CC BY
16
некоторые особенности образного словоупотребления в поэзии Австрийского экспрессиониста альберта эренштейна А.В. пильгуй
В статье на примере творчества А. Эренштейна рассматривается система языковых средств, служащих для реализации образно-эстетической функции поэтического текста, характерных для поэзии австрийского экспрессионизма. Уделяется внимание особенностям индивидуальноавторского стиля.
Ключевые слова: Альберт Эренштейн, австрийский экспрессионизм начала ХХ века, образное словоупотребление, лингвостилистический анализ текста, коммуникативная стилистика, тропы, поэтический словарь, проблема формульности, словотворчество.
Для лингвистической традиции последних десятилетий характерно нарастание интереса ученых к исследованиям коммуникативно-стилистического плана, в которых рассматриваются проблемы эффективной текстовой деятельности автора с учетом его языковой личности, а также жанрово-стилистических особенностей текста. Такой подход предполагает комплексное лингвостилистическое изучение художественного текста, выявление идиостиля автора и способствует пониманию его концептуальной картины мира. При этом в лингвостилистическом анализе текста, как известно, коммуникативная стилистика уделяет большое внимание его лексическому уровню как наиболее значимому в выражении смысла.
Настоящая статья представляет собой попытку описать образные средства, раскрывающие идею художественных произведений австрийского экспрессиониста Альберта Эренштейна и отражающие его творческую индивидуальность.
Альберт Эренштейн (1886-1950) родился в Вене. Талант молодого человека обнаружил известный критик и литератор Карл Краус, ставший на некоторое время его покровителем и опубликовавший в 1910 году в своем журнале „Die Fackel“ первые стихотворения еще никому не известного студента. Получив высшее образование, Эренштейн полностью посвящает себя творчеству. Он начинает активно сотрудничать с немецкими экспрессионистами, печататься в журналах „Der Sturm“ и „Die Aktion“ и уже в 1911 году переезжает в Берлин. Активная литературная деятельность поэта приходится на 10-е - начало 20-х гг. Именно в этот период выходят сборники „Die weifie Zeit“ (1914), „Der Mensch schreit“ (1916), „Die rote Zeit“ (1917).
some features of the figurative word usage in the poetry of the austrian expressionist albert erenstein
A.V. PiLGUY
The author of the article, on the example of A. Erenstein’s works, examines the system of linguistic resources, characteristics of the Austrian expressionist poetry, which are used to implement figurative-aesthetic function of the poetic text. The attention is paid to the peculiarities of individual author’s style.
Keywords: Albert Ehrenstein, the Austrian poetry of expressionism (early XXth century), figurative word usage, imagery tropes, linguo-stylistic analysis of the text, communicative stylistics, poetic vocabulary, problem of the stereotyped expression, word creation.
После прихода нацистов к власти Эренштейн эмигрирует в Швейцарию, а позже в США, где после неудачной попытки вернуться на родину заканчивает свою жизнь в нью-йоркском приюте для бедных.
В центре произведений Эренштейна находится отчаявшийся герой с искалеченной душой. Его отличает неприятие мира, с которым он не в силах бороться. Так, лучшим из поэтического наследия Эренштейна считается сборник стихотворений с говорящим названием „Der Mensch schreit“ (букв. «Человек кричит», в художественном переводе «Вопль человеческий»).
Часто уже сами названия стихотворений (например, «Отчаянье», «Страдание», «Боль») свидетельствуют о неких душевных муках лирического героя, сразу погружая читателя в атмосферу боли и страдания, из которой невозможно выбраться.
Весьма показательны в этом отношении написанные в разный период времени произведения „Verzweiflung“ и „Leid“.
Verzweiflung Wochen, Wochen sprach ich kein Wort;
Ich lebe einsam, verdorrt.
Am Himmel zwitschert kein Stern.
Ich sturbe so gern.
