CC BY
49
The article reveals the significance of cultural and historical experience of interaction between Islamic and Christian cultures in the Volga region for the formation of tolerance and setting up a dialogue of cultures in the modern world. It demonstrates the potential of teaching the humanities as the means of harmonization of relations between ethnic and confessional denominations.
Key words: ethnic interaction of denomination, confessional interaction of denomination, intercultural dialogue, traditions, tolerance, Volga region.
Диалог культур и этносов в Поволжье имеет давнюю и противоречивую историю. Но, несмотря на все сложности во взаимоотношениях российского государства и его неправославных подданных, на протяжении многих поколений был накоплен опыт не только мирного соседства, но и служения единому Отечеству. Для современной России диалог культур - это возможность сохранения страны, это «залог динамичного социально-экономического развития, гарант сохранения единого культурного пространства и территориальной целостности страны» [7].
Одной из концепций, рассматривающих взаимодействие культур народов Поволжья, является концепция евразийцев, которые рассматривали русскую культуру, как синтетическую. Россия - это евразийская цивилизация, для которой характерны, с одной стороны, культурная целостность, а с другой - согласование двух культурных потоков - европейского и азиатского. Евразийцы также настаивали на том, что европейское и азиатское начало в формировании русской культуры равнозначны.
Н.С.Трубецкой сформулировал правила межкультурного диалога России-Евразии: «В своих отношениях к другим народам истинный националист лишен всякого национального тщеславия или честолюбия... Он всегда будет принципиально миролюбив и терпим ...Он будет чужд и искусственного национального обособления... он с особенной чуткостью будет улавливать и во всяком другом народе все черты, похожие на его собственные. И если другой народ сумел дать одной из этих черт удачное воплощение в виде той или иной культурной ценности, то истинный националист не задумается заимствовать эту ценность, приспособив ее к общему инвентарю своей самобытной культуры» [12]. Благодаря добровольному соблюдению правил межкультурного диалога, поскольку получены они в ходе глубокой самостоятельной работы, народы-соседи, находящиеся в процессе длительной межкультурной коммуникации, смогут образовывать культуры, схожие в основных своих чертах, но имеющие и свою специфику. Важным моментом, с точки зрения Трубецкого, является принципиальное отличие такого, органично сформированного, культурного объединения от искусственного смешения культурных традиций в результате «поработительских стремлений одного из сожительствующих друг с другом народов» [12]. Особенности развития русской культуры Трубецкой связывал с этнографическим составом и характером русского народа и соответственно с его соотношением с иноплеменной культурой. Славянский элемент как основной, составляющий русскую национальность подвергался праиндоиранским и западноевропейским влияниям. Лингвистический анализ позволил Трубецкому сделать вывод, что совпадение праславянского и праиндоиранского словарей значительны и касаются преимущественно религиозных переживаний. Совпадение же праславянского языка с западноевропейским касаются главным образом хозяйственной деятельности. «Душой», утверждал Трубецкой, славяне тянулись к индоиранцам, а «телом», в силу географических и материально-бытовых условий - к западным индоевропейцам.
Этнические изменения в дальнейшем стали основой культурных изменений. Дифференциация славянства на западную, южную и восточную ветви определила и их культурную ориентацию. Западные славяне усвоили романо-германскую культуру, южные - участвовали в создании «балканской» культуры. В культурной ориентации восточных славян возобладало византийское влияние. Органическое восприятие восточными славянами византийской культуры соответствовало «национальной психике» и особенно плодотворно было в области духовной культуры, религии и искусства. В этнографическом отношении русский народ, имея стержень в славянстве, вместе с угрофиннами и поволжскими тюрками составлял особую культурную зону, имеющую связь и со славянством, и с туранским востоком. Трубецкой подтверждал это близостью построения великорусских, финских и тюркских песен, ритмических танцев, орнамента (резьба, вышивка), сказок. В области материальной культуры он отмечал близость с западной, южнославянской и финской культурой, полагая, что эта сторона культуры требует серьезного изучения [12]. Евразийцы создали свою теорию взаимодействия славян с восточными племенами. «Сопряжение» восточного славянства с туранством Трубецкой признавал «основным фактом русской истории». Доказательство этого он видел в продвижении русских на Восток, «в сожительстве с туранцами и обрусении их» [12]. Евразийцев интересовал вопрос приобщения к культуре другого народа. Они связывали его с конкретно-историческими условиями и утверждали, что полного тождества культуры никогда не может быть, речь может идти лишь о сме-
шанной культуре. Трубецкой признавал различия в понятиях приобщения и смешения культур. Приобщение возможно лишь при антропологическом смешении, однако этот процесс всегда сопровождает «неполнота» приобщения [12]. Невосприимчивость русской культуры к западной создала, как полагал Трубецкой, еще больший разрыв между «верхами» и «низами» русского общества. Элементы западноевропейской культуры вызывали отторжение «низов», в то время как «верхи» легче и охотнее адаптировались к ней. Свою задачу евразийцы видели в создании «истинной», основанной на православии, евразийской культуре.
