CC BY
916
2015 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 6 Вып. 4
ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
УДК 327
С. Л. Ткаченко
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛИТЭКОНОМИЯ — РОССИЙСКАЯ ШКОЛА
В статье рассматривается процесс утверждения в российской науке, изучающей международные отношения, школы международной политической экономии. По мнению автора, российские ученые с существенным опозданием повторяют генезис этого направления теории: от осознания необходимости использовать инструментарий экономической науки для понимания политических аспектов функционирования международной экономики до становления целого ряда школ, использующих в политэкономических исследованиях основные положения экономического национализма, либерализма и неомарксизма. В настоящее время данное направление теории международных отношений все чаще характеризуют как «глобальная политическая экономия», что отражает растущие масштабы взаимодействия суверенных государств, межправительственных организаций и негосударственных акторов в масштабах всей планеты. Определяющими факторами развития российской школы международной политической экономии сегодня выступает снижающаяся роль национальных правительств в управлении мировой экономикой, а также формирования наднациональных структур управления экономикой на региональном уровне. Библиогр. 23 назв.
Ключевые слова: международная политическая экономия, теория международных отношений, интеграция, регионализация.
S. L. Tkachenko
INTERNATIONAL POLITICAL ECONOMY: RUSSIAN SCHOOL
The article is dealing with process of establishment in Russian Federation of a discipline "International Political Economy" as a segment of theory of International Relations. According to author's point of view, Russian scholars are, with a significant delay, repeating genesis of this discipline: from recognition of necessity to utilize tools of economic theory for understanding of political aspects of world economy's dynamics to establishment of a set of schools, which utilize for political economy' studies fundamental principles of economic nationalism, liberalism and neo-Marxism. Currently this school of theory of international relations is more and more characterized as "Global Political Economy". That reflects growing scale of interplay of sovereign states, intergovernmental organizations and non-state actors in global scale. Drivers for development of Russian School of International Political Economy are following: declining role of national governments in a system of management of global economy, as well as establishment of supranational structures of management of regional economic systems. Refs 23.
Keywords: International Political Economy, theory of International Relations, Integration, Regionalization.
Ткаченко Станислав Леонидович — доктор экономических наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9; [email protected]
Tkachenko Stanislav L. — Doctor of Economic Science, Professor, St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; [email protected]
106
Международная политическая экономия (МПЭ) — направление в изучении теории и практики международных отношений, возникшее на рубеже 1960-х — 1970-х годов в ведущих университетах США и Великобритании. Будучи междисциплинарной отраслью знания, МПЭ фокусирует внимание своей исследовательской повестки на изучении того, как происходит взаимное воздействие политических структур (государств, регионов, межправительственных организаций) и институтов рынка в условиях глобальной экономики. МПЭ все чаще именуется приверженцами этой школы «глобальной политической экономией», при этом оба понятия используются сегодня как синонимы.
Термин «политическая экономия» стал широко использоваться во второй половине XVIII в. в работах британских и французских ученых, изучавших социально-экономические отношения между гражданами и их объединениями в границах одного государства. При этом уже во Франции XVII в., во времена Людовика XIV и кардинала Ришелье, этот термин был известен ученым и политикам. Ф. Кенэ, А. Смит и Дж. Бентам понимали под ним изучение законов государственного управления и правил руководства государственными делами вообще, включая управление национальным хозяйством в частности. К середине XIX столетия политическая экономия достигла максимальной степени своего влияния в кругу научных дисциплин, изучающих развитие общества. К этому моменты формируются три основные школы политэкономии, существующие вплоть до сегодняшнего дня: экономический национализм, либерализм и марксизм.
Во второй половине XIX в. политическая экономия как отрасль знания оказалась объектом критики тех ученых, которые считали, что экономика станет подлинной наукой, если освободится от изучения проблем социальных и классовых отношений. В 1875 г. британский исследователь Г. Д. Маклеод предложил для обозначения проблематики изучения хозяйственных отношений новый термин — «economics». По его мнению, economics — это «наука, которая рассматривает законы, управляющие соотношениями между количествами товаров, подлежащих обмену» [1, р. 365].
Столкнувшись с этим серьезным вызовом, политическая экономия на рубеже XIX-XX вв. усилиями последователей марксизма стала рассматриваться в качестве всеобъемлющей науки, как единая экономическая теория. В Советском Союзе было популярным убеждение, что она призвана изучать «главным образом и прежде всего специфические, свойственные каждой формации исторически ограниченные законы, а также общие законы, свойственные всем общественно-экономическим формациям» [2, с. 474]. Упомянутых выше общих законов сторонникам такого подхода к политической экономии сформулировать не удалось. Тем не менее именно данная трактовка предмета политической экономии стала рассматриваться в СССР как каноническая [3, с. 24-25].
