CC BY
28
Кухта А.А.
Методологическое значение риторики для теории уголовно-процессуальных доказательств
Самобытное развитие российского уголовного судопроизводства счастливо избежало искушений «пустой, несмотря на то, что украшенной» речи, предпочитая «сыскивати допряму», т.е. устанавливать истину объективную, абсолютную*. Были, конечно, краткие периоды, когда, по словам А. Стоянова, широкое развитие обвинительного начала привлекло к уголовному суду ораторское дарование [1, с. 55]. Но вскоре советская правовая идеология заклеймила устами П. Стучки судебную риторику как «торг даром слова» [2]. Позднее благодаря работам А.Я. Вышинского, М.С. Строговича и других апологетов советского права под модель следственного процесса была подведена методологическая база в виде марксистско-ленинской теории познания, ядром которой выступала концепция объективной истины. Система догматических предписаний по поводу субъекта и объекта, познаваемости первым второго, абсолютивизации истины и пр. не подлежала сомнению, то только заучиванию и ритуальному озвучиванию.
Модель инквизиционного процесса, где суждение государственного чиновника и есть истина, которой нет конкурента, где подавляются, замалчиваются любые мнения, не совпадающие с мнением следователя-судьи, не оставляет места для риторического убеждения**. Но принят УПК РФ, который вроде как закрепил состязательность, равноправие сторон, оценку доказательств по внутреннему убеждению и совести. Предпосылки для применения судебной риторики появились. Нет людей, способных развивать искусство судебной риторики.
Что такое риторика? В классическом смысле это понятие означает речевое искусство - мастерство красноречия, а также методы и приемы анализа и обучения этому искусству. «Риторика есть наука красно говорить. В предмет ее составляет все, что входит в речь, которая состоит из мыслей и слов. В мыслях надо стараться об изобретении, в словах о точном выражении, а в том и другом в пристойном расположении: для чего потребна память и хорошее произношение» [3, с. 29]. Уже в древности риторику рассматривали как общую теорию убеждения. По мнению Аристотеля, риторика - это искусство в каждом конкретном случае наблюдать возможные (средства) убеждения [4, с. 8-9]. Риторика, как подчеркивал Сократ, «может более всего» в тех случаях, когда между нами нет согласия, т.е. когда мы высказываем ценностные суждения [5, с. 146]. Идея разделения какого-либо мнения и смысл передаваемого суждения - вот главные элементы древних теорий риторики.
Во второй половине XX века было осознано значение риторики как неотъемлемого свойства речи и мышления. Современные исследователи делают вывод, что, наряду с грамматикой, риторика представляет собой вторую половину запаса знаний, касающихся общения. Риторика скорее стремится выработать репертуар стратегий, коммуникативных принципов и формальных моделей, применяемых говорящими и слушающими, когда они стремятся эффективно и адекватным образом взаимодействовать между собой и достигать своих коммуникативных целей (в разнообразных контекстах и обстоятельствах) [6, с. 363, 371].
П. Перельман и Л. Олбрехт-Тутека утверждают: «Мы целенаправленно связывали теорию доказательств с Риторикой, чтобы показать, что любое аргументированное доказательство нуждается в слушателях» [7, р. 6]. Вслед за А.С. Александровым мы склонны согласиться с мнением, что доказательство есть определенное состояние ума судьи (присяжного), возникшее в результате речевого воздействия в зале суда [8, с. 183-192].
Риторические фигуры, будучи интегрированными в аргументативный контекст, затрагивают не только форму речи, но и ее содержание. Риторика есть искусство рассуждать здраво и критично, сообразуясь с историческими, психологическими и биологическими обстоятельствами всякого человеческого поступка. В демократическом обществе искусство красноречия помогает человеку отстаивать свою позицию в любой сфере общественной деятельности, защищать свои интересы, приобрести более выгодное положение в обществе. Естественно предположить, что в сфере уголовного судопроизводства публичная ораторская речь выступает средством отстаивания юристом своего дела, если угодно, средством выиграть дело - в открытой, честной борьбе: борьбе интерпретаций, истин-мнений.
Что такое состязательный уголовный процесс? Его суть можно свести к устному судоговорению состязающихся сторон обвинения и защиты перед лицом суда, пассивному в плане доказательственной инициативы. Веками выработанные процессуальные правила, некоторые из которых вошли и в современный уголовно-процессуальный закон, позволяют говорить о том, что познание, имеющее место в ходе судебного разбирательства, основано не на непосредственном восприятии фактов объективной реальности, а на речевом опыте.