Meine Augen betrubt die Enge,
Ich verkrieche mich in einen Winkel,
Klein mochte ich sein wie eine Spinne,
Aber niemandzerdruckt mich.
Keinem habe ich Schlimmes getan,
Allen Guten half ich ein wenig.
Gluck, dich soll ich nicht haben.
Man will mich nicht lebend begraben.
Лирический герой данного стихотворения одинок, он молчит неделями и хотел бы умереть. Первая строка Wochen, Wochen sprach ich kein Wort начинается со стилистической фигуры прибавления, располагающиеся контактно единицы Wochen, Wochen выполняют акцентирующую эмоционально-выделительную функцию. Лексическая анафора в этом случае взаимодействует с гиперболой - стилистическим приемом, основанным на интенсификации того или иного свойства: повтор Wochen, Wochen служит для интенсификации затянувшегося молчания, подчеркивая трагичность положения героя. Интересно, что в традиционной культуре молчание могло восприниматься как «форма ритуального поведения, соотносимого со смертью» [2:292]. Жизненные силы покинули героя Эренштейна, у него нет энергии на какую-либо борьбу и общение с окружающим миром, он готовится к смерти и ждет ее. Следующее предложение Am Himmel zwitschert kein Stern вызывает интерес с точки зрения словоупотребления, так как zwitschern - «щебетать, чирикать, петь», но также и «сверкать, мерцать, мигать (о свете)». Однако, поскольку тема одиночества является одной из ключевых, есть основания трактовать это словоупотребление как косвенное сравнение звезды с птицей, которая, превращаясь в одушевленное существо, все равно не вступает в диалог с героем. Теснота печалит его, и он забивается в угол, желая превратиться в маленького паука. Заметим, что глагол betruben «печалить, огорчать, омрачать» в частности и вообще производные от trub(e)- являются частотными в поэтических текстах Эренштейна (ср. его известное
стихотворение „So schneit auf mich die tote Zeit“: Boshaftgahnt mich das Weib an: ich betrube dich). Подбор слов с подобной семантикой характерен для многих поэтов конца XIX - начала XX вв. и был продиктован духом времени. Индивидуальноавторское сравнение с пауком klein wie eine Spinne придает описанию изобразительность и выразительность. Выступающее в роли эпитета прилагательное klein занимает сильную начальную позицию в предложении Klein mochte ich sein wie eine Spinne, что приводит к смысловому и эмоциональному выделению данного слова. В строке Aber niemand zerdruckt mich повторяется мотив смерти, герой хочет стать пауком, чтобы кто-нибудь его раздавил. Однако этого не происходит, что также вызывает отчаяние. Лирический герой не может обрести счастье в этом мире (Gluck, dich soll ich nicht haben) и в качестве награды за добрые дела видит смерть. Но, несмотря на желание прекратить свое земное существование, он вынужден жить и страдать дальше. Его не раздавят, как маленького паука, и не похоронят заживо. В заключительной строке Man will mich nicht lebend begraben, как и во всем произведении, звучит разочарование.
Стихотворение Эренштейна „Leid“ сходно с рассмотренным выше стихотворением „Verzweiflung“ по тематике и образам. Сходство прослеживается уже в названии (Leid «страдание, печаль, горе»), настраивающем читателя на определенный лад. В целом текст выдержан в той же тональности, что и „Verzweiflung“. Ср.:
Leid
Wie bin ich vorgespannnt
Dem Kohlenwagen meiner Trauer!
Wiedrig wie eine Spinne Bekriecht mich die Zeit.
FMlt mein Haar,
Ergraut mein Haupt zum Feld,
Daruber der letzte Schnitter sichelt.
Schlaf umdunkelt mein Gebein.
Im Traum schon starb ich,
Gras schofi aus meinem Schйdel,
Aus schwarzer Erde war mein Kopf.