После разделения в конце XIX в. единой политэкономии на чистую экономику (экономике) и малопочтенное «все остальное», процесс воссоединения политической и экономической науки стал нарастать в 1960-е годы, когда был заложен фундамент для взаимодействия двух наук уже на новом витке мирового политико-экономического развития. Первоначально среди представителей этого направления (Ричард Купер, Чарльз Киндлбергер, Бенджамин Коэн, Роберт Гилпин, Сьюзан Стрэндж) преобладал «государствоцентричный» подход, а наибольшее их внимание привлекала политика суверенных государств в валютно-финансовой сфере.
107
В 1980-е годы на смену первому пришло второе поколение международников-политэкономов (в большинстве своем представленное теми же исследователями из США и Великобритании). Отличие их работ от прежних состояло в том, что политэкономы все большее внимание стали уделять возраставшей роли рынков и негосударственных акторов, которые часто были в состоянии бросить прямой вызов авторитету и ресурсам государственных институтов. В рамках второй волны выделим, прежде всего, книги Сьюзан Стрэндж «Casino Capitalism» [4] и «States and Markets» [5]. В них предметное поле исследования было расширено до изучения взаимодействия государств, ТНК и отдельных лиц как основных акторов мировой политико-экономической системы.
То есть международники-политэкономы в короткий срок повторили генезис теории международных отношений, где на смену классическому убеждению реалистов в превосходстве суверенного государства пришел более гибкий подход, рассматривавший широкий круг других акторов мировой политики и экономики. Поставленные в 1980-е годы вопросы остаются актуальными для МПЭ вплоть до настоящего времени: Каковы перспективы отношений между государством и рынком? Насколько серьезна угроза авторитету государства? Как следует поступать органам государственной власти в новой ситуации? Можно сформулировать и более общие вопросы: Кто в настоящее время управляет мировой экономикой и мировыми финансами? Обязательно ли государство и рынок должны находиться во враждебных отношениях или в отношениях соперничества?
Начиная с 1960-х годов формируется также обратное движение — экономисты начинают изучать политическую науку, поскольку признают свою неспособность ограничиться инструментарием экономике для изучения взаимодействия рынка и правительственных структур, включая международные экономические организации. Представители этого течения разрабатывают теорию общественного выбора, или экономическую теорию политики. Согласно Д. Мюллеру, «теорию общественного выбора можно определить как экономическое исследование принятия нерыночных решений или просто как применение экономической теории в политической науке» [6, p. 8] В 1986 г. за развитие основ теории принятия экономических и политических решений (т. е. теории общественного выбора) Джеймс Бьюкенен получил Нобелевскую премию по экономике.
МПЭ развивалась с момента своего возникновения преимущественно в университетах и научных центрах Северной Америки. Лишь в 1990-е годы европейские ученые-международники начинают изучать политэкономию, включаются в развитие этой дисциплины. Возникают научные журналы, публикующие материалы по проблематике МПЭ, защищаются диссертации и начинают читаться лекционные курсы.
В государствах Трансатлантической зоны МПЭ утвердилась как один из ключевых сегментов теории международных отношений, чья «зона ответственности» — осмысление новых процессов в развитии экономики и их связи с политическими институтами. Произошло это в кризисные 1970-е годы, когда в академической среде окрепло убеждение в том, что раздельное существование наук препятствует пониманию важнейших процессов в мировой политике и экономике. МПЭ позволила экспертам выйти за пределы традиционной тематики исследований, характерной для теорий международных отношений. Работая в ее рамках, ученые смогли
108
разработать научные подходы к изучению таких явлений, как экономическая интеграция в Европе, либерализация мировой торговли и финансов.
Ученые в разных уголках планеты, в том числе и в СССР, стремились выйти за пределы предметного поля экономики в направлении анализа политических взаимодействий, поскольку они связаны с ролью государств в мировой экономике. МПЭ с момента своего возникновения демонстрировала большой интерес к экономической истории, что еще дальше отодвинуло ее от неоклассической экономической традиции. В политэкономии сегодня, как и два столетия назад, признается, что индивидуумы, институты, а также знания и ценности подвержены изменениям, влияющим на все стороны политико-экономических процессов на национальном и глобальном уровнях.
Политэкономия в СССР и в постсоветской России
МПЭ была предметом осторожного внимания советских ученых из Института мировой экономики международных отношений (ИМЭМО), Института США и Канады, а также Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН), которые под видом «критики буржуазных теорий» изучали данное направление. Однако дальше «этапа освоения» МПЭ в СССР не продвинулась. Признаем, что оформление российской школы МПЭ далеко от своего завершения, сейчас процесс только обретает свою положительную динамику. До настоящего времени МПЭ в России развивается иначе, чем в США или Западной Европе, поскольку сами предшествующие ее возникновению условия принципиально отличаются. Интерес к данному направлению в России после 1991 г. связан с освобождением от догм изоляционистского марксизма и возникновением перед страной ряда проблем, хорошо изученных в зарубежной политэкономии на примере других стран, проводивших реформы при крушении государственного строя и смене общественно-экономического уклада.
