Метанарратив о свободе:мифология или наука? Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ШКг

ТЕОРИЯ

И МЕТОДОЛОГИЯ

Метанарратив о свободе: мифология или наука?

Барков С.А., Зубков В.И.

Данная статья продолжает тему опубликованной ранее статьи «Ме-танарративы: судьба научных идей в эпоху постмодерна». Предметом исследования является свобода как один из метанарративов эпохи модерна. Цель исследования - выявление социальной роли свободы и особенностей ее научной рефлексии в постмодернистскую эпоху. Авторы приводят гносеологические и социологические аргументы «за» и «против» свободы, иллюстрируя их примерами из истории и повседневной жизни людей. На основе комплексного (междисциплинарного, ретроспективного и поведенческого) сравнительного анализа выявляются прямые и косвенные связи между теорией свободы и ее социальным восприятием. Сделан вывод о том, что в эпоху постмодерна метанарратив свободы, с одной стороны, может являться предметом веры, а с другой, -научной категорией, которая может быть по-разному операционали-зирована для ее реализации в социальной практике. Свобода соотнесена с другими важнейшими общественными ценностями - счастьем, открытостью,безопасностью и др. Ключевые слова: свобода, права человека, открытость, либерализм, свобода «от» и «для», модерн, постмодерн, «кривая свободы», степени свободы, плата за свободу, русская цивилизация, интеллигенция

Barkov S.A., Zubkov V.I.

Metanarrative About Freedom: Mythology Or Science? The article is a continuation of the previously published article «Metanarratives: scientific ideas in the postmodernity.» The subject of the study is freedom as one of the metanarratives of the modern era. The purpose of the study is to reveal the social role of freedom and the features of its scientific reflection in the postmodern era. The authors give epistemological and sociological arguments «for» and «against» freedom, illustrating them with examples from the history and everyday life of people. On the basis of a complex (interdisciplinary, retrospective and behavioral) comparative analysis, direct and indirect links between the theory of freedom and its social perception are revealed. In the postmodern era, the metanarrative of freedom, on the one hand, can be a creed, symbol of faith, and on the other hand, a scientific category that can be variously operationalized for its implementation in social practice. Freedom is correlated with other important social values -happiness, transparency, security, etc.

Keywords: freedom, lyberty, human rights, transparency liberakism, freedom «from» and «for», freedom modernity, postmodernity, «freedom curve», degrees of freedom, payment for freedom, Russian civilization, intelligentsia

В споре о сущности свободы сломано немало копий. Начиная с философов древности и заканчивая чиновниками «Эмнисти интернешнл», множество субъектов общественной жизни пытались дать ответы на вопросы о том, что есть свобода и в каком виде она нужна человечеству. Современная ситуация, характеризующаяся неоднозначностью понимания политических прав и свобод и специфическим изменением стиля мышления, который очень условно можно назвать постмодернизацией, заставляет вновь обратиться к данной теме. Нижеследующий диалог о свободе является частью цикла, открытого статьей «Метанарративы: судьба научных идей в эпоху постмодерна», и посвящен свободе именно как метанарративу. Этот метанарратив, как и любой другой, содержит в себе изрядное количество условностей, «недосказан-ностей», а также неожиданных, а часто и неоправданных «кульбитов» мысли. В нем сплетены воедино научные факты и верования людей разных эпох. Авторы статьи хотя бы отчасти попытались разобраться в этих хитросплетениях и пролить свет на современное состояние метанарратива о свободе. Под рубрикой Pro помещены аргументы в пользу свободы как общественной ценности и научной идеи. Под рубрикой Contra представлены аргументы против свободы и соответственно за то, чтобы считать ее в первую очередь мифологемой, идеологе-мой или даже фетишем.

Contra

Наиболее абстрактным и вместе с тем наиболее влиятельным метанарративом современ-

ря

ы восд Д

ности является свобода. С определенной степенью условности можно утверждать, что в эпоху модерна возникла особая религия свободы со своими догматами, жертвами и мучениками. Религиозные войны, которые велись под лозунгом «За нашего Бога!», погубили, безусловно, больше всего человеческих жизней. Затем по числу жертв следуют сражения под лозунгом свободы. Но за последние два века идея свободы по своей «убийственной силе» явно приблизилась к религиозным идеям. Если сегодня ИГИЛ (организация, запрещенная в России) и родственные ей террористические организации ведут в той или иной степени религиозную войну, то их противники из стран Запада постоянно декларируют, что борются за свободу.

Картина оказывается черно-белой, лишенной каких бы то ни было промежуточных тонов. Одни люди, якобы, борются за свободу, и они, естественно, праведники, другие ограничивают свободу, и поэтому они преступники. Вопросом о том, что такое эта самая свобода, в данном случае никто всерьез не задается. Так Запад узурпирует свободу в качестве ценности своей цивилизации, превращает ее в свое мощное оружие и с ее помощью покоряет мир.

Современная западная цивилизация во главе с США в своей внутренней и внешней политике руководствуется идеологией либерализма, которая уже якобы сделала Запад свободным и сделает (конечно, при соответствующих «усилиях» самого Запада) таким же свободным весь остальной мир. Как пишет А.Дугин, либерализм провозглашает индивидуальную свободу человека практически от всех традиционных социальных институтов, а также от традиционных форм коллективности. Абсолютизация свободы позволяет любому сказать «нет» чему угодно, даже самой свободе. Поэтому человек надоел самому себе и превращается в киборга, клона, бесполого мутанта1.

