CC BY
156
УДК 347.122
МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОЙ ЗАЩИТЫ
THE RESEARCH METHODOLOGY OF CIVIL LAW PROTECTION
В. В. ГРУЗДЕВ (V. V. GRUZDEV)
Обозначаются принципиальные подходы к выявлению сущности гражданско-правовой защиты как цивилистической категории.
Ключевые слова: право на защиту; гражданско-правовая защита; охранительное правомочие; охранительное право; притязание.
The article indicated the fundamental approaches to the identification of the entity civil protection as a civil law category.
Key words: the right of defence; civil protection; enforcement authority; law enforcement; sanction.
Познание сущности определенного явления есть сложный процесс теоретикопрактического осмысления объективной действительности, имеющий целью обнаружение ее внутренних закономерностей. При этом реальность юридическая, в сфере кото -рой находится гражданско-правовая защита, имеет свои особенности гносеологии, во многом определяемые идеальной природой предмета исследования. Именно методология как учение о методах научного познания открывает правильный путь к выявлению и объяснению существа изучаемого феномена.
В отечественной цивилистике вопросы гражданско-правовой защиты имеют особую историю. Дело в том, что обыкновенно исследуется проблема так называемого «права на защиту», имеющая комплексный (межотраслевой) юридический характер.
Нормативной основой подобного исследования в настоящее время выступают ст. 11 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее - ГК РФ), ст. 3 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (далее - ГПК РФ) и ст. 4 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации (далее - АПК РФ), в которых речь идет о защите нарушенных или оспоренных гражданских прав. О защите граж-
данских прав говорилось в ст. 6 Гражданско -го кодекса РСФСР 1964 г. ив ст. 6 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г., а ст. 1 Гражданского кодекса РСФСР 1922 г. содержала положение о том, что гражданские права охраняются законом. Проект Гражданского уложения Российской империи, внесенный на рассмотрение Государственной Думы в 1913 г., в ст. 98 упоминал о защите гражданского права, хотя эта статья и располагалась в гл. I «Способы охранения прав» разд. IV «Охранение прав» кн. I.
Категория «право на защиту» наряду с гражданским и гражданским (арбитражным) процессуальным правом широко используется и другими юридическими отраслями.
Так, о праве на защиту неоднократно упоминается в Конституции Российской Федерации (ч. 1 ст. 23, ч. 1 ст. 30, ч. 3 ст. 37, ч. 1 ст. 46; весьма примечательна ст. 45 Основного закона, разграничивающая государственную защиту прав и свобод человека и гражданина, с одной стороны, и право каждого на защиту своих прав и свобод, - с другой).
Про защиту прав говорится в Кодексе об административных правонарушениях Российской Федерации (ч. 3 ст. 1.3, ч. 1 ст. 25.3, ч. 1 ст. 25.4).
© Груздев В. В., 2015
По смыслу ст. 37 Уголовного кодекса Российской Федерации за гражданами признается право на защиту от общественно опасного посягательства.
В силу ч. 1 ст. 16 Уголовно -процессуального кодекса Российской Федерации право на защиту является главнейшим элементом процессуального статуса обвиняемого (подозреваемого, подсудимого).
Итак, общественные отношения, складывающиеся в области защиты принадлежащих участникам имущественного оборота благ, регулируются юридическими отраслями, которые относятся к различным подсистемам российского права. Отсюда отчетливо выделяются три возможных вектора научных изысканий в данной области: первый и второй направлены на анализ соответственно частноправовых и публично-правовых сторон защиты, третье направление исследования приобретает комплексный (межотраслевой) характер, поскольку призвано продемонстрировать взаимодействие частного и публичного права в регламентации защитительной деятельности.
В среде юристов данное положение дел, как правило, воспринимается в качестве очевидного, вызванного единством и дифференциацией правового регулирования. Несмотря на это, гражданско-правовая защита, как ни странно, изучается преимущественно в аспекте принуждения, т. е. в свете вертикальных отношений участников гражданского оборота с государством [1]. Исключения составляют лишь незначительные в сравнении с другими охранительными мерами случаи самозащиты и оперативного воздействия, где правоприменительный процесс невозможен a priory.
