CC BY
164
ИННОВАЦИИ В ОБРАЗОВАНИИ
УДК 371 ББК 74.03
В.А. Возчиков
МИФ «ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ»
Статья представляет собой полемические заметки о педагогической деятельности А.С. Макаренко. Обращаясь к «Педагогической поэме» А.С. Макаренко и его переписке с А.М. Горьким, автор утверждает, что представление о Макаренко как педагогическом новаторе является советским мифом.
Ключевые слова: воспитание, колония, метод, мораль, мотивация, образование, педагог, пенитенциарное учреждение, рабфак, самоуправление, система отрядов, трудовой коллектив
Брегель сказала:
- Мы к вам специально - проверить ваш метод.
- Решительно протестую, - сказал я. - Нет никакого моего метода.
- А какой же у вас метод?
- Обыкновенный советский.
А.С. Макаренко. Педагогическая поэма (Ч. II, гл. 15)
...Вспоминаю давний кинофильм «Дневник директора школы». Главный герой (как всегда, блестящая работа Олега Борисова) советует колле-ге-педагогу никогда не говорить ученикам, что, мол, без знания физики они не проживут. На недоуменно-возмущенное «почему?!.» директор уверенно отвечает: «Потому что это неправда!» Тогда, в 70-е годы минувшего века, эта реплика казалась неслыханно смелой: ни больше, ни меньше,
Общество
Terra Humana
развенчивался один из мифов советской педагогики, согласно которому в школьной программе есть так называемые «основные предметы» (к ним, безусловно, относились физика и математика), хорошо разбираться в которых - непременная обязанность «современного человека».
Я не знаю его истоков (возможно, следует внимательно полистать «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского!), но он необычайно силен в нас, это привычка наделять и само по себе яркое явление дополнительными характеристиками, словно без них образ будет неполон, не заиграет всеми красками. Поясню, что имеется в виду. Судя по газетным публикациям, не вылезающие из спортзала боксер-чемпион или штангист-рекордсмен, оказывается, любят литературу и классическую музыку; красавец-артист, о бытовой стороне жизни которого знают не только друзья, представьте себе, главной ценностью считает семью; кандидат в депутаты мало того, что хороший управленец и умелый хозяйственник, он еще и очень любит детей. Впрочем, рассуждения о любви к детям и «нашей замечательной молодежи» приписываются чуть ли не всем медийным персонажам. Утверждение, что «без физики - не обойтись» - из того же ряда. Ну пусть бы боксер и не любил литературу - он нам интересен как чемпион и мастер своего дела; если депутат - талантливый управленец, не навязывайте ему еще и любви к детям, словно без нее он станет хуже руководить. Короче говоря: не нужно выдумывать, приукрашивать, ибо всякое «улучшение» явления в угоду неким представлениям о том, что есть хорошо, только вредит этому явлению, не на пьедестале его укрепляет, а подталкивает к безликой массе зрителей.
Все сказанное имеет самое прямое отношение к жизни и деятельности А.С. Макаренко. Руководитель детской колонии Антон Семенович Макаренко интересен как незаурядный, по-своему талантливый человек, он велик своим трудолюбием, одержимостью в достижении цели, замечателен лидерскими, организаторскими качествами - у Макаренко немало действительных, невыдуманных достоинств, право же, ему не требуется лишнего. Если он был одержим идеей коллектива, то не нужно добавлять к этому (видимо, для «гармонии»), что личные интересы воспитанников также были для Антона Семеновича очень уж важны. С досадой прочитал в содержательной, умной работе «адвокатскую» фразу в отношении А.С. Макаренко: «Создать условия для развития человека, способствовать выявлению индивидуальности и личностного своеобразия - разве не эта идея пронизывает каждую строчку «Педагогической поэмы»?1 Увы, ничего подобного не «пронизывает» эту необычайно слабую в художественном отношении прозу. Обратим внимание: писатель на многих страницах рассказывает о выращивании свиней, ремонте зданий, переписке с А.М. Горьким, борьбе с чиновниками из системы Наркомпроса, описывает свадьбу в колонии, даже любуется мальчишескими торсами и т.д., и т.п., но практически ничего не говорит о таком «условии для развития человека», как школьное обучение. Да, школа в колонии есть, но как она работает, что преподается учащимся, как они отвечают, выполняют задания - это
все остается за рамками повествования. Однако о «значимом результате» обучения А.С. Макаренко сообщает с гордостью: колонисты поступают на «рабфаки» - это ли не достижение!
Вот как о том сказано в романе: «Почти без труда нам удалось вместо скромных сапожницких идеалов поставить впереди волнующие и красивые знаки: рабфак». В этом слове виделось «страшно яркое утверждение непривычных человеческих прав на знание, и тогда мы все относились к рабфаку, честное слово, с некоторым даже умилением»2. Однако слишком уж гордиться поступлением на рабфак все же не следует.
