CC BY
0
НАУЧНАЯ СТАТЬЯ
УДК 82-31
ББК 83.3(2)-022.60
Н 27
DOI: 10.53598/2410-3489-2023-4-327-22-31
МЕТАМОДЕРНИСТСКИЙ ТЕКСТ ПОВЕСТИ А. и И. ШАОВЫХ «ПАЦИЕНТ №132, ИЛИ ЖИВИ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС»
(Рецензирована)
Бэлла Радиславовна НАПЦОК
Адыгейский государственный университет, Майкоп, Россия bella.naptsok@yandex.ru
Мариетта Радиславовна НАПЦОК
Адыгейский государственный университет, Майкоп, Россия mirella@mail.ru
Аннотация. Статья посвящена исследованию метамодернистского текста. На материале повести Асфара и Ибрагима Шаовых авторы выявляют и анализируют принципы организации повествования, формирующие метамодернистский дискурс произведения: модель мира, художественную концепцию личности, авторские стратегии.
Ключевые слова: модернизм, метамодернисткий текст, метамодернистский дискурс, интертекстуальность повести, метамодернистская парадигма, этико-философская доминанта, пост-ирония, психологизм, суперинтеллектуализм, экспериментальный поиск новых способов художественного принципа диалога между героем и читателем.
Для цитирования: Напцок Б. Р., Напцок М. Р. Метамодернистский текст повести А. и И. Шаовых «Пациент №132, или Живи здесь и сейчас» // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер.: Филология и искусствоведение, 2023. Вып. 4 (327). С. 22-31. DOI: 10.53598/2410-3489-2023-4-327-22-31.
ORIGINAL RESEARCH PAPER
METAMODERNIST TEXT OF THE STORY BY A. AND I. SHAOV "PATIENT NO. 132, OR LIVE HERE AND NOW"
Bella R. NAPTSOK
Adyghe State University, Maikop, Russia bella.naptsok@yandex.ru
Marietta R. NAPTSOK
Adyghe State University, Maikop, Russia mirella@mail.ru
Abstract. This paper delves into the realm of metamodernism, focusing on the analysis of a metamodernist text. By employing the captivating story by Asfar and Ibrahim Shaov, this study uncovers and analyzes the fundamental principles of narrative construction that give rise to the metamodernist discourse within the work. These principles encompass the model of the world, the artistic conceptualization of personality, and the author's strategic choices.
Keywords: Metamodernism, metamodern text, metamodern discourse, intertextuality of the story, metamodern paradigm, ethical and philosophical dominant, post-irony, psychologism, super-intellectualism, experimental search for new ways of the artistic principle of dialogue between the hero and the reader.
For citation: Naptsok B.R., Naptsok M. R. Metamodernist text of the story by A. and I. Shaov "Patient No. 132, or Live here and now" » // Bulletin of Adyghe State University, Ser.: Philology and Art Criticisms, 2023. No.4 (327). P. 22-31. DOI: 10.53598/2410-3489-2023-4-327-22-31.
Введение
Повесть «Пациент №132, или Живи здесь и сейчас» стала литературным дебютом в 2023 году и резонансным культурным событием у нас в Адыгее и на Северном Кавказе. Интерес читающей публики к этому произведению вполне обоснован тем, что авторами художественного текста стали представители академической науки, известные ученые, преподаватели — доктор философских наук Асфар Шаов и кандидат юридических наук Ибрагим Шаов. Это жизненный пример того, как родственники, близкие по духу и интеллекту неординарные люди, неожиданно для всех вышли за жесткие рамки профессиональных знаний, научно-преподавательской работы и в творческом тандеме обратились к художественной прозе. В истории мировой литературы XX — XXI веков известны факты своего рода диффузности различных интеллектуальных и культурных опытов ученых. Например, писатели Владимир Набоков, Милорад Павич, Джон Фаулз, Джулиан Барнс, Умберто Эко, сочетавшие исследовательскую и профессорско-преподавательскую деятельность с литературной и литературно-критической. Может быть, в данном случае подобные сравнения покажутся слишком смелыми, поскольку речь идет о литературном дебюте, но каждый начинающий автор -художник-экспериментатор, который пытается репрезентировать в своем произведении новые философские, культурологические идеи и семиотические смыслы. Однако, по нашему мнению, повесть двух творческих людей, интенсивно занимавшихся наукой и преподаванием, написанием монографий и учебников, записью онлайн-лекций и участием в научных конференциях, представляет собой новейший метамодернистский взгляд на современный мир и современного человека.