Опыт покорения народов посредством свободы уже стал повседневностью для миллиардов людей на планете, которые понимают, что свобода отнюдь не приносит счастья. Просто она выгодна одним людям и вредна для других. Вспомним и такой аргумент: старая дева свободна, но хорошо ли это? Аргументы аргументами, но когда «гуманитарные интервенции» ООН в Югославию, украинский «майдан» и «арабскую весну» - события принесшие стра-

дания миллионам людей - называют борьбой за свободу, всем здравомыслящим людям становится очевидно, что со свободой что-то не так.

Как же так получилось, что абстрактное понятие с не слишком ясным содержанием стало играть такую важную роль в жизни людей?

Pro

У свободы есть вполне конкретное содержание. И никакие войны к этому содержанию отношения не имеют. Как научная категория свободы применима ко множеству субъектов и процессов. Свобода нужна не только человеку, но и другим высшим животным. Еще в начале прошлого века российские физиологи И.П. Павлов и М.М. Губергриц экспериментально доказали, что у собак существует врожденный рефлекс свободы. Как известно, для изучения приобретенных (условных) слюнных рефлексов у собак И.П. Павлов использовал специальный станок, к которому привязывалось животное. У собак с развитым рефлексом свободы из-за ограничения свободы передвижения довольно долгое время наблюдалось общее возбуждение и произвольное слюноотделение без формирования условного пищевого рефлекса. Правда, у собак рефлекс свободы «в резко подчеркнутой и хорошо изолированной форме» встречается очень редко. Гораздо чаще можно видеть врожденный рефлекс рабской покорности, который демонстрирует большинство щенков и маленькие собачки, которые падают перед большими собаками на спину, отдавая себя на волю силь-нейшего2.

Но похоже, что сегодня свобода «в резко подчеркнутой и хорошо изолированной форме» тоже нужна не многим людям, хотя большинство респондентов социологических опросов ратуют за нее. Так, в опросе ВЦИОМ 2006 г. респонденты, оценивая личную независимость и свободу по семибальной шкале (1 - совсем не важно, 7 - очень важно), ответили так: 7 -56%, 6 - 15%, 5 - 13%3. Поэтому нужно разобраться, кто действительно ценит свободу, и кто чувствует себя свободным?

Contra

Вопрос правомерный, и чтобы на него правильно ответить, проще всего обратиться к истории. В доиндустриальную эпоху свобода че-

ловека понималась вполне конкретно. Раб и крепостной крестьянин, бывшие в известном смысле вещами своего владельца, действительно были несвободными. Борьба за свободу и освобождение в этом случае наполнялись абсолютно понятным содержанием. Получить свободу, обрести свободу означало просто перестать быть собственностью другого человека. Поэтому в начале индустриальной эпохи категория свободы совсем не являлась фетишем или метанарративом. А вот, когда феодализм и рабство на американском юге ушли в прошлое, свобода начала становиться все более абстрактной ценностью и использоваться элитами для вдохновления масс на различные «подвиги» и противопоставление людей.

Подобные метаморфозы происходят и с другими идеями, например, с идеей феминизма. В период расцвета индустриального общества феминисты (точнее в подавляющем большинстве - феминистки) вполне оправданно боролись за гражданские права женщин, прежде всего, за их избирательное право. Затем, уже на излете эпохи модерна возник агрессивный феминизм, согласно которому вся предыдущая цивилизация была-де цивилизацией «самца», и теперь нужно пересмотреть все ее основы -науку, философию, социальный строй, - чтобы вписать в нее «самку».

Далее заметим, что свободу всегда и особенно ценит интеллектуал. В осмыслении истории и расстановке приоритетов развития обществ огромную роль играют интеллектуальные элиты (в России - интеллигенция). Интеллектуал кровно заинтересован в свободе, ведь для него, как для античного раба и средневекового крестьянина, свобода имеет вполне конкретное содержание, связанное с творчеством. Поскольку творчество признается высшим предназначением человека, постольку ограничение свободы, например, цензурой - это выступление против природы человека. Для интеллектуала свобода - это прежде всего возможность мыслить самостоятельно, а не по канонам, предложенным другими. Цензура для него - прямой аналог крепостного права.

Счастье творца заключается в том, чтобы познакомить публику со своими творениями и снискать ее любовь. И если на этом пути возникают барьеры, художник или ученый чувствует себя обездоленным. Нет ничего ужаснее, чем

«писать в стол», снимать фильмы, которые «лягут на полку», проводить исследования, результаты которых не будут обнародованы... Именно поэтому интеллектуал ради свободы готов пожертвовать всем и активно убеждает других в том, что это важнейшая ценность. И он очень убедителен, даже если люди в глубине души и чувствуют неоднозначность его доводов. Дело в том, что обыденный мир человека, приходя в противоречие с идеями интеллектуалов, часто терпит фиаско из-за невозможности так же красиво репрезентировать свое содержание, как это позволяют сделать метанарративы, созданные интеллектуалами.