Современный читатель может подумать, что речь идет о подготовительных факультетах факультетах образца 70-х годов XX века, которые были организованы при вузах. Те, кто давненько закончили школу, на таких «рабфаках» восстанавливали свои знания в течение года и если успешно сдавали итоговые экзамены - становились первокурсниками университета или института (определенное количество мест в вузах для слушателей резервировалось).
Но не таков рабфак во времена А.С. Макаренко. Да, были рабфаки и при вузах, однако, как правило, они открывались при крупных предприятиях для обучения детей рабочих и крестьян (но ни в коем случае не кулаков). Большой знаток жизни Москвы тех лет Георгий Васильевич Андреевский так пишет о рабфаках: «На дневном рабфаке учились три года, на вечернем - четыре. При поступлении проходили испытания по политграмоте, русскому языку и арифметике, а закончив рабфак, становились специалистами, перейдя, таким образом, от начального образования, минуя среднее, к высшему»3.
Так что в колонии А.С. Макаренко давалось лишь начальное образование, и, судя по всему, на рабфак поступали единицы, сумевшие выполнить какие-то задания по русскому языку и арифметике, мы можем сделать вывод, что подавляющее большинство колонистов не имели знаний, соответствующих начальному образованию. Количество поступивших было весьма незначительно относительно общей численности колонистов. Это и сам Макаренко понимал, тревожась, что «положил лучший кусок жизни только для того, чтобы полдюжины «правонарушителей» могли поступить на рабфак...»4.
Впрочем Антону Семеновичу было бы весьма трудно наладить полноценный учебный процесс, даже поставь он перед собой такую цель (приоритеты у него, как известно, были иными). Дело в том, что учебников не было даже в столичных школах, не говоря уж о колониях. Тогдашние руководители Наркомпроса (А.В. Луначарский, Н.К. Крупская) отличались полнейшим педагогическим невежеством (а ведь читали же когда-то их «труды», даже многотомные «собрания сочинений» издавали), подтверждением тому - выпущенный в августе 1918 года циркуляр, позволяющий школам работать ... без учебников. Даже в 1930-м году учителя на своей конференции говорили, что совсем не обязательно иметь стабильный учебник в судьбоносное время перемен. В результате «.в 1933 году один
Общество
Terra Humana
учебник приходился на семь учеников!»5. Не по чему было учиться, не на чем было писать: даже в Москве городской отдел народного образования централизованно распределял тетради по школам6. До колонии ли в такой ситуации?
Если автор в самом значительном, как принято считать, своем произведении практически ничего не говорит об образовательном процессе, уместно ли называть его «выдающимся педагогом XX века», как сделано в одном учебном пособии к спецкурсу для студентов педвузов?7 На наш взгляд, это несколько опрометчиво, как и утверждение о «непреходящей ценности» идей Макаренко8, да и вообще оценка его творчества как «великого наследия»9. Повторим, не нуждается А.С. Макаренко в приписывании ему лишнего!.. Трудно назвать иначе, чем шаблонными, такие фразы, как «...новаторская по своим принципам и методам педагогическая работа А.С. Макаренко близка нашему времени, современна и актуаль-на»10, «.педагогическое новаторство А.С. Макаренко не может быть предано забвению при выработке современной стратегии развития отечественного образования и обоснования его дальнейших перспектив11, оно, это наследие, есть «уникальный культурный и общецивилизационный феномен»12.
А ведь понять А.С. Макаренко очень просто. Для этого достаточно обратиться к «Педагогической поэме» да к его переписке с А.М. Горьким. Допустим, Горький предвидел полное собрание своих сочинений, но ведь Антон-то Семенович наверняка писал, не предполагая будущей публикации своего наболевшего.
На наш взгляд, говорить о некоей особой «системе Макаренко» как воплощении оригинальной педагогической концепции не приходится. Для начала - маленький штрих, две строчки из письма А.М. Горького от 14 марта 1934 года: «Особенно резко полемизировать по поводу вашего метода воспитания Вам не стоит, метод этот оправдан на Б.-Б. водном пути по Печоре - книга «Большой шанс» Канторовича и другие»13. (Б.-Б. - это Беломорско-Балтийский канал, а В.Я. Канторович - советский писатель-очеркист, автор книги о его строителях - «перевоспитывающихся» заключенных). Весьма своеобразная похвала. И потом: коли «метод оправдан», как раз и нужно «резко полемизировать», горячо отстаивать его. Горький же советует Антону Семеновичу буквально обратное: не стоит спорить, ведь правота доказана на деле. Но почему великий писатель-гуманист, ранее горячо одобрявший Макаренко, стал столь сдержанным? Прежде, чем ответить на этот вопрос, обратимся к письму А.М. Горького от 10 сентября того же года. Речь идет о второй части «Педагогической поэмы», и Алексей Максимович отзывается о ней хотя и одобрительно, но без восторга: она кажется ему менее актуальной, чем первая, ибо «над работой с людями и землей преобладают «разговоры», не слишком убедительна показана «постепенность перерождения ребят» и - вот важное! - «незаметно, как ребята пришли к необходимости учиться в рабфаках, решение это является не-ожиданным»14.