Материалы и методы
Материалом для исследования стали повесть Асфара и Ибрагима Шаовых «Пациент №132, или Живи здесь и сейчас», труды зарубежных и отечественных писателей и ученых по проблемам литературного творчества, авторских стратегий, модернизма, постмодернизма и метамодернизма. В работе использовались методы теоретического анализа художественного текста и рецептивной поэтики, типологический, сравнительно-типологический, системно-структурный, интертекстуальный методы.
Результаты исследования
Повесть «Пациент №132, или Живи здесь и сейчас» Асфара и Ибрагима Шаовых — литературный дебют 2023 года — это не только современный взгляд на современную жизнь и человека, представленный «изнутри» и «со стороны», но и оригинальный «перевод» духовных и философских идей на язык художественного текста. Авторы создают метамодернистский текст, в котором совершается отказ от постмодернистского постулата «смерть автора» и отражается экспликация авторской позиции, утверждаются этико-философская и метафизическая доминанты, осуществляется синтез и интеграция достижений предыдущих художественно-философских парадигм, происходит обращение к человеку и его субъективному опыту, вводятся метамодернистские маркеры — «новая искренность» и психологизм, пост-ирония, неореализм повествования [1].
В произведении дается раскадровка жизни главного героя Адама (характерная для техники метамодернизма), в процессе которой сменяется хроника событий, транслируются рефлексивные и противоречивые чувства, возникают «новоиспеченные» ощущения, и все это герой сопровождает своими размышлениями, философским анализом мира и самоанализом. Эпизоды чередуются друг с другом по принципу монтажа и создают контекстуальное пространство, в границах которого
возникают и перекликаются друг с другом размышления персонажа «до» и «после» трансплантации сердца.
Повесть представляет собой метамодернистский текст, который строится по принципу диалога между героем и читателем. Для этого авторы «приглашают» читателя в текст, создают пространство для интеллектуального диалога, а читатель должен включиться в него и дать свою интерпретацию произведения. В произведении содержатся герменевтические подсказки и подтексты, обыгрываются коннотации, валентности имен, слов, понятий и расширяется комплекс авторских идейных смыслов. Метамодернистский дискурс этой повести уникален не только своим трансгрессивным потенциалом «новой искренности», но и интертекстуальными стратегиями. Парадоксальность художественного повествования связана с тем, что ведущее рассказ Я в финале словно устает от своих поисков истины, утрачивает аналитическое самосознание и отчуждается от самого себя.
Обсуждение
Название повести «Пациент №132, или Живи здесь и сейчас» двусоставно. В первом сегменте заголовка обозначается пациент больницы под порядковым номером 132. Данная цифра имеет символическое значение — это 132 аят Священного Корана, в котором упоминается слово сердце. Второй сегмент названия — Живи здесь и сейчас — это слова слогана из знаменитой рекламы компании Coca-Cola. Именно об этом напитке мечтает после операции главный герой повести. Он кажется ему живительной влагой, которая вернет его к жизни. Однако Coca-Cola не может быть разрешена врачами после операции, и пациент мечтает о ней, не понимая, что стремление к этому напитку станет для него роковым. Так в одном названии произведения одновременно содержатся символика и про-вокативная ирония.
Изначально авторы повести удачно выбрали жанр. Здесь дело не только в современной актуальности произведения среднего формата, но и в возможности авторов создать у читателя «единство впечатления от чтения произведения за один присест», о чем писал американский писатель Эдгар Аллан По [2], а вслед за ним утверждал и ирландский писатель Джеймс Джойс, «эффект одновременности впечатления», совершаемого формой и смыслами творимых образов» [3].