Pro

Свобода нужна не только элите, но и всем людям. При этом в каждую эпоху свобода, имея одну и ту же основу, приобретает свою специфическую трактовку. Действительно, исторически первым (в Античности) сформировалось понятие свободы как свободы от власти рабовладельцев и деспотии правителей, затем в средние века культивировалась свобода от греха. Эпоха Возрождения провозгласила цель всестороннего раскрытия свободной человеческой личности. В эпоху Просвещения - эпоху рождения либерализма в понимание свободы были включены так называемые естественные права человека, а затем и его права в социальной, экономической, политической и культурной сферах. Во всех этих сферах, а не только в науке и искусстве, люди могут стремиться в свободе творчества.

При этом, как заметил Н.А. Бердяев, средний человек массы в сущности не очень дорожит свободой, поэтому она все-таки скорее аристократична, чем демократична4. Большинству людей в реальной жизни нужны стабильность и предсказуемость (предсказуемость перспектив), а не свобода. Опросы же фиксируют приверженность людей свободе как ценности, ибо по большому счету понятно, что свобода лучше, чем несвобода. Если же говорить более предметно, то ценность свободы заключается в том, что она переживается как возможность выбора, как состояние непредопределенности, как палитра возможностей, что психологически комфортно для любого человека. В экономике и менеджменте прогнозирование часто осуществляется с помощью построения дерева решений.

5

i

Так вот, для любого человека психологически важно осознавать, что он свободен выбирать, по какой ветке этого дерева будут развиваться дальнейшие события. При этом выбор может быть основан на ценности, рациональной калькуляции, интуиции или жребии. Выбор может быть сделан или не сделан. Но важна сама возможность выбора. Это и есть ощущение свободы самоопределения субъекта социального действия.

Так, закрепленная в законодательстве возможность заниматься индивидуальным предпринимательством не означает, что каждый человек будет предпринимателем или даже просто попробует себя в этом непростом деле. Однако эта возможность составляет важнейшую часть экономической свободы при капитализме - человек необязательно должен работать «на дядю», он не обязан присоединяться к организациям, имеющим цели явно отличные от его собственных. Он в принципе всегда может создать свой бизнес и попытаться реализовать именно свои, а не чужие идеи по части «делания денег», преобразования хозяйственной жизни, преображения социальной реальности. Как только у тебя появляется сама возможность сказать «да» или «нет», ты ощущаешь себя свободным, и тем в большей степени, чем больше масштаб и значимость возможного выбора.

Далее следует отметить, что ощущение свободы, как и другие показатели социального самочувствия, определяется не только наличием реально существующих прав и свобод в конкретном обществе, но и другими более общими факторами. Прежде всего, это понимание свободы в той или иной культуре. Например, свобода в Японии невозможна без слитности с группой. С этим фактором связана система социализации на основе национальной идеологии. Чем более она патриотична, тем лояльней население5 . В ряде случаев трактовка свободы связывается не с национально-культурными традициями, а с определенной идеологией. Так, свобода при социализме предполагает сопричастность людей к жизни друг друга, веру в общие моральные ценности и справедливость, общее понимание смысла жизни. При этом даже тоталитарная доктрина, если она совпадает с субъективными побуждениями, может стать основой свободы человека. Капитализм же, каким он задумывался и формировался, фактически

пренебрегал этими ценностями и устремлениями, и поэтому подвергался и подвергается критике за протестантский индивидуализм, прагматизм и утилитаризм, а также абсолютизацию свободы. Что касается современной России, то угрозы свободе россияне видят: в большом разрыве между богатством и бедностью - 45%; в отсутствии равенства всех перед законом - 29%; и в сращивании власти и капитала (олигархов и высшей бюрократии) - 25%6.

Contra

Множественные трактовки свободы в разных условиях и в разные времена - это не различные аспекты одного явления. Эти трактовки настолько разнообразны, что позволяют отрицать единое содержание категории свободы. «Свобода» - это слово для обозначения самых разных феноменов. И сегодня становится понятно, что некоторые из них совсем не так притягательны, как принято считать. Свобода превратилась даже не в двуликого Януса, а в многоликого божка, отнюдь не доброго по своему характеру и деяниям.

Философы намного раньше, чем простые люди осознали всю неоднозначность свободы и предложили несколько ее толкований. У Б.Спинозы с его определением свободы как осознанной необходимости, свобода по большому счету сводилась к компетентности. Если человек что-то знает и не совершает ошибок, он свободен, прежде всего, от неудач. Либералы трактовали свободу как свободу действий, которая теснейшим образом связана с верой в разум человека. Но если свобода - это возможность действовать согласно своему разумению, то все люди будут мешать друг другу. И здесь один из классиков либерализма Дж.Ст. Миль изобрел формулу столь же непонятную, сколь и догмат о троице в христианстве: твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека7. Но как понять, где она начинается? Все люди разные, и поэтому один человек сможет понять даже ночное вторжение в свой дом, а другой малейший шум соседей готов рассматривать как покушение на свою свободу. Ясности в понимание свободы формула Миля явно не прибавила, но позволила сохранить свободу в качестве одной из самых притягательных идей и ценностей.

