CC BY
496
Э. Б. Карпова
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОДИАГНОСТИКИ ЭКСТРЕМАЛЬНЫХ И КРИЗИСНЫХ СОСТОЯНИЙ
Развивающаяся в последние десятилетия дисциплина — психология экстремальных и кризисных состояний [19, 20] (экстремальная психология, кризисная психология) [15, 16] выдвигает ряд теоретических и методологических проблем, без решения которых не формируется ни одна научная дисциплина. Психология экстремальных и кризисных состояний синтезирует исследования жизнедеятельности человека в необычных для него условиях различными психологическими дисциплинами — социальной психологией, клинической психологией, психологией развития, психофизиологией, юридической психологией и др. В каждой из них — свои дефиниции, свой фокус рассмотрения «экстремальности» и «кризисности» психического состояния, свой набор психодиагностического инструментария, используемого для проверки гипотез и решения научнопрактических задач. Рассмотрим вопросы, связанные с психодиагностикой экстремальных и кризисных состояний, в клинико-психологическом аспекте. Шестилетний опыт научно-исследовательской работы, проводимой на кафедре психологии кризисных и экстремальных ситуаций факультета психологии СПбГУ, позволяет очертить круг проблем, касающихся теоретико-методологических и методических задач, относящихся к изучению экстремальных и кризисных состояний. В настоящей статье речь пойдет о двух проблемных сторонах исследований в этой области, одна из которых связана как с имманентными свойствами этих состояний, так и с характерными для каждого из них в отдельности — и те и другие во многом определяют методологическую трудность и специфичность построения исследований, направленных на их изучение. Вторая проблема связана с постулированием и проверкой научных гипотез и психодиагностических задач экстремальных и кризисных состояний в рамках различных теоретических психологических направлений.
Прежде всего хотелось бы остановиться на вопросах дефиниций, используемых в психологии экстремальных и кризисных состояний. В современной научной литературе просматриваются тенденции к использованию терминов «экстремальный» и «кризисный» в качестве синонимов, или как двух понятий, не соотнесенных друг с другом, или же к рассмотрению одного из них в качестве частного случая другого. Нам представляется обоснованным рассматривать экстремальные и кризисные состояния как самостоятельные психологические категории, имеющие и общие сущностные характеристики, и ряд специфичных для каждого из них особенностей [7]*.
Экстремальное состояние — своего рода демаркационная линия в функционировании психики, по одну сторону которой человек испытывает чувства предельной интенсивности, действует необычным для него образом, мгновенно принимает интуитивно или инстинктивно подсказанные решения, а по другую — оказывается психически травмированным, вследствие чего его психика нуждается в самовосстановлении (от
* Более подробно описание этих категорий представлено в настоящем сборнике в статье В.В.Бочарова, Э.Б.Карповой, В.А.Чулковой, А.М.Ялова «Экстремальные и кризисные ситуации с позиции клинической психологии».
© Э.Б.Карпова, 2010
нескольких часов до нескольких лет) или восстановлении с помощью специалистов. Кризис — переломный момент в личностном развитии, характеризующийся высокой интенсивностью негативно окрашенных переживаний, чувствами тупика и безысходности. Кризис ставит человека перед необходимостью глубоких, трудных изменений, охватывающих всю психику, дает шанс для дальнейшего развития личности или — при неблагоприятном развитии — заканчивается психической травмой.
Общими для экстремального и кризисного состояния являются предельная интенсивность сопровождающих их переживаний и угроза психической травматизации. Кроме того, каждое из рассматриваемых состояний имеет характерные для него особенности.
Экстремальное состояние характеризуется временным дисбалансом психики, не позволяющим человеку функционировать, привлекая привычные для него способы эмоционального реагирования, принятия решений или алгоритмы поведения. Кризис означает утрату личностной идентичности и жизненных ориентиров.
Экстремальное состояние — кратковременное, кризисное — более длительное.
Экстремальное состояние практически всегда вызвано внешними обстоятельствами. Кризисное — сформировано всей логикой личностного развития, хотя, как и экстремальное состояние, оно может быть связано с внешними событиями, но не порождено, а лишь спровоцировано ими. Экстремальные состояния при определенных внешних обстоятельствах (например, при сверхсильных воздействиях катастрофического характера) возникают у любого человека и в этом смысле «личностно интактны». Кризисные (по определению) связаны с личностной структурой.