Во-первых, изоляция страны и ее науки от общемировых процессов развития, а также доминировавший в советский период марксизм привели к гипертрофированной роли государства в жизни общества. В рамках советской школы марксизма существовало немало дискуссий, имеющих в качестве точки отсчета спор Н. Бухарина и И. Сталина по вопросам темпов индустриализации и коллективизации страны. Существовали и важные различия в послевоенном развитии марксистской политэкономии, ярко проявившиеся, например, в разногласиях академика Е. Варги, с одной стороны, и А. Жданова с И. Сталиным — с другой. В то время как Е. Варга полагал, что капитализм в Европе после потрясений Великой депрессии и применения кейнсианских рецептов стабилизировался, его оппоненты продолжали настаивать на неизбежности империалистических противоречий и краха капитализма. Эти различия получили свое развитие после смерти Сталина, когда политэкономы-сталинисты сплотились вокруг главного редактора журнала «Коммунист» Р. Косолапова, а политэкономы-«социал-демократы» сгруппировались вокруг воссозданного в 1956 г. ИМЭМО, первоначально созданного Е. Варгой.
Во-вторых, марксистская изоляция означала, что в общественных науках приоритетное развитие получило мышление в категориях «жесткой» безопасности и с точки зрения национального выживания, которому угрожают другие государства из «капиталистического окружения» СССР. Руководствуясь этими убеждениями,
109
большинство советских международников рассматривали мировую политику преимущественно как игру с нулевой суммой между «миром капитализма» и «миром социализма».
После распада СССР среда, в которой развивались в России общественные науки, кардинально изменилась. На смену марксистской изоляции пришла открытость, а главным направлением работы российских гуманитариев на достаточно продолжительный срок стало освоение достижений зарубежной науки. Россия оказалась в новом международном окружении и должна была приспосабливаться к изменившимся условиям экономического сотрудничества со своими ближайшими соседями (СНГ), лидерами Севера (ОЭСР), а также государствами Глобального Юга.
Ключевой фактор, повлиявший на оценку роли политических процессов в развитии современной России, — резкое снижение ее места в мировой политико-экономической системе. Россия в начале 1990-х годов перестала быть одним из полюсов биполярной мировой системы, ее экономика скатилась с третьего на четырнадцатое место в мире, а российский федеральный бюджет надолго оказался меньше по своей величине, чем городской бюджет Нью-Йорка. В момент наибольшего экономического спада в России (в 1998 г.) валовой внутренний продукт (ВВП) США составлял около 21% от суммарного мирового уровня, Европейского союза — немногим менее 21%, Японии — 8%, Китая — 7%, а Российской Федерации — только 1,7%. Наступившая затем долгая полоса быстрого экономического роста, когда средние темпы годового увеличения ВВП в 1999-2008 гг. составили рекордные 7%, позволила увеличить долю России до крайне скромных 3,02% [7]. Экономический кризис 2014-2015 гг., а также девальвация национальной валюты вновь привели к снижению доли России в мировой экономике, торговле и финансах. Изучение этих процессов — важное поле деятельности для современных российских политэкономов, в том числе К. Сонина, В. Попова, Р. Гринберга.
Россия сегодня остается изолированной от многих важных сегментов мировой экономики. Попытки Кремля пойти по пути региональной интеграции стали приносить первые плоды только в 2010-2015 гг. Главный приоритет для политико-экономической стратегии современной России — формирование интеграционного ядра как элемента многополярной глобальной системы. Эта задача тем более насущна, что в общемировой архитектуре силы сейчас происходят фундаментальные сдвиги. С октября 2014 г. экономика Китая, признанная МВФ крупнейшей в мире, опередила остававшуюся мировым лидером с 1872 г. экономику США. В ответ Вашингтон инициировал ускорение интеграции с Европейским союзом, провозгласив проект Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (Transatlantic Trade and Investment Partnership (TTIP)). США также пытаются изолировать Китай, формируя зону свободной торговли в регионе Тихого океана без участия Пекина. Для Российской Федерации возникла мрачная перспектива оказаться зажатой между двумя мощнейшими и все более активно противостоящими друг другу центрами силы в современном мире.
Формирование оригинальной исследовательской повестки
Новые вызовы глобального и регионального масштаба поставили перед исследователями из России вопросы, требующие немедленного ответа: На каких
110
принципах развивать сотрудничество со странами бывшего СССР? Придерживаться ли всех правил ВТО или стараться минимизировать эффект либерализации внешней торговли на национальную экономику? Как строить отношения с Европейским союзом, крупнейшим интеграционным объединением у границ России? Какими темпами включаться в экономические связи в Азиатско-Тихоокеанском регионе? Какими инструментами и рычагами стимулировать экономическое развитие? За счет чего привлекать внешние инвестиции и улучшать деловой климат?