Не сомневаюсь, что Горький был «в курсе» готовящегося «наверху» решения о переводе детских колоний и подобных учреждений из ведения Наркомпроса в систему НКВД, и чувство политической конъюнктуры отчасти подсказало ему несколько назидательный тон письма. Однако достаточно и конкретного содержания процитированного: Горький деликатно, осторожно, но наконец-то сказал правду. Спорить о «методе» не нужно, ибо система известна и давным-давно применяется в пенитенциарных учреждениях. Далее. Как возможно для педагога не выявить возникновение и развитие мотивации учиться на рабфаках - ведь это, пожалуй, основное, что доказывает наличие особого «метода» и его эффективность: думается, подобное возможно лишь в одном случае - когда нет действительной работы по становлению этой мотивации!..
Письмо Горького могло задеть Макаренко, вот почему он сразу же - 18 сентября - отправляет ответ, в котором невольно подтверждает правоту Горького, заявляя, что «.в коммунистическом воспитании единственным и главным инструментом воспитания является живой трудовой коллектив. Поэтому главное усилие организатора должно быть направлено к тому, чтобы создать и сберечь такой коллектив, устроить его, связать, создать тон и традиции, направить.»15. Иными словами: успех воспитания будет зависеть не от стараний отдельного педагога, а от усилий коллектива, ибо последний - та единственная среда, где возможно коммунистическое воспитание, понимаемое Макаренко как «массовое новое воспитание». Вот достойная задача, а «переделка» отдельного «обособленного индивида ... представляется темой второстепенной. Человек «не потому перевоспитывается, что стоит над душой гениальный педагог, - делится Макаренко в письме к Горькому в феврале 1935 года, - а потому, что вся атмосфера, весь тон жизни и отношений новые»16.
Главные черты коллектива, по А.С. Макаренко, следующие:
1. Пролетарская классовая направленность - отрицание индивидуаль ного крестьянского хозяйства.
2. Превалирование интересов коллектива над интересами личности.
3. Дисциплина.
4. Бодрость.
5. Коллективный труд и хозяйство.
6. Образовательный и культурный процесс.
7. Настоящие живые люди (Калина, Силантий, Мария Кондратьевна -персонажи «Педагогической поэмы»).
8. Стремление вперед, обязательное развитие.
9. Традиции, в том числе и внешние.
10. Эстетическое оформление жизни17.
Здесь приведен полный список десяти главных характеристик коллектива, причем в том порядке, как расположил их А.С. Макаренко. Обратим внимание, что «образовательный и культурный процесс» открывает вторую половину списка. А что выше? Классовое сознание, дисциплина, бодрость, совместный труд.
Общество
Terra Humana
Колония им. А.М. Горького для А.С. Макаренко - прежде всего производство, он с удовлетворением отмечает, что «колония стала заметно богатеть и приобретать стиль солидного, упорядоченного и культурного хозяйства»18. Антон Семенович подробно описывает, как добивались урожая картофеля, бурака, других сельскохозяйственных культур, каковы успехи в свиноводстве и прочих работах, но абсолютно не касается школьных будней - словно и нет их в колонии.
В письме к Горькому от 24 ноября 1925 года А.С. Макаренко высказывает убеждение, что «.воспитание должно быть организовано как массовое производство, в огромных коллективах, хозяйственно ответственных и самостоятельных, в то же время конструированных без всякой романтики
19
и предвзятых догматов, а прежде всего по теории здравого смысла»19.
Но каких масштабах речь, когда Макаренко говорит о «массовом производстве»? О поистине астрономических - о «всеобщей детской трудовой армии, с широким активным самоуправлением, но с горячей дисциплиной». С этой идеей Макаренко выступил в Одессе в начале октября 1926 года на съезде всех детских городков и колоний, а в письме к Горькому от 24 ноября того же года сетует: «Разумеется, из этого ничего не вышло. Грустно, дорогой Алексей Максимович»20. Детские трудовые армии появятся в 1940 году, когда в СССР будет создано Главное управление трудовых резервов, но об этом ниже.
А.С. Макаренко признает, что подавляющее большинство колонистов «было малограмотно или вовсе неграмотно.»21. Он утверждает, что лишь «комсомольский регулярный режим., поднял на ноги нашу школу. До того времени она влачила довольно жалкое существование, не будучи в силах преодолеть отвращение к учебе многих колонистов»22. Отметим: лишь комсомольский «режим» сумел оживить школу. Можно предположить, что учиться заставляли в приказном порядке, а чтобы колонистам совсем уж не было тягостно, привлекали их перспективой рабфака, рассказывая о нем «как о самом прекрасном человеческом пути»23. Но даже командирский «кнут» и рабфаковский «пряник» не принесли заметных результатов: кандидаты в рабфаковцы так и не решились ехать экзаменоваться, не уверенные в своих знаниях. Они остались в колонии еще на год, чтобы попытаться как-нибудь одолеть «не только премудрости арифметики и грамматики, но и свои сравнительно слабые способности»24.
