Экстремальные и кризисные ситуации с позиции клинической психологии Текст научной статьи по специальности «Психологические науки»

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ КРИЗИСНЫХ И ЭКСТРЕМАЛЬНЫХ СИТУАЦИЙ

УДК 159.9:612.014.4.001.4

В. В. Бочаров, Э. Б. Карпова, В. А. Чулкова, А. М. Ялов

ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ И КРИЗИСНЫЕ СИТУАЦИИ С ПОЗИЦИИ КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Традиционно в фокусе внимания клинической психологии — люди с психическими расстройствами разных уровней. Здоровые лица исследовались в связи с задачами профилактики психических и психосоматических нарушений. Изучение здоровых людей являлось прерогативой социальной, возрастной, дифференциальной, инженерной и других психологических дисциплин.

Вместе с тем существует обширная область жизненных ситуаций, где переживания и поведение здоровых людей правомерно могут быть описаны с позиций клинической психологии. Речь идет о кризисных и экстремальных ситуациях.

По-видимому, с самого начала целесообразно отграничить кризисные и экстремальные ситуации от чрезвычайных ситуаций, с одной стороны, и от проблемных и трудных — с другой.

Нам представляется, что кризисные и экстремальные ситуации проявляются как внутренние состояния человека, в то время как словом «чрезвычайные» мы называем ситуации, характеризующиеся сверхсильными внешними воздействиями потенциально разрушающего свойства. Говоря о чрезвычайных ситуациях, обычно имеют в виду такие, при которых внешние воздействия могут быть настолько сильными, что для человека (организма, психики, личности) исключается даже возможность выживать, противостоять, приспосабливаться к ним. Индивидуальные характеристики психического состояния человека в случае сверхсильных внешних воздействий могут нивелироваться, и в связи с этим ситуации, сопряженные с наличием сверхсильных воздействий, таких, например, как землетрясение, извержение вулкана, цунами, ядерный взрыв, могут описываться исключительно языком так называемых объективных обстоятельств. Со-владание с такими обстоятельствами и(или) их последствиями не подвластно человеку и становится преимущественно делом не индивидуальным, а социальным. Обществом создаются специальные государственные структуры для организации жизнедеятельности в этих обстоятельствах. Эти обстоятельства и обозначаются как чрезвычайные ситуации, им присваивается особый юридический статус. Чрезвычайные ситуации выходят за рамки нашего дальнейшего рассмотрения, так как напрямую не соотносятся с психическим состоянием индивида.

Трудные и проблемные ситуации, так же как экстремальные и кризисные, сопряжены с особыми внутренними состояниями людей, хотя они и могут быть вызваны

© В. В. Бочаров, Э. Б. Карпова, В. А. Чулкова, А. М. Ялов, 2010

внешними причинами. Когда говорят о трудных и проблемных ситуациях, подразумевают, что человек должен приложить некоторое (иногда значительное) усилие, чтобы разрешить стоящую перед ним задачу (интеллектуальную, эмоциональную, социальную и т. д.), решение которой предполагает действия, выходящие за рамки привычного или стереотипного стиля поведения. На наш взгляд, трудные и проблемные ситуации отличаются от экстремальных и кризисных признаком «предельности» индивидуальных возможностей переживаний.

Таким образом, экстремальные и кризисные ситуации мы определяем как исключительно внутренние психические состояния, предельные по своей интенсивности (т. е. объему необходимой душевной работы). Особо хочется подчеркнуть, что предельность этих состояний определяется не столько интенсивностью внешне выражаемых и внутренне ощущаемых эмоций, сколько тем масштабом душевных затрат, которые необходимы для сохранения целостности и идентичности личности.

Экстремальные и кризисные ситуации сопровождают людей на протяжении всей жизни, но, если они не вызваны чрезвычайными обстоятельствами, могут остаться не заметными для окружающих. Эта незаметность связана с тем, что экстремальные и кризисные ситуации, в нашем понимании, сугубо индивидуальны. Для того чтобы распознавать их, окружающим необходим достаточный уровень эмпатии.

