CC BY
167
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 38 (176).
История. Вып. 37. С. 144-150.
МЕтАМорФоЗЫ ПАМяти: трансформации ОБРАЗА РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ В 1920—1940-е ГОДЫ
В статье на основе исследования трансформации восприятия Русско-японской войны 1904-1905 гг. рассматривается проблема формирования и эволюции коллективной памяти в СССР в 1920-1940-е гг. Используется широкий круг источников: историография, художественная литература, публицистика, мемуаристика, кинофильм.
Ключевые слова: образ войны, коллективная память, Русско-японская война 1904— 1905 гг.
«Образ войны» - понятие многосложное. Оно включает в себя и собственный образ, и образ врага, также в образную конструкцию входят представления о характере войны, её масштабах, соотношении сил и перспективах. Кроме того, образ войны - динамичная конструкция. Е. С. Сенявская выделяет три его типа: прогностический, синхронный и ретроспективный1. Это согласуется и с теорией памяти, согласно которой культурная, коллективная или коммуникативная «памяти» трансформируются во времени. Для настоящей темы конструктивно использование концепции «коллективной памяти», разработанной М. Хальбваксом. Он подчеркивал, что память индивида зависит от контекста коллективной памяти, хотя отдельный человек может и не ощущать социального давления. Зависимость памяти от социального контекста объясняет изменчивость прошлого: к примеру, со сменой или вытеснением старой элиты образы прошлого могут быть заменены новыми образами2.
Образ войны трансформируется во времени, согласуясь с подвижным социальным контекстом, особенно в России в XX в. Так произошло и с образом Русско-японской войны 1904-1905 гг., который испытал на себе многочисленные социально-политические и социокультурные трансформации. Касаясь историографии проблемы, отмечу, что изучением образов войны с Японией занимались Е. С. Сенявская, И. О. Ермаченко и другие. которые попытались реконструировать прогностический и синхронный образы войны, Д. А. Седых исследовал процесс перехода синхронного образа войны в ретроспективный, но проблема по-прежнему сохраняет множество лакун3.
В годы Русско-японской войны в сознании российской общественности сформировалось
несколько образов дальневосточной кампании, куда вошли общие представления о войне, противнике, восприятие собственной страны и русской армии. Изучая разнообразные источники, я выделил несколько синхронных образов войны («либеральный», «традиционалистский», «военный», «разночинский», «революционный»), носителями которых являлись определенные группы и слои населения Российской империи4. Тогда, в годы войны и после подписания Портсмутского мирного договора, «революционный» образ занимал маргинальные позиции и не получил широкого распространения. Однако после революционных потрясений 1917 г. и Гражданской войны произошла смена элит, погибли или эмигрировали за пределы России интеллигенция, военные, чиновники, по-разному воспринимавшие войну 1904-1905 гг. Изменился социальный контекст, начался процесс конструирования нового прошлого, в ретроспективном восприятии Русско-японской войны в качестве основы утверждается «революционный» образ кампании.
Популяризации и распространению «революционного» образа Русско-японской войны в 1920-е гг. способствовали работы историка и советского деятеля М. Н. Покровского5, который до определённой степени следовал за идеями В. И. Ленина6. В первом издании «Русской истории в самом сжатом очерке» (1923) историк представил войну естественным продолжением внешней политики Романовых, отмечая, что царское правительство готовилось к конфликту более десяти лет. Он воспроизвёл концепцию С. Ю. Витте о возникновении войны в ходе борьбы в российском правительстве двух лагерей: первый - С. Ю. Витте, В. Н. Ламздорф, А. Н. Куропаткин, выступавшие против вой-
ны, и второй - Николай II, подталкиваемый А. М. Безобразовым, В. М. Вонлярлярским, великим князем Александром Михайловичем,
А. М. Абазой к войне ради завладения Кореей. Историк симпатизировал японцам. Он отрицал «коварство» противника, который неожиданно напал на русский флот в Порт-Артуре, говоря, что международное право не обязывает стороны предварительно объявлять друг другу войну, а после использовать вооруженные силы. Историк изображал русскую армию отсталой, старой (по возрасту солдат), которой противостоят малочисленные, но боеспособные японские войска. М. Н. Покровский вписал войну в контекст первой революции: упоминаемые в работах крупные сражения соотносились с революционными событиями внутри страны. Так, история Русско-японской войны оказывается разбитой на несколько частей, которые помещены в качестве внешнеполитического фона для внутренних процессов.