И еще о «регулярном режиме». Оказывается, приучить к дисциплине бывших беспризорных, правонарушителей и так называемых «трудных» довольно просто: это сделают колонисты-ветераны даже без помощи педагогических работников. 14 марта 1927 г. Макаренко рассказывает Горькому, как его колонисты «обрабатывают» новичков: «К нам теперь стараются присылать исключительно тяжелых, в конец расхулиганившихся подростков, вшивых матерщинников, лодырей, убежденных противников всякого авторитета и дисциплины. Но в течение двух дней их сопротивление коллективу рушится бессильно. На каждом шагу они натыкаются на острый, меткий, веселый взгляд, короткое энергичное слово, а в крайнем
случае и на ряд кулаков, готовых разбить нос при первом антиобщественном движении»25.
Говорить о какой-то «системе Макаренко» можно лишь в смысле структуры колонии. Система отрядов, которую Макаренко начал внедрять зимой 1923 года26, вовсе не нова, в том числе и для сферы образования. Ведь что такое классы или группы в структуре школы, как не отдельные «отряды»? Да и идея сводных отрядов, которой так гордился Антон Семенович, называя ее «самым великим изобретением нашего коллектива за все тринадцать лет нашей истории»27, тоже не нова, в частности, она хорошо известна в мире спорта, когда формируется сборная команда из лучших спортсменов отдельных клубов. Во главе сборной - капитан (можно назвать его «командиром»), однако капитанская повязка может передаваться и другому спортсмену (следовательно и принцип сменяемости командиров - отнюдь не открытие Макаренко).
Кстати, понятие «сводное формирование» хорошо известно в военной истории: так называется «нештатное воинское формирование, создаваемое из подразд. (частей, соед.), понесших значит. потери, для продолжения боевых действий. Образование С. ф. является одним из мероприятий восстановления боеспособности войск (сил)»28.
Как видим, структура возглавляемой А.С. Макаренко колонии не отличалась оригинальностью. Система отрядов, сводных отрядов, постоянных и сменяемых командиров создала «очень сложную цепь зависимости в колонии, и в этой цепи уже не мог выделиться и стать над коллективом отдельный колонист»29. Вот действительный идеал А.С. Макаренко, сколько бы ни приписывали ему его сторонники внимание к творческому развитию отдельного человека, создание условий для реализации индивидуальных интересов и прочие направления гуманистической педагогик. Это, по мнению Антона Семеновича, «как раз то, что нужно коммунистическому воспи-танию»30. Не имеет значения, согласимся ли мы с этим заключением или нет, важно другое: А.С. Макаренко признал, что его работа - в русле идеологии государства, это самая советская педагогика. Однако наука, обслуживающая власть, политизируется, она перестает быть наукой, а становится технологией достижения некоей цели. В данной логике Макаренко - не педагог, тем более - не выдающийся педагог, он - технолог, энергичный организатор, что само по себе неплохо, во всяком случае, быть технологом-практиком - дело не менее нужное, чем работа педагога-новатора. Ну, а если «одежды» педагога кажутся «наряднее», «престижнее» и хочется надеть именно их - это всего лишь вопрос личных амбиций. А.С. Макаренко пишет: «Колония шла вперед без улыбок и радости, но шла с хорошим, чистым ритмом, как налаженная, исправная машина»31. Такое заключение может удовлетворить именно технолога, но не педагога. Насчет машины - не обмолвка, то, что Антон Семенович обратится к этому образу в иной вариации, свидетельствует о важности для автора найденного сравнения. Об авторитетных колонистах Макаренко говорит, что «.верхушка показывала себя исправным и точно действующим аппаратом»32. Не случайно же Макаренко весьма по душе, что в колонии
Общество
Terra Humana
«красота заменилась математическим порядком, чистотой и точной принадлежностью самой последней, пустяковой вещи»33.
Антон Семенович и сам признает, что он технолог: «Я соображал так: мы все прекрасно знаем, какого нам следует воспитать человека, это знает каждый грамотный сознательный рабочий и хорошо знает каждый член партии. Следовательно, затруднения не в вопросе, что нужно сделать, но как сделать. А это вопрос педагогической техники.
Технику можно вывести только из опыта. <...>
Наше педагогическое производство никогда не строилось по педагогической логике, а всегда по логике моральной проповеди. <...>
Именно поэтому у нас просто отсутствуют все важные отделы производства: технологический процесс, учет операций, конструкторская работа, применение кондукторов и приспособлений, нормирование, контроль, допуски и браковка» (впору вспомнить А.К. Гастева и его ЦИТ- В.В.)34. В другой работе А.С. Макаренко пишет: «Хорошее в человеке приходится всегда проектировать, и педагог это обязан делать»35.