В соответствии с общими и специфическими для экстремальных и кризисных состояний характеристиками можно выделить общие и специфичные задачи психодиагностики.
Особенности психодиагностики, общие для экстремальных и кризисных состояний
Ключевые понятия в клинико-психологическом подходе к рассматриваемым состояниям — «предельность» и «психическая травма».
Сущностная для обеих категорий характеристика «предельности» возможностей человека обусловливает высокую вероятность психической травматизации, что выдвигает на первый план психодиагностическую задачу, связанную с психопрофилактикой. Иными словами, психодиагностически важным является не столько констатация этих состояний, сколько обнаружение признаков возможных психопатологических последствий, распознание признаков развития состояния по пути «травматизации».
Психодиагностика экстремальных и кризисных состояний обязательно включает в себя задачи дифференциальной диагностики. Психические нарушения, возникающие вследствие психической травматизации, — от психогенных дистимий до реактивных психических расстройств — далеко не всегда легко отнести к одному диагностическому классу: сниженное настроение, чувство вины, нарушение межличностного функционирования могут свидетельствовать и о реактивной депрессии, и о расстройствах адаптации, и об остром стрессовом и постстрессовом расстройствах.
Особенностью грамотно построенной психодиагностики экстремальных и кризисных состояний является также имманентное присутствие в ней психокоррекционной работы. Этот постулат верен как для работы с человеком, непосредственно находящимся в одном из этих состояний, так и при возвращении его к пережитому опыту.
Оба состояния являются осознанными, т. е. представленными в сознании, в субъективном опыте: экстремальное состояние — как экстраординарное событие, кризис — как переломный момент в жизни, субъективно переживаемое чувство тупика. Однако одна из важнейших функций сознания — отражение ситуации и себя — в обоих состояниях оказывается измененной. Этим определяется трудность психологической диагностики, построенной на основе стандартных формализованных опросников.
Многие люди на протяжении жизни переживают экстремальные и кризисные состояния. Большинство справляются с ними самостоятельно. В сферу внимания исследователей попадают чаще те, для кого это состояние оказалось травматичным, и те, кто не смог самостоятельно справиться с их последствиями. Вследствие этого практически вне исследовательского поля оказываются люди, которые переживают эти состояния «благоприятным» для себя образом (исключение составляют возрастные кризисы, которые оказываются наиболее удобной моделью для изучения как конструктивного, так и деструктивного их течения). Вместе с тем изучение таких состояний могло бы представлять самостоятельный научный интерес не только для клинической, но и для других прикладных и общетеоретических психологических дисциплин.
Психодиагностические задачи, специфичные для экстремального состояния
Рассмотрим особенности психодиагностики экстремального состояния.
Для экстремального состояния, как уже отмечалось, характерно включение необычных, непривычных для человека психологических механизмов, которые часто не могут быть квалифицированы как таковые сторонним наблюдателем. Строго говоря, в полном объеме только сам субъект может констатировать, насколько идентичен он себе в своих переживаниях и проявлениях. Конечно, исключение составляют неадекватные, ярко выраженные аффективные реакции, которые невозможно не заметить. Однако в этих случаях речь, как правило, идет не об экстремальном состоянии, а о манифестации психической травмы. В то же время трудность констатации неидентичности в собственном поведении субъектом заключается в том, что часто способность к рефлексии в этом состоянии снижается или утрачивается. В экстремальном состоянии психика человека функционирует по «нештатным» алгоритмам, все психические функции мобилизованы для того, чтобы справиться со сверхсильным для нее воздействием, или дезорганизованы под его натиском, и рефлексия — это то, что одно из первых покидает поле сознательного функционирования. В этом — еще одно отличие экстремального состояния от кризисного, при котором рефлексия оказывается сверхактивной — искаженной на высоте негативных переживаний в процессе его протекания и активным инструментом в его преодолении.