В итоге создается благодатная почва для появления хотя и весьма причудливых, но вместе с тем далеко не безобидных стремлений перевернуть юридический мир «с ног на голову», лишив при этом материальноправовые отрасли системообразующих опор.
Так, Г. Л. Осокина утверждает, что «в отличие от субъективного гражданского права, право на его защиту является не материальным, а процессуальным субъективным правом, потому что ему всегда корреспондирует обязанность не контрагента по договору или иного субъекта гражданского правоот-
ношения, а юрисдикционного органа, т. е. суда или судьи» [2].
Невиданная доселе экспансия публичного права на образующие предмет цивилисти-ческой отрасли отношения! Подобное не приходило в голову даже сторонникам хозяйственно-правовой концепции, «всего лишь» предложившим регулировать неким аморфным публично-частным методом привлекающую их сферу имущественных связей... Неужели многоуважаемый автор не понимает, что возникающее между участниками оборота материальное правоотношение с входящими в его содержание взаимными субъективными правами и юридическими обязанностями, с одной стороны, и принудительная (юрисдикционная) форма реализации этих прав и обязанностей, - с другой, суть различные элементы механизма правового регулирования хотя бы уже потому, что первый является обязательным, а второй - факультативным? Кроме того, огульное признание процессуальной природы всех охранительных отношений есть не что иное, как отрицание материально-правового характера норм, выступающих юридическими предпосылками данных отношений [3].
Как видно, угрозу цивилистической отрасли представляют не только умозрительные концепции самостоятельности хозяйственного (торгового, коммерческого, предпринимательского и т. п.) права, но и не менее схоластические и к тому же явно радикальные идеи отдельных ученых лишить охранительные юридические отношения материально-правовой сущности. И если на пути ереси «адептов секты хозяйственного права» трудами известных цивилистов поставлен надежный заслон, то отдельные «воинствующие процессуалисты», к сожалению, пока остаются в тени и понемногу продолжают перекраивать на свой лад гражданско-правовую материю.
Во избежание различного рода псевдонаучных измышлений следует четко разграничить частноправовые и публично-правовые аспекты защиты гражданских прав с тем, чтобы каждая отраслевая наука занималась собственным делом. Причем, если учесть диалектику соотношения материального и процессуального в механизме правового регулирования, безусловный приоритет следует
отдать цивилистическому анализу защитительной деятельности самого управомоченного (заинтересованного) лица во всех ее проявлениях и независимо от наличия у данного лица в конкретной ситуации необходимости обращаться в юрисдикционной орган за принудительным осуществлением частного права. Соответственно процессуальные исследования должны основываться на положениях гражданско-правовой науки, поскольку форма явления определяется его содержанием.
Таким образом, требуется тщательное автономное исследование проблем осуществления охранительных (защитительных) возможностей, возникающих в гражданско-правовых (горизонтальных) отношениях, которые связывают участников оборота между собой, а не с государством. И лишь полученные при этом базисные научные знания могут в дальнейшем использоваться в производных (процессуальных, а также комплексных) исследованиях темы защиты гражданских прав.
В юриспруденции чуть ли не аксиомой является положение о том, что субъективное право состоит из набора определенных взаимосвязанных возможностей (правомочий), т. е. представляет собой систему. Почти единодушно признается также, что субъективное право включает правомочие на собственное поведение и правомочие требования (правомочие на чужое поведение). Вместе с тем одни авторы считают необходимым дополнить перечень элементов субъективного права правомочием на защиту, в то время как другие полагают, что соответствующая возможность образует самостоятельное субъективное право. Оба приведенных подхода представляются излишне категоричными.
Утверждение о том, что субъективное право (впрочем, как и любое целостное юридическое явление) является системой, не может вызывать возражений. В то же время методологически важно установить, допустимо ли рассматривать в качестве объекта системного исследования не только субъективное право как абстрактную категорию (субъективное право вообще), но и единичное субъективное право как конкретный фрагмент объективной действительности.
В литературе обращается внимание на широкий диапазон действий, возможностью
совершения которых (возможностью присвоения результата которых) обладает управомоченный субъект: «Возможность совершения или требования “действий вообще”, - подчеркивают А. Б. Бабаев и В. А. Белов, - не может выступать содержанием ни одного субъективного права из-за своей содержательной неопределенности. Как не существует просто “действий”, действий как таковых, точно так же не бывает и правомочия “действия” или “требования”. “Действовать” и “требовать действия” - это, следовательно, еще не сами правомочия, а лишь два возможных вида правомочий. Каждый вид объединяет в себе правомочия на разнообразные и многочисленные действия, конкретизируемые, как правило, лишь в рамках единичных субъективных прав (жирный шрифт мой. - В. Г.)» [4].