Кроме того, само стремление к свободе, вроде бы очень понятное людям, в философс-

ком плане не означает практически ничего. Многие философы, начиная с Ф.Ницше, весьма образно критиковали свободу как философскую категорию и придумывали множество афоризмов и ситуаций, показывающих всю неоднозначность и противоречивость ее содержания. Французский философ А.Глюксманн, автор очередной переделки афоризма Р. Декарта «Я мыслю, значит, есть государство!», в одной из своих работ обратил внимание на абсолютную нерациональность стремления к свободе. Он процитировал Мао Дзедуна, который говорил: «Если я говорю тебе "Будь свободен!", что бы ты ни сделал, ты всегда останешься несвободным!»8 . Получается, что свобода - это просто ощущение, причем один человек это ощущение назовет свободой, а другой, например, одиночеством.

Pro

И все-таки существует тот объективный стержень, на который нанизываются все кажущиеся такими разными трактовки свободы. Онтологической основой свободы является многовариантность развития социального мира. Будущее непредсказуемо, и история, в особенности опыт эпохи модерна это, безусловно, подтверждает. Будущее - это господство случайности, и именно случайность (замеченная еще Эпикуром, признавшим самопроизвольное отклонение атомов от прямолинейных траекторий) создает незыблемый фундамент свободы.

Однако один из парадоксов модерна заключался в том, что рационализм, как следствие веры в разум человека, на словах всегда ратовал за свободу, однако, претендуя на возможность открытия незыблемых законов развития общества, подобных закону тяготения, фактически сводил эту свободу к нулю. Социальная мысль всегда настаивала на своей прогностической способности, роднящей ее с естественными науками. Однако постоянные явные отклонения от прогнозов в экономике, политике, культуре на практике заставляли задуматься о самой возможности досконально предсказать нечто в отношении людей. Несбывшиеся прогнозы, с одной стороны, подрывали методологические основы рационализма, а с другой, - подталкивали людей к признанию принципа свободы в процессе социальных изменений. В целом же осознание ограниченности познавательной де-

ятельности ориентирует на непредсказуемое и, в этом смысле, свободное развитие как отдельных индивидов, так и общества в целом.

Ученые, свято верящие в предсказательную силу социальных наук, часто противопоставляют отдельных индивидов и их сообщества. Понятно, что предсказать траекторию развития отдельной личности невозможно, подобно тому как нельзя предсказать траекторию движения отдельного фотона. Но, по их мысли, опять-таки аналогичной мысли естествоиспытателей, можно статистически предсказать развитие больших групп людей и общества в целом. Опыт эпохи модерна в целом опроверг и эту вроде бы оправданную претензию. Сколько бы ни создавалось изящных моделей, предсказывающих поведение людей, исключений из прогнозов всегда оказывалось больше простой статистической погрешности, и они радикально меняли ситуацию, когда модель из прогнозируемого будущего превращалась в реальность.

Если же рассматривать свободу вне веры в предсказуемость развития общества, ее содержание оказывается достаточно ясным. При этом понято, что абсолютной свободы не существует. У нее на практике всегда будут ограничения. Поскольку человек существо биосоциальное, то его свобода, с одной стороны, зависит от физических и экономических факторов жизнеобеспечения, с другой, - от особенностей общественного устройства. Кроме того, а может быть и прежде всего, человек существо духовное. Н.А.Бердяев писал, что свобода есть духовное начало в человеке (внутренняя свобода), а не бытие. Дух есть свобода, материя же есть необходимость. Поэтому свобода увеличивается по мере приближения к духу и уменьшается по мере приближения к материи. Недостаток хлеба (символ экономики) есть также и недостаток свободы. Но хлеб это не цель, а средство утверждения свободы.9 Поэтому главное ограничение свободы - это существование материального мира с его законами и неизбежным воздействием как на отдельного человека, так и на самые разные сообщества.

Contra

Если уж речь зашла о материальном мире и его ограничениях, то следует обратить внимание на вопрос о соотношении свободы и счастья. Весьма примечательно, что древнеримская

i

Ík

богиня Libertas, от имени которой происходит название политической идеологии либерализма и множество однокоренных слов, в содержании которых отражаются определенные элементы свободы, изначально олицетворяла плодородие и полноту жизни, и только затем личную свободу гражданина и республиканскую свободу. Фактически, она была богиней счастья и свободы. Однако со времен Великой французской революции свобода, будучи первым ее лозунгом, представителями политической элиты никогда напрямую не связывалась со счастьем. Счастье слишком субъективная категория, свобода же - совсем другое дело. Всегда можно сказать, что мы боремся за свободу, и наша борьба святая. Фактически, в политике свобода неявно подменила собой счастье. Ведь ратуя за свободу, политик в глазах многих ратовал за счастье. Американцы до сих пор свято верят в то, что живут в самой свободной стране, и это самое лучшее, что могло с ними случиться в жизни. Если свобода - это не само счастье, то, по крайней мере, существенная часть его. И в угаре политической пропаганды никто не обращает внимания на то, что свобода может трактоваться: как свобода умирать, не имея медицинской страховки; как свобода навязывать западные ценности и образ мысли другим народам; как невозможность сказать хоть что-то против нетрадиционной сексуальной ориентации и т.п. И вот за такую двусмысленную, неопределенную, противоречивую и не приносящую конкретной пользы миллионам людей идею в истории последних веков было пролито столько крови!