В тех случаях, когда рядом с переживающим экстремальное состояние оказывается специалист-психолог, наиболее адекватный инструмент психологической диагностики — метод наблюдения, основной целью которого является обнаружение признаков, свидетельствующих о возможных психических нарушениях.
Психологически грамотно построенное наблюдение дает возможность не только квалифицировать признаки угрозы «травматизации», но и расширить феноменологию экстремальных состояний, выполняя тем самым не только практическую (диагностическо-психопрофилактическую), но и исследовательскую функцию. Наблюдение за эмоциональным состоянием, когнитивными функциями, поведением человека, находящегося в экстремальном состоянии, пополняет научные представления о работе психики, ее
функциональных возможностях, сопротивлении потенциально разрушающим воздействиям, защитных механизмах, позволяющих сохранить целостность психики в момент наибольшей для нее угрозы.
Наблюдения могут быть дополнены и уточнены информацией, полученной из са-моотчетов людей, находящихся в экстремальном состоянии, в тех случаях, когда это представляется возможным — включение беседы уместно при частичном или полном восстановлении психического баланса.
Здесь нельзя не отметить, что решение специфичных задач психодиагностики экстремальных состояний одновременно является решением и специфичных для них психокоррекционных задач. Уже на этапе наблюдения важен поиск «островков» в дезинтегрированной личности, которые могут стать опорой для предотвращения развития психической травмы. В процессе беседы, при концентрации внимания человека на обращенных к нему вопросах, относящихся к его состоянию, рефлексирующая психика как бы возвращается к своей основной функции — отражению и оценке реальности и себя в ней. Такое переключение внимания человека на его состояние само по себе может сыграть важную роль в предотвращении развития психической травмы, характеризующейся нарастающим дисбалансом психики и дезинтеграцией «Я».
Особенности психологической диагностики экстремальных состояний обусловлены также тем, что они, как правило, возникают в чрезвычайных обстоятельствах. Внезапность возникновения, стремительность развития и скоротечность чаще всего делают их недоступными наблюдению специалистов-психологов. В связи с этим типичным для исследования экстремальных состояний становится ретроспективное восстановление этого опыта пережившими его людьми. Как уже отмечалось, чаще всего в поле внимания исследователей попадают те из них, для которых такой опыт оказался психотравмирующим. Наиболее разработанным поэтому является психодиагностический инструментарий, предназначенный для выявления признаков посттравматического стрессового расстройства как одного из наиболее специфичных последствий психической травмы. Тщательно разработанные клинические интервью, многочисленные опросники, построенные на основе симптомов, соответствующих критериям ПТСР, описанных в МКБ-10 и DSM-IV, позволяют осуществлять собственно психодиагностику — выявить наличие расстройств или их признаков у людей, переживших психическую травму. Восстановление, реконструкция самого травматического опыта остается, как правило, за рамками таких исследований.
Поиск психологических предикторов развития ПТСР, а значит, и причин, по которым экстремальное состояние оказалось «невозможным» для человека и развилось по «травматическому» сценарию, привело к многочисленным сопоставлениям людей с ПТСР с теми, кто, пережив сходный жизненный инцидент, оказался «нетравмированным». К наиболее масштабным исследованиям такого рода можно отнести изучение ПТСР у ветеранов войн, спасателей, беженцев. По понятным причинам представители профессий, осуществляющие свои обязанности в условиях, предъявляющих сверхсильные требования к психике, или большие группы людей, оказавшихся в эпицентре чрезвычайных ситуаций, окружены более пристальным вниманием психологов-исследователей.
Выявление целого ряда характеристик, относящихся к таким предикторам трав-матизации (возраст, интеллект, способность к осмыслению происшедшего, наличие социальной поддержки, механизмы совладания, повышенный самоконтроль, ригидность, высокая личностная тревожность, низкая самооценка, алекситимические личностные особенности и др.) [10], чрезвычайно важно для выделения групп риска относительно ПТСР.
Однако нельзя не отметить, что остается открытым уже ставший традиционным методологический вопрос — являются ли установленные психологические характеристики преморбидными или они манифестируют нарушения в функционировании психики, которые появились вследствие травмы?