Стихотворение начинается с восклицания лирического героя: «Wie bin ich vor-gespannnt dem Kohlenwagen meiner Trauer!». Он запряжен в угольную вагонетку собственной скорби, груз которой вынужден тащить на себе. Пассив состояния bin vorgespannnt косвенно указывает на то, что это не сознательный выбор, а стечение обстоятельств, судьба. Как и в предыдущем произведении, лирический герой обречен на страдания. Kohlenwagen meiner Trauer - индивидуально-авторская яркая и емкая метафора-сравнение. Метафорический перенос, осуществленный по модели физический мир < психический мир, отражает индивидуальный взгляд автора на окружающую действительность, выполняет эстетическую функцию и обладает максимальной контекстуальной обусловленностью. Оба компонента генитив-ной конструкции сопоставляются друг с другом: скорбь также тяжела, как и вагонетка с углем. В третьей строке появляется уже встречавшийся в стихотворении „Verzweiflung“ образ паука, с которым сравнивается, однако, уже не сам герой, а время. Wiedrig wie eine Spinne / Bekriecht mich die Zeit - «мерзкое, как паук, ползет
по мне время». Обращает на себя внимание и порядок слов: сильную позицию занимает эпитет, выраженный пейоративным прилагательным wiedrig. Вообще следует отметить, что и образ паука, и глаголы действия с семантикой «ползти» (kriechen, bekriechen, sich verkriechen) весьма характерны не только для поэзии Эренштейна, но и для поэтического словаря экспрессионистов в целом (здесь наиболее показательны произведения Г. Тракля). Введенная третьей и четвертой строками тема времени развивается дальше. Герой говорит, что стареет: его волосы выпадают, голова седеет. Ergraut mein Haupt zum Feld можно трактовать как метаморфозу - перед нами превращение одного предмета в другое. Голова седеет и становится полем, на котором работает последний жнец. Сон окутывает героя, ему снится, что он уже мертв, травой порос его череп, а голова превратилась в черную землю: Schlaf um-dunkelt mein Gebein. /Im Traum schon starb ich, /Gras schofi aus meinem Schadel, / Aus schwarzer Erde war mein Kopf. Как и в стихотворении „Verzweiflung“, единственный способ избавиться от страданий - умереть.
Так, на основании уже этих двух произведений складывается общий образ лирического героя, глубоко несчастного и одинокого. Однако он вызывает больше не сочувствие, а жалость, так как сам враждебно настроен по отношению к миру, что ярко иллюстрируют тексты, повествующие о любви и женщинах.
Еще одна значительная тема на протяжении всего творческого пути Эренштейна -тема Бога, занимающая либо центральное место, либо выступающая в качестве сквозного мотива. Религиозным исканиям посвящен целый корпус произведений, которые могут быть адресованы Богу (например, „Briefe an Gott“) и I или заключать в названии лексические единицы beten, Gebet, Gott, Christus и др., а также начинаться с обращения к нему: „Ich bete zur Nacht“, „Ich bete fur Dich“, „Gebet fur die Feinde“, „Lieber Gott, es freut mich“, „Morgengebet“, „Gott“, „Der Heilige spricht“, „Doch du, Jehovah“, „Christus spricht“. При этом не всегда понятно, какого Бога имеет в виду автор, особое отношение экспрессионистов к христианству, подвергавших переосмыслению традиционные христианские образы, усугубляется в этом случае еврейским происхождением автора. Так, читателя стихотворения „Nachtgebet“ (или „Gebet“), не знакомого с особенностями мировоззрения Эренштейна, удивляет уже первая строка Lieber Gott, ich tanze vor dir, поскольку у христиан перед Богом танцевать не принято. По мере чтения удивление только нарастает. В результате, заглавия такого рода не упрощают, а наоборот - усложняют восприятие текста. Ср.:
Nachtgebet Lieber Gott, ich tanze vor dir,
Alles bluht, nur ich nicht.
Schwach im Schwachen,
Kann ich nicht dem Traum erwachen.
Einmal nur anstimmen den Glucksgesang,
Sinken ins weiche Grab.