В России формируется нескольких политико-экономических школ по осмыслению возникших перед страной проблем. Академик А. Дынкин выделяет, например, две группы доминирующих убеждений относительно современной стратегии интеграции в глобальную экономику: представителей либерально-институциональной школы, а также сторонников дирижистских подходов. Наряду с ними усиливается присутствие в российских политэкономических дебатах сторонников мир-системного подхода. Эпистемологически это разделение близко характерному для современной западной МПЭ делению на либералов, реалистов и марксистов [8].
Российские либерал-институционалисты делают акцент на развитии институциональной среды, продолжении политики реформ, сокращении доли нерыночных (контролируемых государством) секторов экономики и приватизации госкорпораций, повышении эффективности бюджетных расходов, поддержке малого и среднего бизнеса, снижении бюджетной нагрузки и недопущении увеличения доли бюджетных расходов в ВВП [9]. Отчасти те же рецепты предлагает странам, ставшим на путь социально-экономических реформ, либеральная «теория дуалистической экономики», а на уровне свода практических рекомендаций — положения «Вашингтонского консенсуса».
Быстро увеличивающие свой вес в научной дискуссии российские дирижи-сты, прежде всего академик С. Глазьев, настаивают на необходимости взимания специальной ренты из экспортных секторов и централизованное перераспределение ресурсов в пользу обрабатывающей промышленности. Как и их предшественники сто лет назад, современные дирижисты верят в благотворную силу индустриализации и считают государство единственным игроком, способным сформулировать и решить данную задачу. Из логики дирижизма, разделяющей базовые концептуальные подходы реалистического направления современной МПЭ, исходят и те, кто связывает выживание России с ее способностью регулировать иностранные инвестиционные потоки, создавать свои собственные мощные промышленные компании.
Взглядам дирижистов, как мы полагаем, близки и убеждения неомарксистской теории современной мировой системы, предлагающей сходные рецепты для перемещения стран периферии ближе к центру мирового экономического развития. Так, А. Неклесса, один из авторов фундаментального исследования под названием «Постиндустриальный мир и Россия», солидаризируется с основным убеждением теории современной мировой системы И. Валлерстайна, когда отмечает, что Россия относится к глубокому Югу — «задворкам цивилизации», где «основные организмы не выдерживают прессинга новой глобальной пирамиды» [10, с. 52]. Во многом близок этой позиции А. И. Фурсов, рассматривающий Россию в роли «противо-центра» западной экономической модели, что по форме очень напоминает «полупериферию» или даже «периферию» в модели Валлерстайна [11].
111
Российские дирижисты и мир-системщики критически относятся к предлагаемым либерал-институционалистами рецептам экономического развития страны и ее интеграции в мировую экономику. И те, и другие считают принципиально важным сохранение экономической самодостаточности, внешнеполитической субъектности и особых отношений со странами бывшего СССР. Среди дирижистов тон нередко задают «чистые экономисты». Оперируя экономическими теориями и статистическими данными, некоторые российские экономисты активно стараются показать, что деятельность международных экономических организаций не решает проблемы разрыва между странами Глобального Севера и Глобального Юга (т. е. между богатыми и бедными государствами). Эта группа находится под определенным влиянием отечественного бизнеса, объединенного в рамках Российской торгово-промышленной палаты, опасающегося конкуренции в результате прихода на отечественный рынок иностранных компаний. После полутора десятилетий сопротивления данная группа экономистов и бизнесменов поддержала в 2012 г. вступление России в ВТО. Нынешнее обострение международной обстановки в связи с кризисом вокруг Украины она активно использует для отказа от интеграции России в мировую экономику «на стандартных условиях», требует усиления протекционистских мер в торговле и роста государственной помощи бизнесу.
Проблема раздельного существования в России политической науки и экономики
В советский период развития российской науки традиционно большое внимание уделялось предмету, известному как «Мировая экономика». Уровень изучения мировой экономики в институтах Академии наук СССР, преподавания данной дисциплины в высших учебных заведениях был достаточно высок. Исследования характеризовались глубоким знанием регионального контекста, базировались на добротном статистическом материале и широком применении математических моделей при верификации выводов. Советские ученые мало внимания уделяли вопросам теоретизирования социально-экономических процессов, развивающихся на национальном и глобальном уровнях. Причина этого — доминирование в СССР марксизма, традиционно настороженно относившегося к попыткам экономистов выйти за рамки национальной экономики.