Антон Семенович находит сходство «.между процессом воспитания и обычными процессами на материальном производстве». Такова на наш взгляд его подлинная педагогика: «.для меня было ясно, что очень многие детали в человеческой личности и в человеческом поведении можно было сделать на прессах, просто штамповать в стандартном порядке.»36.
Итак, мы пришли к выводу, что А.С. Макаренко не сделал открытий ни в области процесса обучения, ни в организации жизнедеятельности колонии. Но как же тогда происходило становление нового - советского - человека?.. Может, все дело в «тоне»?.. Такой термин вводит в оборот Антон Семенович, утверждая, что «область стиля и тона. самый важный отдел коллективного воспитания»37. Добиться «нашего тона» - это значит, чтобы «было оживленно, весело и бодро, дисциплина не ходила на строгих мягких лапах и осторожно, «за ручку», переставляла случайных нарушителей на правильные места»38. «Педагогическая поэма» А.С. Макаренко убеждает, что дисциплина в колонии действительно «не ходила на строгих мягких лапах».
То, что колонисты «опустошают ятеря» (сети для ловли рыбы, которые устанавливали хуторяне на озере), оценивалось как «экономическая сообразительность». Присвоить ятеря считалось недальновидным, а вот рыбу из них - пожалуйста39. Если такой «промысел» считать «сообразительностью», то что тогда - воровством?.. Вообще, отношение колонистов (да и самого А.С. Макаренко) к местным сельчанам, мягко говоря, странное. Все они -«кулаки», у всех - «мелкособственнические инстинкты», у них - «коморки и погреба», в которых - богатство в виде молока, сала, пирогов, сметаны. Украсть что-то у «куркулей» считалось нормальным делом. А.С. Макаренко пишет об этом со своеобразным юмором: «.в полном согласии с положениями исторического материализма, раньше всего колонистов заинтересовала крестьянская экономическая база, к которой они приблизились вплотную. Не забираясь далеко в рассуждения о различных надстройках, колонисты
прямым путем проникали в каморки и погреба и, как умели, распоряжались собранными в них богатствами»40. Ну да, кража, но ведь у «куркулей». И вообще, «напряженные» отношения у колонистов с крестьянами сложились, оказывается, оттого, что «колония наша находилась в окружении исключительно крестьянских хуторов. <...> Ближайшие ... наши соседи, все эти Мусии Карповичи и Ефремы Сидоровичи, гнездились в отдельно поставленных, окруженных не плетнями, а заборами, крытых аккуратно и побеленных белоснежно хатах ... выезжали на прекрасных жеребцах, по праздникам заливались самогоном, от их жен пахло (! - В.В.) новыми ситцами, сметаной и варениками, сыновья их представляли собой нечто вне конкурса на рынке женихов и очаровательных кавалеров.» и т.д.41. Колонисты крадут арбузы мешками, однажды даже притащили ульи и «на радостях устроили пир», а А.С. Макаренко спокойно рассуждает: «Может быть, ничего особенно порочного и не было в баштанных делах или в ограблении пасеки.»42. Вообще, аргументы Антона Семеновича порой неубедительны: «Верхушку колонистского коллектива и в это время еще можно было походя ругать за многие уклонения от идеально-морального пути, но кого же на земном шаре нельзя за это ругать?»43.
Кража колонистами на рынке «бублика или пары подметок»44 представляется Макаренко «пустяковым поводом» для «проповеди какой бы то ни было морали». Но ведь не о бублике речь!.. Сам же Антон Семенович неосторожно замечает, что колонисты «возвращались из города сытыми и товарищам привозили кое-что».
Другой эпизод. Местный лесничий просит колонистов «наблюдать за лесом: порубщиков много, он со своим штатом не управляется». И вот - успех, «зеленый патруль» задерживает порубщика. Тот упрашивает:
«— Антон Семенович, отпустите! Первый раз. Дров нэма. Отпустите!»
Однако Макаренко тверд:
«— Э, нет, Мусий Карпович, - говорю я, - так не годится. Протокол нужно составить: дело, сами знаете, государственное»45.
Какая воля, какая принципиальность!.. Но один из колонистов как бы мимоходом интересуется: а как же дерево? «Мы задумываемся. Действительно, дерево почти срублено, завтра его все равно дорубят и украдут». Словом, «через час в колонию привозят длинную сосну. Это премия колонии. Кроме того, по старой традиции, в пользу колонии остается топор». И не видит Антон Семенович, что никакой разницы нет между колонистами и Мусием Карповичем, более того, тот хоть трудился, рубил эту сосну. С точки зрения новатора Макаренко - это «интересная и настоящая деловая борьба», которая «дала первые ростки хорошего коллективного тона»46.
Вот еще один пример потребительской морали колонистов. Кузнец Софрон Головань предложил свое мастерство и свои инструменты, чтобы открыть кузницу при колонии. Вроде бы, обрадоваться надо новому работнику, поблагодарить мужика, но нет. Завхоз Калина Иванович рассуждает:
Общество
Terra Humana
« - А этот паразит Софрон недаром к нам идет. Его, знаешь, придавили мужички, так он боится, как бы кузницу у него не отобрали, а тут он, знаешь, как будто на совецькой службе будет считаться».