Weltwendisch, Boses kochend, schrillhaarig,
Steifiwedelnd die Weiber.
Das schmdliche Geschlecht der Erde,
Jede sinnt ihrem Bauch nach Oder den Lusten des Spiegels.
Mit meinen Fufien mocht ich, Frau,
Dein Gesicht beschreiten,
Den Dolch gut versenken In deinen hochmutigen Nacken.
Несмотря на свое название, это произведение отнюдь не наполнено христианской терпимостью и любовью к ближнему. Лирический герой в своей молитве обращается к Богу, сетуя на свою жизнь, а потом неожиданно переключается на совсем другую тему - женщин. Сначала вроде бы неясно, как произошел этот переход, откуда все эти обвинения в их адрес, однако строки Alles bluht, nur ich nicht. /Schwach im Schwachen наталкивают на мысль о возможном половом бессилии, в пользу этой гипотезы говорит и желание «хоть однажды пропеть песню счастья и лечь в мягкую землю» (Einmal nur anstimmen den Glucksgesang, /Sinken ins weiche Grab). Эту слабость уместно рассматривать также в символическом ключе как неспособность человека изменить что-либо в этом мире. Что касается образного словоупотребления, то наибольший интерес в этом тексте представляют собой пейоративные эпитеты, относящиеся к женщинам и характеризующие их: Weltwendisch, Boses kochend, schrillhaarig, / Steifiwedelnd die Weiber. Уже само существительное Weib в данном контексте имеет явную негативную коннотацию (пренебр. «баба»). В качестве эпитетов выступают окказионализмы weltwendisch, schrillhaarig, steifiwedelnd, выражающие не только определенный смысл, но и обладающие экспрессивным оттенком, прежде всего сатирическим. Все эти образные определения, кроме второго Boses kochend, являются прилагательными, построенными по продуктивной в немецком языке модели словосложения. Так, в любом лексиконе можно встретить большое количество слов, включающих в себя компонент welt-, в то время как прилагательное weltwendisch нигде не зафиксировано. Компонент welt- указывает на всеобщность признака, причем суффикс -isch, с одной стороны, выражает «значение наличия признака при характеристике состояния, склонностей человека» [3:249], а с другой, усиливает характер этой всеобщности, поскольку служит также для образования прилагательных со «значением географической, государственной или национальной принадлежности» [там же]. Итак, исходя из значения словообразовательных элементов, становится очевидным, что поэт, изображая женщин как изворотливых созданий, которым нельзя доверять, дает такую нелестную оценку всему женскому полу. В индивидуально-авторском эпитете schrillhaarig буквально «пронзительно волосатые» смешиваются две характеристики: звуковая (schrill) и визуально-тактильная. Эпитет steifiwedelnd можно перевести дословно как «виляющие задом» (Steifi «1. зад 2. анатом. ягодицы»). Причем слово Steifi само по себе не является бранным, в немецком языке есть более грубые слова для обозначения этой части тела, и в оригинале оно звучит менее грубо, чем в переводе на русский. Весьма интересно сочетание Boses kochend «кипящие злобой». Уместно упомянуть, что в религиозных текстах под существительным Boses понимается грех. Поэтому вполне возможно поэт имел в виду одновременно и греховность - «творящие грех», ведь в следующих строках содержится обвинение в том, что женщины позорят землю, так как, по мнению «молящегося», главными заботами каждой являются чревоугодие и любовь к своему отражению в зеркале. Таким образом, женщина воспринимается лирическим героем как источник всякого зла на земле. Подобное представление восходит к язычеству, о чем свидетельствует языковой материал большинства индоевропейских языков. Однако у современного читателя, воспитанного на христи-
анской традиции или знакомого с ней, в первую очередь, конечно же, возникают ассоциации с библейским образом Евы. Это, несомненно, явная реминисценция, но Эренштейн затрагивает попутно и более древние пласты человеческого мышления и вряд ли делает это неосознанно. Стихотворение «Ночная молитва» заканчивается обращением-угрозой. Показательно, что если сначала фигурировал собирательный образ, выраженный множественным числом (die Weiber) и неопределенным местоимением jede, то потом поэт использует обращение Frau и притяжательное местоимение dein. Это дает нам основание полагать, что речь идет о конкретной женщине, видимо, не ответившей на ухаживания героя. Последний вывод связан с преобладанием в лирике Эренштейна мотива «нелюбви» и убежденностью в продажности всех женщин. Автобиографическое объяснение этому - то прекращавшиеся, то возобновляющиеся отношения с актрисой Элизабет Бергнер. Герой заявляет, что хотел бы растоптать своими ногами лицо женщины и «погрузить в высокомерный затылок кинжал». In deinen hochmutigen Nacken представляет собой, на первый взгляд, метонимию, однако hochmutig можно классифицировать как эпитет, если считать, что для говорящего в женщине является высокомерным всё, вплоть до затылка, ведь в его мировоззрении она предстает воплощением гордыни и тщеславия.