После распада СССР интерес значительной части российских исследователей-международников привлекли проблемы международной безопасности, а в качестве наиболее популярного подхода стала фигурировать геополитика. В первое постсоветское десятилетие лишь единицы российских исследователей вышли за рамки этих подходов и исследовательских тем. Практически никаких публикаций по международной политической экономии в этот период не появилось. Российские ученые в 1990-е годы повторили ошибку, которую их зарубежные коллеги совершили тремя десятилетиями ранее. Она состояла в том, что игнорировалась пропасть между тем, что изучали международники-политологи и что — международники-экономисты. Для политологов главным предметом изучения стали межгосударственные политические отношения, а также политические подходы к изучению межгосударственных торгово-экономических связей. Для экономистов фактор того, что они рассматривают не только внутрироссийские, но
112
и межгосударственные экономические отношения, редко играл определяющую роль. Используя методы эконометрического анализа, они не включали в свой исследовательский инструментарий приемы, заимствованные из политэкономии. До сегодняшнего дня этот дисбаланс не преодолен, хотя с началом нового столетия интерес исследователей к политэкономии возрастает.
Подтверждением этого, в частности, являются ежегодные конвенты РАМИ — Российской ассоциации международных исследований. На конгрессе 2002 г., традиционно проводимом в МГИМО-УУ теме международной политической экономии была посвящена лишь одна секция, а в ее рамках — лишь одно заседание. При этом на данном заседании под названием «Новые подходы к изучению международной политической экономии» выступили ученые из Финляндии (Heikki Patomaki), Швеции (Anna Leander) и Румынии (Paul Dragos Aligica). Председательствовал на заседании вышеназванный исследователь из Румынии, а в роли комментатора был Б. ван Апелдорн из Амстердамского университета. Ни одного российского ученого в программе данного заседания не названо. Да и само появление в повестке дня Конвента РАМИ тематики МПЭ представляется данью вежливости организаторов иностранным участникам, работающим в этой отрасли теории международных отношений.
На последующих конвентах РАМИ, в том числе в 2010 и 2011 гг., тематика МПЭ как отдельный элемент повестки дня исчезает полностью. При этом после наступления в 2008 г. мирового финансово-экономического кризиса в структуре Шестого конвента РАМИ (2010) появляется секция «Политико-экономические аспекты современного глобального кризиса», в 2011 г. переименованная в «Финансовый кризис и политэкономия международных отношений». Изучение сделанных на секции докладов позволяет заключить, что тематика МПЭ в них представлена в ограниченном объеме.
В сентябре 2009 г. в Москве по инициативе журнала «Эксперт» была проведена крупная международная конференция «Возвращение политэкономии: к анализу возможных параметров мира после кризиса» с участием ведущих мировых теоретиков, работающих в рамках МПЭ, а также большой группы российских исследователей, изучающих МПЭ и ведущих преподавательскую деятельность по указанной дисциплине. Фактически конференция стала важным этапом процесса «освоения» МПЭ, поскольку выступившие на ней И. Валлерстайн, К. Калхун, Дж. Голдстоун, Р. Блэкберн, Г. Дерлугьян и Ван Шао Гуан представили более чем тысяче участников основные теоретические подходы в современной международной политической экономии. В конференции практически не принимали участие представители либеральной парадигмы, но с этими взглядами дискутировали сторонники других школ, поэтому можно сказать, что весь спектр основных школ на ней был представлен.
Полагаем, что этим картина интереса российских исследователей к МПЭ характеризуется вполне красноречиво. Сохраняющийся низкий уровень интереса к МПЭ в России тем более заметен, что популярность этого подхода в США и Европе по-прежнему чрезвычайно велика. Так, в преимущественно американской Ассоциации международных исследований секция МПЭ является одной из крупнейших, ее членами по состоянию на февраль 2015 г. являются 760 исследователей из 12 509 членов Ассоциации. В Европе в течение последних полутора десятилетий
113
также быстро растет интерес к междисциплинарным исследованиям на границах политической науки и экономики, лекционные курсы по данной дисциплине читаются в магистратуре ведущих университетов континента, издаются научные журналы и защищаются докторские диссертации по МПЭ.
Ситуация в отечественной науке применительно к политэкономической тематике не безнадежна и начинает меняться к лучшему. Безусловно, важным этапом в распространении в России сведений о МПЭ стало включение П. А. Цыганковым в 2002 г. в свой учебник по теории международных отношений подраздела, целиком посвященного МПЭ. С этого момента интерес к данной теоретической школе среди студентов и преподавателей России заметно возрос. П. А. Цыганков поместил сюжет о МПЭ в главу под названием «Международная политическая экономия и неомарксизм» [12, с. 140-155]. С нашей точки зрения, неомарксистское направление не является наиболее влиятельным в дискуссии по актуальным проблемам глобальной политэкономии. Увязывание основных достижений МПЭ с марксистской школой представляется неверным. Отметим, что в учебнике П. А. Цыганкова кратко представлены и другие подходы в рамках МПЭ, что делает данную публикацию важным этапом в становлении рассматриваемой дисциплины в России.