Однако в дальнейших работах и редакциях «Русской истории в самом сжатом очерке» М. Н. Покровский продолжал перерабатывать свою концепцию истории войны с Японией 1904-1905 гг. Он отказался характеризовать войну как империалистическую: «...ближайшее изучение архивных документов заставило автора окончательно отказаться от взгляда на русско-японскую войну 1904-1905 гг., как на войну империалистическую, и признать в этой войне заключительное звено колониальной политики Романовых, начиная еще с Петра I»7. Отрицание империализма в России в начале XX в. послужило одним из поводов для критики исторической концепции оппонентами, ибо подобное «вольнодумство» ученого входило в противоречие с ленинским идейным наследием, а последнее являлось эталоном.
Идеи М. Н. Покровского нашли отражение в учебной литературе. В 1927 г. опубликован «Учебник истории классовой борьбы. XVШ-XX века», который к 1931 г. выдержал пять изданий8. Учебное пособие рассчитывалось на учащихся техникумов, рабфаков, совпартшкол и школ II ступени. История войны оказалась сжатой и абстрактной. Русско-японская война, как и у М. Н. Покровского, распылена в истории революции: отдельные сюжеты помещены в начале революции в качестве одного из её катализаторов. Причиной войны называлось стремление царского правительства к захвату Маньчжурии и Кореи,
что обусловливалось интересами торгового капитала9.
Внутриполитические изменения, утверждение у власти И. В. Сталина и формирование новой национальной идеологии, понятия советского патриотизма, возвращение к традиционным ценностям, необходимость подготовки к грядущей войне10, а также обострение ситуации на дальневосточных границах СССР (советско-японские конфликты в 19381939 гг.) привели к трансформации в историографии оценок Русско-японской войны11. В данных условиях работы М. Н. Покровского не могли послужить основой для конструирования патриотических символов, что стало во второй половине 1930-х гг. одной из причин разгрома школы М. Н. Покровского12. В обществе ощущалась потребность в героическом прошлом13, это совпадало с интересами И. В. Сталина, который выразил свои взгляды на прошлое в кратком курсе истории ВКП (б)14. Данная работа положила начало созданию героической истории. Любопытно, что в истории ВКП (б) И. В. Сталин называл Русско-японскую войну столкновением двух хищников, кроме того, он отметил неподготовленность русской армии, бездарность военачальников. Формирование героических образов войны начал Е. М. Ярославский15: адмирал С. О. Макаров, солдаты и матросы в его интерпретации - герои войны. Е. М. Ярославский постарался девальвировать победу Японии, обусловливая её отсталостью России, а также помощью союзников Японии. Окончательно утвердилась связь событий 1904-1905 гг. с современностью: корни агрессии Японии в конце 1930-х гг. видятся в Русско-японской войне.
В складывающейся концепции истории Русско-японской войны наблюдается ряд противоречий: во-первых, признание Японии агрессором и пораженческая позиция большевиков в годы войны; во-вторых, героизация некоторых эпизодов войны и негативная ленинская трактовка событий. Проблемы разрешились «верной» интерпретацией работ
В. И. Ленина, и также попыткой связать героизм русской армии с войной, а пораженчество большевиков с революцией. Таким образом, в этой версии солдаты-герои воевали с внешним врагом, а большевики-революционеры с внутренним - царизмом.
Поиски доблестного прошлого привели к созданию новых учебников истории. В
1937 г. появился первый сталинский учебник истории «Краткий курс истории СССР» под редакцией А. В. Шестакова16. В нём истории Русско-японской войны уделялось пять абзацев, в которых уже заметно начало процесса возвращения героических символов прошлого. Осторожно устраняются из истории войны наиболее одиозные оценки конфликта. Вина за развязывание войны полностью перекладывается на Японию. Даются сдержанные характеристики японской и русской армии, но пока нет сюжетов, связанных с боем в корейском порту Чемульпо и описания обороны Порт-Артура. Более подробно Русско-японская война была описана в учебнике «История СССР», подготовленном в 1941 г. коллективом авторов для десятого класса средней школы17.