С приведенными высказываниями трудно не согласиться. В самом деле, субъективное право, выступая возможностью поведения (мерой возможного поведения) управомоченного субъекта, наполняется конкретным содержанием только в объективной действительности как элемент системы иного порядка - правоотношения. А поскольку содержание субъективного права составляет набор конкретных взаимосвязанных правомочий, системно-структурному анализу следует подвергать прежде всего единичное (реальное) субъективное право.
Например, некорректно приравнивать по значению к правомочию на чужое поведение, входящему в содержание обязательственного права, правомочие носителя данного права на собственное поведение. Ведь достижение цели обязательства, а значит, и функционирование соответствующего субъективного права как системы выступает следствием именно поведения должника. Поведение кредитора создает лишь условие исполнения обязательства, причем принятие исполнения следует рассматривать в качестве обязанности (пусть и кредиторской), но не правомочия. Сказанное позволяет усомниться в наличии оснований для признания правомочия на собственное поведение элементом всех без исключения обязательственных прав.
По мнению М. А. Гурвича, неотъемлемым свойством любого субъективного гражданского права является способность к осуществлению в принудительном порядке,
причем данное свойство (и в этом заключается его особенность) проявляется только при определенных обстоятельствах, после наступления которых право, ранее имевшее ненапряженный (неисковой) характер, «во всём своём содержании приобретает напряженный характер веления, исполненного принудительной силы... созревает, становится годным к немедленному осуществлению», приходит в состояние «боевой готовности» [5].
Применительно к исследованию регулятивного права данные соображения заключают в себе огромный познавательный потенциал. Так, только совершение или угроза совершения определенным лицом действий, от которых должны воздерживаться все одновременно обязанные лица, приводит к возникновению охранительного правомочия в составе нарушенного или оспоренного абсолютного права.
То же самое можно сказать о регулятивных относительных правах. До наступления определенного обстоятельства (в частности, срока исполнения обязательства) управомоченное лицо не может требовать (в том числе в принудительном порядке) совершения должником действий. В то же время ст. 315 ГК РФ принципиально допускает досрочное исполнение обязательства. Получается, что, не обладая правомочием требовать исполнения обязательства, кредитор вместе с тем может присваивать на законных основаниях результат поведения должника (доставленное последним благо). Появление же у кредитора определенного охранительного правомочия связывается с неисполнением или ненадлежащим исполнением должником обязательства в установленный срок (с нарушением права) либо с возникновением угрозы неисполнения или ненадлежащего исполнения (с оспариванием права). Иными словами, правомочие требования выступает элементом лишь того регулятивного относительного права, которое находится в нарушенном или оспоренном состоянии (по образному выражению М. А. Гурвича, в состоянии «боевой готовности»).
Что касается охранительного права, то оно изначально возникает как право требования (притязание), в чем, собственно, и заключается его суть. Это, в частности, свидетельствует о том, что охранительное обяза-
тельство подлежит немедленному исполнению и правила п. 2 ст. 314 ГК РФ к нему не применимы [6]. Однако поскольку целью любого обязательства выступает предоставление должником исполнения кредитору, и под регулятивным относительным правом (как в нарушенном, так и в ненарушенном состоянии), и под охранительным правом верно понимать возможность поведения управомоченного лица в форме присвоения результата действий должника.
М. А. Рожкова указывает: «Права кредитора, в частности, могут включать в себя в одних случаях право на действие другого лица, а в других случаях - право на результат действий другого лица, что охватывается единым термином - “право требования”. Важно, что в любом случае налицо стремление кредитора к удовлетворению его потребности» [7].
По поводу данных рассуждений можно высказать следующие возражения.