Дефицит теоретических обобщений
В 1990-е годы, когда проходило становление российской науки международных отношений, на значительный период политология вытеснила все другие науки в российском дискурсе о природе и процессах в международных отношениях на региональном и глобальном уровнях. Лишь постепенно регионоведческие и полит-экономические аспекты международных отношений стали пробивать себе путь в отечественных дебатах по проблематике международных отношений.
В работах российских исследователей, обращающихся к анализу проблем международных отношений и внешнеэкономической политики России, явно ощущается острый недостаток теоретического обобщения. Как правило, авторы ограничиваются упоминанием двух «крайностей»: 1) либерализма, ассоциируемого с монетаризмом в теории, и деятельностью Р. Рейгана/М. Тэтчер на практике; 2) того, что можно условно назвать «государствоцентричный» подход [13; 14]. Последний на практике вбирает в себя всю сумму рекомендаций об активизации роли государства в экономической политике от Дж. М. Кейнса до советской модели мобилизационной экономики [15, с. 16-22]. Причем если неолиберальный подход в России в целом соответствует школе «либерализма» в МПЭ, то «государственнический» подход нередко содержит как положения националистической школы (и теории гегемонистской стабильности), так и марксизма (теории современной мировой системы).
Отмечается отсутствие теоретических обобщений в статьях по проблемам международных экономических отношений и в рецензиях ведущих научных журналов на опубликованные работы. Так, анализируя работу «Мегатренды мирового развития» по проблемам глобализации, подготовленную Центром изучения постиндустриального общества в 2001 г., А. Кустарев отмечает, что «книга нуждалась в теоретически более богатой вводной статье с какими-то претензиями на систематику трендов» [16, с. 179]. Но искомую систематизацию практически невозможно
114
провести, если не принять на вооружение инструментарий МПЭ! А эта задача в России еще ждет своего решения.
Отдельные российские исследователи успешно применяют инструментарий МПЭ в своих исследованиях. Среди них отметим реализованный МГИМО-У под руководством А. В. Торкунова и А. В. Мальгина проект семинара и сборника материалов по его итогам по теме «Экономика и политика в современных международных конфликтах». [17]. Ряд участников семинара на практике использовали инструментарий МПЭ для анализа конфликтов в глобальном масштабе, а также в отдельных регионах планеты. Отметим, в частности, статьи В. Л. Иноземцева, В. Г. Барановского, Н. А. Косолапова, М. М. Лебедевой, А. Г. Олейнова.
Региональная специфика развития глобальных политико-экономических процессов (на примере Китая и реализуемой им модели догоняющего развития) рассмотрена в отдельных работах В. Попова [18], А. Козырева [19], В. Михеева [20].
В. Волков ряд своих работ посвятил одной из приоритетных тем для современных политэкономов: базовой асимметрии между концентрированными финансами (центрами которых являются мировые города) и распределенным, или рассеянным, производством, для функционирования которого суверенитет государства сохраняет свое значение. Заслуживает внимания его оригинальный для МПЭ тезис о «глобальной финансиализации предприятий», в рамках этого явления происходит отделение финансов предприятий от производственных циклов. По мнению В. Волкова, «финансовый, экстерриториальный капитализм можно визуализировать в качестве нано-юрисдикций, или нано-государств, которые концентрируют в себе все новые и новые финансовые инструменты, отделенные от национального производства» [21, с. 94].
М. Ильин из МГИМО-У большое внимание уделил изучению наследия одного из классиков политэкономии середины прошлого столетия — Карла Поланьи и применил ряд положений его монографии «Великое преобразование» для понимания волн демократизации [22]. С. Ткаченко (СПбГУ) использовал политэконо-мический подход для комплексного изучения интеграционной модели «экономического и валютного союза» и возможностей его применения Россией при интеграции на постсоветском пространстве [23].
* * *
В целом ситуация с формированием российской школы МПЭ удручает, но заметна позитивная динамика. Улучшение ситуации связано с тремя тенденциями: 1) растущей интеграцией России в мировую политико-экономическую систему в качестве одного из центров многополярной архитектуры силы; 2) завершающимся процессом освоения зарубежных теорий международных отношений и МПЭ; 3) развитием образовательной базы в области преподавания данной дисциплины на университетском уровне.
