описывает каждый шаг героини романа. Показательна сцена в хозяйственном магазине, когда героиня отказывается от кредита и настаивает на оплате товаров, так как не хочет оставлять после себя долгов.
Как жертвоприношение - правда, в своеобразной, трансформированной форме - воспринимается совершенное героиней убийство домашнего любимца, старого Белого Пса. Здесь впервые звучит мотив смерти, который в дальнейшем станет сюжетообразующим. Известно, что во многих культурах именно собака является проводником душ на тот свет; кроме того, собака может символизировать защиту и надежду. В пользу ритуальности убийства собаки говорит осознанность героиней совершаемых действий: она выбирает в магазине хозтоваров «молоток побольше», покупает моток бечевки, с помощью которой потом привяжет собаку к дереву; она кормит Пса, ласкает и играет с ним в последний раз, приговаривая: «Ты был хорошим псом. Хорошим белым псом» [3: 158], надевает белые шелковые перчатки, которые оставит после убийства собаки в ее могиле. Но обычно жертвоприношение имеет своей целью задобрить богов и получить от них желаемое, здесь же, напротив, принеся в жертву Белого Пса, семья лишается защиты и надежды и отправляется в неизвестность без проводника.
Композиция романа и символика названия глав, их последовательность, фактически отражают основную структуру мифа о смерти и воскрешении, с присущей ему цикличностью: «Приказ об эвакуации №19», «Поезд», «Когда император был Богом», «Возвращение», «Признание».
Путь в лагерь для перемещенных лиц представлен в романе как путь в мир мертвых, как нисхождение в ад. Об этом свидетельствует характерная мифологическая символика, аллюзии и реминисценции. Примечательно уже то, что поезд, в котором везут японцев, назван «странным», он напоминает поезд-призрак. В нем царил мрак, поскольку окна были плотно закрыты шторами. «Вагоны так трясло, что некоторых пассажиров тошнило. Воздух насквозь пропитался запахами пота и рвоты, к которым примешивался слабый аромат цитрусовых» [3: 171]. Одновременно возникает контраст с тем, что происходит за окнами поезда. Яркое небо, нарядные люди, звон колоколов - это знаки жизни, то, что «души умерших» видят перед тем, как оказаться в аду.
Впервые оказавшись в лагере, дети будут потрясены тем, что их окружают только невысокие желтокожие люди. Это подводит нас к еще одному мифологическому сюжету - сюжету инициации. Как пишет Е.М.Мелетинский в своей работе «Поэтика мифа», «подобные мифы строятся по той же модели, что обряды посвящения. <...> Важнейшая часть сюжета - испытания, ко-
торым герой подвергается в царстве мертвых или на небе, или в другой стране, населенной злыми духами, чудовищами и т.д.» [4: 227].
В романе Дж.Оцука детям тоже предстоит пройти через испытания. Они будут привыкать к тому, что их изгоняют из «своего» (американского) мира, и заново учиться обретению себя в японском мире. По утверждению Е.М.Меле-тинского, инициация включает себя «символическую временную смерть и контакт с духами» [4: 226]. В этом плане можно считать символическим пейзаж, который наблюдают за окнами пассажиры поезда-призрака. Согласно мифологическим представлениям японцев, путь в мир мертвых лежит через реку и горы. Герои романа также проезжают мимо гор, высохшей реки и перемежающего озера, за которым «ничего кроме пустыни, потрескавшейся, выжженной солнцем земли, тянувшейся до самого горизонта» [3: 169]. В этом контексте одиноко круживший в небе черный ворон и черные лошади, которые сопровождают поезд, воспринимаются как «духи смерти».
Знаменательно, что лагерь для перемещенных лиц находится на дне высохшего соленого озера, что рождает ассоциации с адом. Здесь кроме палящего солнца и пыли нет ничего. «Никаких деревьев. Никакой тени. Ни единой птицы» [3: 193]. Как известно, дерево - это «символ жизни, модель мироздания», птица - «широко распространенный символ духа и души», и даже тень на языке символов может означать «прибежище или вместилище души» [5]. Следовательно, неоднократное упоминание, что всего этого нет в лагере, позволяет и сам лагерь видеть как мир мертвых.
Лагерь воспринимается как «пустое» место, где сама жизнь кажется симулятивной, поскольку основная цель его обитателей - убить время: «.главным занятием <...> было ожидание. Они ждали почту. Ждали новостей. Ждали, когда звон колоколов позовет их на завтрак, обед или ужин. Ждали, когда закончится один день и настанет другой» [3: 198].