Во-первых, потребовать от должника исполнения обязательства кредитор во всяком случае вправе не ранее наступления срока исполнения. При этом, как следует из семантического значения термина «требование», речь идет об активном поведении предъявляющего требование лица (кредитора). Однако цель обязательства, наоборот, достигается за счет активного поведения должника. При таких условиях понятие «право требования» как право на активное поведение самого кредитора вряд ли можно признать родовым по отношению к понятиям «право на действие другого лица» и «право на результат действий другого лица», где под действием (действиями) разумеется уже активное поведение должника.
Во-вторых, стремление к удовлетворению потребности после возникновения обязательственного права у кредитора вполне может и исчезнуть, что, однако, не приведет к автоматическому прекращению или изменению указанного права. Например, покупатель, утративший после заключения договора купли-продажи интерес в осуществлении права собственности на приобретаемую вещь и, тем не менее, принимающий такую вещь от продавца, становится ее собственником, т. е. считается присвоившим результат активного поведения должника (даже если он сра-
зу выбросит купленную вещь за ненадобностью).
В-третьих, праву требования должна кор -респондировать обязанность удовлетворить требование. В обязательстве же обязанность должника сводится к предоставлению исполнения, которое вполне может последовать и до наступления момента, с которым связывается появление у кредитора требования. Из сказанного вытекает единственно верный в логическом отношении вывод: обязанность предоставить исполнение противостоит праву на присвоение предоставленного исполнения.
Таким образом, в качестве системы следует рассматривать и единичное, взятое из реальности субъективное право, состоящее из комбинации конкретных правомочий (субвозможностей) как элементов системы. Данное право, если оно относится к числу абсолютных, представляет собой возможность активного или пассивного поведения управомоченного субъекта в отношении объекта права («право на свое поведение») или, если оно является относительным, - возможность поведения управомоченного субъекта в форме присвоения результата действий обязанного субъекта («право на чужое активное поведение»). Набор же конкретных правомочий, образующих единичное субъективное право, определяется содержанием соответствующего правоотношения, в том числе и тем, в каком состоянии находится само право - в ненарушенном и неоспоренном либо, наоборот, в нарушенном или оспоренном.
Так, реально требовать признания только нарушенного или оспоренного права. При этом исковая давность распространяется на требование о признании, предъявляемое с целью реализации исполнительного правомочия, входящего в состав нарушенного права, но не распространяется на требование о признании, предъявляемое при осуществлении установительного правомочия, входящего в состав оспоренного права. Ведь в силу ст. 195 ГК РФ исковая давность - это срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено, но не оспорено.
С изложенных позиций и следует подходить к выяснению сущности явления, именуемого «правом на защиту» и возникающего в сфере регулируемых цивилистической отраслью общественных отношений.
В. П. Грибанов убедительно доказал, что за данным правом скрываются разноплановые возможности [8].
Действительно, отдельные возможности защиты субъективного права заметно различаются между собой. К их числу, в частности, относятся: 1) возможность защиты односторонними действиями фактического или юридического порядка (возможность самозащиты или оперативного воздействия); 2) возможность признания, осуществления, установления, изменения или прекращения регулятивного права (например, возможность требовать исполнения противостоящей защищаемому регулятивному праву обязанности в натуре); 3) возможность присвоения результата действий субъекта охранительной обязанности, совершаемых добровольно или принудительно.
Первая из перечисленных возможностей осуществляется без участия государственных (уполномоченных государством) органов, вторая и третья - как с их участием, так и без такового. Соответственно, в двух последних случаях обладатель нарушенного или оспоренного права наделен также возможностью обратиться в установленном порядке за защитой права к государственным (уполномоченным государством) органам, а именно потребовать предоставления публично-правовой защиты.
Возможность защиты односторонними действиями и возможность признания, осуществления, установления [9], изменения или прекращения регулятивного права могут являться только элементами защищаемого права, поскольку их использование не требует дополнительного к уже предусмотренному имеющейся обязанностью содействия со стороны нарушившего или оспаривающего право лица. В частности, указанные возможности не обладают таким непременным признаком субъективного права, как обеспеченность отдельным должным поведением обязанного субъекта в виде предоставления исполнения. Поэтому их допустимо рассматривать лишь в качестве правомочий, входящих в содержание самого защищаемого регулятивного права в его оспоренном или нарушенном состоянии. То есть охранительное правомочие - это возможность принудительного осуществления нарушенного или оспоренного регулятивного
гражданского права (охраняемого законом интереса), входящая в содержание данного права (охраняемого законом интереса).