Вместе с авторы отказались от традиционной формы построения повести, что повлекло за собой отход от традиционного сюжетно-композиционного построения с определенной интригой и разнообразной системой персонажей и направило их сначала к антропологическому модернизму, сочетающему в себе элементы «производственного» физиологического романа о медиках и экзистенциального фи-лософско-психологического романа с его «потерянностью», «заброшенностью», одиночеством и отчаянием, затем обратило к художественно-культурным кодам модернистской и постмодернистской прозы.
Повесть открывается эпиграфом — рублеными фразами рекламы, будто иронично провоцирующей читателя на снижение идейно-стилевого уровня. И это происходит на фоне драматической жизненной ситуации, в которой находится главный герой: Прекрати думать, начни действовать. Наши мысли постоянно заняты ожиданиями и надеждами. Прошлое и будущее — это всего лишь иллюзия, есть только здесь и сейчас. Но так хочется казаться другим — быть выше, громче. Перестань ждать того самого момента. Время просыпаться. Именно сейчас твое сердце бьется, ты молод, полон страсти, энергии делать то, чем горишь. Не бойся своей силы. У тебя нет судьбы. Только ты можешь сделать свою жизнь такой, какой хочешь видеть. Делай глубокий вдох. Действуй. Живи здесь и сейчас! [4: 5]. Возникает метамодернистская структура ощущений, некий алгоритм
действий, как будто предложенный для коллективного бессознательного в форме игровых команд.
Композиционно повесть разбита на 13 фрагментов или эпизодов, каждый из которых имеет также, как в общем названии, двусоставный заголовок из русского и латинского слов:
1 эпизод — «Операция. Sectio»; 2 эпизод — «Сердце. Cor»; 3 эпизод — «Реабилитация. Restitutio»; 4 эпизод — «Психолог. Psichologist»; 5 эпизод — «Сосед. Proximum»; 6 эпизод — «Хавва»; 7 эпизод —«Сосед II. Proximum II»; 8 эпизод — «Мама. Mamma»; 9 эпизод — «Смерть. Mors»; 10 эпизод — «Друг. Amicus»; 11 эпизод — «Доктор. Medicus»; 12 эпизод — «Одиночество. Solitudo» 13 эпизод — «Финал. Finarium» [4].
В каждом из фрагментов представлена жизнь главного героя после трансплантации сердца и ретроспекция сознания в события из прошлой жизни. Одна картина сменяет другую, и все сопровождается голосом героя «без имени» и с чужим сердцем. Примечательно, что повествование ведется от лица главного героя, имя которого мы узнаем только в третьем эпизоде «Реабилитация. Restitutio». Присутствие подобного персонажа, «среднестатистического» и практически анонимного человека, является признаком метамодернистской поэтики.
В первом эпизоде на операционном столе присутствует тело «обезличенного», безымянного пациента №132, а его разум словно наблюдает и комментирует весь ход операции. Мы лишь узнаем о герое, что ему чуть больше сорока и что ему трансплантируют донорское сердце после перенесенного инфаркта и обнаруженных пороков сердца. Примечательно, что с медицинской точки зрения алгоритм трансплантации сердца описан авторами профессионально. По словам авторов, они тщательно изучали историю этого вопроса, просматривали различные научные материалы, консультировались с докторами. Вот почему здесь полностью воспроизводится вся применяемая медицинская терминология и представлена достоверная оперативная схема. Описание самой неотложной помощи пациенту становится центром стремительного гиперреалистического «экстренного» медико-«производственного» художественного повествования. Нет раздумий, нет сантиментов, только экстренность задачи. И со стороны пациента, и со стороны врачей: Мне, если можно так выразиться, повезло: человек, который был в очереди передо мной, не дождавшись подходящего донора, умер. Документы о согласии подписаны. Осталось провести операцию. Мне чуть больше сорока, и я твердо намерен выжить [4: 6].