Общей для экстремальных и кризисных ситуаций является их опасность, связанная с возможной психической травматизацией. «Психическую травму» мы определяем как внутреннее состояние, характеризующееся нарушениями аутопластической адаптации, возникающее вследствие значительного дисбаланса воздействий и психических возможностей индивида. В этой связи психотравму, с нашей точки зрения, следует рассматривать как результат патогенного переживания экстремальных состояний или кризисов. Более того, по сути, наличие любого психогенно возникшего психического расстройства, будь то невротический симптом, патохарактерологическая черта или психосоматическое нарушение, позволяет ретроспективно диагностировать факт «предельности» состояния, с которым человек не справился. Именно это качество экстремальных и кризисных ситуаций ставит их в центр клинико-психологического внимания. Мы отдаем себе отчет в том, что значительно расширяем объем понятий «экстремальное», «кризисное», но делаем это вполне сознательно для того, чтобы восстановить континуальность «психологических», «патопсихологических» и «психопатологических» феноменов.

Мы определили то общее, что объединяет кризисные и экстремальные ситуации, и отличает их от чрезвычайных, трудных и проблемных. Далее мы хотели бы остановиться на специфических особенностях понятий «кризисные» и «экстремальные» ситуации.

В литературе определение этих категорий, как и их соотношение, у разных авторов существенно различается. В одних случаях термины «кризис» и «экстремальная ситуация» используются как синонимы, в других — каждый из них рассматривается изолированно, без соотнесения.

Психологический кризис — понятие относительно новое и не имеет четких дефиниций. В целом большинство авторов описывают его как переживание перелома в жизни. Существуют разнообразные классификации психологических кризисов. В них, наряду с так называемыми нормативными (возрастными, экзистенциальными и др.) кризисами, выделяют остро возникающие кризисные ситуации. Именно эти виды кризисов авторы зачастую отождествляют с экстремальными ситуациями, которые характеризуются такими параметрами, как внезапность возникновения, чрезмерное по силе воздействие на психофизиологические и психические ресурсы человека, блокирующее его важнейшие витальные потребности.

Мы определяем психологический кризис как состояние индивида, возникающее вследствие ощущения внутреннего тупика, который нарушает привычное течение жизни и вызывает интенсивные негативные переживания, достигающие предельных возможностей человека. Кризисная ситуация представляет собой такой переломный момент в развитии личности, который связан с фрустрацией не только и не столько витальных потребностей, сколько с блокированием духовных потребностей, прежде всего в самоактуализации. Психологический кризис — внезапно возникающая (под влиянием экстремальных для субъекта внешних факторов или созревания внутренних условий) утрата субъективного смысла жизни, важнейших ориентиров и ценностей, восстановление которых невозможно без коренной реконструкции личности*. Доступная наблюдению яркость и интенсивность переживаний при кризисе контрастирует с незаметностью того факта, что первичной интрапсихической задачей при кризисе является задача интенсивной внутренней работы по самоизменению.

Таким образом, психологической задачей разрешения кризиса является интенсивная внутренняя душевная работа, связанная с переоценкой и переосмыслением жизненных ценностей, приоритетов, целей и жизненного смысла.

Каждый кризис в жизни человека имеет собственное смысловое содержание, например, в соответствии с возрастом. Подобные ситуации субъективного переживания тупика, невозможности продолжать прежний привычный образ действия в жизни этого человека встречаются многократно. И хотя переживания, связанные с текущим кризисом, являются центральными, люди приобретают опыт прохождения кризиса и учатся способам его разрешения. Этим своим умением они пользуются в последующих текущих кризисах. Таким образом, во многих случаях, сами того не осознавая (как не осознается большинство психических компонентов), люди ощущают такую временную перспективу, чувствуют непрерывную линию кризисов как данность. Это является фактором развития личности, ресоциализации и новой социальной адаптации. Говоря о наличии такого умения действовать продуктивно в процессе разрешения кризиса, необходимо учитывать как альтернативу вероятность отсутствия такового умения и рассматривать последствия этой альтернативы.