Приобщение к другой культуре происходит на протяжении жизни многих поколений, каждое новое поколение вырабатывает «свой канон синтеза элементов национальной иноземной культуры», поэтому Трубецкой пришел к выводу, что в народе, заимствовавшим чужую культуру различие между «отцами и детьми» будет всегда сильнее.
Исходя из теоретических посылок и опираясь на лингвистические, культурологические, этно-географические, этнопсихологические исследования, евразийцы убедительно подтвердили вошедший в современную науку вывод о том, что различные народы, живя в длительном соприкосновении друг с другом на евразийском пространстве, образуют определенную «многонародную» общность.
Идеи евразийцев о невозможности автономного существования культур и сегодня не потеряли своей актуальности, т.к. исторически наше государство создавалось как синтез тюркской, финно-угорской и восточно-славянских культур.
Исторически взаимоотношения татарского и русского народа (в лице его правящей государственной элиты) носили характер не столько этнического, сколько этноконфессионального противостояния, в котором экономические и культурные элементы имели подчиненный характер. К числу негативных факторов, влиявших на межэтническое взаимодействие, относились как насильственная христианизация, так и попытки исламизации. В то же время серьезного противостояния между этносами на бытовом уровне в литературе не отмечается. Отсутствие антагонизма в межэтнических отношениях (в том числе русско-татарских) проявлялось и в их совместном противостоянии государству [8, с.116]. Поэтому необходимо различать отношение татар и других нерусских народов края к имперской политике Российского государства и отношение к основной массе русского населения.
Многовековое взаимодействие ислама, христианства и «язычества» в Волго-Уральском регионе во многом предопределило появление здесь «особой» модели религиозного самосознания местного населения, формирование терпимого отношения к представителям других религиозных сообществ. Одна из причин такой "терпимости" заключалась в том, что в Поволжье существовали так называемые "сложные" общины, включавшие население с разным национальным составом. В них исторически складывались единые традиции, регулировавшие процессы совместного существования. Межэтническое взаимодействие происходило в основном на уровне крестьянской народной культуры. Основная масса населения - крестьяне всех вероисповеданий в своем большинстве были открыты для культурного диалога друг с другом.
Фукс отмечал заимствования обеими сторонами и сходство различных элементов материальной и духовной культуры: в головных уборах татарок; в родильных обрядах татар и русских; в овладении русскими мастерицами исконно татарского золотошвейного промысла; в совместном участии в татарских и русских праздниках и публичных мероприятиях [13, с. 33, 85, 116-117].
Среди русских крестьян в Поволжье были широко распространены ювелирное дело, обработка кожи (юфти), изготовление из металла различных художественных изделий. В одежде русские Поволжья переняли у местных народов некоторые виды халатообразной и безрукавной одежды, валяную обувь с кожаными галошами, татарские шапки. В русских деревнях отмечались способы повязывания русскими женщинами платков "по-татарски", ношение черных онучей, как у марийцев. [2, с. 286-293].
Татарская культура вобрала в себя также влияния: «персидское, большей частью преломленное через культуру среднеазиатских турок, европейское - через русских и, наконец, финское - через мари, вотяков и мордву... все народы края, живя ... вместе, в культурном отношении сильно сблизились, благодаря общности интересов и как в материальной культуре, так и в духовной...» [4, с. 160].
Особая роль в межкультурном общении принадлежала языку. Основная часть русских и татарских заимствований относится к области быта [16, с.29]. Серьезное воздействие на своих соседей оказывали татары: в местах совместного расселения нетатарское население достаточно свободно владело татарским языком [14, с.167].
Одновременно и язык русского населения Среднего Поволжья за длительный период совместной жизни обогатился рядом слов и выражений, характерных для поволжских народов. В работах краеведов Х1Х в. содержится множество упоминаний о том, что русские, проживающие между тата-
рами, чувашами, мордвой, хорошо говорят на их языке, и даже делается вывод, что языки нерусских народов шире проникают в среду русских, а не наоборот. Русские применяли местную терминологию в обозначении отдельных частей селений, жилищ и усадеб, предметов одежды, утвари и т.д. Также казанские языковеды отмечали влияние иноязычной среды в русских говорах Казани и прилегающих районов, что отражалось в наличии отдельных лексических заимствований из татарского языка, не свойственных русскому языку и его говорам за пределами казанской зоны [1, с.232].