По-видимому, обострение советско-японских отношений в 1930-е гг. вызвало интерес военных к истории Русско-японской войны. В 1933 г. Д. М. Карбышев, участник войны 1904-1905 гг. и будущий герой Великой Отечественной войны, опубликовал работу «Оборона Порт-Артура»18. На базе Военной академии имени М. В. Фрунзе в середине 1930-х гг. комбригом Н. А. Левицким был подготовлена книга «Русско-японская война 1904-1905 гг.»19, выдержавшая три переработанных переиздания. Работа Н. А. Левицкого явилась первой попыткой в советской России написать популярную историю Русско-японской войны. Однако труд в большей мере носил специальный характер: важно было изучить потенциальный театр боевых действий, географические условия, возможности разнообразных видов вооружения в данных условиях и т. п. Кроме того, автор декларировал идеи и в некоторых местах придерживался концепции М. Н. Покровского, за что 20
подвергся критике20.
Грядущая Великая Отечественная война, неспокойная обстановка на дальневосточных границах СССР, разгорающаяся мировая война в Европе ещё более актуализировали героические символы. В 1939 г. появились две небольшие книги21, посвященные дальневосточному конфликту начала XX в., которые в полной мере отвечали запросам общества и власти и были необходимы в условиях всеобщей милитаризации, ожидания войны. В годы войны, в 1942 г., опубликована работа капитана 1-го ранга П. Д. Быкова22. В названных книгах, а на деле небольших брошюрах, во-
йна с Японией приобрела ожидаемую героическую основу. Появились «живые» солдаты и моряки, младшие офицеры - герои войны и примеры их героизма - Путиловская сопка (сражение на реке Шахэ), оборона Порт-Артура. Конечно, виновником поражений названо главное командование, генералы, исключая С. О. Макарова. Одновременно работы носили пропагандистский характер. Популяризация успешных эпизодов войны 1904-1905 гг. - это экстраполяция прошлого на прогнозируемые в будущем героические и удачные бои с японцами.
Параллельно историографическому
осмыслению событий войны с Японией происходила их художественная интерпретация. Как показывает художественная литература, в обществе также существовала потребность в устранении пессимистического прошлого. Безусловно, А. С. Новиков-Прибой, А. Н. Степанов, А. С. Сергеев, опубликовавшие в 1930-1940-е гг. романы и повести, посвященные Русско-японской войне, подчинялись в своём творчестве внешней и внутренней цензуре, чтобы получить право на читателя. Однако существовал и спрос на продукцию подобного свойства. Примечательно, что названные писатели участвовали в войне или наблюдали боевые действия с близкого расстояния.
Так же, как и в исторической науке, в литературе процесс героизации войны 19041905 гг. происходил постепенно. В 1930 г.
А. С. Новиков-Прибой опубликовал первые главы романа «Цусима», который к 1940 г. выдержал четыре авторские редакции23. Полагаю, что широкое распространение «Цусимы» в некоторой степени подтолкнуло к литературной работе А. Н. Степанова. Его роман «Порт-Артур» впервые опубликован в 1940-1941 гг. в Краснодаре24. Оба произведения удостоились Сталинской премии: «Цусима» в 1941 г., а «Порт-Артур» - 1946 г. Писатель К. М. Симонов в своих размышлениях не для печати отмечал по поводу присуждения премии А. Н. Степанову: «Этот очень интересный факт подтверждает утилитарность сталинского взгляда на исторические произведения. <...> В сорок втором или в сорок третьем году Сталин мог вполне сказать об этой нравившейся ему книге: нужна ли она нам сейчас? Нужно ли было, особенно до начала сорок третьего года, до капитуляции Паульса в Сталинграде, напоминание о паде-
нии Порт-Артура? А в 46 Сталин счел, что эта книга нужна как нечто крайне современное, напоминание о том, как царь, царская Россия потеряла 40 лет назад то, что Сталин и возглавляемая им страна вернули себе сейчас»25.