О затяжном кризисе, о непродуктивности можно объективно говорить, когда вслед за уровнем эмоциональных реакций, имеющих мобилизирующее значение, включаются уровни соматизации и психических нарушений — вместо ресоциализации с социальной адаптацией происходит патологическая адаптация. Классическим примером такой патологической адаптации является невроз — изменение ролевой идентичности, последующее появление вторичных реакций на болезнь, формирующихся в социуме. Такую адаптацию человека следует рассматривать как патологическую, так как она не увеличивает, а уменьшает текущие возможности самореализации.

Под понятием «экстремальное состояние» мы понимаем состояние крайне выраженного дисбаланса между силой воздействия внешней ситуации и внутренними адаптационными возможностями. Экстремальная ситуация, являясь, как правило, внезапно возникшей, угрожающей жизни и, зачастую, общей для большого числа людей, напротив, не всегда носит личностный характер и не всегда сопряжена с личностным реагированием, связанным с сущностной перестройкой системы отношений. Это состояние возникает в ответ на чрезмерное давление на индивида внешних обстоятельств (в самом широком смысле). К таким обстоятельствам могут относиться чрезмерная

* Здесь и далее см.: Бочаров В. В., Карпова Э. Б. Психодинамика профессионального взаимодействия при оказании помощи в кризисных и экстремальных ситуациях // Ананьевские чтения-2004. Актуальные проблемы клинической психологии и психофизиологии. СПб., 2004. 687 с.

скорость изменения внешней ситуации, объективная угроза жизни и здоровью и т. д. Реактивно возникающее экстремальное состояние, как правило, имеет безличный (точнее, «псевдобезличностный») характер и сопровождается интенсивными эмоциональными переживаниями. Другими словами, в этом состоянии зачастую нивелируются индивидуальные различия, оказывается незадействованным наработанный жизненный опыт.

Такая ситуация не обязательно представляет собой поворотный пункт в жизненной истории человека. В отличие от кризисной, в экстремальной ситуации личность может достаточно длительное время оставаться относительно интактной, однако индивид часто расплачивается за это разнообразными острыми или хроническими расстройствами психогенного характера. Экстремальные ситуации не всегда являются психотравмирующими. В ряде случаев после кратковременной острой реакции может наступать мобилизация не только привычных ресурсов, но и сверхобычных для человека способностей и возможностей.

Следует подчеркнуть, что экстремальная ситуация может восприниматься личностью и как ситуация жизненного тупика, в котором привычные способы поведения, предшествующий опыт, жизненные цели, а часто и реализация всего жизненного замысла оказываются полностью обесцененными. Важное отличие от кризиса состоит, однако, в том, что здесь рассогласование катастрофически изменившейся картины мира и личностной активности вызвано резкими изменениями объективной ситуации. Иначе говоря, привычные способы личностной активности оказываются неадекватными лишь ситуативно. Не они являются сутью тупика. Более того, сохранение действенности наработанного жизненного опыта, вероятно, представляет собой важнейшее условие наиболее благоприятного преодоления экстремальной ситуации.

Об экстремальной ситуации в «чистом» виде можно говорить, когда объективные обстоятельства позволяют человеку вернуться в значительной мере к прежнему образу жизни, а задачей личности становится возвращение к привычному функционированию подсистем. Рассмотрим землетрясение, которое завершилось без инвалидизации, потери близких и других подобных последствий, затрагивающих стержневые отношения человека. Таким образом, потенциально это событие носит безличностный характер. Но мы говорим о «псевдобезличности»: ведь человек может принять решение о переезде на местожительство в тот район, который не является сейсмоопасным. Только на первый, поверхностный, взгляд такой шаг представляется конструктивным как активный шаг по увеличению безопасности. Значение такого переезда — в устранении потенциальных угроз для безопасности своей, своих близких, имущества. Однако в абсолютном смысле эта задача невыполнима — тогда надо не выходить из дома, чтобы сосулька на голову не упала, а по дому не ходить, чтобы не споткнуться и т. д. Поскольку задача объективно невыполнима на поведенческом уровне, то возникающие психические дисфункции — суть стремления выполнить эту задачу субъективно.