Проблема взаимопроникновения и взаимовлияния языков напрямую связана с проблемой русификации региона. Еще совсем недавно весьма распространена была трактовка русификации исключительно как государственной политики, направленной на ассимиляцию всех населявших империю этносов. Сегодня часть исследователей пришли к выводу о том, что в действительности черно-белые ситуации исключительно насильственной или исключительно добровольной русификации были лишь крайностями. Мотивы освоения русского языка имели множество вариантов (хотя в исследованиях чаще учитываются мотивы и формы сопротивления культурной и языковой русификации). В большинстве случаев агенты "обрусения" стремились, наряду с давлением, создать позитивную мотивацию. А те, кто переживал русификацию в форме ассимиляции или аккультурации, имели свои, иногда весьма неожиданные для "русификаторов", мотивы для усвоения русского языка и тех или иных элементов русской культуры. Например, крестьянин вполне мог хотеть, чтобы его сын смог разобраться в царских законах, а для этого нужно было научиться читать и писать по-русски. Для кого-то привлекательной была перспектива стать писарем в своей собственной деревне, чтобы помогать односельчанам. Кого-то манила карьера учителя или священника.
Во многих районах империи "вестернизация" и "русификация" были взаимосвязаны и модерни-зационные стратегии локальных сообществ могли предполагать частичную русификацию. Так, мусульманская интеллигенция (например, Гаспринский) в конце Х1Х-начале ХХ в. ратовала за усвоение русского языка именно как инструмента, облегчающего доступ к западноевропейской мысли и образованности, откуда можно было черпать идеи и ресурсы для собственных националистических проектов.
Проблема русификации поволжского региона связана также с проблемой христианизации. ХХ1 век характеризуется повышенным интересом ученых (российских и зарубежных) к этноконфессио-нальным взаимоотношениям в России. Пол Верт, рассматривая результаты христианизации, отмечает, что этот процесс не ограничивался только миссионерской деятельностью. Христианизация подразумевала и просветительскую сторону [3]. Роберт Джераси говорит о соревновании мусульманского и православного проектов в Поволжье на примере системы школ для инородцев, созданной Ильминским [5]. В. Тольц подчеркивает, что русским востоковедам, в том числе и Ильминскому, удалось избежать «колониального высокомерия» в отношении восточных народов и культур, используя «национальные кадры» [11]. По мнению, Л.Таймасова, "Ильминский был человеком своей эпохи... Он действовал в рамках идеологии... своего времени ради прогресса всех российских народов, на который, у него был свой взгляд "[10]. Обрусение крещеных народов Ильминский воспринимал как духовное единение на основе православной общности и рассматривал его как неизбежный и прогрессивный процесс [6].
Ильминский разработал оригинальную систему христианского просвещения нерусских народов, в основе которой лежала концепция единства школы и церкви. Он утверждал, что центром притяжения симпатий нерусского населения к русской православной культуре должна стать школа. Школьное образование на родном языке учащихся будет способствовать духовному подъему нерусских народов и их сближению с русскими [6]. Учителями в школах должны быть люди той же национальности, что и ученики, при этом учителя должны быть не только искренне верующими, но и получить педагогическое образование перед вступлением в должность. Ильминский также считал, что для того, чтобы передать инородцам христианское учение нужно приспособиться к их религиозным понятиям, нравственным убеждениям, к ходу мышления. Им было издано семь книг («Букварь», «Первоначальный учебник» и др.) на татарском языке.
По мнению Ильминского, успеху православной миссии должно было способствовать также создание переводов Священного Писания, литургических текстов, молитв, церковная проповедь и пояснение основ православной веры на языках малых народов.
В системе межэтнических и межкультурных взаимодействий создатель системы важное место отводил русским миссионерам, которые могли оказывать влияние на формирование симпатий нерусского населения к русскому народу. Миссионер должен был знать язык народа, его историю, культуру, традиции, в идеале миссионерами должны были стать выходцы из самих малых народов, получившие образование и знавшие основы православной веры. Особое значение придавалось зна-
нию «местных инородческих языков» не только учителями и церковнослужителями, но и русским населением. При этом сам он также изучал арабский и татарский языки.
Становление и утверждение миссионерско-просветительской системы происходило в ожесточенных баталиях. Противники Ильминского обвиняли его в том, что использование родного языка в национальных школах и в церкви, способствует развитию сепаратизма и национализма.