В конце концов Софрона на работу принимают, но вот при этом каков хитроумный замысел хозяйственного Калины Ивановича:
«...— Пускай у нас кузня будет, а Софрону все равно пропадать. Подождем малость - дадим ему по шапке: у нас совецькая учреждения, а ты што ж, сукин сын, мироедом був, кровь человеческую пил, хе-хе-хе!..»47. Впоследствии так и случилось, остался Софрон Головань без своей кузницы.
Если таким образом колония выполняла свою «.хотя и маленькую, но
48
острополитическую, подлинно социалистическую задачу»48, то удивляться ли тому, что государство взялось решать проблему по-своему, практически не заметив так называемый «опыт Макаренко»?
В середине 30-х годов решили, наконец-то, «власть употребить», а не «спасать заблудших», не рассуждать о «среде, калечащей судьбы» детей. С 1935 года нарушившими закон детьми стали заниматься карательные органы: уголовная ответственность за кражи, хулиганство, грабежи и разбои, сопровождаемые насилием, а также за убийство наступала теперь с двенадцати лет. Теперь те, кого А.С. Макаренко называл «малышами», отправились в тюрьмы и лагеря.
Для тех, кто просто не хотел учиться, создавались не «трудовые лагеря» на природе (типа макаренковской колонии), а школы с особым режимом: «В эти школы направлялись мелкие правонарушители, дети, исключенные из обычных московских школ, и дети, «имеющие антиобщественные поступки». На совещании работников Мосгороно в 1937 году один из работников такой школы говорил: «Контингент ребят у нас особенный. Это не просто дезорганизаторы, которые хулиганят. Это, за исключением трех человек, квалифицированные карманные воры, имеющие пять, шесть, де-
49
сять приводов.»49.
Кроме школ с особым режимом были и «школы переростков», в которые помещали тех, кто надолго «застревал» в одном классе и по возрасту — но не по уму! — уходил далеко вперед от тех, кто сидел рядом за партами.
Для не слишком прилежных учеников представлялась еще одна возможность «взяться за ум»: после 7 класса они могли идти в ремесленные училища, сменившие в 1940 г. школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ). «Ремесленники носили черную форму и ремень с пряжкой, на которой были выбиты буквы «РУ», — сообщает нам Г. В. Андреевский50.
Неизбежен вопрос: считал ли сам Макаренко себя педагогом? Вопрос простой, но однозначного ответа на него не получается. С одной стороны, Макаренко говорит о «педагогической почве», на которой он стоит, о своей «педагогической душе», а с другой, размышляет о педагогической науке «с отвращением и злостью»: «Сколько тысяч лет она существует! Какие имена, какие блестящие мысли: Песталоцци, Руссо, Наторп, Блонский! Сколько книг, сколько бумаги, сколько славы! А в то же время пустое место, ничего нет, с одним хулиганом нельзя управиться, нет ни
метода, ни инструмента, ни логики, просто ничего нет. Какое-то шарлатанство»51.
У Макаренко было, пусть и своеобразное, но чувство юмора, только им и можно объяснить, что он ставит в один ряд с Руссо Павла Петровича Блонского. Из подтекста приведенной цитаты можно понять, если вся прошлая и современная педагогика - «какое-то шарлатанство», следовательно, А.С. Макаренко самому предстоит не только сказать новое слово, но указать путь для педагогики, у которой сейчас - «ни метода, ни инструмента, ни логики, просто ничего нет». «Вот он «воюет» с чиновниками из отдела образования, которые «тыкают» ему в нос «аксиомы педагогики» и «танцуют» только от «ребенка», вместо того, чтобы восхищаться созданием «сильного, если нужно, и сурового, воодушевленного коллектива»; которые не понимают, что если какая-то работа не интересна ребенку, не беда - «закаленный, крепкий» человек должен «проделывать и неприятную работу и скучную работу, если она вызывается интересом коллектива», а если он этого не осознает, то «воспитатель имеет право и должен не отказываться от принуждения»52.
В письме к А.М. Горькому от 24 ноября 1925 г. Макаренко утверждает, что вся современная ему советская педагогика «не представляет ничего ни революционного, ни советского, ни просто даже разумного». Специалисты в области образования - это «несколько десятков бесталанных людей, а то и просто спекулянтов, которые вот уже несколько лет размазывают словесную кашу в книжках, речах и брошюрах и непосвященному смертному представляются учеными»53.