В приведенном выше примере переезд — это следствие стремления сохранить ин-тактной картину мира и картину своего взаимодействия с миром, не меняя ничего. Следовательно, личностные изменения произойти все-таки должны и в случае экстремальной ситуации. Это задача личности по изменению картины мира, решение которой предполагает изменения, уменьшающие ригидность, повышающие пластичность, готовность человека встретиться с большим числом разнообразных стимулов, формирование потенциальной готовности, образование латентных ресурсов, способных легко переходить в актуализированные ресурсы.

Главным при дифференциации понятий «экстремальное» и «кризисное» состояние

является то, что первое определяется логикой взаимодействия индивида и мира, в то время как второе (кризис) —внутренней логикой развития человека.

Психологической задачей выхода из этих ситуаций может стать постепенное восстановление психического баланса. Невозможность разрешения этой задачи мы и определяем, о чем сказано выше, как психическую травму, следствие которой — самые различные формы психической дезадаптации. Если же человек справляется с такой психологической задачей, он не только восстанавливает душевный баланс, но и, интегрируя новый опыт, имеет возможность расширения идентичности и роста личности.

Деление переживаний людей, находящихся в чрезвычайно трудной жизненной ситуации, на экстремальные и кризисные состояния весьма условно. В действительности при описании переживаний человеком подобных ситуаций зачастую могут присутствовать элементы и «экстремальности», и «кризисности».

Примером таких ситуаций может быть онкологическое заболевание. Сообщение о наличии у человека онкологического заболевания становится, как правило, травмирующим для его психики. Оно сопряжено с эффектом внезапности и несет в себе витальную угрозу, а потому способно вызывать предельные по своей интенсивности переживания. Таким образом, возникает ситуация, которая имеет все признаки экстремальности. Иначе говоря, реакция на онкологическое заболевание может рассматриваться как разворачивающаяся во времени экстремальная ситуация. Наши наблюдения, так же как и данные других исследователей, показывают, что эта реакция имеет фазный характер. После шока, вызванного сообщением о наличии заболевания, проходит целый ряд стадий: отрицания, агрессии, депрессии, попытки сговора с судьбой, принятия. Стадийность этого процесса наглядно демонстрирует объем переживаний, необходимый для восстановления душевного равновесия. Затрачиваемое время — наиболее яркий индикатор предельности душевных переживаний, предельности, которая выражается в невозможности без существенных психотравматических потерь одномоментно (не пролонгированно) реорганизовать внутреннюю жизненную ситуацию.

Внутренняя жизненная ситуация онкологических больных может являться и глубоким психологическим кризисом. Угрожающее жизни заболевание часто сопровождается разрушением ощущения безопасности мира и чувством утраты контроля над ситуацией и жизнью в целом. Психологическая задача больного в этом случае заключается не столько в восстановлении психофизиологического и психического равновесия (после известия о заболевании), сколько решении целого ряда новых для него личностных и экзистенциальных проблем, без чего невозможно сохранение целостной идентичности. По сути, болезнь часто требует полностью «перелицевать» важнейшие личностные отношения человека, существенно скорректировать его жизненные цели и планы для того, чтобы реализовать свой уникальный жизненный замысел. «Сохранить себя» и главные личностные смыслы в этом случае возможно лишь через расширение идентичности, т. е. кардинальное изменение отношений с самим собой.