Pro

Вопрос о соотношении свободы и счастья нужно ставить шире. Если счастье трактовать в первую очередь как материальное благополучие и потребление (ведь рыночная демократия, по мнению либералов, должна удовлетворить самые разнообразные, и даже изощренные человеческие потребности), то стоит задуматься, зачем нужно такое счастье, и не идет ли оно вразрез с основами существования человечества как биологического вида. Максимальное удовлетворение потребностей может оказаться отнюдь не благом. Не будем рассматривать известные вещи о том, что удовлетворение все более возрастающих потребностей человечества

связано с истощением природных ресурсов, загрязнением среды обитания и т.п. Напомним лишь результаты экспериментов с грызунами, проведенных американским этологом Джоном Кэлхоуном (Calhoun) еще в 60-70 гг. прошлого века и неоднократно обсуждавшихся в советской и российской литературе в контексте возможных последствий «сытой жизни» для лю-дей10.

Наиболее известным является эксперимент Кэлхоуна «Вселенная-25» (25-й по счету и закончившийся аналогично предыдущим) по созданию так называемого «мышиного рая» в просторном загоне, рассчитанном примерно на 4000 мышей, в котором была комфортная для них температура, имелись в изобилии еда и вода, поддерживалась чистота, осуществлялся ветеринарный контроль, были оборудованы многочисленные гнезда для самок. В загон были помещены четыре пары здоровых мышей, которые быстро размножались, пока популяция не достигла численности 2200 особей. К этому времени стали наблюдаться следующие процессы. Поскольку продолжительность жизни увеличилась, стареющие особи не высвобождали места для молодых и конфликтовали с ними, в результате чего часть молодых и неопытных мышей, не нашедших места в социальной иерархии, переходила в разряд отверженных. Снизилась активность молодых самцов, они перестали защищать самок, но периодически нападали на отверженных. В результате самкам пришлось самим защищать себя и свое потомство, повысилась их агрессивность, и не только к окружающим, но и к собственному потомству. Затем самки перестали ухаживать за мышатами и вместо этого убивали их и уединялись в дальних гнездах. Появилась каста «красивых» самцов, которые не участвовали в социальной жизни, а только чистили свою шерстку. Интересно, что Дж. Кэлхоун помещал этих «красивых» и самок-одиночек в новый «мышиный рай», но они свое поведение не изменяли, не давали потомства и умирали от старости. В целом индивидуализм мышей возрастал, увеличивалось и количество девиаций (чрезмерная агрессивность, пансексу-альность и гомосексуальность, каннибализм). Наконец, смертность молодняка достигла 100%, количество беременностей постепенно снизилась до нуля, и мыши стали стареть. Через четыре года в загоне осталось только 122 мыши

вне репродуктивного возраста, и эксперимент пришлось завершить.

Конечно, напрямую экстраполировать результаты этого эксперимента на общество нельзя. Но разве сегодня в странах «золотого миллиарда» мы не наблюдаем дискриминацию молодежи на рынке труда из-за отсутствия профессионального опыта, ее эскапизма, нарциссизма (селфипомешательство), индифферентных мужчин и «идейных» женщин-одиночек, движение «чайлд фри», «красивых» (метросек-суалы), асексуалов, распространение половых девиаций (гомосексуалы, бисексуалы и т.п.). Напомним и об аполитичных и воспринимающих жизнь как игру хипстерах, мировоззрение которых сформировалось под непосредственным влиянием идей постмодернизма. Население развитых стран вымирает из-за снижения потребности в детях до одного-двух. Причем вымирание началось еще в 1970 годы со Швеции и Финляндии - стран наиболее благополучных в экономическом отношении и с точки зрения социальной защищенности населения. Сегодня вымирает почти вся Европа, Россия, Австралия, такие крупные страны Нового света как Канада и Бразилия11. Если в каких-то из этих стран и фиксируется рост населения, то только за счет иммигрантов. Значит, в обществе свободы потребления что-то не так, и нужно менять модель свободы. Ведь альтернативы либерализму существуют, например, традиционализм, консерватизм, концепция креатосфе-ры и др.

Contra

Постмодерн не только выявил тупики в ходе единонаправленного движения к свободе. Он также с очевидностью показал неприемлемость некоторых нарративов, базировавшихся на признании свободы как непререкаемой ценности и одновременно «строго выверенной» научной категории. В эпоху модерна появились концепции, которые напрямую соотносили целесообразность существования обществ со степенью свободы в них. На деле же свобода, в конечном счете, всегда сталкивалась с ценностями не менее важными - прежде всего, с безопасностью и патриотизмом. И от неумения дать отпор тотальной идеологии свободы страдали многие общества.

Наиболее яркую концепцию, рисующую русских и их государство как недостойных суще-

ствования из-за отсутствия свободы, изложил в свое время В.Гроссман. Гроссман - писатель, а литература в нашей стране представляет собой наиболее развитую часть социальной мысли. Именно русская литература, не втиснутая в прокрустово ложе научных догматов, дает нам достаточно ясное представление о жизни соотечественников как вчера, так и сегодня12. Так вот, будучи писателем и не оглядываясь на необходимость доскональной аргументации, Гроссман в повести «Все течет»13 изложил свою концепцию в следующих предложениях. «Прогресс в основе своей есть прогресс человеческой свободы. Да ведь и сама жизнь есть свобода, эволюция жизни есть эволюция свободы. Русское развитие обнаружило странное существо свое - оно стало развитием несвободы». «Год от года все жестче становилась крестьянская крепость, все таяло мужичье право на землю, а между тем русские наука, техника, просвещение все росли да росли, сливаясь с ростом русского рабства». «Так тысячелетней цепью были прикованы друг к другу русский прогресс и русское рабство. Каждый порыв к свету углублял черную яму крепостничества». «Пора понять отгадчикам России, что одно лишь тысячелетнее рабство создало мистику русской души».