Другое дело - возможность присвоения результата действий, необходимого для восстановления нарушенного права. Использование данной возможности предполагает совершение нарушителем права оригинальных действий в виде предоставления исполнения, т. е. исполнение положительной обязанности, качественно отличающейся от нарушенной положительной или негативной обязанности. В этом случае речь идет об охранительном обязательстве и, соответственно, о самостоятельном охранительном праве как элементе данного обязательства. Следовательно, охранительное право - это образующая самостоятельное субъективное право возможность натурального или эквивалентного восстановления другого, нарушенного субъективного права (охраняемого законом интереса).
Например, исполнение в натуре негативной обязанности (запрета) путем простого отказа от нарушающих абсолютное право действий (в том числе при возврате вещи из незаконного владения) нельзя считать предоставлением исполнения, поскольку здесь нет какой-либо новой, доселе не существовавшей обязанности. А вот возврат вещи, полученной по недействительной сделке, всегда осуществляется на оригинальных условиях, определяемых исходя из содержания сделки, поскольку незаконное завладение вещью явилось результатом исполнения именно недействительной сделки. То есть между выбытием вещи из титульного владения и ее поступлением в незаконное владение находится своеобразное «промежуточное звено» в виде исполнения недействительной сделки - специального правоотношения, чего не наблюдается в иных случаях поступления имущества в чужое незаконное владение. Поэтому при возврате полученной по недействительной сделке вещи имеет место предоставление исполнения, а именно исполнение самостоятельной положительной (активной) обязанности, качественно отличающейся от нарушенной негативной (пассивной) обязанности.
Наконец, использование возможности обращения за защитой права к государственным (уполномоченным государством) органам обеспечивается необходимыми действиями
этих органов. Указанная возможность является уже субъективным правом публичного порядка, которому корреспондирует обязанность государства осуществить защиту частного интереса. Словом, рассматриваемое право на защиту реализуется исключительно в рамках публичного правоотношения (гражданского процессуального, арбитражного процессуального, административного), что и подтверждается положениями ст. 11 ГК РФ, ст. 3 ГПК РФ, ст. 4 АПК РФ. Именно поэтому при наличии соответствующего обоснованного требования суд обязан предоставить потерпевшему защиту, в том числе удовлетворить его иск.
Изложенное оттеняет частноправовые и публично-правовые аспекты широко используемой в доктрине, законодательстве и юридической практике категории «право на защиту» и в обязательном порядке должно учитываться при исследовании гражданскоправовой защиты. Кроме того, защитительную деятельность управомоченного (заинтересованного) лица надлежит изучить в статике и динамике, а также с учетом соотношения общего и особенного в праве.
В целях упорядочения используемой научной терминологии понятия «охранительное правомочие» и «охранительное право» необходимо соотнести с понятиями «требование» и «притязание».
Существует два значения термина «требование»: требование как право (правомочие) требования, представляющее собой идеальную субстанцию (требование-возможность), и требование как действие, акт реализации права (правомочия) требования, получившее объективированное выражение и поэтому выступающее феноменом материального мира (требование-действие, например, иск).
Что касается понятия «притязание», то им обыкновенно обозначается требование-возможность, способное к принудительному осуществлению с помощью государства. То есть притязанием именуют юридическую возможность, одновременно обладающую двумя признаками видового отличия: предназначенностью для защиты нарушенных (оспоренных) прав (законных интересов) и осуществимостью (реализуемостью) в судебном порядке [10].
Таким образом, притязание есть основанная на нормах права и осуществимая
(реализуемая) в судебном порядке возможность, предназначенная для защиты нарушенных (оспоренных) прав и охраняемых законом интересов, т. е. защитительная возможность, способная к реализации с помощью правоприменительных органов. При таком подходе к числу притязаний относятся не только охранительные субъективные права, но и охранительные правомочия в составе нарушенных (оспоренных) регулятивных субъективных прав. В то же время не являются притязаниями меры самозащиты и оперативного воздействия, по определению реализуемые односторонними действиями управомоченного лица, т. е. за рамками процесса правоприменения.
Отсюда видно, что понятие материально-правового требования-возможности шире понятия притязания; требование-возможность и требование-действие - различные понятия, хотя и взаимосвязанные, поскольку действительное, обоснованное требование-действие вытекает из материально-правового требования-возможности.