Это прежде всего правило о том, что судья не может участвовать в рассмотрении дела, если он являлся свидетелем (п. 1 ч. 1 ст. 61 УПК РФ). Судья познает события, имевшие место в прошлом, опосредованным путем, через речь говорящих в суде. Далее, непосредственность, устность, гласность, а также наличие юридических презумпций, фикций*, правила пользования косвенными доказательствами - все это делает процесс доказывания в суде в высшей степени тем, что можно назвать сильной дискурсивной (речевой) практикой.
В суде говорят о том, что было. Пытаются познать прошлое через речь. Однако является ли речь нейтральным посредником, прозрачным проводником, через который познающий субъект получает адекватное представление об объективной реальности? Полагаем, что речь играет далеко не пассивную роль в процессе познания, имеющем место в зале судебного заседания. По нашему мнению, для характеристики того, что происходит в ходе судебного разбирательства более применим термин «смыслообразование», а не познание. Факты, с которыми имеют дело в суде участники речедеятельности, есть смыслы, созданные речью в виде следственных действий, но не «то, что было» (как некоторые трактуют понятие «факт»).
По Аристотелю, судопроизводство следует считать сферой, где неизбежно царит общественное мнение («докса»). Здесь действует не строгое доказательство, а лишь фактор убеждения аудитории. Убеждение основывается не на истине, а на правдоподобии: то, что правдоподобно, - это просто то, что публика считает истинным. И научный, и риторический дискурсы прибегают к доказательствам: но если доказательства первого основаны на аксиомах и, следовательно, достоверны в формально логическом значении, то доказательства второго исходят из общих допущений и, таким образом, не более чем правдоподобны.
Аристотель описывает три вида речевых доказательств, доказательств, являющихся в речи. Таковые коренятся или в «нраве» говорящего, или в «расположении слушателей», или в «самой речи» [4, с. 9]. Все они, как видно, более совместимы с убедительностью, коренящейся в самом ораторе-юристе, чем с убедительностью, проистекающей из существа защищаемого им дела. Аристотель признает, что есть некоторые вопросы, окончательно решить которые невозможно средствами одной только логики. Поэтому некоторые различия могут быть проведены между доказательствами различных проблем. Эти различия имеют важное значение не только в отношении к существу способа доказывания, но также и относительно этических суждений, и они особо уместны для объяснения реальных проблем, которые возникают в судебных спорах [4, с. 10].
Есть различие между использованием риторических методов (выступающих как заместитель собственно доказательства - факта) для поддержания гипотезы, которая не поддержана доказательством, и использованием риторических методов, чтобы продвинуть, укрепить в убедительной манере гипотезу, которая поддержана каким-то доказательством. Есть различие между доказыванием, где имеет место математическая демонстрация, доказательство для которой является полным, и доказыванием оспариваемого фактического обнаружения, доказательства для которого остается неполным.
Доказательство в судебных разбирательствах, как правило, является неполным, и, в отличие от математической демонстрации, реконструкция прошлых событий в судебном процессе должна быть произведена в отношении определенной вероятности, а не абсолютной точности. Оба из этих условий предлагают судье сделать выбор между конкурирующими аргументами вместо того, чтобы просто уступить перед непреклонной, абсолютной истиной единственно верной демонстрации. Необходимость выбора между двумя конкурирующими гипотезами, каждая из которых поддержана, по крайней мере, неким доказательством, ставит перед судьей этическую проблему. Поэтому судебная вероятность описывается в этических красках. Судебная истина - это моральная убежденность.
В этих обстоятельствах, устраняющих логическую демонстрацию в чистом виде, остаются два возможных метода, которые могут предъявить права на объяснение природы судебной реконструкции прошлых событий: искусство диалектики и искусство риторики. Диалектика есть искусство показа превосходства одного аргумента над другим, использования для убеждения только линейных логических прогрессий рассуждения; в теории это исключает риторику. И диалектика, и риторика имеют фундаментальное значение для процесса убеждения в контексте судебного разбирательства. Едва ли возможно, чтобы одно из них могло бы существовать в судебном контексте без другого. Сам Аристотель расценил риторику как контрапункт к диалектике. Ясно, что процесс судебного рассуждения от доказательства к гипотезе - это, по существу, диалектика в действии.
Психологические факторы, неизбежные в судебном процессе, лишают возможности исключать риторическое убеждение как жизненный компонент судебного доказывания. Под психологическими факторами не подразумевается просто любая эмоциональная реакция судьи, которую он может иметь к доказательству или к способу его представления, хотя это, конечно, тоже важно. Подразумевается в первую очередь психологический компонент, который, по нашему мнению, неизбежно вовлечен в оценку вероятностных проблем, присущих человеческому поведению.