Русская цивилизация, будучи весьма специфичной по своей системе ценностей, не смогла отмахнуться от западной пропаганды свободы, как это сделали китайцы, опираясь на свою многотысячелетнюю национально-культурную специфику. Россия была включена в культурное пространство Европы посредством множества связей, в том числе в областях образования, науки и политики. Но для простого русского человека свобода воспринималась скорее не по-европейски, а как возможность вседозволенности. Поэтому интеллектуалы и противники власти всегда цеплялись за то, что в России недостает свободы, и это-де свидетельствует о незрелости народа и его культуры.

Многократно высказывался о стремлении к свободе как высшем призвании человека главный русский бунтарь М.А.Бакунин14. И это «стремление» позволяло ему сходиться с самыми ярыми противниками России по всему миру и поддерживать любые антирусские выступления. Так он якобы боролся с самым главным душителем свободы на планете - русским царем. Это же «стремление» привело А.И.Герцена

i

íüP

и, в особенности, его друга Н.П.Огарева к поддержке террористов в России. Именно это «стремление» оправдывало тех, кто выступал за освобождение В.И.Засулич после совершенного ею покушения на убийство петербургского градоначальника. Именно это «стремление» привело русскую интеллигенцию к тому, чтобы ратовать за поражение России в войне с Японией. Все это должно было способствовать торжеству мифической свободы в стране. Да и в 1990-е годы именно стремлением к свободе интеллектуалы оправдывали крушение Советского Союза как последнего царства несвободы в Европе, разрушение плановой «крепостнической» экономики как варварского аналога хозяйственного рабства, фактическую утрату государственной независимости в пользу открытости общества, повлекшую нарастающую культурную и демографическую деградацию.

Переход от социализма к капитализму в России осуществлялся, в том числе под лозунгами свободы. Однако в 2007 г. ВЦИОМ попросил респондентов сравнить социалистический и капиталистический (рыночный) строй с точки зрения политических свобод и прав человека и получил следующие ответы: преимущество имеет социалистический строй - 33%; преимущество имеет капиталистический строй - 39%; затрудняюсь ответить - 28%15...

В последнее время вера российской интеллектуальной элиты в свободу пошла на убыль, и в ее дискурсе существенное место наконец-то стали занимать такие ценности русского мира, как патриотизм и безопасность. Этому в немалой степени способствовали эксцессы реализации монополизированной американцами идеи свободы по всему миру, проявления откровенной русофобии западными элитами в условиях стабилизации социально-экономической ситуации в нашей стране, а также расставившее все точки над i присоединение Крыма. Однако действенный русский постмодернизм не отрицает, но и не превозносит ценность свободы, ставя ее в ряд с другими не менее важными социальными идеями.

Pro

Действительно, понимание свободы в русской культуре, и даже шире, в русской цивилизации весьма специфично. В одном из дореволюционных российских журналов под извест-

ной карикатурой с названием «Кто как понимает» сделаны следующие подписи. Американец: «Никто не может меня ударить: у нас свобода». Русский: «Я могу кого угодно ударить: у нас свобода».

Эта иллюстрация опять-таки отсылает нас к конкретным трактовкам свободы. Наиболее известные из них - это «свобода от» и «свобода для». По Э.Фромму, «свобода от» есть негативная свобода, а «свобода для» есть свобода позитивная. У И.Берлина, позитивная свобода

- это свобода людей от ограничений, налагаемых социальной системой, негативная свобода

- это свобода действий человека от вмешательства других людей. Все это в целом согласуется традицией, идущей от Т.Гоббса, который различал свободу в обществе и свободу воли, т.е. свободу выбора, несмотря на определенные обстоятельства.

«Свобода для» предполагает некую цель, определяемую не только индивидуальной жизненной стратегией («философией»), но и общественной пользой, государственной идеологией, цивилизационной миссией народа. «Свобода для» и более трудна для человека, чем «свобода от». Во-первых, потому что «свобода для» предполагает выбор между различными возможностями на основе далеко не однозначных критериев, что предполагает борьбу мотивов и требует волевых усилий, а иногда и реальной борьбы для достижения цели. Исторически наиболее распространенными критериями выбора являются: добродетель - выбор на основе различения добра и зла, выбор на основе различия истины и лжи, выбор личной пользы или долга перед окружающими. Во-вторых, «свобода для» предполагает ответственность. В отсутствии критериев выбора и ответственности за него свобода становится опасной как для ее субъектов, так и для окружающих. Причем это касается как «свободы действия», так и «свободы бездействия». В-третьих, не будем забывать и о «муках творчества», которые напрямую связаны с непредсказуемостью его результатов. Ведь формула «Отрицательный результат - это тоже результат!» никоим образом не может сгладить неудовлетворенность творца.