После операции практически сразу происходит тотальный пересмотр жизни героя. Пока без имени, но с трагической судьбой. Он погружается в воспоминания о своих жизненных проблемах, породивших проблемы с сердцем. Два брака, два развода, трое детей и предательство второй жены — это причины, которые привели к инфаркту и вскрыли у него врожденную патологию сердца: До инфаркта особых жалоб на сердце не было, жил, как будто этого органа не существует, не чувствовал его. Можно сказать, был человеком без сердца или без сердечных проблем, этакий упрощенный вариант Ульриха — «человека без свойств». Во мне было все и ничего одновременно. При этом вел здоровый образ жизни, следил за питанием, умеренно занимался спортом, не пил и не курил последние 20 лет [4: 7].
Герой называет дату — 19 ноября, когда он впервые «обнаружил» у себя наличие сердца (кстати, в этот день авторы приступили к написанию своей повести). Именно первым его желанием становится «кола в запотевшей бутылке», которую он раньше никогда не любил. Это желание возникает в нем вновь и вновь:
Очень хочется пить, в висках стучат назойливые молоточки и выбивают одно и то же слово: «Кола! Кока-кола» — это влияние неродного сердца [4: 7]. Навязчивое желание пробивается через «поток сознания» героя, перебивает его размышления и приобретает формат идефикс. Он словно созерцает себя со стороны, экзистенциально «постороннего», бегущего к своей мечте — к стеклянной бутылке кока-колы. Разум героя словно загипнотизирован и стремится к своей единственной мечте, воплощающей в глобальном мире маленький фетиш счастья и удовольствия. Дух в это время замолкает, говорит желание.
«Человек без свойств», «человек без имени» со стороны критически оценивает себя «из прошлой жизни»: Жизнь мужчины — это цепь витальных неудач. Женщины, которых не умеем любить, шансы, которыми не сумели воспользоваться, калейдоскоп потерь и разочарований. Моя сегодняшняя биография — плотно запротоколированная история болезни, но ведь когда-то была другая, абсолютно счастливая жизнь, не обремененная ошибками [4: 8]. С откровенной иронией он старается понять себя с новым чужим сердцем, он пытается объяснить свои неожиданные внутренние желания: ...В последнее время тянет закурить и выпить, стал нравиться рэп. Неужели донором был черный парень?! Теперь вот настал черед кока-колы. Осталось купить джинсы с заниженной посадкой, бейсболку и толстую золотую цепь. Какие-то тупые шаблоны и стереотипы. Почему черный парень, и откуда ему здесь взяться? Как будто белые не пьют колу и не любят рэп. Стало даже как-то неловко за свои мысли, всегда считал себя глубоким человеком, а тут такой интеллектуальный примитивизм. А может, это тоже из-за нового сердца? [4: 8].
Размышления героя двух первых эпизодов продолжаются в третьем эпизоде, дополняются описанием больничного пространства и условиями реабилитации, диалогами с доктором, медсестрой Ларой и с неизвестным пациентом в больничном саду. В размышлениях всплывает род деятельности персонажа — доктор филологических наук — и позже называется его имя — Адам. Очевидно, что имя первого человека, сотворенного Богом, и прародителя человеческого рода (согласно Пятикнижию и Корану) выбрано Шаовыми не случайно. Впрочем, и во всей их повести нет текстовых случайностей. Метамодернистский текст произведения — это еще и связь с герменевтикой, в частности это наличие герменевтических подсказок и подтекстов [5].
А. и И. Шаовы стремятся отразить кризисный момент бытия своего героя, раскрыть сложность его человеческой натуры, то, что он — не типичный герой времени. В герое повести Адаме воплощены начала интеллектуальные. Он высокообразован, обширность его познаний передана в его диалогах, в сложном потоке его сознания, включающем элементы из различных текстов. Реализуются джойсовские представления о языке как самодовлеющей ценности, способной творить свой особый мир [3].
«Современную отечественную прозу можно рассматривать как своеобразную антологию текстов об утрате «я». Вопрос «Кто я?» становится главным двигателем нарративной интриги... Исследуя кризисные состояния, авторы нередко прибегают к художественной рефлексии о средствах изображения утраты эго-идентичности» [6: 140]. Так и в повести «Пациент №132...» рафинированный интеллектуал, который пытается понять непреходящее и вечное, а в своих попытках найти истину о своем новом сердце, проявляет психическую, физиологическую и нравственную нетерпимость. В случае с Адамом деятельность беспокойного разума пагубна для человеческого сердца. Он одержим самоанализом, самоидентификацией и поиском скрытых смыслов.