Имея дело в судебном заседании с речевым фактом, который производен дискурсом (показанием), мы можем сопоставить его только с таким же речевым фактом. Но никак не с фактом реальности. Юрист может представлять речевые факты, может исследовать их. Все это он делает речью. Тем самым он конструирует и деконструирует текст. Текст - это система знаков. Судебная речь - это семиотическая деятельность. Значит, семиологический аспект доказывания подлежит анализу. Ключевым понятием при этом является понятие знака. Из чего можно предположить, что судебные доказательства - это знаки. Судоговорение - это череда речевых событий, на развитие которых влияют правила производства дискурса, частично закрепленные в УПК. Но, главным образом, порядок дискурса определяется речевыми закономерностями, языковым опытом участников судебного разбирательства. Слова делают факты реальными для суда. Для суда доступна только знаковая реальность. Для нас самым важным в понимании судебного доказательства как знака является положение о том, что знак не мотивирован*. Для судебного доказательства, на наш взгляд, вполне уместным и удобным будет исходить из допущения о том, что знаковая реальность, созданная судебным дискурсом, самодостаточна; абстрагироваться от референциального отношения. Искусство судебного доказывания, в нашем понимании, состоит в технике речевого общения, отношениях между участниками диалога судебного разбирательства.
В зале суда мы не знаем, что было на самом деле, но мы слышим, что говорят о том, что было на самом деле, т.е. мы воспринимаем знаки того, что было на самом деле (или не было). Речь - то, что для участников судебного разбирательства действительно. Относительно утверждения о чем-то мы можем лишь заключить, что утверждение верно (в соотношении с другими утверждениями, делаемыми в судебном заседании), но то, что действительно то, о чем утверждает утверждение, - этого мы сделать не можем, если сделать это не обязывает нас закон или профессиональный долг. Но истинность утверждения, сделанного в обвинительном заключении (акте), может только презюмироваться.
В этом контексте становится понятным значение риторики в суде (прежде всего в суде присяжных) как одной из стратегий ведения дела, основная задача которой состоит в порождении недоверия, подозрения к фактам и системам факторов, на которые они опираются (например, показания свидетеля - сам свидетель как физическое лицо), составляющими «дело» противоположной стороны и одновременно в формировании положительного отношения к «своему» делу, своей интерпретации событий.
Было бы, конечно, утешительно предположить, что в зале суда можно обеспечить спокойную атмосферу, в которой прошлые события могли быть восстановлены участниками процесса в спокойной, логической манере. Но практически этого не было, нет и не будет никогда. Судебный процесс - борьба соперничающих сторон, у которых есть много оснований идти до конца и не проиграть, но выиграть; цель стороны в деле состоит не столько в том, чтобы исследовать объективную истину, но убедить суд, устанавливающий факты, в том, что предлагаемая ею версия события, ставшего предметом спора, его интерпретация правильная. Закон может стремиться к решениям, достигаемым на основе чистой логики, но это стремление подвергается искажению условиями жесткой борьбы во злобу дня.
Иногда существование промежутка между рациональной причиной и риторическим убеждением может объясняться неполнотой доказательств, с которыми сталкивается суд, обязанный разрешить дело, но в других случаях это, кажется, более относится к вторжению психологических факторов. В то время как логика не принимает во внимание эти психологические факторы, риторика как раз-таки это делает наиболее полно.
При разговоре относительно предполагаемых фактов реального события участники речевого общения так или иначе исходят из систем конвенций, имеющих для них общую ценность. Некоторые из них официально закреплены в тексте закона, некоторые - нет, но они не оспариваются. Это общие места, общепринятые суждения, которые служат исходными посылками в рассуждениях о правовом и неправовом, реальном и нереальном, плохом и хорошем. Определенный набор базовых высказываний, выражающих сущность отношения власти к личности, обществу, знанию, образует своего рода аксиоматическое, топологическое ядро права. Это ядро образует смысловой центр для понимания текста закона. Аксиоматические суждения, принимаемые без доказательств в качестве истинных, служат основой для построения всех прочих высказываний по поводу правового.
Всякий коммуникативный акт перенасыщен социально и исторически обусловленными кодами и от них зависит. Не мы говорим с помощью языка, а язык говорит нами: языковый опыт, языковые конвенции, осознаваемые и неосознаваемые, усвоенные нами. Мир знаков отсылает к миру идеологий, нашедших свое выражение в уже состоявшихся способах общения.
Мы присоединяемся к точке зрения, что убеждение и аргументация являются необходимыми составляющими единого коммуникативного процесса. Следует думать, что судебное доказывание включает в себя рациональную аргументацию, а также нравственное и эмоционально-психическое убеждение. Прагматическая, речевая сущность судебного доказывания основывается на речевой
коммуникации в ходе судебного разбирательства. Иными словами, судебное доказывание может быть сведено к убеждению посредством речи.