Поэтому свобода вообще, и особенно «свобода для», может стать для человека тяжелым бременем, от которого хочется избавиться. Часто за свободу приходится чем-то платить, в

том числе несвободой в каком-то ином отношении, и, наоборот, свободой жертвуют ради чего-то более важного. Сегодня вероятно наиболее актуальной является сложная взаимосвязь свободы и безопасности, прежде всего, в контексте осмысления терроризма. Есть и более радикальный взгляд на издержки свободы, в соответствии с которым любая свобода есть лишь следствие «переструктурирования несво-бод»16. С точки же зрения З.Фрейда, культура вообще предстает как система запретов, т.е. тех же несвобод.

Contra

Чтобы понять всю относительность свободы как ценности, ее подлинное место в современном мире, нужно соотносить ее не столько с несвободой, сколько с понятиями, которые могут иметь столь же сильное идеологическое влияние на общество. Как уже говорилось ранее, такими понятиями являются счастье, безопасность, благополучие и др. Свобода на какое-то время узурпировала их место в картине мира человека эпохи модерна. Он готов был жертвовать всем ради свободы. А это неверно.

Интересной, а в каком-то смысле даже парадоксальной является связь свободы с понятием открытости. Свободная экономика - это открытая экономика, лишенная барьеров для входа. Свободная страна - это открытая страна, не ограничивающая перемещения граждан через свои рубежи и позволяющая иностранцам работать на своей территории. Отсюда напрашивается логический вывод о том, что свободный человек - это человек с открытым для других жизненным миром. Но с этим вряд ли согласятся даже те люди, которые с гордостью называют себя свободными. Тогда выходит, что связь свободы с открытостью - это очередная условность метанарратива о свободе. Что бы ни говорили западные экономисты, следует признать, что большинство стран с незащищенным рынком, где очень «свободно» чувствуют себя многонациональные корпорации, не могут похвастаться процветающей экономикой. А в большинстве стран, где действуют западные неправительственные организации (открытых для них), политический процесс деформируется в пользу дружественных для Запада сил. Из этих же стран происходит активная «утечка мозгов», причем, опять-таки в сторону Запада. Че-

ловек же, не оберегающий свой жизненный мир, мгновенно становится игрушкой обстоятельств и других людей.

Получается, что в реальном мире действует не возвышенная логика метанарратива, согласно которой свободный человек открыт внешнему миру, а вполне приземленная формула: если ты открыт, тобой легче манипулировать. Открытым может быть только сильный; открытость слабого приведет лишь к тому, что в противостоянии с другими людьми он лишится свободы, вынужденно следуя за более сильными. Кроме того, социальный субъект - будь то индивид, общность или государство - для достижения своих целей должен ограничивать воздействие других субъектов, а значит ограничивать их свободу. Значит, абсолютизация свободы не способствует, а препятствует самореализации субъекта.

Pro

Вопрос о соотнесении свободы и открытости действительно сложный. Но социальное пространство нельзя рассматривать только со стороны одного субъекта. Если все субъекты будут закрытыми и не будут идти на контакт друг с другом, они тем более не смогут достичь своих целей. Ведь во многом мы достигаем их посредством взаимодействия с другими людьми. Поэтому важно (хотя это и не просто) находить оптимальную степень открытости в определенном социальном и психологическом контексте. То же самое касается и свободы.

Так, в соответствии с моделью кривой свободы Ю.Козелецкого, первоначально с расширением зоны свободы (главным образом с увеличением числа доступных альтернатив) удовлетворенность индивида возрастающей произвольностью своих действий усиливается. В определенный момент кривая достигает точки максимума, которая соответствует уровню свободы, дающему индивиду максимальное удовлетворение. Дальнейшее увеличение степени свободы уже не вызывает возрастания удовлетворенности, а, наоборот, может ее уменьшать. Могут появиться трудности с целостным пониманием ситуации, анализом всех вариантов, избеганием хаоса17. Все это справедливо не только для отдельных индивидов. Замечен парадокс, когда большие группы людей чувствуют себя более защищенными и свободными в жесткой закрытой системе с ограни-

i

Ík

ченными возможностями выбора занятий и социального продвижения, чем в подвижной открытой системе, характеризующейся неопределенностью18 .

В целом же цивилизация эпохи модерна и классический либерализм как ее идеологическая квинтэссенция, безоглядно воспевая свободу, часто не обращали внимания на ее ограничения, на то, что люди не могут или не хотят ею воспользоваться. Они не видели разрушительности свободы для всей социальной ткани, для социальных связей и отношений, делающих людей людьми. Но при этом окончательно утвердили свободу в качестве важнейшей и непреходящей ценности. В эпоху постмодерна люди, активно критикуя либерализм, обращают внимание на издержки свободы, но они не перевешивают ее достоинств. И эти позитивные светлые стороны свободы всегда будут привлекать людей, создавать для них психологический комфорт и в какой-то мере даже оправдывать их существование.

* * *

Общественное развитие двух предыдущих столетий продемонстрировало один непреложный факт - свобода может восторжествовать, только если ею управляют. Но это уже совсем не та свобода, о которой так пеклись философы, политики и интеллектуалы эпохи модерна. Чтобы сохранить себя общество в лице политической и интеллектуальной элиты должно «дозировать» свободу. Свобода хороша, если она не подрывает моральные устои общества, не приводит к повальной преступности, не разрушает экономику и систему безопасности страны и т.п.