Человек, переживший трансплантацию сердца, оказался в иной реальности. Ощущение стабильности было утрачено, прежние ценности пересмотрены и во многом отвергнуты, социальные и моральные устои распались. Адам неудовлетворен своим душевным состоянием, потому что само восприятие мира не могло быть и не было прежним. Адам пытается познать себя с новым сердцем неизвестного ему человека. Он теперь «человек-книжка», телесно и метафизически пытающийся познать книгу новой жизни с новым сердцем. Однако потерян инстинкт жизни. Он превращается в живого мертвеца, который по инерции реабилитируется, но не хочет принимать свое восстановление за настоящую жизнь.
Финал повести условно трагичен. Состоялась ли жизнь Адама? Находясь между жизнью и смертью, с чужим сердцем он осознал нестабильность, зыбкость жизни как таковой. Несколько дней после трансплантации поток мыслительных атомов словно бомбил сознание героя, заставляя осмыслить каждый эпизод его жизни.
Сознание героя повести через конкретный факт его жизни отражает духовную трагедию, метафизические странствия души человека в поисках спасения. Что-то гамлетовское есть в его одиноком духовном противостоянии этому чуждому миру. Трансплантированное сердце помещается в теле-«книжке» героя, но не заполняет его душевную пустоту. С новым сердцем он должен был обрести большую надежду на будущую жизнь, но он как будто пытается избежать такого существования: Мы никто, мы нигде, мы никак. Мы сливаемся друг с другом, но не в единстве, а в единообразии. Жить в комфорте — наш идеал, мы ложно отождествляем его с достоинством. Кто-то, по-моему Гегель, писал о том, что человек — это существо прямоходящее просто потому, что хочет он ходить прямо. И мы хотим не просто ходить прямо, а ходить прямо с достоинством. Но сегодня мы ползаем на четвереньках, мы живем для зарплаты с перспективой быть закопанными на местном кладбище. Внутри нас пустота. Мы пребываем постоянно в расчетно-кассовых отношениях со своей плотью и ее желаниями... В культуре умирания все подчинено одному-единственному желанию — желанию обладать собственностью... Борьба за собственность — это любовь к жизни. У волков она своя, у людей — своя... [4: 27 — 28].
Звучат два переплетающихся, противоборствующих, сталкивающихся лейтмотива — жизнь и смерть. В этой оппозиции нет баланса, силы смерти как будто одерживают верх. Символично, что философские духовные поиски героя заканчиваются кризисом его долгих напряженных размышлений и в финале, как и в начале, в слоганах глобальной манипулятивной рекламы кока-колы отражается язык эпохи — язык слоганов, состоящих из коротких рубленых фраз, бодро призывающих «Жить здесь и сейчас!». В этом видится и метамодернистский скепсис вселенской иронии, и подлинная трагедия современного интеллектуала. В финале витальные поиски героя заканчиваются летальным исходом. Хотя, возможно, и нет. Возможно, что финал повести открыт. Это уже как решат авторы.
Опираясь на приемы параллелизма, антитезы, авторы создают в повести «Пациент №132, или Живи здесь и сейчас» разнообразную систему персонажей: доктор-хирург, медсестра Лара, первый сосед по палате Вениамин, второй сосед по палате Глебыч, неизвестный собеседник в больничном саду, собеседник Альберт, неизвестный психолог, психотерапевт Хавва, студенческий друг Алик, мама в телефоне и отец из воспоминаний. Медики представлены как обобщающие типичные персонажи, профессионально и гуманно выполняющие свой долг. Типичными героями из жизни выглядят и собеседники героя, которых он встречает во время моциона в больничном саду, и первый психолог-атеист, и друг из прошлого Алик, и сосед по палате Глебыч. Любящая мама появляется как персонаж во время короткой беседы по телефону. С ее образом возникает и мотив «блудного сына».
Адам несколько лет не видел свою мать и не был в родном городе. Теперь он внутренне осуждает себя за это и в его сознании возникают эпизоды из прошлой жизни, теплые воспоминания о семье.