Первым учебным учреждением системы Ильминского - стала Казанская центральная крещено-татарская школа. В этой школе педагогическая система прошла свою апробацию и продемонстрировала результаты, превзошедшие все ожидания. Воспитанники показывали стабильно высокие результаты как в первые годы после открытия школы, так и через многие десятилетия работы. Дети быстро усваивали школьную программу и учили русский язык, который стал языком межэтнического общения.
Кряшенская казанская школа стала образцом для других школ этой системы для кряшенского, чувашского, марийского, удмуртского, мордовского народов, которые унаследовали от нее не только программы и пособия, но и бытовые условия и даже образ взаимоотношений учителя и учеников. Школы открывались как филиалы казанской, учителями в них становились выпускники школы Ильминского.
Нужно отметить, что обучение в крещено-татарских школах далеко не всегда влекло за собой утрату, например, удмуртами и марийцами, своей этнической идентичности и укрепляло их в лоне православной церкви.
"Исламский проект" также был связан с системой образования. Например, в местностях, где удмуртское население переходило в ислам, родители часто отдавали своих детей в мектебе соседних татарских селений. Там же, где новообращенные создавали собственную махаллю, нередко вслед за строительством мечетей открывались и новые школы [9, с.90]. Программой этих начальных учебных заведений, как правило, было предусмотрено лишь обучение чтению и письму, заучивание молитв. Но, несмотря на низкий образовательный эффект, эти школы позволяли достичь иную цель - полное принятие ислама и татарского языка удмуртскими детьми. В последующем некоторые из них, окончательно «выйдя в татары», продолжали образование в местных медресе и учебных заведениях Бухары, становились муллами [9, с. 93].
Часть марийцев, проживавших в окружении татар и башкир, постепенно переходили в ислам. Прошение в Магометанское Духовное собрание с просьбами от марийцев-язычников о принятии ислама, как правило, поступали в двух случаях: при заключении смешанных браков с мусульманами или по причине фактической приверженности исламу. Влиянием ислама объясняется и бытовавший до конца Х1Х в. у мари обычай праздновать пятницу вместо воскресенья.
В дореволюционных источниках сохранились свидетельства и о переходе русских в язычество: "русские, знающие вотяцкий язык, выходят за вотяков, одеваются по-вотяцки и исполняют языческие обряды и моления".
Переход в другую веру не означал полного отказа от прежних религиозных представлений. Нередки были случаи формального принятия нового вероисповедания с фактическим соблюдением старой обрядности. Преобладание в численном отношении татар по сравнению с чувашами и финно-угорскими народами, их активность в коммерческих операциях и относительно высокая грамотность, благосклонное отношение татарского духовенства (в отличие от православных священников) к язычникам, трезвый образ жизни и т.д. формировали привлекательный имидж социокультурной жизни татарского населения. Однако, после введения системы Н.И. Ильминского, когда контакты христиан с мусульманами стали контролировать священники национальных приходов и учителя школ Братства св. Гурия, земств, исламское воздействие в регионе стало менее интенсивным.
Мирное сосуществование народов Поволжского региона доказывает, что для взаимопонимания недостаточно только доброй воли, нужна культурная грамотность, которая включает в себя способность взглянуть на собственную культуру глазами других народов. Поэтому постоянный диалог и просвещение в целях взаимопонимания - вот путь к формированию межконфессиональной и межнациональной толерантности.
Литература
1. Альмухамедова З.М. Заметки о диалектных особенностях русской речи в Казани и деревнях Подказанья // УЗКГП. Вып. 15. Казань, 1958. - С. 230-242.
2. Бусыгин Е. П. Русское население Среднего Поволжья: историко- этнографическое исследование (середина XIX-начало XX в.). Казань: Татар. кн. изд-во, 2013. - 592 с.
3.Werth Paul William. At the Margins of Orthodoxy: Mission, Governance, and Confessional Politics in Russia's Volga-Kama Region, 1827-1905. Cornell: University Press, 2002. - 275p.
4. Воробьев Н.И. Казанские татары (Этнографический очерк) // Материалы по изучению Татарстана: Сб. статей. Вып. 2. Казань, 1925. - С. 133-166.
5. Geraci Robert Р. Window on the East: National and Imperial Identities in Late Tsarist Russia. Cornell: University Press, 2005. - 389p.
6. Ильминский, Н.И. Казанская центральная крещёно-татарская школа: Материалы для истории христианского просвещения крещёных татар / Репр. воспр. текста изд. 1887 г. Казань: ООО «Астория и К», 2011. - 485с.