Предложенная дифференциация указанных выше понятий приводится нами для того, чтобы обратить внимание на различные психокоррекционные задачи, стоящие перед психологом в зависимости от специфики экстремального или кризисного состояния человека, которому оказывается психологическая помощь. Следует отметить, что профессиональная психологическая помощь составляет, с нашей точки зрения, лишь часть психологической помощи, которую человек может получить и из других источников, включая самопомощь. Иначе говоря, человек, находящийся в кризисной или экстремальной ситуации кумулятивно может собирать необходимую ему помощь для внутренней ее переработки и преодоления дисбаланса.

При всей схожести феноменологии, часто отмечаемой при описании кризисных и экстремальных ситуаций, стратегические цели психологической помощи человеку в кризисной и экстремальной ситуациях, связанных в том числе и с катастрофическими событиями, во многом различаются.

В психологической помощи человеку, переживающему кризис, главный акцент, с нашей точки зрения, должен делаться на создании условий для осознания личностью необходимости новых путей и способов существования. В экстремальной же ситуации, напротив, важнейшей задачей является восстановление у пострадавшего ощущения собственной идентичности, ценности и значимости. Отмеченное положение, однако, не исключает того, что в экстремальной ситуации на первом плане, как правило, оказываются не стратегические, связанные с восстановлением личности, а тактические задачи по купированию психического шока, эмоциональному отреагированию и т. п.

Возвращаясь к кризису, следует сказать, что работа с человеком, находящимся в кризисной ситуации, с самого начала требует от психолога особого непосредственного контакта с личностью, способности увидеть другого во всей его уникальности. Только такое взаимодействие позволяет обратившемуся за помощью сохранить свою идентичность, подтвердить собственную подлинность, несмотря на кризисные трансформации его личности и кардинальную личностную реконструкцию, которая представляет собой, как уже отмечалось, главную мишень для психокоррекционной работы.

Человек, который переживает кризис, всегда характеризуется особой ранимостью, хрупкостью и зависимостью, поэтому в возможности неосознаваемого навязывания клиенту психологом своих целей, представлений или ценностей кроется серьезная опасность. Когда важнейшей задачей психологической работы является помощь человеку в выборе собственного жизненного пути и собственного смысла жизни, главное — помочь переживающему кризис найти аутентичную «форму», ощутить свои границы и возможности, а не навязать ему план дальнейшей жизни, основанный на прошлом опыте, намерениях или желаниях того, кто оказывает помощь.

Это общеизвестное и разделяемое большинством практикующих психологов и психотерапевтов положение приводится здесь лишь потому, что на практике зачастую оно остается только декларацией. Реальность его воплощения определяется не сознательными установками психолога, а той неосознанной динамикой, которая возникает в процессе его контакта с клиентом.

Таким образом, описанные нами экстремальные и кризисные ситуации, имея общие и специфичные для каждой из них признаки, не только могут, но и должны рассматриваться с позиций клинической психологии.

Везде, в любой жизненной ситуации, где есть угроза возникновения состояния приближения к предельным возможностям и потому существует вероятность возникновения психопатологических и патопсихологических осложнений, необходим взгляд клинического психолога. По сути, нужно распознавать душевную работу, проходящую в рамках восстановления и развития, и дифференцировать ее от психотравматических закономерностей работы психики. Всегда необходимо понимать, относится ли текущее состояние преимущественно к одниму из вариантов нормы или оно приобретает психопатологическое измерение. Главная проблема здесь заключается в том, что нормально текущий процесс преобразования неизбежно включает в себя психопатологические элементы. Например, переживание острого горя в рамках работы печали всегда сопряжено с развитием депрессивного состояния, которое в пиковый период может мало отличаться от глубоких психопатологических депрессий эндореактивного характера. В качестве других примеров могут выступать ипохондрия как восстановление утраченного телес-