Вместе с тем, в ряду образной системы находятся и нетипичные персонажи: психотерапевт, мусульманская девушка Хавва, которая должна оказать помощь Адаму в возникших психологических проблемах после пересадки донорского сердца. Символично имя героини — первоженщины человечества, жены Адама, библейской Евы. Такое прозрачное отождествление героев с кораническими и библейскими Адамом и Хаввой формирует иллюзию мифа, который создает и поддерживает мир в целостности. Наличие мифа как организующего принципа, прорывающегося в художественную структуру лишь отдельными элементами, характерно для мета-модернистского текста. Однако Хавва — современный молодой врач, обладающий профессиональными знаниями, духовной верой, эрудицией и светскими взглядами на жизнь, — не понимает «игры сердца и разума» пациента №132. Она работает «в штатном режиме» и в режиме грамотных, но бездушных блиц-ответов на жизненно важные вопросы Адама. В момент «радикального сомнения» героя (термин теоретиков метамодернизма Вермюлена и Аккера) [7], когда он пытается примириться с мыслью, что внутри него сердце другого человека и в результате обрести относительную душевную гармонию, он не получает нужных ответов на вопрос. Адам отчаянно стремится к истине, в нахождении которой ощущает настоящую потребность. Бесконечные поиски истины и сомнения — это его новая реальность, которую он хочет понять и в результате получить шанс начать новую жизнь. Но Хавва не дает ему этот шанс и не становится «источником его жизни» (в переводе с арабского Хавва — это «источник жизни») [8]. Вопреки возможным читательским ожиданиям, Адам не обретает «свою» Хавву, способную выслушать, понять, «возлюбить ближнего своего» и сострадать (в Коране имя Хавва не присутствует, она называется только как супруга Адама). Ирония судьбы персонажа и метамодернистская пост-ирония авторов повести интегрировались. Благодаря новым медицинским технологиям Адаму спасли жизнь, но не спасли сломанную и раздираемую противоречиями душу. Попытка героя принять себя физиологически, метафизически и ментально после трансплантации сердца становится для него призрачной недостижимой целью.
Авторы, ставя в центре своего произведения, с одной стороны, среднестатистического человека, не «усредняют» его личность до уровня филистера. Адам — сложно устроенная, гиперчувствительная, на грани с ментальными и физическими расстройствами, настроенная на рефлексию и соблюдение частных границ личность. С помощью гендерных, философских и культурных конструктов происходит «сборка» его идентичности и появляется герой с русифицированным библейским именем Вениамин (в Библии Беньямин, Биньямин (в переводе с иврита дословно — «сын моей правой руки», или «счастливый сын»)) [9]. «Явление» этого героя происходит в 5 эпизоде, когда Адам просыпается после «усталого» сна от снотворного и обнаруживает в палате еще одного пациента — соседа. Он забрасывает его примитивными вопросами и беспокоит суетливыми обывательскими рассуждениями о жизни, ссылаясь на телевизор. Вениамин внутренне раздражает Адама. Он не вступает с ним в беседу и делает вид, что спит. Диалога между ними не происходит. Но в сознании героя возникает образ реального соседа по палате — мужчины средних лет, худощавого телосложения, с необычайно острыми чертами лица [4:15]. А в конце первого одностороннего общения с этим человеком звучит саркастичное резюме Адама: Когда уже запретят законом эти проклятые телевизоры? Еще остались те ослы, кто их смотрит? Стоп! Вениамином же звали оруэлловского
ослика из «Скотного двора», который заявлял, что «...Господь Бог дал ему хвост, чтобы отгонять мух, но он лично обошелся бы без хвоста и без мух» [4: 15].