Кроме того, за рамки такого подхода выходят «живые» переживания людей с травматическим опытом, возможность увидеть произошедший эпизод в контексте всего жизненного пути конкретного человека. Было бы наивно полагать, что какой-то совершенный психодиагностический метод в полной мере может отвечать этим требованиям, но в наибольшей степени этой задаче отвечают клинико-психологические методы: беседа, интервью, биографический метод и т. д.
Следует отметить, что люди, пережившие экстремальное состояние, оказавшись в ситуации локального, а не масштабного характера, не имевшей общественный резонанс, чаще всего оказываются за пределами внимания исследователей. Вместе с тем эти люди, безусловно, входят в группу риска, связанного с вероятностью психической травматизации и развития отдаленных ее последствий. Часто возникающее чувство «личной ответственности» за случившееся, вина, стыд могут повысить вероятность развития нежелательных психических последствий у человека, пережившего такую ситуацию.
Психодиагностические задачи исследования экстремальных и кризисных состояний, проводимых в рамках различных теоретических психологических направлений
Задачи, которые ставит исследователь в психодиагностике, находятся в непосредственной зависимости от парадигмы, в рамках которой изучаются эти сложные феномены. Надо отметить, что, как правило, в научной литературе исследователи прямо не ссылаются на теоретические воззрения, на основании которых строят свои гипотезы и проводят научную работу. Чаще сами цели исследований, их методический арсенал свидетельствуют о том, что работа осуществляется в рамках определенного психологического направления. Безусловно, было бы предпочтительнее, чтобы, планируя исследование, автор осмысленно ориентировался на какую-либо теоретическую основу. В связи с этим мы сделали попытку рассмотреть, каким образом экстремальные и кризисные состояния могут объясняться с позиций трех основных психологических парадигм: бихевиорально-когнитивной, психодинамической и гуманистической (экзистенциальной).
В бихевиорально-когнитивной парадигме экстремальное состояние понимается как сверхсильный стресс [5]. В отличие от первоначального значения понятия «стресс» как неспецифического адаптационного синдрома, R.S. Lazarus, R.Launier [3] рассматривают «психологический стресс» как процесс, включающий: оценку ситуации, соизмерение уровня ее опасности и своих возможностей с ней справиться. На первый план при этом выступают особенности стимулов — воздействий, которые при оценке могут оказаться «угрожающими»: недостаток информации, неуправляемость, неконтролируемость и т. п. Личностный смысл «опасности» воздействий, психологическая природа этой опасности прицельно не являются предметом исследований в рамках этой парадигмы.
Для психологов, придерживающихся бихевиорально-когнитивной парадигмы, индивидуальные различия заключаются прежде всего в порогах «возможностей». Личностные свойства, являющиеся опосредующими факторами оценки ситуации и своих возможностей, принято здесь называть «стрессоустойчивостью». К таким личност-
ным свойствам относят эмоциональную стабильность, выносливость, уровень агрессии и враждебности и др.
Люди с точки зрения этой теоретической модели отличаются также набором привычных для себя копинговых стратегий. Описанию возможных копинговых стратегий уделяется большое внимание исследователями этого психологического направления (к стратегиям совладания относят не только так называемые личностные ресурсы, но и социальные; отличаются копинги и по направленности — R. S. Lazarus. и S.Folkman [4] рассматривают копинг с точки зрения выполнения им двух основных функций: регуляции эмоций (копинг, нацеленный на эмоции) и управления проблемами, вызывающими дистресс (копинг, нацеленный на проблему); другие авторы, например A. Billing, R. Moos [1], указывают еще на одну направленность — копинг, нацеленный на оценку).
Кризис, рассматриваемый в рамках бихевиорально-когнитивного направления, также понимается как стресс. Если экстремальное состояние, как уже отмечалось, понимается как сверхсильный стресс (т. е. не как самостоятельная категория, а как одно из частных проявлений стресса), то кризис в рамках этого направления, скорее всего, может быть отнесен к пролонгированному макрострессу.