В художественной литературе складывается ожидаемый образ Русско-японской войны. Война представляется, с одной стороны, на уровне международной политики, империалистической, но для народа она интерпретируется как защита своей земли, своего отечества. Более четко героическая характеристика войны просматривается в романе «Порт-Артур», ибо в нём центральной сюжетной линией является оборона крепости. Изначально, ещё в 1904 г., оборона Порт-Артура и сражение в порту Чемульпо приобрели героический ореол, что должно было поднимать боевой дух солдат, служить примером на поле боя. В романе «Цусима» героическая линия войны проявилась не так ярко, хотя автор поместил сюжеты, отражающие доблесть и храбрость русских солдат и матросов, но появление революционной линии неминуемо вводит в произведение противоречие: сражение на Дальнем Востоке в рядах царской армии и сражение внутри страны против самодержавия.
Японцы представлялись исключительно в негативном свете. Отмечается не только их низкая культура, но и низкие боевые качества, ибо они воюют при активной поддержке союзников (Англии и США), что воспроизводит лубочный образ врага, сконструированный официальной пропагандой в 1904-1905 гг. и поддерживаемый традиционалистами.
Образ русской армии представлялся развёрнуто, ибо особенно актуализировался в обстановке разворачивавшейся мировой войны. Солдаты, матросы, рядовые воины - это герои, несмотря на то, что они мало образованы, не очень хорошо владеют оружием, плохо разбираются в технике, но храбрость не этим определяется. Рядовым близки младшие офицеры, они находятся в постоянно соприкосновении с солдатской и матроской массой, хотя и среди офицеров встречаются отрицательные персонажи. Основное скопление негативных действующих лиц находится среди старшего офицерства и генералитета. Здесь образ русского военного персонифицируется в реальных исторических деятелях - А. М. Стесселе,
А. В. Фоке, Е. И. Алексееве, О. В. Старке, З. П. Рожественском - представленными главными виновниками поражений. Из сре-
ды генералитета выделяются С. О. Макаров, Р. И. Кондратенко, которые изображаются героями, близкими народной среде, знающими проблемы солдат, проявляющими о рядовых отеческую заботу. Как и в исторической литературе, в романах выделяются «удобные» для героизации деятели-военные царской армии, жизнь которых была не связана с революционными событиями 19051907 гг.: С. О. Макаров, Р. И. Кондратенко, С. А. Рашевский и др.
Великая Отечественная и советско-японская войны подвели черту под определенным этапом трансформации образа русско-японского конфликта 1904-1905 гг. Речь И. В. Сталина
2 сентября 1945 г. по случаю капитуляции Японии явилась рубежной. Она оказалась не менее парадоксальной, чем краткий курс истории ВКП (б): если ранее историки, публицисты, политики отмечали, что Русско-японская война - это преступление царизма, то теперь И. В. Сталин изменил свое отношение к войне. Он связал войну 1904-1905 гг. с последующими актами агрессии в отношении СССР со стороны Японии, а также признал, что летняя война 1945 г. с Японией явилась реваншем за прошлые поражения. «Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот, этот день наступил», - отметил И. В. Сталин в обращении к народу26. Таким образом, И. В. Сталин связал различные события в один процесс противостояния России и Японии в Восточной Азии, который завершился победой первой. Важно, что эта победа произошла под руководством генералиссимуса И. В. Сталина: это он положил конец череде поражений в 1904-1905 гг. и японской интервенции 1918-1922 гг. Подобные высказывания входили в противоречия с восприятием войны
В. И. Лениным.
Послевоенная историография Русско-японской войны восприняла новые идеи И. В. Сталина, которые воплотились в ряде работ27. История войны получила законченный героический образ. С России окончательно была снята вина за развязывание войны. Исследователи реконструировали героические образы обороны Порт-Артура, боя крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» в порту Чемульпо, а также героев войны С. О. Макарова, Р. И. Кондратенко,
В. Ф. Руднева и других.