Специалисты в области педагогики, называющие работу Макаренко «командирской», для него - «педагогические писаки», их взгляды -мешающие работать «педагогические предрассудки»54. Антон Семенович обращается к опыту известного в те годы А. К. Гастева, создателя и вдохновителя Центрального Института труда, который «даже не подозревает, насколько, прав», называя «всю педагогику «собранием предрассудков»55. В письме к Горькому от 10 февраля 1926 года Макаренко вновь говорит о мешающих ему «педагогических предрассудках»56, о них же, стоящих на пути «живой личности» - в письме от 14 марта 1927 57. Если верить Макаренко, советская педагогика - «дурацкие укладки», «куча предрассудков» (письмо к А.М. Горькому от 18 апреля 1928 г.)58.
Напротив, Антон Семенович утверждал, «что здесь, в колонии, самая настоящая советская педагогика, больше того: что здесь коммунистическое воспитание»59; «.моя педагогика - педагогика большевистская.»60, это - «методика коммунистического воспитания»61.
О профессиональных педагогах Антон Семенович отзывался пренебрежительно: «настойчивая и самоуверенная педагогическая братия»62, «.Наполеону гораздо легче было воевать, чем мне. Хотел бы я посмотреть, что получилось бы из Наполеона, если бы методы соцвоса для него были так же обязательны, как для меня»63; «.где-то рассыпались по дороге хитрые проблемы педагогики»64. Вот он вспоминает о разговоре с профессором пе-
Общество
Terra Humana
дагогики, «заехавшим в колонию, очень аккуратным человеком в очках, в пиджаке, в штанах, человечком мыслящим и добродетельным»65. Можно добавить еще, что сотрудников Украинского Наркомпроса Макаренко иронично называет «мыслящими педагогическими кругами»66.
В письме к А.М. Горькому от 16 июня 1926 г. у А.С. Макаренко вырывается: «.я не педагог и терпеть не могу педагогов»67. Приведем еще одну цитату, свидетельствующую о весьма строгом отношении Макаренко к себе. Он признает, что начал работать в колонии, не имея какой-либо программы, концепции: «О каждом нашем шаге можно было сказать, что угодно, настолько наши шаги были случайны. Ничего не было бесспорного в нашей работе»68.
Однако Антон Семенович своими руками, вернее - собственным пером делает так, чтобы читатель не очень-то доверял, говорящим новое слово в педагогике. И в 1936 году в воспоминаниях «Максим Горький в моей жизни» Макаренко скажет, что «опьяневшие от перспектив», обозначенных Октябрьской революцией, педагоги «много напутали в разных увлечениях». Но ему «путать было некогда», ибо приходилось заниматься ответственным делом, и задача была «так трудна и так неотложна», что пришлось ее решать в отсутствии «нового опыта», каких-либо «научных» выходов»69. Да зачем они, когда можно «непосредственно обратиться к своим общим представлениям о человеке.». Не мало ли?.. А.С. Макаренко конкретизирует: «. для меня это значило обратиться к Горькому». Конечно, Горький - фигура известная, но ведь человек же, а не материализованная истина.
В письме к Горькому от 24 ноября 1925 года Макаренко утверждает, что «мы (т.е. преподавательский коллектив колонии - В.В.) конструировали свою линию, конструировали исключительно в опытном плане без предварительно принятых догматов»70; в письме от 10 февраля 1926 года Антон Семенович утверждает, что чувствует в себе силы «.создавать новую педагогику, совсем новую»71; сетуя на отсутствие «совершенно необходимых условий» Макаренко в письме к Горькому от 24 ноября 1926 года заявляет: «Вообще, у нас очень мало нового, а если оно и зарождается, то исключительно благодаря отчаянным усилиям отдельных лиц, которым приходится при этом лезть не на один рожон»72 . Конечно, под этими «лицами» подразумевался коллектив колонии во главе с А.С. Макаренко.
И, наконец, вот о какой идее А.С. Макаренко непременно следует сказать. Собственно, на ней нужно было остановиться там, где речь шла о технологичности его работы, однако мы приберегли эту идею на конец, ибо, похоже, в ней - апофеоз педагогического мышления Антона Семеновича. По сути, в 1935 году Макаренко провозгласил конец истории педагогики, ибо не нужно было больше искать человека, размышлять о путях его становления, методах воспитания и образования и т.д. Зачем?!. Ведь сама жизнь дала образец, который остается только скопировать. Дело вот в чем. В коммуне им. Ф.Э. Дзержинского Макаренко увидел идеальных людей - чекистов: «Чекисты - это прежде всего коллектив.<.> Я вдруг увидел перед собой образец, который до сих пор заполнял только мое воображение, который
я логически и художественно выводил из всех событий и всей философии революции, но которого я ни когда не видел и потерял надежду увидеть». Оказывается «коллектив чекистов обладал теми самыми качествами, которые я в течение восьми лет хотел воспитать в коллективе колонии», а «.тип человека, который стоял у меня как образец, не только моя красивая выдумка и мечта, но и настоящая реальная действительность.»73.