В соответствии с психологическими позициями и ориентирами исследований этого направления можно выделить и различные психодиагностические задачи, а также методы, позволяющие их решать. Для решения задачи исследования стимулов, которые могут оказаться экстремальными, используют опросные листы по определению гипотетической стрессовой силы. Значимость таких методов не столь очевидна, так как эмоционально окрашенные события далеко не всегда, а точнее, редко можно отнести к экстремальным. Возможно, такие опросники помогают решить задачу исследования «стрессоров» (точнее, «дистрессоров»), да и то с поправкой на культуральные различия (у нас, как правило, используется переведенная с английского шкала «Жизненных событий» («The Social Readjustment Rating Scale») [2]) и на время (прошло более 60 лет после ее публикации). Но и в этом случае ранжирование ситуаций, являющихся дистрессорами для популяции в целом, представляет интерес, скорее, для социолога, а не психолога. Вряд ли можно согласиться с тем, что одно и то же событие имеет схожее значение для разных людей и что по наличию этих событий в жизни человека можно судить об уровне его эмоционального напряжения, или стресса. Как не вспомнить чеховского героя, который чихнул на лысину генерала и умер от ужаса!
Более перспективными представляются исследования, направленные на изучение характеристик тех психосоциальных стимулов, которые переводят их в ранг «дистрессоров» для конкретного человека (или — в исследовательских целях — для групп людей, объединенных по тем или иным признакам). Хотелось бы подчеркнуть, что такие исследования требуют тщательно построенного эксперимента, оснащенного методиками объективирования тех реакций, которые исследователи относят к стрессорным.
В современных исследованиях бихевиорально-когнитивного направления наиболее разработанными и широко используемыми стали методы изучения копинговых стратегий, такие как копинг-тест E. Heim, копинг-тест R. S. Lazarus (Ways of Coping Checklist, WCCL) [9]. Однако лежащие в основе их изучения гипотезы об универсальности набора данных стратегий, используемых человеком в разных ситуациях, или схожести копин-гов у групп людей, занимающихся, например, одной профессиональной деятельностью, представляются спорными.
Психологическая помощь, осуществляемая в рамках бихевиорально-когнитивного направления, является симптомоориентированной. В связи с этим в задачи психодиагностики последствий экстремальных состояний и травматического стресса входит
установление наличия и выраженности симптомов, характерных для ПТСР (посттрав-матического стрессового расстройства). Эти методы представляют собой клиническое интервью и различные опросники, направленные на выявление симптомов, входящих в синдром ПТСР. Комплекс таких клинико-психологических и психометрических методик, адаптированных и апробированных в Лаборатории психологии посттравмати-ческого стресса и психотерапии ИП РАН (руководитель Н. В. Тарабрина) [16], включает диагностический инструментарий, наиболее часто используемый с этой целью в мировой практике. Хорошо зарекомендовала себя в работе и отечественная методика этой направленности— «Опросник травматического стресса» (ОТС), разработанная И. О. Котеневым [11].
Использование этих методов позволяет на основании четко описанных критериев установить диагноз ПТСР или определить наличие симптомов, которые помогают выявить признаки ПТСР. Возвращение респондентов к пережитому событию имеет, как уже отмечалось, и психокоррекционный эффект, поскольку является главной целью психотерапии ПТСР вне зависимости от теоретической направленности психотерапевта.
Наряду с опросниками, сконструированными строго в соответствии с диагностическими критериями ПТСР, к симптоматически ориентированным методам, используемым для выявления последствий экстремальных состояний, оказавшихся травматичными, можно отнести различные опросники, выявляющие уровень тревоги и депрессии, шкалу психопатологических проявлений. Кроме того, исследуя психические последствия пережитого травматического инцидента, используют методы, направленные на изменение самооценки, особенности межличностного и социального функционирования, семейных взаимоотношений, эмоциональных особенностей.
В последние десятилетия в рамках когнитивного подхода распространение получила теоретическая модель, согласно которой основополагающей причиной ПТСР является разрушение базовых убеждений — «картины мира» человека. Психодиагностической мишенью для исследований в рамках этой парадигмы оказывается изучение представлений человека о мире и о себе в этом мире. Что происходит с этими базовыми убеждениями в результате экстремальных событий? Какие из них оказываются наиболее уязвимыми? Решение таких психодиагностических задач не только важно для расширения психологических знаний о происхождении психической травмы, но и полезно для построения психокоррекционной работы, направленной в соответствии с лежащими в ее основе теоретическими знаниями на реконструкцию картины мира (не восстановление, а реконструкцию с включенным в нее новым опытом). Психодиагностика «картины мира» наряду с клиническим методом может осуществляться с помощью таких методик, как «Шкала базовых убеждений» R. Janoff-Bulman [14], адаптированная Д. Л. Леонтьевым версия теста «Цель в жизни» (Purpose-in-Life Test (PIL) J.Crumbaugh, L.Maholick) — тест «Смысложизненных ориентаций» (СЖО) [13].