После Великой Отечественной продолжилась популяризация героических символов Русско-японской войны. В 1946 г. А. С. Сергеев опубликовал роман «Варяг»28, который, однако, оказался менее распространенным, чем другие произведения соответствующей тематики. В том же году на экраны советских кинотеатров вышел фильм «Крейсер “Варяг”» (сценарист Г. Э. Гребнер, режиссер В. В. Эйсымонт)29, удостоенный Сталинской премии за 1946 г. Фильм транслировал упрощенный, популярный образ войны. Русские воины - это матросы, офицеры, капитаны судов. В их образе нет пренебрежительных ленинских оценок: все они герои. Воплощением лучших качеств офицера является В. Ф. Руднев. Он храбр, о чем свидетельствуют ордена на его груди. Достойно держится в окружении офицеров и матросов, не приклоняется перед командующими иностранных судов. Он патриот и четко представляет свою задачу. Интересны речи В. Ф. Руднева, произносимые им в фильме. Их содержание раскрывает смысл боя в порту Чемульпо. В начале фильма командир «Варяга» в разговоре с командиром «Корейца» Г. П. Беляевым и старшим офицером Павловым отмечает: «Знамя - это благословение родины. Это напоминание о том, что палуба под нашими ногами есть ни что иное, как клочок родной земли». Ассоциирование палубы с родной землей объясняет суть сражения, причины, почему русские корабли не сдались на милость победителю. Таким образом, битва в корейском порту - это защита отечества, а не империалистическая война.
Образ русского воина дополняется эпизодами проявления героизма матросов непосредственно в бою. Примечательно, что неоднократно режиссер подчеркивает единство команды «Варяга», когда В. Ф. Руднев проходит по спящему кораблю, среди матросов, проявляя заботу о них. Другой офицер проводит вечер перед боем с матросами, помогая им написать письма родным, поёт вместе с ними песню «Степь да степь кругом.». Образ врага - японцев, напротив, выражен слабо, хотя с первых кадров фильма противник присутствует (корабли, военные, шпионы). Враги многочисленны, но эта многочисленность на фоне двух русских кораблей говорит об их трусости, низких боевых качествах, уступающих храбрости русских. Существенный негативизм образу врага придаёт использова-
ние им шпионов, что говорит о нечестности противника. Примечателен эпизод с японским консулом, прибывшим на «Варяг» с ультиматумом от адмирала Уриу. Консул, читая ультиматум, порождает у зрителя чувство отвращения. Его широкая, но натянутая улыбка неприятна и лицемерна. Перед бравыми, доблестными русскими офицерами предстает бесчестный японец, ведущий тайную дипломатию, пользующийся незаконным методом ведения войны - нападением в нейтральном порту. Поэтому рядом с образом врага возникает образ третьей силы - иностранцев, чьи суда стоят в Чемульпо. Если французский и итальянский командиры кораблей выражают протест, пытаются помочь «Варягу», то англичане занимают своеобразную позицию. После прочтения капитаном английского судна ответа на японский ультиматум, В. Ф. Руднев иронизирует: «Международное право находится под надежной защитой». Именно Англия была представлена в фильме той державой, которая симпатизирует Японии, поэтому русские военные корабли не ждут от иностранцев помощи. Критик В. Б. Шкловский писал об этом эпизоде: «После мифического поступка Понтия Пилата, который аккуратно вымыл руки для того, чтобы не отвечать за кровь праведника, умывание рук при таких обстоятельствах получило название дипломатии... Чемульпинский залив был огромным рукомойником для французов, англичан и американцев»30.
Итак, в1920-1940-е гг. историческая память в СССР переживала сложные трансформации, вызванные поиском новой идентичности, необходимостью оперировать позитивным прошлым. Происходит возвращение в коллективное сознание традиционных героических образов прошлого: по В. З. Паперному это смена «культуры 1» «культурой 2»31. Возвращаются активно забываемые в 1920-е гг. символы дореволюционной России, которые призваны связать настоящее с относительно далёким прошлым. Однако изменение внешнеполитической ситуации и назревание «холодной войны» спровоцировало новые метаморфозы в исторической памяти, которые отразились и на восприятии Русско-японской войны.
Примечания
1 См.: Сенявская, Е. С. «Образ войны» в массовом сознании и исторической памяти : во-
просы теории и методологии // Опыт мировых войн в истории России. Челябинск, 2007. С.318-329.