Как указывает А.С. Александров, законы применяют живые люди. Судебное доказывание - это речевое искусство, управляемое законами риторики [9, с. 12-14, 28-38]. Искусство убеждения тех, кто присутствует в зале суда (но прежде всего присяжных), является глубоко укоренившимся ритуалом, предназначенным для того, чтобы убеждать тех, кто должен принимать решение, основанное на информации, предоставленной другими. Присяжные принимают решение на основе представленных им сведений относительно случаев, которые не могут быть прямо проверены. В этих условиях риторика и стиль порождают доверие к одним утверждениям и вызывают недоверие к другим, и таким образом приводят к выводу о том, кто прав, кому следует доверять [10, р. 450-452]. Риторика оказывает влияние на интерпретацию кодированных утверждений обвинителей, свидетелей, подсудимых и на интерпретацию кодированных сообщений неличностных факторов.
Назначение суда состоит в том, чтобы своим приговором объективизировать иррационально, бессознательно избранную им правильной одну из интерпретаций текста, созданных сторонами в суде. Вердикты должны выноситься присяжными на основе их внутреннего убеждения в доказанности виновности обвиняемого. Это убеждение основывается не на познанной ими «объективной истине», а на отсутствии у них «разумных сомнений» полагать обратное. Это значит, что любой здравомыслящий человек пришел бы в данном случае к такому же решению. При этом доказывание, исключающее разумное сомнение, не означает доказывания без тени сомнения. Это вероятностное знание, это субъективное. Следовательно, судебная, относительная истина, рожденная спором сторон в фороме публичной ораторской речи, являлась целью доказывания и принципом состязательного судопроизводства, и риторика является неотъемлемым элементом речевого способа производства судебной истины как вероятного знания, стандарты правдоподобия которого коренятся в системе общих мест.
Значение риторики, собственно, для уголовного процесса состоит в том, что заставляет пересмотреть методологическую базу современной теории доказательств. На концепции объективной истины нельзя выстроить теорию доказательств состязательного судопроизводства. Сводить роль риторики к некоему шуму, помехам (пустая, хотя и украшенная речь), возникающим при передаче сигнала информации от передающей системы принимающей (как это было до недавнего времени, когда роль риторики просто игнорировалась) было бы неправильно.
Состязательный суд есть площадка, где перзуазивная публичная речь формирует у судьи (присяжного) убеждение в виновности обвиняемого при отсутствии разумных сомнений предполагать обратное. Это убеждение, которое способен разделять любой здравомыслящий человек, и есть истина. Тем как сделать истину убедительной, как раз и заведует риторика.
Мы считаем, что любая методология есть система добровольно взятых на себя субъектов самоограничений в области познания*. Все сойдет в теории познания, лишь бы был результат. Отсюда борьба школ, успех которой определяется привлекательностью созданного интеллектуального продукта**. Мы хотим сделать одной из отличительных черт нижегородской школы процессуалистов не только реабилитацию судебной риторики, но и использование ее в качестве одной из методологических основ современной теории судебных доказательств.
Если сейчас мы говорим о создании конкурентной среды во всех сферах, чтобы стимулировать развитие науки, образования, экономики, права, то проект под названием «Риторика» должен быть заново актуализирован. Не только в виде пиартехнологий (хотя и их тоже), но в качестве методологии. Поскольку все мы озабочены (кто на словах, а кто и на деле) тем, как бы привить отечественному правосудию состязательную культуру, постольку необходимо понять ее методологическое значение для доказывания в состязательном суде.
Литература
1. Стоянов А. История адвокатуры. Харьков, 1869. Вып. 1.
2. Стучка П.И. Правосудие нового строя // Известия. 1918. 23 мая.
3. Квинтилиан М.Ф. Двенадцать книг риторических наставлений: В 2-х ч. / Пер. с лат. А. Никольского. СПб., 1834. Ч. 2.
4. Аристотель. Риторика. Поэтика / Пер. с древнегреч. О.П. Цыбенко. М.: Лабиринт, 2000.
5. Платон. Горгий // Диалоги: В 2-х т. М., 2006.
6. Франк Д. Семь грехов прагматики: тезисы о теории речевых актов, анализе речевого общения, лингвистике и риторике // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1986.
7. Реге1тап Ch., Olbrechts-Tyteca L. Traite de lyArgumentation. La nouvelle rhetorique. 2-e edition (Editions de lyinstitut de Sociologie Universite Libre de Bruxelles). Bruxelles, 1976.
8. Александров А.С. Введение в судебную линг-вистику. Н. Новгород, 2003.
9. Александров А.С. Язык уголовного судопроизводства: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Н. Новгород, 2003.
10. Maynard D. Narratives and Narrative Structure in Plea Bargaining // Law and Society Review. 1984. №
22.