Основные выводы.
1. Предметом цивилистического анализа выступает защитительная деятельность самого управомоченного (заинтересованного) лица во всех ее проявлениях и независимо от наличия у данного лица в конкретной ситуации необходимости обращаться в юрисдикционной орган за принудительным осуществлением частного права, т. е. требуется автономное научное освещение проблем осуществления охранительных (защитительных) возможностей, возникающих в гражданскоправовых (горизонтальных) отношениях, которые связывают участников оборота между собой, а не с государством. И лишь полученные при этом базисные знания могут в дальнейшем использоваться в производных (процессуальных, а также комплексных) исследованиях темы защиты гражданских прав.
2. В качестве системы следует рассматривать прежде всего единичное (взятое из реальности) субъективное право, которое состоит из комбинации конкретных правомочий как элементов системы. Набор этих правомочий определяется содержанием соответствующего правоотношения, в частности тем, в каком состоянии находится само субъективное право - в ненарушенном и неоспо-
ренном либо, наоборот, в нарушенном или оспоренном.
3. К числу защитительных возможностей относятся: 1) возможность защиты односторонними действиями либо признания, осуществления, установления, изменения или прекращения регулятивного правоотношения с помощью принудительной силы го -сударства, выступающая элементом соответствующего регулятивного права в его оспоренном или нарушенном состоянии; 2) возможность присвоения результата действий субъекта охранительной обязанности, образующая субъективное гражданское право; 3) возможность обращения за защитой права к государственным (уполномоченным государством) органам, которая представляет собой входящее в содержание публично-правового отношения субъективное право на защиту другого субъективного права - частного, в том числе гражданского.
1. Обращает на себя внимание и построение ст. 11-13 ГК РФ, прямо подталкивающее к исследованию защиты гражданских прав сквозь призму процессуальной деятельности суда.
2. Осокина Г. Л. К вопросу о соотношении субъективного гражданского права и правомочия на его защиту (на примере субъективного права собственности) // Вестник Томского го -сударственного университета. - 2012. -№ 360. - С. 129.
3. Процессуальное отношение вовсе не исключает, а, напротив того, предполагает наличие материально-правовой связи сторон спора: обращаясь в суд, истец прибегает для защиты права (охраняемого законом интереса) к принудительной силе государства, направляемой против ответчика. А именно: обоснованный иск выступает не только процессуальным средством возбуждения дела, но и в первую очередь материально-правовым орудием защиты, используемым управомоченным (заинтересованным) лицом в случае возникновения потребности в принудительной реализации принадлежащего ему права (охраняемого законом интереса). И поскольку предъявление в установленном порядке такого иска порождает публично-правовые отношения, в рамках которых оказывается государственная помощь в реализации субъективного права (охраняемого законом интереса), сами процессуальные отношения также представляют собой средство гражданско-правовой (материальноправовой) защиты, находящееся в руках своеобразного «виновника процессуального тор-
жества» - носителя субъективного права или охраняемого законом интереса.
4. Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики / под общ. ред. В. А. Белова. - М. : Юрайт-Издат, 2008. - С. 233.
5. Гурвич М. А. Право на иск. - М. ; Л., 1949. -
С. 142.
6. Нельзя поэтому согласиться с закрепленным в п. 3 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 12 июля 2012 г. № 42 «О некоторых вопросах разрешения споров, связанных с поручительством» интерпретационным правилом о том, что срок исполнения обязательств по возмещению вреда и возврату неосновательного обогащения определяется именно в соответствии с п. 2 ст. 314 ГК РФ.
7. Рожкова М. А. К вопросу об обязательствах и основаниях их возникновения // Вестник ВАС РФ. - 2001. - № 6. - С. 73.
8. Грибанов В. П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав // Осуществление и защита гражданских прав. - М., 2001. -С. 107.
9. Возможность установления регулятивного права (правоотношения) входит в состав личного права на уважение интереса в приобретении субъективного гражданского права.
10. Следует особо подчеркнуть, что один признак предполагает непременное наличие другого, поскольку судебная защита в силу п. 1 ст. 11 ГК РФ может быть предоставлена только нарушенным (оспариваемым) правам или законным интересам.