Одновременно автор подчеркивает абсурдность подобного существования. Характерны запреты, которые регламентировали не только все стороны жизни японцев, но и употребление отдельных слов и словосочетаний. Так, например, запрещено было использовать выражение «нравственная атмосфера», его следовало заменять на «психологический климат».
Перед нами предстает своеобразный мир зазеркалья. Время тут утрачивает свою способность двигаться, оно застыло в тот момент, «когда они сошли с поезда». Герои оказываются вне
Е.С.ХОВАНСКАЯ
времени, недаром мальчику кажется, что за пределами проволочной изгороди «всегда шесть часов вечера. Может вечера среды, а, может, четверга. И люди там всегда собираются обедать» [3: 209]. В этой фразе заключена реминисценция к известному произведению Л.Кэррола «Алиса в стране чудес». Но то, что в сказке Л.Кэррола было забавным, здесь приобретает трагический оттенок. Показательна фигура старухи, голос которой мальчик постоянно слышал за стенкой соседней комнаты-камеры. Она «сутками напролет разговаривала сама с собой. Мальчик часто видел, как она стоит в дверях барака с плетеным чемоданчиком в руках и пытается вспомнить дорогу домой» [3: 198]. Она говорила: «Это место кажется мне каким-то странным, но никак не возьму в толк, что здесь не так» [3: 199].
Примечательно, что попытка лагерников посадить деревья в этом царстве смерти не увенчалась успехом. Все живое здесь погибает. Погибла и найденная мальчиком черепаха, на которой он выцарапал идентификационный номер. Причем за границами лагеря, хотя, казалось бы, это тоже пустыня, жизнь продолжалась. Так, у колючей проволоки вырос цветок, но за попытку его сорвать, был убит один из заключенных. Эта сцена выглядит символично. Она как будто обозначает границу между жизнью и ее симуляцией. Характерно, что гроб с телом убитого был усыпан искусственными цветами из гофрированной бумаги.
И все же благодаря взаимодействию с мотивом инициации мотив смерти приобретает в романе новое звучание. Для детей этот этап жизни связан с приобретением нового опыта, а для взрослых - с восстановлением прежнего, с возвращением к национальным истокам. В связи с этим закономерно оживление памяти детства. Так, главная героиня, утрачивая связь с реальностью, погружается в состояние полусна-полубреда. Она вспоминает время, проведенное в родительском доме, воображает себя маленькой девочкой. И только тогда ее взгляд оживляется, на лице появляется улыбка, которую дети давно уже не видели. Она рассказывает им о Японии, ее традициях, восстанавливая таким образом связь поколений.
В результате хронотоп лагеря приобретает уже не только отрицательную семантику. Это время-пространство, аккумулирующее этническое самосознание. Именно дети, проходя через испытания, возрождаются к новой жизни. Это возрождение связано с обретением ими своей этнической идентичности. В этом смысле симво-личны сны мальчика об императоре. Первый сон он видит еще в поезде. Ему представляется, что
он «едет по морю на огромной белой лошади. А у самого горизонта виднеются силуэты трех кораблей. <....> Сам император прислал их за мальчиком» [3: 196]. Мотив воды возникает и во втором сне, который он видит уже в лагере:
«По ночам мальчику снилась вода. <...> Ему снилось, что пустыня вновь превратилась в озеро. <...> Он плывет по этой воде. <...> Он ныряет, смотрит из-под воды на солнце, и оно кажется всего лишь бледным расплывчатым пятном, которое отделяют от земли сотни миллионов миль» [3: 202-203].
Наконец, в третьем сне возникает новый символический образ:
«Во сне мальчик часто видел красивую деревянную дверь. Это была очень маленькая дверь -размером с подушку или с том энциклопедии. За этой маленькой красивой дверью была другая дверь, а за ней - портрет императора, на который не дозволялось смотреть никому.
Потому что особа императора была священной. Потому что он был богом» [3: 216].
Заметим, что об императоре мальчик услышал только после отправки в лагерь. Ему рассказала о нем мать. Но, несмотря на то что произносить вслух его имя было запрещено, мальчик нарушал запрет:
«Хирохито. Хирохито. Хирохито. Имя императора слетало с его губ само собой» [3: 196].
Таким образом, можно заключить, что дети проходят три этапа инициации. Первый связан с восприятием опыта родителей, второй - это зарождение нового взгляда на мир, третий - принятие нового «себя». Об этом свидетельствует и характерная символика снов мальчика. «Вода -это один из четырех символических первоэлементов, составляющих мир» [5]. Согласно З.Фрейду, вода - символ рождения или зарождения новой жизни. Символика двери родственна символике ворот: точка встречи старого и нового, вход в новую жизнь, символ инициации [6]. Особо следует отметить и то, что в этих снах маленького героя в том или ином виде присутствуют материнское и отцовское начала. Корабль в трактовке З.Фрейда символизирует мать, император - отца [6]. Все это еще раз доказывает формирование нового самосознания, происходящего в процессе инициации.