Современные внутрироссийские реалии пока занимают экономистов и политологов в гораздо большей степени. Это следует воспринимать как слабость отечественной науки, изучающей международные отношения, поскольку рассматривать современную Россию вне связи с общемировыми политико-экономическими процессами, а тем более прогнозировать ее будущие качественные характеристики
115
не представляется возможным. Основная группа отечественных исследователей-теоретиков все еще озабочена геополитическими исследованиями и исследованиями проблем «жесткой безопасности». Доминирование геополитики препятствует оценке российскими учеными места своей страны в мире на основе достижений сформировавшихся «общепланетарных» школ изучения международных отношений, одной из которых является МПЭ. Интеграция России в мировую политико-экономическую систему увеличивает интерес к изучению МПЭ и применению на практике полученных новых знаний.
Наиболее актуальным нам представляется продолжение освоения достижений, накопленных зарубежными основателями данного направления за четыре десятилетия его существования. Можно уверенно прогнозировать то, что имеющиеся за рубежом знания лягут на хорошо подготовленную почву. Так, марксизм оставил глубокий след в большинстве существующих школ, изучающих международные политические и экономические отношения в ведущих научных центрах России. Особый интерес отечественных исследователей к вопросам архитектуры международной безопасности подготовил их к использованию опыта теории гегемонистской стабильности для изучения места США, Китая. Европейского союза и России в современном мире, а также отношений Евразийского экономического союза и ЕС.
До тех пор пока российских международников проблемы «жесткой» безопасности будут интересовать больше, чем место страны в мировой экономике, МПЭ останется пасынком в кругу теорий международных отношений, используемых в России в исследованиях и учебном процессе. Эта проблема должна быть решена в ближайшие годы. По нашему мнению, важными условиями утверждения этой дисциплины в отечественной науке являются расширение исследовательской повестки, интеграция курсов по МПЭ в учебные планы учреждений системы высшего образования России.
Литература
1. Skaggs N. T. H. D. Macleod and the Origins of the "tteory of Finance in Economic Development // History of Political Economy. 2003. Vol. 35, N 3. Fall 2003. P. 361-384.
2. Пашков А. Вопросы экономической науки. М.: Наука, 1973. 512 с.
3. Кротов М. Политико-экономические проблемы модернизации: опыт России и СНГ. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2011. 292 с.
4. Strange S. Casino Capitalism. Oxford: Blackwell, 1986. 216 p.
5. Strange S. States and Markets. London: Frances Pinter, 1988. 280 p.
6. Mueller D. "tte Public Choice Approach to Politics. London: Edward Elgar, 1993. 552 p.
7. IMF, World Economic Outlook Database. Washington, D.C., 2009. URL: http://www.imf.org/external/ pubs/ft/weo/2009/01/ (accessed 16.11.2015).
8. Gilpin R. The Political Economy of International Relations. Princeton: Princeton University Press, 1987. 472 p.
9. Дынкин А. Есть ли у России шанс в глобальной экономике? // Pro et contra. 2002. Vol. 7 (весна). С. 42-67.
10. Постиндустриальный мир и Россия / под ред. В. Хороса, В. Красильщикова. ИМЭМО РАН. М.: Эдиториал, 2001. 616 с.
11. Фурсов А. Колокола истории. M.: ИНИОН РАН, 1996. 462 с.
12. Цыганков П. Теория международных отношений. М.: Гардарики, 2002. 400 с.
13. Бычкова О. Постсоветское рыночное реформирование: политэкономические концепции // Полис. Политические исследования. 2001. № 6. С. 156-166.
14. Мегатренды мирового развития / под ред. М. В. Ильина, В. Л. Иноземцева. Центр постиндустриальных исследований. M.: Экономика, 2001. 296 с.
116
15. Ткаченко С. Валютное регулирование при переходе от золотого стандарта к плавающему курсу национальной валюты. СПб., 2000. 212 с.
16. Кустарев А. Рецензия на монографию «Мегатренды мирового развития» // Pro et Contra. 2002. Т. 7 (весна). С. 178-190.
17. Экономика и политика в современных международных отношениях / под ред. А. Богатурова. M.: ЛКИ, 2008. 336 с.
18. Попов В., Монтес М. «Азиатский вирус» или «голландская болезнь». Теория и история валютных кризисов. M.: Дело, 2002. 136 с.
19. Kozyrev V. China's Continental Energy Strategy: Russia and Central Asia, in China's Energy Strategy // The Impact on Beijing's Maritime Policies / Collins G. et al. (eds.). Annapolis, M.D.: Naval Institute Press, 2008. P. 202-251.
20. Михеев В. Глобализация и азиатский регионализм: вызовы для России. М.: Ин-т Дальнего Востока, 2001. 223 с.
21. Возвращение политэкономии: к анализу возможных параметров мира после кризиса. Доклад. 11-12 сентября 2009. М.: Эксперт, 2009. 155 с.
22. Ильин М. Российский выбор: сделан, отсрочен, отменен? // Полис. Политические исследования. 2003. № 2. C. 157-163.