7. Основы государственной культурной политики http://pravinst.ru/doc/raznoe/osnovi gosudarstvennoy_ kulturnoy_politiki.pdf
8. Сагитова Л.В. Этничность в современном Татарстане. Казань: Татполиграф, 1998. - 184 с.
9. Садиков Р.Р. Мусульмане и язычники: процессы межконфессиональных взаимоотношений в среде за-камских удмуртов // Вестник ВЭГУ. 2011. №5. - С.89-94.
10. Таймасов Л.А. Христианское просвещение нерусских народов и этноконфессиональные процессы в Среднем Поволжье в последней четверти XVIII - начале XX века: дис. ... д-р ист. наук. Чебоксары, 2004. - 502с.
11. Tolz V. Russia"s Own Orient: The Politics of Identity and Oriental Studies in the Late Imperial and Early Soviet Periods. Oxford, 2012. - 203p.
12. 12.Трубецкой Н.С. Верхи и низы русской культуры (Этническая основа русской культуры) / / Вестник Московского ун-та. Сер.9. Филология. 1991. №1. С.87-98; Его же. Европа и человечество // Румянцевский музей URL: http://rummuseum.info/node/4303 (дата обращения 22.03.2016); Его же. Об истинном и ложном национализме / / История. Культура. Язык. Москва: Прогресс, 1995. С.114-125; Его же. О туранском элементе в русской культуре / / Хронос URL: http://www.hrono.ru/statii/turan_ru.html (дата обращения 22.03.2016).
13. Фукс К. Казанские татары в статистическом и этнографическом отношениях: Репринт. изд. Казань, 1991. - 131с.
14. Никольский, Н.В. Чуваши // Материалы по изучению Татарстана: Сб. статей. Вып. 2. Казань, 1925. - С. 167-172.
15. Евсевьев М.Е. Мордва Тат- республики // Материалы по изучению Татарстана: Сб. статей. Вып. 2. Казань, 1925. - С.179-196.
16. Юсупова А.Ш. Татарско-русские и русско-татарские словари Х1Х века как лексикографические памятники и источники изучения лексики татарского языка: автореф. дис. д-ра филол. наук. Казань, 2009. - 41 с.
УДК 002.2+82-93; 087.5
А.Р.Абдулхакова
РЕЛИГИОЗНЫЕ МОТИВЫ В ТАТАРСКОЙ ДЕТСКОЙ КНИГЕ ХХ ВЕКА
В статье анализируется содержание татарских изданий для детей начала ХХ века, рассматриваются религиозные мотивы в произведениях, приводятся сведения об авторах татарских произведений для детей.
Ключевые слова: татарская детская книга, дидактизм, религиозные мотивы, книга.
Abdulkhakova A.R. RELIGIOUS MOTIVES IN TATAR CHILDREN'S BOOK OF THE XXth CENTURY
In the article the contents of Tatar editions for children at the beginning of the XXth century are analyzed, religious motives in the works are considered, the information about the authors of Tatar works for children is provided.
Keywords: Tatar children's book, didacticism, religious motives, book.
В татарской книжной культуре дореволюционного периода заметное место занимала детская дидактическая книга, которую следует рассматривать как предтечу становления воспитательной литературы, получившей заметное развитие в советский период. Нравственные аспекты в детской, и не только детской, книге традиционно связывались с религиозным содержанием.
Профессор М.Х.Гайнуллин отмечает такую особенность татарской литературы XIX века, как просветительский дидактизм [3]. Татарская детская литература как составная часть общей литературы того времени не могла не впитать эту ее особенность. Детской дидактической книге дореволюционного периода были присущи такие характеристики, как изложение произведения в форме обращения к читателю; завершение произведения назиданием, моралью; наличие в произведении двух противоположных героев. Если сочинения художественной, научно-популярной литературы больше тяготели к эстетическим и познавательным функциям, то дидактические произведения для детей реализовали, прежде всего, воспитательную функцию, выражаемую религиозными постулатами.
Естественно, дидактизм в явном или скрытом виде присутствует почти во всех произведениях для детей, так как без этого невозможно говорить о великом воспитательном значении литературы вообще и детской в частности. Наиболее отчетливо дидактические мотивы проявляются в фольклоре, который традиционно на протяжении многих лет остается средством воспитания и образования.
В начале XX века для татарских детей были изданы многочисленные дидактические книги таких авторов, как М.Арасланзаде, К.Биккулов, Х.Искандеров, И.Идрис, З.Касимов, Г.Камал, К.Насыри, Р.Фахрутдинов, Ш.Хамиди и многие другие [1]. Специалист в области истории татарской детской ли-