Искренне уважая сотрудников правоохранительных органов и госбезопасности, все же спрошу: почему так восторженно? Сознаю, что здесь мы вступаем в смутную область предположений, но все-таки рискну выдвинуть версию. Свою «Педагогическую поэму» А.С. Макаренко заканчивает в сентябре 1935 года, причем третью часть дописывает уже в Киеве, где он в июне занял должность помощника начальника Отдела трудовых колоний НКВД. Спрашивается, не есть ли «прозрение» Антона Семеновича своеобразной формой признательности принявшей его на работу организации?
Итак, общий вывод из сказанного: великий педагог Антон Семенович Макаренко - один из мифов героической (без иронии!) советской эпохи. Но это не значит, что его деятельность следует вычеркнуть из педагогической истории. Другое дело, что к жизни и работе Антона Семеновича следует подходить разумно, а не механически повторять кем-то и когда-то вынесенные оценки, обусловленные далеко не всегда научными интересами. Впрочем, последнее необходимо по отношению к любому явлению.
1 Фрадкин Ф.А., Плохова М.Г., Осовский Е.Г. Лекции по истории отечественной педагогики: Учебное пособие для студентов высших и средних учебных заведений. - М.: ТЦ СФЕРА, 1995. - С. 132.
2 3. Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2 // Макаренко А.С. Собр. соч. в 5 т. Т. 1.
- М.: Правда, 1971. - С. 256.
3 Андреевский Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху (30-40-е годы).
- М.: Мол. гвардия, 2003. - С. 307.
4 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 352.
5 Андреевский Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. - С. 307.
6 Там же. - С. 308.
7 Уваева Э.В. А.С. Макаренко: великое наследие: Учебное пособие к спецкурсу для студентов педвузов. - Бийск: БПГУ им. В.М. Шукшина, 2007. - С 32.
8 Там же. - С. 77.
9 Там же. - С. 10.
10 Равкин, З.И. Творцы и новаторы школы, рожденной Октябрем: Кн. для учителя. - М.: Просвещение, 1990. - С. 194.
11 Уваева Э.В. А.С. Макаренко: великое наследие. - С. 6.
12 Там же. - С. 78.
13 Переписка А.С. Макаренко с А.М. Горьким // Макаренко А.С. Собр. соч. в 5 т. Т. 5. - М.: Правда, 1971. - С. 452.
14 Там же. - С. 455 - 456.
15 Там же. - С. 457.
16 Там же. - С. 452.
17 Там же. - С. 458.
18 Макаренко, А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 318.
19 Переписка А.С. Макаренко с А.М. Горьким. - С. 406.
20 Там же. - С. 422.
Общество
Terra Humana
21 Макаренко, А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 56.
22 Там же. - С. 256.
23 Там же. - С. 256.
24 Там же. - С. 257.
25 Переписка А.С. Макаренко с А.М. Горьким. - С. 425.
26 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 196; 200-204.
27 Там же. - С. 201.
28 Военный энциклопедический словарь / Редкол: А.П. Горкин, В.А. Золотарев и др.
- М.: Большая Российская энциклопедия, «РИПОЛ КЛАССИК», 2002. - С. 1370.
29 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 204.
30 Там же. - С. 203.
31 Там же. - С. 182.
32 Там же. - С. 230.
33 Там же. - С. 208.
34 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 3 // Макаренко А.С. Собр. соч. в 5 тт. Т. 2. - М.: Правда, 1971.- С. 150.
35 Макаренко А.С. Максим Горький в моей жизни // Макаренко А.С. Собр. соч. в 5 тт. Т. 5. - М.: Правда, 1971. - С. 380.
36 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 3. - С. 151.
37 Там же. - С. 148.
38 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 325.
39 Там же. - С. 25.
40 Там же. - С. 133.
41 Там же. - С. 139.
42 Там же. - С. 173 - 174.
43 Там же. - С. 230.
44 Там же. - С. 25.
45 Там же. - С. 39.
46 Там же. - С. 41.
47 Там же. - С. 51 - 52.
48 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 3. - С. 112.
49 Андреевский Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. - С. 324.
50 Там же. - С. 325.
51 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 101 - 104.
52 Там же. - С. 125.
53 Переписка А.С. Макаренко с А.М. Горьким. - С. 405 - 406.
54 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 228.
55 Переписка А.С. Макаренко с А.М. Горьким. - С. 406.
56 Там же. - 409.
57 Там же. - С. 425.
58 Там же. - С. 432.
59 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 370.
60 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 3. - С. 217.
61 Там же. - С. 238.
62 Там же. - С. 59.
63 Там же. - С. 102.
64 Там же. - С. 112.
65 Там же. - С. 157.
66 Там же. - С. 201.
67 Переписка А.С. Макаренко с А.М. Горьким. - С. 420.
68 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 1-2. - С. 75.
69 Макаренко А.С. Максим Горький в моей жизни. - С. 379.
70 Переписка А.С. Макаренко с А.М. Горьким . - С. 406.
71 Там же. - С. 409.
72 Там же. - С. 422.
73 Макаренко А.С. Педагогическая поэма. Ч. 3. - С. 215-217.