23. Ткаченко С. Европейская валютная интеграция: теория и практика. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. 610 с.
References
1. Skaggs N. T. H. D. Macleod and the Origins of the Theory of Finance in Economic Development. History of Political Economy, 2003, vol. 35, no. 3. Fall 2003, pp. 361-384.
2. Pashkov A. Voprosy ekonomicheskoi nauki [Issues of economics]. Moscow, Nauka Publ., 1973. 512 p.
3. Krotov M. Politiko-ekonomicheskie problemy modernizatsii: opyt Rossii i SNG [Political and economic problems of modernization: the experience of Russia and the CIS]. St. Petersburg, St.-Petersburg Univ. Press, 2011. 292 p.
4. Strange S. Casino Capitalism. Oxford, Blackwell, 1986. 216 p.
5. Strange S. States and Markets. London, Frances Pinter, 1988. 280 p.
6. Mueller D. The Public Choice Approach to Politics. London, Edward Elgar, 1993. 552 p.
7. IMF, World Economic Outlook Database. Washington, D.C., 2009. Available at: http://www.imf.org/ external/pubs/ft/weo/2009/01/ (accessed 16.11.2015).
8. Gilpin R. The Political Economy of International Relations. Princeton, Princeton University Press, 1987. 472 p.
9. Dynkin A. Est' li u Rossii shans v global'noi ekonomike? [Does Russia have a Chance in Global Economy?]. Pro et contra, 2002, vol. 7 (Spring), pp. 42-67.
10. Postindustrialnyi mir i Rossiia [The postindustrial world and Russia]. Eds V. Horos, W. Krasilschikov. IMEMO RAN. Moscow, Editorial Publ., 2001. 616 p.
11. Fursov A. Kolokola istorii [The bells of history]. Moscow, INION RAN, 1996. 462 p.
12. Tsygankov P. Teoriia mezhdunarodnykh otnoshenii [Theory of international relations]. Moscow, Gardariki Publ., 2002. 400 p.
13. Bychkova O. Postsovetskoe rynochnoe reformirovanie: politekonomicheskie kontseptsii [PostSoviet Market Reformation: the political-economic conceptions]. Polis. Politicheskie issledovaniia, 2001, no. 6, pp. 156-166.
14. Megatrendy mirovogo razvitiia [Megatrends of global development]. Eds M. Ilyin, V. Inozemtsev. Tsentr postindustrial'nykh issledovanii. Moscow, Ekonomika Publ., 2001. 296 p.
15. Tkachenko S. Valiutnoe regulirovanie pri perekhode ot zolotogo standarta k plavaiushchemu kursu natsionalnoi valiuty [Currency control in the transition from the gold standard to the floating exchange rate of the national currency]. St. Petersburg, 2000. 212 p.
16. Kustarev A. Retsenziia na monografiiu «Megatrendy mirovogo razvitiia» [Review of the monograph "World Development Megatrends»]. Pro et Contra, 2002, vol. 7 (Spring), pp. 178-190.
17. Ekonomika i politika v sovremennykh mezhdunarodnykh otnosheniiakh [Economycs and politics in contemporary international relations]. Ed. by A. Bogaturov. Moscow, LKI, 2008. 336 p.
18. Popov V., Montes M. «Aziatskii virus» ili «gollandskaia bolezn'». Teoriia i istoriia valiutnykh krizisov [Montes «Asian virus» or «Dutch disease». Theory and history of currency crises]. Moscow, Delo Publ., 2002. 136 p.
117
19. Kozyrev V. China's Continental Energy Strategy: Russia and Central Asia, in China's Energy Strategy. The Impact on Beijing's Maritime Policies. Eds Collins G. et al. Annapolis, M.D.: Naval Institute Press, 2008, pp. 202-251.
20. Mikheev V. Globalizatsiia i aziatskii regionalizm: vyzovy dlia Rossii [Globalization and Asian regionalism: Challenges for Russia]. Moscow, In-t Dal'nego Vostoka, 2001. 223 p.
21. Vozvrashchenie politekonomii: k analizu vozmozhnykh parametrov mira posle krizisa. Doklad. 1112 sentiabria 2009 [The return of political economy: analysis of possible options to the world after the crisis. Report. September 11-12, 2009]. Moscow, Ekspert Publ., 2009. 155 p.
22. Il'in M. Rossiiskii vybor: sdelan, otsrochen, otmenen? [Russian Choice: Made, delayed, cancelled?]. Politicheskie issledovaniia [Political Studies], 2003, no. 2, pp. 157-163.
23. Tkachenko S. Evropeiskaia valiutnaia integratsiia: teoriia ipraktika [European monetary integration: theory and practice]. St. Petersburg, St.-Petersburg Univ. Press , 2008. 610 p.
Статья поступила в редакцию 20 июня 2015 г.
118