Исследователи психодинамической школы, для которых понятие «психотравма» является основополагающим, направляют свои усилия на понимание тех психических механизмов, которые включаются в экстремальном для человека состоянии для защиты его эго-структуры. Ключевыми для психодинамически ориентированных психологов становятся особенности сформированных человеком в течение жизни психологических защит, или «защитного барьера», который оказывается не в состоянии выдержать обрушивающихся на психику воздействий (будь они внешними или внутренними). На смену им приходят другие — или более примитивные, или так называемые злокачественные (в случае катастрофической травматизации) [12], позволяющие сохранить Я-биологи-
ческое, жертвуя сформированной Я-структурой. Здесь в фокусе внимания — структура «Я» и ее защиты.
В экстремальном состоянии человек не может действовать, оставаясь равным себе, он теряет собственную идентичность, и если «пошатнувшийся защитный барьер» выдерживает, человек выстаивает, если же нет — экстремальное состояние можно квалифицировать как психическую травму. Поскольку защитный барьер формируется с детства, его слабые звенья образовываются на протяжении всего пути развития личности. Сама экстремальность, непереносимость тех или иных ситуаций — индивидуальна. Для одного реестр непереносимых ситуаций велик, для другого подобная ситуация — лишь такая, которая несет реальную витальную угрозу и оказывается таковой практически для всех людей.
Кризис в психодинамической парадигме наиболее полно представлен в теории идентичности Э. Эриксона [21], которую он понимает как набор черт или индивидуальных характеристик (постоянных или хотя бы преемственных во времени и пространстве), делающих человека подобным самому себе и отличным от других людей. Это, по словам Э. Эриксона, «самая сердцевина, ядро» личности. Его же эпигенетическая теория развития личности легла в основу выделения им ступеней жизненного пути, на каждой из которых решаются конкретные психологические задачи. Переход на каждую возрастную ступень сопровождается кризисом.
Таким образом, для психологов психодинамического направления предметом изучения является структура «Я», ценностная структура, защитные механизмы, бессознательные конфликты — все те психические процессы, которые принято называть глубинной психологией. Излишне пояснять, почему основным методом здесь выступает клинико-психологический. В качестве вспомогательных могут использоваться методики, направленные на изучение ценностной структуры, проективные методы, «Я-структур-ный» тест Г. Аммона [22].
В рамках гуманистической, или экзистенциальной, психологии экстремальные и кризисные состояния могут рассматриваться как переломные моменты в самореализации человека. Экстремальное состояние есть отражение острой угрозы реализации всего жизненного замысла. Кризис — поворотный, переломный момент в его осуществлении. В экстремальных состояниях психологической задачей человека является переживание нового, необычного, имеющего угрожающий (возможно, даже витально) характер опыта, интеграция его в предыдущий жизненный опыт.
В кризисе жизненный замысел и путь к его осуществлению оказываются под сомнением. Субъективное чувство тупика, безвыходности, характерное для кризиса, свидетельствует о блокировании главной, с позиций гуманистической психологии, личностной цели — самоактуализации человека. Психологическими задачами переживания кризисного состояния являются поиск и обретение человеком новых жизненных смыслов, новых ориентиров и ценностей. Решение этих задач не только позволяет пережить кризис благополучно, но и может вывести личность на новую ступень ее развития, расширив экзистенциальный опыт. Ревизия ценностей, пересмотр старых или поиск новых жизненных смыслов, восстановление снизившейся самооценки оказываются здесь в фокусе психологической помощи и, соответственно, психодиагностики.