В дальнейшем повествовании Вениамин появляется перед Адамом во время «одолевавшей дремоты» и «поверхностного сна». Сосед сообщает ему о событии из телевизора и опять делает типичные выводы обывателя. Однако мысли соседа заставляют Адама задуматься над его потоком слов: В какой последовательности выстроена новостная лента, в такой же последовательности мы воспринимаем поданные события. Во всем этом многоголосии все говорят от одного лица. Когда истины больше нет, выходит так, что все вокруг правы. Язык принадлежит всем, слова стали общие... Язык политики подчиняет себе толпу, делая ее рабской, язык философии приводит ее к бунту, язык религии умиротворяет, а чего хочется мне? [4: 22] Только после смерти Глебыча Адам обнаруживает отсутствие в палате Вениамина и узнает от медсестры Лары, что это его делирий — это такой вид помрачения сознания, с галлюцинациями и яркими зрительными иллюзиями [4: 28]. И тут авторская провокативная уловка удалась: Адам понимает, что Вениамин — его «альтернативная версия и «глубинное альтер-эго»: Эта новость ошарашила меня. Человек всегда больше, чем один. Я понимал, что в каждом из нас есть такой второй человек, меня не устроили уровень и качество мыслей этой второй, внутренней части меня [4: 28]. Герой понимает, что в попытках физической реабилитации и личностной самоидентификации его разум и сердце вступают в игру или на жизнь, или на смерть.
Наличие разнообразных межтекстовых компонентов дает основание говорить что в метамодернистской повести А. и И. Шаовых представлено многосоставное интер-текстуальное пространство, в котором первичный текст вступает в диалог с другими текстами, синтезирует в себе культурные и философские коды, явления и события, цитации, аллюзии, лейтмотивы, реминисценции и т.д. «Присутствие в художественном произведении различных межтекстовых компонентов свидетельствует о его «полифоническом» (М. М. Бахтин) интертекстуальном пространстве, в котором первичный авторский текст вступает в диалог с другими текстами, и аккумулирует внутри себя явления действительности, культурные знаки, цитации, литературные заимствования, аллюзии, реминисценции, подражания, ссылки на исторические события и личности, стихотворные включения, эпиграфы, и, в конце концов, трансформируется» [10:124]. Цитируются Коран и Евангелие, Хадисы Мухаммада, обнаруживаются и ирония Сократа, и сравнение с образом мифологического Прометея, отражаются элементы философской повести эпохи французского Просвещения и литературы барокко, содержатся цитаты из Спигелия, Уильяма Шекспира, из английских готических романов, произведений Франца Кафки, Роберта Музиля, Джорджа Оруэлла, Фридриха Ницше; очевидна связь с произведениями экзистенциалистов Камю и Сартра, модернистов Джеймса Джойса, Вирджинии Вулф, Томаса Стернза Элиота, постмодернистов Умберто Эко, Бернара Вебера и т. д.
Заключение
Как начинающие писатели, профессиональные опытные ученые, А. и И. Шао-вы мастерски владеют дискурсами, отражающими различные сферы знания: философия, социология, литература, медицина, журналистика, психология, культура, религия, этика, политика и др., что находит отражение в интертекстуальности повести, в оригинальном переводе духовных и философских идей на язык художественного текста. Наряду с модернистскими и постмодернистскими маркерами в повести Шаовых обнаруживаются и черты метамодернистской парадигмы: эти-ко-философская доминанта, пост-ирония, максимальное обращение к человеку
и к его субъективному опыту, психологизм, суперинтеллектуализм и сверхэрудированность, использование кодов массового мышления, элитарной литературы, а также научного исследования и т. д.
Итак, этот литературный дебют Асфара и Ибрагима Шаовых стал резонансным открытием, в котором нашел отражение эксперимент со словом и осуществлен поиск новых способов художественной изобразительности для передачи изменений в жизни, в людях, в самих особенностях их мироощущения, происходящих в эпоху постоянных жизненных потрясений. Идейно-ценностные ориентиры авторов организуют текст, создают его философскую глубину. И можно с полным основанием утверждать, что повесть «Пациент №132, или Живи здесь и сейчас» представляет собой метамодернистский текст, который строится по принципу диалога между героем и читателем. Для этого авторы «приглашают» читателя в текст, создают пространство для интеллектуального диалога, а читатель должен включиться в него и дать свою интерпретацию произведения. Ведь настоящим героем метамодернист-ского текста является читатель, и именно его сознание преломляется через сознание героя Адама. Текст повести «начинает работать» с читателем напрямую, и метаморфозы и трансформации должны происходить в нем: Человек подчинен Року, что бесстрастно обрекает его на уничтожение. Жить в таком мире значит постоянно его желать. Но смена желаний не ведет к свободе и счастью. Нет смысла, нет цели, остались одни желания... Все во всем не уверены. Страх подступает с разных сторон. Мы все пациенты одной больницы с одним для всех диагнозом — страх перед жизнью. Пора выбираться из этой удушливой больницы... [4: 28].