2 См.: Хальбвакс, М. : 1) Социальные рамки памяти. М., 2007; 2) Коллективная и историческая память // Неприкоснов. запас. 2005. № 2-3. иЯЬ : http://magazines.russ.ru/ ^/2005/2/Ъа2.Мт1.
3 См.: Сенявская, Е. С. Психология войны в XX в. : Исторический опыт России. М., 1999; Ермаченко, И. О. : 1) Дальневосточная культурная традиция и поэзия русского модернизма. Ст. 2 : Русь японская // Диалог со временем. Вып. 3. М., 2000. С. 291-308; 2) Образы русско-японской войны в иллюстрациях отечественной прессы 1904-1905 гг. : специфика визуализации // Очевидная история. Проблемы визуальной истории России XX столетия. Челябинск, 2008. С. 193-213; Седых, Д. А. Оптимистическая трагедия или национальная драма? (О формировании образа русско-японской войны в общественном сознании) // Век памяти, память века : Опыт обращения с прошлым в XX столетии. Челябинск, 2004. С. 259-279.
4 См.: Антипин, Н. А. : 1) «Война образов» : русско-японский конфликт 1904-1905 гг. в восприятии современников // Студенческая наука : поиски и открытия : материалы меж-вуз. студен. конф. / под ред. Т. Ф. Берестовой. Челябинск,2008.С.160-162; 2)Историография Русско-японской войны (1920-1950-е гг.) // Сб. науч. работ аспирантов и студентов ист. фак. ЧелГУ / под ред. Т. В. Любчанской. Челябинск, 2009. Вып. 4. С. 75-76; 3) Поэтический образ Русско-японской войны 1904-1905 гг. // Там же. С. 45-47; 4) Фотоальбом боевой жизни : придуманная война // Материалы XLVII Междунар. науч. студен. конф. «Студент и научно-технический прогресс» : История. Новосибирск, 2009. С.122-124.
5 См.: Покровский, М. Н. : 1) Русская история в самом сжатом очерке. М., 1923. Ч. III, вып. I; 2) Русская история в самом сжатом очерке. Изд. 2-е. М. ; Л., 1926. Ч. III, вып. I; 3) Русская история в самом сжатом очерке. Изд. 5-е. М. ; Л., 1931. Ч. III, вып. I; 4) 1905 год. М., 1930; 5) Очерки по истории революционного движения в России XIX-XX вв. : Лекции, читанные на курсах секретарей уездных комитетов РКП (б) зимой 1923-1924 гг. М., 1924.
6 См.: Ленин, В. И. : 1) К русскому пролетариату // Ленин, В. И. Полн. собр. соч. М., 1967. Т. 8. С. 170-174; 2) Самодержавие и пролетариат // Там же. М., 1972. Т. 9. С. 126-136; 3)
Падение Порт-Артура // Там же. С. 151-159; 4) Царский мир // Там же. С. 230; 4) Разгром // Там же. М., 1976. Т. 10. С. 251-255.
7 Покровский, М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. Изд. 2-е. М. ; Л., 1926. Ч. III, вып. I. С. 3.
8 См.: Бочаров, Ю. М. Учебник истории классовой борьбы. XVIII-XX века / Ю. М. Бочаров, А. З. Иоаннисиани. Изд. 5-е, испр. и доп. М. ; Л., 1931. Вып. 2.
9 См.: Там же. С. 144.
10 См. подробнее: Данилов, В. Н. Власть и формирование исторического сознания советского общества в первые послереволюционные десятилетия // Историческое сознание и власть в зеркале России XX века. СПб., 2006. С. 133-147; Одесский, М. П. Идеология «патриот» в русской, советской и постсоветсткой культуре / М. П. Одесский, Д. М. Фельдман // Обществ. науки и современность. 2008. № 1. С. 109-123; Шаповалов, В. Ф. Российский патриотизм и российский антипатриотизм // Там же. С. 124-132; Платт, К. М. Ф. Репродукция травмы : Сценарии русской национальной истории в 1930-е годы // Новое лит. обозрение. 2008. № 2. С. 63-85.