Исследования самосознания, ценностной структуры методически слабо оснащены. Существует ряд методик, таких как «Ценностные ориентации» М. Рокича или «Ценностные ориентации личности» Ш. Шварца и В. Билски, созданных для социологических опросов и в настоящее время широко используемых в различных психологических дисциплинах, которые могут оказаться полезными для исследований групп, объединен-
ных по тем или иным критериям: событие, «спровоцировавшее» кризис, возраст, пол, профессиональная деятельность и др. Полезными для изучения экзистенциальных проблем могут быть уже упомянутый выше тест СЖО и метод Ч. Осгуда «Семантический дифференциал» [18], который позволяет получить представления о ценности в семантическом поле как отдельного человека, так группы людей.
Методы, направленные на измерение самооценки, самосознания, самоотношения (такие как Q-сортировка [9], опросник В. В. Столина [6], семантический дифференциал, методика Т. В. Дембо — С. Я. Рубинштейн и др.), могут быть использованы при психологической диагностике самоотношения человека, находящегося в кризисном состоянии, а также после преодоления кризиса — для объективации данных о восстановлении личностной идентичности и интеграции личности.
Переживание кризиса — процесс всегда уникальный. Являясь и результатом, и ступенью личностного развития, неповторимого для каждого человека сочетания жизненных событий и отношений к ним, только ему присущего межличностного пространства, кризис в то же время описывается людьми схожим образом. Однако типологизации подлежат лишь схожие переживания безысходности, депрессивного эмоционального фона, чувства никчемности и бессмысленности существования. Уникальность переживания как психической работы, как смыслотворчества определяет трудность построения адекватного методического обеспечения для изучения кризисов. Основным и в этой парадигме выступает клинико-психологический метод, в наибольшей степени приближающий психолога к неповторимой психике другого человека.
Мы заостряем внимание на, казалось бы, тривиальном тезисе, однако вызывает беспокойство все растущая озабоченность практических психологов и исследователей оснащенностью экспериментально-психологическими методиками и тестами. В последние десятилетия они практически вытеснили главный метод в клинической психологии — клинико-психологический. Наблюдение, беседа, биографический метод оказались отодвинутыми на обочину методами с количественными показателями и алгоритмами их интерпретаций. Популярность таких методов представляется оправданной при проведении научных исследований, в которых возникает потребность в объективации наблюдений и доказательности выдвигаемых гипотез. Но в работе с индивидуальным случаем (а в кризисе каждый случай индивидуален) подмена клинико-психологического метода набором стандартных тестов зачастую есть уход от собственной некомпетентности или попытка снять тревогу у начинающих психологов, что имеет, в какой-то мере, психотерапевтический эффект по отношению к самому исследователю.
Анализ причин, запускающих кризисное состояние, основных внутренних конфликтов, его сопровождающих, и способов выхода из него требует сотворчества респондента и исследователя. Такое сотворчество возможно лишь с помощью единственного «инструмента», а именно взаимодействия психики двух человек — человека, переживающего кризис, и психолога-профессионала. Какого бы теоретического направления ни придерживался исследователь, какие методы бы он ни использовал, основным инструментом его научной и практической работы с людьми, переживающими экстремальное и кризисное состояние, должно стать профессиональное взаимодействие [7].
Оно должно отвечать ряду требований, важнейшим из которых является умение осознавать собственные чувства и мотивы поведения в контакте с другим. Это требование справедливо для любой работы клинического психолога, но при кризисном вмешательстве становятся архиважным. Регрессирующая психика человека, переживающего кризис, становится наиболее податливой к вторжению и внушению. Вследствие этого у психолога появляется искушение стать творцом чужой жизни, повышается ве-
роятность навязать другому сконструированный им (психологом) новый жизненный сценарий. Следует отметить, что опасность такого псевдопрофессионального взаимодействия состоит в том, что пострадать от него может не только человек, находящийся в кризисе, поскольку оказывается лишенным шанса обрести идентичность, но и сам психолог. Работа с людьми, находящимися в остром кризисном состоянии, так же как и с пережившими травму, требует от специалиста не только умения распознавать чувства другого человека, которые являются проводниками в чужой психический мир, но и, что еще раз следует подчеркнуть, собственные чувства, возникающие в процессе работы. Недостаточный уровень рефлексии у психолога чреват нежелательными для него последствиями — от вторичной травматизации или эмоционального выгорания до профессиональной деформации.