В связи с этим необходимо обратить внимание на еще один предмет, приобретающий символическое значение в романе, - это ключ, который мать с момента отъезда из дома все время «носила на длинной серебряной цепочке». Среди значений этого символа выделим прежде всего те, которые соответствуют логике внутреннего мифологического сюжета произведения, - это мудрость, зна-
ние, сокровенная тайна, инициация и освобождение [5]. Примечательно, что большую часть времени, проведенного в лагере (а это почти три с половиной года), мать была больна. Однажды она сказала, «что больше не может выносить всего этого. Ветер. И пыль. Не может выносить бесконечное ожидание. Она протянула через комнату веревку, повесила на нее белую простыню. За этой простыней, как за занавесом, она целыми днями лежала на своей койке с закрытыми глазами. Спала и видела сны» [3: 237]. Однако освобождение из лагеря сразу вернуло ее к жизни.
Мать выполняет здесь функцию проводника: вначале в мир мертвых, а затем в мир живых. После возвращения в город именно она открывает дверь в дом, в котором герои когда-то были счастливы.
Таким образом, в романе Д.Оцука «Когда император был Богом» сюжет, связанный с ми-
фом о смерти, трансформируется в сюжет о возрождении и одновременно втором рождении героев, обретших этническое самосознание.
1. Садокова А.Р. Японский фольклор (В контексте мифолого-религиозных представлений). - М.: ИМЛИ РАН, 2001. - 256 с.
2. Червонюк В.И. Теория государства и права. - М.: Инфра-М, 2007. - 704 с.
3. Оцука Д. Когда император был богом. - СПб: ООО Издательская группа «Азбука-Аттикус». -Санкт- Петербург, 2013. - С. 151 - 283.
4. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. - М.: Наука, 1976. - 399 с.
5. Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия / Авт.-сост. д-р ист. наук, проф. В.Э.Багдасарян и др. -М: Локид-Пресс: РИПОЛ, 2005. - 495 с.
6. Фрейд З. Введение в психоанализ. - СПб.: Питер, 2007. - 608 с.
IMPLICIT MYTHOLOGY OF J.OTSUKA'S NOVEL «WHEN THE EMPEROR WAS DIVINE»
E.S.Khovanskaya
The paper deals with the implicit mythology of the novel "When the Emperor was Divine" by J.Otsuka, a Japanese American writer. It identifies principal myth motifs, plots, and its symbolism which leads to the conclusion that the myth about death plots the novel, later transforming into the plot about renaissance and the second birth of the characters who find their ethnic identity.
Key words: implicit mythology, death motif, initiation motif, renaissance motif, Japanese-American literature, J.Otsuka.
1. Sadokova A.R. Yaponskij fol'klor (V kontekste mi-fologo-religioznyx predstavlenij). - M.: IMLI RAN, 2001. - 256 s. (in Russian)
2. Chervonyuk V.I. Teoriya gosudarstva i prava. - M.: Infra-M, 2007. - 704 s. (in Russian)
3. Ocuka D. Kogda imperator byl bogom. - SPb: OOO Izdatel'skaya gruppa «Azbuka-Attikus». - Sankt- Peterburg, 2013. - S. 151 - 283. (in Russian)
4. Meletinskij E.M. Poe'tika mifa. - M.: Nauka, 1976. -399 s. (in Russian)
5. Simvoly, znaki, e'mblemy: E'nciklopediya / Avt.-sost. d-r ist. nauk, prof. V.E'.Bagdasaryan i dr. - M: Lokid-Press: RIPOL, 2005. - 495 s. (in Russian)
6. Frejd Z. Vvedenie v psixoanaliz. - SPb.: Piter, 2007. - 608 s. (in Russian)
Хованская Екатерина Сергеевна - кандидат филологических наук, заведующий кафедрой английского языка Института языка Казанского федерального университета.
420008, Россия, Казань, ул. Кремлевская, 18. E-mail: [email protected]
Khovanskaya Ekaterina Sergeevna - PhD in Philology, Head of the English Language Department, Institute of Language, Kazan Federal University.
18 Kremlyovskaya Str., Kazan, 420008, Russia E-mail: [email protected]
Поступила в редакцию 12.05.2015