Примечания:
1. Жучкова А. О метамодернизме как о новой культурной эпохе // Вопросы литературы. 2022. Вып. 4. URL: https://voplit.ru/column-post/o-metamodernizme-kak-novoj-kulturnoj-epohe
2. По Э. А. Стихотворения. Новеллы. Повесть о приключениях Артура Гордона Пима. Эссе: пер. с англ. М. : ACT, 2003.
3. Joyce James. The Critical Writing. N. Y. : Viking, 1959. 288 p.
4. Шаов А., Шаов, И. Пациент №132, или Жить здесь и сейчас: повесть. Нальчик, 2023.
5. Метамодернизм: историчность, аффект и глубина после постмодернизма / под ред. Р. ван ден Аккера; пер. с англ. В. М. Липки. М. : РИПОЛ классик, 2020. 342 с.
6. Гримова О. Е. Кризис личностной идентичности в классической и неклассической прозе // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер.: Филология и искусствоведение. Майкоп, 2021. Вып. 1. C. 139-145.
7. Вермюлен Т., ван ден Аккер Р. Заметки о Метамодернизме / пер. с англ. А. Есипенко. URL: http://metamodernizm.ru/manifesto
8. Ислам: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Прозоров. М. : Наука, 1991. 315 с.
9. Вениамин // Википедия. Свободная энциклопедия. URL: https: //ru.wikipedia.org/wiki/ вениамин (дата обращения: 15.10.2023).
10. Напцок Б. Р., Соколова Г. В. К проблеме изучения интертекстуальности в художественном произведении // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер.: Филология и искусствоведение. Майкоп, 2018. Вып. 4. C. 123-131.
References:
1. Zhuchkova A. About metamodernism as a new cultural era // Issues of Literature. 2022. Iss. 4. URL: https://voplit.ru/column-post/o-metamodernizme-kak-novoj-kulturnoj-epohe
2. According to E.A. Poems. Novels. The Tale of the Adventures of Arthur Gordon Pym. Essay: transl. from English. M.: AST, 2003.
3. Joyce James. The Critical Writing. N.Y.:Viking, 1959. 288 pp.
4. Shaov A., Shaov I. Patient No. 132, or Live here and now: a story. Nalchik, 2023.
5. Metamodernism: historicity, affect and depth after postmodernism / ed. by R. van den Akker; transl. from English by V.M. Lipka. M.: RIPOL classic, 2020. 342 pp.
6. Grimova O.E. The crisis of personal identity in classical and non-classical prose // Bulletin of the Adyghe State University. Ser.: Philology and the Arts. Maikop, 2021. Vol. 1. P. 139-145.
7. Vermeulen T., van den Akker R. Notes on Metamodernism / transl. from English by A. Esipenko. URL: http://metamodernizm.ru/manifesto
8. Islam: encyclopedic dictionary / executive ed. by S.M. Prozorov. M.: Nauka, 1991. 315 pp.
9. Benjamin // Wikipedia. Free encyclopedia.URL: https: //ru.wikipedia.org/wiki/veniamin (date of access: 15.10.2023).
10. Naptsok B.R., Sokolova G.V. On studying the intertextuality in the work of literature // Bulletin of the Adyghe State University. Ser.: Philology and the Arts. Maikop, 2018. Vol. 4. P. 123-131.
Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов. The authors declare no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 21.09.2023; одобрена после рецензирования 19.10.2023; принята к публикации 18. 12.2023.
The paper was submitted 21.09.2023; approved after reviewing 19.10.2023; accepted for publication 18.12.2023.
© Б. Р. Напцок, М. Р. Напцок, 2023