Подчеркивая важность «рабочего инструмента» психолога — профессионального взаимодействия, хотелось бы отметить, что формирование навыков такого взаимодействия возможно лишь в специально созданных условиях — в группах коллег-профес-сионалов, с помощью которых каждый из участников может получить опыт видения другого через призму своих догадок или искажений, а главное неосознаваемую динамику собственной психики [8]. Обучение навыку профессионального взаимодействия необходимо начинать уже со студенческой скамьи, но инструмент этот требует периодической «настройки».
В заключение хотелось бы отметить, что в статье лишь обозначены ориентиры для поиска ответов на проблемные вопросы, возникающие на пути развития психологии экстремальных и кризисных состояний.
Литература
1. Billings A. G., Moos R. H. Coping, stress and social resources among adults with unipolar depression // Journal of Personality and Social Psychology. 1984. Vol. 46. P. 877-891.
2. Holmes T. H., Rahe R. H. The Social Readjustment Rating Scale // Journal of Psychosomatic Research. 1967. Vol. 11. P. 213-218.
3. Lazarus R. S., Launier R. Stressbezogen Transaktionen zwischen Person und Umwelt / Stress: Theorien, Untersuchungen, Massnahmen. Bern, Switzerland, 1981. S. 213-259.
4. Lazarus R. S., Folkman S. Stress appraisal and coping. New York, 1984. P. 22-46.
5. Абабков В. А., Перре М. Адаптация к стрессу: Основы теории, диагностики, терапии. СПб., 2004. 166 с.
6. Бодалев А. А., Столин В. В., Аванесов В. С. Общая психодиагностика. СПб., 2006. 440 с.
7. Бочаров В. В., Карпова Э. Б. Психодинамика профессионального взаимодействия при оказании помощи в кризисных и экстремальных ситуациях // Ананьевские чтения-2004. Актуальные проблемы клинической психологии и психофизиологии. СПб., 2004. 636 с.
8. Бочаров В. В., Карпова Э.Б. Рефлексивно-психодинамический тренинг в системе подготовки студентов по специализации «Психология экстремальных и кризисных ситуаций»: Учеб.-метод. пособие. СПб., 2005. 54 с.
9. Вассерман Л. И., Щелкова О. Ю. Медицинская психодиагностика: Теория, практика и обучение. СПб., 2003. 736 с.
10. Волошин В. М. Типология хронического посттравматического стрессового расстройства // Журнал неврологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. 2004. Т. 104, №1. 17-23 с.
11. Котенев И. О. Психологическая диагностика постстрессовых состояний у сотрудников органов внутренних дел: Метод. пособ. для практических психологов. М., 1997. 40 с.
12. Кристал Г. Травма и аффекты // Журнал практической психологии и психоанализа. 2002. URL: http://psyjournal.ru/ (дата обращения — 12.11.2009).
13. Леонтьев Д. А. Тест смысложизненных ориентации (СЖО). 2-е изд. М., 2006. 18 с.
14. Психодиагностика толерантности личности / Под ред. Г. У. Солдатовой, Л. А. Шайге-ровой. М., 2008. 172 с.
15. Соловьева С. Л. Кризисная психология: Справочник практического психолога. СПб., 2008. 286 с.
16. Соловьева С. Л. Психология экстремальных состояний. СПб., 2003. 128 с.
17. Тарабрина Н. В. Практикум по психологии травматического стресса. М., 2007. 208 с.
18. Федорова Т. Л. Методика семантического дифференциала и возможности ее применения в клинической психологии: Психологические методы исследования личности в клинике. Л., 1978. 154 с.
19. Хрусталева Н. С. Психология кризисных ситуаций. СПб., 2006. 183 с.
20. Хрусталева Н. С. Психология экстремальных ситуаций. СПб., 2006. 151 с.
21. Эриксон Э. Детство и общество. СПб., 416 с.
22. Я-структурный тест Аммона: Пособие для психологов и врачей. СПб., 1998. 70 с.
Статья поступила в редакцию 17 сентября 2009 г.