ного «Я», взрывы внешне неспровоцированных гнева и ярости как попытки спонтанной «аварийной» разрядки чрезмерного психического напряжения и т. п. В любой момент человек, находящийся в экстремальной или кризисной ситуации, может «сломаться», психически «разрушиться». Однако он может также выстоять и обогатить свой жизненный опыт. Выдержит ли он, можно определить с позиций клинической психологии. Так, возрастной кризис у подростков часто характеризуется дисгармонией, многими психическими проявлениями и отклоняющимися формами поведения. Если рассматривать их с точки зрения социальных норм, то они ошибочно могут быть квалифицированы как патологические и подвергнуты неправомерной, преждевременной психолого-педа-гогической и медицинской коррекции, нарушающей и искажающей линию нормального развития.

Например, вполне адекватные в период возрастного кризиса у подростков острые переживания и отклонения в поведении, скажем, уходы из дома, могут оцениваться как ненормальные или, наоборот, игнорироваться. Следует, однако, иметь в виду, что между психопатологическим бродяжничеством и склонностью к многодневным туристическим походам в подростковом возрасте лежит огромная область поведенческих проявлений, описываемых с учетом закономерностей, изучаемых в кризисной и экстремальной психологии.

Чаще всего клинико-психологическое рассмотрение востребовано там, где жизненные обстоятельства вызывают чрезмерное эмоциональное напряжение. Сюда, безусловно, относятся переживания людей, возникающие вследствие природных и техногенных катастроф (от землетрясения до дорожно-транспортного происшествия). Кроме самих лиц, испытывающих такое напряжение, а также их родственников, здесь следует иметь в виду и людей, оказывающих помощь и неизбежно сталкивающихся с большим объемом человеческих страстей и страданий. Но важно помнить, что часто внутренняя жизнь человека внешне протекает «нормально» и не вызывает никаких опасений у окружающих, в том числе педагогов, сослуживцев, коллег и даже родственников и друзей. В то же время внешние обстоятельства или внутренняя динамика переживаний требуют от человека подтверждения его идентичности в некоторых ситуациях (например, финансовый кризис, значительные материальные потери, уход из семьи супруга, потеря работы, собственная болезнь, болезнь родственника и т.д.). Невозможность соответствовать этому требованию может привести к потере целостности и идентичности. Таким образом, ситуация из трудной жизненной превращается для человека в экстремальную или кризисную.

Необходимо коснуться еще одного важного, с нашей точки зрения, вопроса, неизбежно возникающего при приближении к области кризисной и экстремальной психологии, — вопроса о психологической оценке состояния человека. Проблемность его состоит в том, что, по-видимому, невозможно точно диагностировать наличие актуального психологического кризиса или экстремальной ситуации (в нашем понимании) у человека только по данным так называемого наблюдения. В этой области мы всегда сталкиваемся с субъект-субъектным взаимодействием, а потому оценить состояние другого возможно лишь через оценку изменения собственного состояния. Иначе говоря, для того, чтобы оценить предельность душевной работы, необходимой в настоящий момент другому, самому психологу требуется иметь развитые эмпатические способности. Поскольку само понимание предельности сугубо индивидуально, то для выработки профессиональной клинико-психологической позиции необходим достаточный клиникопсихологический опыт. Следует помнить, что даже наиболее яркие психотравмирующие последствия кризисов, такие как соматизация у детей, воспитывающихся в дис-

функциональных семьях, или суицидальное поведение подростков и взрослых, могут длительное время развиваться внешне незаметно, что влечет за собой выбор неадекватных стратегий поведения других. Часто окружающие люди, и даже психологи, говорят: «Не волнуйся, успокойся», не понимая особенностей протекания процесса психологической травматизации и восстановления, системности патологизирующих и адаптационных процессов.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что при оказании психологической помощи речь идет не об организационной готовности ее оказывать, хотя это тоже должно иметь место, а о профессиональной готовности видеть ситуации и человека в них многопланово, в том числе, в первую очередь — с клинико-психологических позиций.

Статья поступила в редакцию 17 сентября 2009 г.