11 За рамками трансформационных изменений остались работы Б. А. Романова, основанные на позитивистских позициях: главную задачу историк видел в связывании разрозненных фактов в единый процесс. См.: Романов, Б. А. : 1) Россия в Маньчжурии (1892-1906) : Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928; 2) Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895-1907. М. ; Л., 1947. В 1947 г. Б. А. Романов писал Н. М. Дружинину: «Мне казалось, что для “публики” давно назрела пора пересмотреть и перерасставить жгучие факты этой полусовременности, чтобы нечувствительно примкнуть их к подлинной современности - и не так, как это сделано во II томе “Истории дипломатии”, не с извне и между прочим, а с изнутри и немного породному. Ибо кто же не слыхал о русско-японской войне и не считал себя обязанным делать вид, что он тут все знает и все понимает!?» (См.: Панеях, В. М. Борис Александрович Романов : Письма друзьям и коллегам // Отечеств. история. 1993. № 3. С. 132).
12 См.: Сидоров, А. Л. Ошибки М. Н. Покровского в оценке Русско-японской войны 19041905 годов // Историк-марксист. 1937. № 3. С.99-125.
13 См., например: Гуревич, А. Я. История историка. М., 2004. С. 86.
14 См.: История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс / под ред. комиссии ЦК ВКП (б). М., 1938. С. 52-54.
15 См.: Ярославский, Е. Русско-японская война и отношение к ней большевиков. М., 1939.
16 См.: Краткий курс истории СССР : учеб. для 3-го и 4-го классов / под ред. А. В. Шестакова. М., 1937. С. 112.
17 См.: Базилевич, К. В. История СССР : учеб. для 10 класса сред. шк. / К. В. Базилевич, С. В. Бахрушин, А. М. Панкратова, А. В. Фохт. 7-е изд. М., 1948. С. 16-20.
18 См.: Карбышев, Д. М. Избранные научные труды. М., 1962. С. 644-649, 652.
19 См.: Левицкий, Н. А. Русско-японская война 1904-1905 гг. М., 1935.
20 См.: Попов, А. // Историк-марксист. 1937. № 3. С. 192-197. Рец. на кн. : Левицкий, Н. А. Русско-японская война 1904-1905 гг. 2-е изд., испр. М., 1936.
21 См.: Левин, Н. М. Атака Путиловской сопки : Эпизод из сражения на реке Шахэ Русско-японской войны 1904-1905 гг. М., 1939; Лунин, Б. В. Донские казаки в Русско-японской войне 1904-1905 гг. Ростов н/Д, 1939.
22 См.: Быков, П. Д. Русско-японская война 1904-1905 гг. Действия на море. М., 1942.
23 См.: Новиков-Прибой, А. С. Цусима //
Молодая гвардия. 1930. № 9. С. 3-18; № 10.
С. 3-25; № 11. С. 4-13; № 12. С. 3-12; № 13.
С. 3-12; № 14. С. 3-22; № 15/16. С. 3-23.
24 См.: Степанов, А. Н. Порт-Артур : в 2 т. М., 1993.
25 Симонов, К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. М., 1988. С. 185-186.
26 Сталин, И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. 5-е изд. М., 1948.
С.204-205.
27 См., например: Сидоров, А. Л. Русско-японская война (1904-1905 гг.). М., 1946; Сидоров, А. Л. Русско-японская война. Первая буржуазно-демократическая революция в России (1905-1907 гг.): Лекции, прочитанные в высшей партийной школе при ЦК ВКП (б) / А. Л. Сидоров, А. М. Панкратова. М., 1951; Сорокин, А. И. : 1) Оборона Порт-Артура. М., 1947; 2) Оборона Порт-Артура : Русско-японская война 1904-1905 гг. М., 1948 и др.
28 См.: Сергеев, А. С. Варяг : Роман. М., 1946.
29 См.: Гребнер, Г. Э. Песнь о «Варяге» : Киносценарии. М., 1946.
30 Шкловский, В. «Крейсер “Варяг”» // Искусство кино. 1947. № 3. С. 21.
31 См.: Паперный, В. З. Культура Два. 2-е изд., испр., доп. М., 2006.