Наконец, следует отличать категорию свободы - категорию сложную, допускающую различные толкования, но, тем не менее, в различных вариантах конкретно операционализируе-мую, от мифологемы (фетиша) свободы, выступающей в качестве бренда «свободного мира» и играющей роль оправдания всего чего угодно во имя его дальнейшего процветания.

Литература

1. База данных ВЦИОМ. URL: https:// wciom.ru/zh/print_q.php?s.

2. Бакунин М.А. Государственность и анархия. М.: Книжный Клуб Книговек, 2014.

3. Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря // Бердяев Н.А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. С.224-334.

4. Бизнес в литературе: социологический анализ / Под ред. С.А.Баркова, В.И.Зубкова. М.: Академический проект, 2014.

5. Гроссман В.С. Все течет. М.: Эксмо, 2010.

6. Дугин А. Четвертая политическая теория. Россия и политическая и политические идеи XXI века. СПб.: ООО Издательство «Пальмира»; М.: ООО «Книга по требованию», 2017.

7. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. URL: http://www.kara-murza.ru/books/ manipul/manipul_content.htm.

8. Ковалев А.Д. Аномия // Современная западная социология: Словарь. М., 1990. С.17-18.

9. Козелецкий Ю. Человек многомерный (психологические эссе). К., 1991.

10. Миль Дж. Ст. О гражданской свободе. М.: Либроком, 2017.

11. Павлов И.П., Губергриц М.М. Рефлекс свободы // Политикам об экономике. Лекции нобелевских лауреатов по экономике / Вступ. статья, общ. ред. Г.Ю. Семигина. М.: Современная экономика и право, 2005. С.552-556.

12. Перумова Н.И. Социальная доктрина М.А.Бакунина. М.: Ленанд, 2017.

13. Снакин В.В. Путь к устойчивому развитию: мифы и реальность // Век глобализации, 2016. №1-2. С.80-86.

14. Gluksmann A. Les Maitres-penseurs. P.: Editions Grasset, 1977.

Ссылки:

1 См.: Дугин А. Четвертая политическая теория. Россия и политическая и политические идеи XXI века. СПб.: ООО Издательство «Пальмира»; М.: ООО «Книга по требованию», 2017. С.80.

2 См.: Павлов И.П., Губергриц М.М. Рефлекс свободы // Политикам об экономике. Лекции нобелевских лауреатов по экономике / Вступ. статья, общ. ред. Г.Ю. Семигина. М.: Современная экономика и право, 2005. С.552-556.

3 См.: База данных ВЦИОМ. URL: https:// wciom.ru/zh/print_q.php?s_id=223&q_id= 18340&date=21.11.2006. После 2006 г. ВЦИОМ вопросов о свободе респондентам не задавал и специальных исследований свободы не проводил. (Ведь если звезды не зажигают, значит это никому не нужно...)

4 См.: Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря // Бердяев Н.А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. С.287.

5 О том, какая идеология существует в современной России, просим подумать читателя самостоятельно.

6 См.: База данных ВЦИОМ. URL: https:// wciom.ru/zh/print_q.php?s_id=163&q_id= 13616&date=28.05.2005.

7 В четвертой главе трактата «О свободе» Дж.Ст. Миль разъясняет, какие аспекты жизни должны управляться индивидуумом, а какие обществом. Он считает, что человек должен быть свободен в реализации собственных интересов, если это не наносит ущерба интересам других лиц. Последняя ситуация должна управляться обществом.

8 Gluksmann A. Les Maitres-penseurs. P.: Editions Grasset, 1977.

9 Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря // Бердяев Н.А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. С.289-290.

10 См., например: Снакин В.В. Путь к устойчивому развитию: мифы и реальность // Век глобализации, 2016. №1-2. С.83.

11 Вместе с тем в самых богатых и «свободных» Соединенных Штатах сегодня рождаемость составляет два-три ребенка на женщину фертильного возраста. Неизвестно, что будет дальше, но этот пример показывает, что если

люди и их правительства, которых они заслуживают, не будут уподобляться мышам, они способны нивелировать угрозы собственному существованию. Один из авторов этой книги около двадцати лет являлся участником проекта «Крепкая семья», стартовавшим в 1978 году под эгидой и с финансовым обеспечением правительства США и включавшим в себя исследования крепких семей по всему миру и популяризацию результатов этих исследований.

12 См.: Бизнес в литературе: социологический анализ / Под ред. С.А.Баркова, В.И.Зуб-кова. М.: Академический проект, 2014. С.4-6.

13 Гроссман В.С. Все течет. М.: Эксмо, 2010.

14 Бакунин М.А. Государственность и анархия. М.: Книжный Клуб Книговек, 2014; Перумо-ва Н.И. Социальная доктрина М.А.Бакунина. М.: Ленанд, 2017.

15 См.: База данных ВЦИОМ. URL: https:// wciom.ru/zh/print_q.php?s_id=417&q_id= 33526&date=18.03.2007.

16 См.: Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. URL: http://www.kara-murza.ru/books/ manipul/manipul_content.htm.

17 См.: Козелецкий Ю. Человек многомерный (психологические эссе). К., 1991. С. 179181.

18 См.: Ковалев А.Д. Аномия // Современная западная социология: Словарь. М., 1990. С. 18.

13

i