В своих произведениях Эренштейн использует достаточно традиционный арсенал средств создания образности: метафору, метонимию, метаморфозу, эпитет, гиперболу, сравнение. Вместе с тем в его творчестве четко прослеживается отход от формульных средств и привычных образов, благодаря которому выявляются индивидуальность авторского видения мира и включенность Эренштейна в литературный процесс начала ХХ века. Напомним, что одной из главных эстетических установок теоретиков экспрессионистского направления было стремление бороться с формульностью в поэтическом языке, избегать общехудожественных штампов, чтобы «разрушить «старые износившиеся шаблоны», избавиться от образов и типов, потерявших жизнь в рутине вялого и большей частью противоречивого развития языка» [5:27]. Будучи представителем экспрессионизма, Эренштейн также прибегает к синестезии и словотворчеству, часто нарушает обычный порядок следования синтаксических компонентов предложения, привлекает для большей выразительности приемы повтора, инверсии, широко использует обращения. Тексты поэта отличаются большим количеством модальных глаголов, свидетельствующим о разрыве между реальным и желаемым. Наиболее яркой чертой образного словоупотребления Эренштейна является использование пейоративных метафор и эпитетов, стилистически сниженной, иногда даже бранной лексики, необходимое поэту для репрезентации плачевного состояния окружающей действительности и передачи внутренних переживаний лирического героя, находящегося на грани внутреннего распада. В произведениях Эренштейна тесно переплетаются многие важные для этого направления темы: время, смерть, богооставленность, бессмысленность человеческого бытия, безнадежность, одиночество, отсутствие любви и человеческой близости. В то же время творчеству поэта не свойственны оптимистические по духу стихотворения, проникнутые гуманистическим пафосом и призывающие к строительству нового мира, что непосредственным образом влияет на семантическое наполнение используемых автором образных средств.
Литература
1. Называть вещи своими именами: Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX в. / Под общ. ред. Л. Г. Андреева. - М., 1986.
2. Славянские древности: этнолингвистический словарь/ Под ред. Н. И. Толстого Т. 3. - М., 2004.
3. Словарь словообразовательных элементов немецкого языка / А.Н. Зуев, И.Д. Молчанова, РЗ. Мурясов и др.; под рук. М. Д. Степановой. - М.: Рус. яз., 1979.
4. Теория метафоры: Сборник статей / Под ред. Н. Д. Арутюновой и М.А. Журинской. - М., 1990.
5. Экспрессионизм: Сборник статей/ Под ред. Е. М. Браудо и Н. Э. Радлова. - Петроград-М., 1923.
6. Albert Ehrenstein Werke. Band IV: Gedichte. Klaus Boer Verlag, 1997.
7. RieselE. Stilistik der deutschen Sprache. - M., 1963.
8. Schneider W. Stilistische deutsche Grammatik. Basel-Wien: Herder, 1959.
