CC BY
113
УДК 130.2
DOI 10.24147/1812-3996.2020.25(4).94-101
МЕТАМОДЕРНИСТСКИИ МЕДИАДИСКУРС В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ: ОТ ГЛОБАЛЬНОГО МОЛЧАНИЯ К ГЛУБОКОЙ ИСКРЕННОСТИ
С. Н. Оводова, А. Ю. Жигунов
Омский государственный университета им. Ф. М. Достоевского, г. Омск, Россия
Информация о статье
Дата поступления 11.11.2020
Дата принятия в печать 14.11.2020
Дата онлайн-размещения 28.12.2020
Ключевые слова
Культура, метамодернизм, постмодернизм, медиа, медиадискурс, массовая культура, «новая искренность», молчание
Финансирование
Исследование выполнено при финансовой поддержке гранта Президента РФ МК-1512.2020.6
Аннотация. В статье демонстрируется попытка измерения контента современных медиа с учетом имеющихся метамодернистских установок. Рассмотрены некоторые признаки метамодернизма, формирующиеся в медиа и свидетельствующие об их функциональной трансформации. Предпринимается попытка проанализировать реализацию феномена «новой искренности» и разрыва с молчанием в современных интернет-медиа и блогосфере. Интервью и документальные фильмы описаны с точки зрения принципов теорий trauma studies и memory studies, а также осуществлена фиксация проявленности этических установок метамодернизма. Сделаны выводы о предпосылках формирования нового метамодернистского медиадискурса.
METAMODERNISTIC MEDIA-DISCOURSE IN MODERN CULTURE: FROM GLOBAL SILENCE TO DEEP SINCERITY
S. N. Ovodova, A. Yu. Zhigunov
Dostoevsky Omsk State University, Omsk, Russia
Article info
Received 11.11.2020
Accepted 14.11.2020
Available online 28.12.2020
Keywords
Culture, metamodernism, postmodernism, media, mediadiscourse, mass culture, "new sincerity", silence
Acknowledgements
The reported study was funded by grant of the President of the Russia MK-1512.2020.6
Abstract. The article demonstrated an attempt to measure the content of modern media taking into account the existing metamodernism attitudes. Some signs of metamodernism formed in the media and indicate their functional transformation were considered. It was made an attempt to analyze the implementation of the phenomenon of "new sincerity" and the break with silence in modern Internet-media and blogosphere. Interviews and documentaries were described from the point of view of the principles of the theories of trauma studies and memory studies, as well as fixing the manifestation of ethical attitudes of metamodernism. Conclusions were made about the prerequisites for the formation of a new metamodernistic media-discourse.
В теории и философии культуры во второй половине ХХ в. происходит поворот к осмыслению не только доминирующих и легитимных культурных практик, но и к фиксации маргинальных процессов в культуре. Постмодернистские и постколониальные исследования начали фокусировать свой взгляд на феноменах, которые не входили в исследовательское поле. В частности, М. Фуко обращается к маргинальным практикам в культуре для понимания того, как в культуре выстраиваются рубежи и конструируются границы нормы. Контроль дискурсов посредством процедур исключения демонстрирует, как субъекты, сообщества, темы и культурные практики включались и исключались из культуры, признавались легитимными или отбрасывались, табуирова-лись как запретные [1].
Постколониальные исследователи Ф. Фанон, Э. Саид, Х. Бхабха (Х. Баба), Г. Спивак задаются вопросами о влиянии доминирующих культур на подчиненные, о контроле дискурса идентичностей Другого. Ф. Фанон в работе с говорящим названием «Черная кожа, белые маски» указывает на разорванность реального представления о культурной модели поведения уроженца Антильских островов и того, как его воспринимают в метрополии (во Франции). Он же описывает и анализирует стереотипы и требования, предъявляемые к уроженцу Антильских островов с точки зрения «белой культуры»: «Каждый колонизированный народ - то есть каждый народ, оригинальная местная культура которого была подавлена и похоронена, народ, которому был навязан комплекс неполноценности, - попадает в ситуацию прямого контакта с языком цивилизации, с культурой метрополии. Чем лучше колонизированный усваивает культурные нормы метрополии, тем больше он отдаляется от своих джунглей. Отказываясь от своей "чернокожести", от своей принадлежности к джунглям, он становится "белее"» [2]. В контексте нашего исследования интересным является то, что Ф. Фанон посредством анализа языковых практик формирует образ подчиненного-мигранта, который должен использовать чужой язык, чужие культурные практики и молчать о своей культуре. В исследованиях Ф. Фанона вводится образ молчаливого подчиненного, который не говорит о собственной культуре на своем языке. Эта идея развивается в работах Х. Бхабха и Г. Спивак. Каждый из них осмысляет опыт человека, который не может говорить о своей идентичности и не может ее репрезентировать. Культурные гибриды, описываемые Х. Бхабха, формируются «между» доминирующей и подчинен-
ной культурами: «Лестница в качестве опосредствующего пространства того самого «между» четко артикулированных идентичностей становится процессом символического взаимодействия, тем посредником, который конструирует различия между верхним и нижним, черным и белым. Передвижения по лестнице вверх-вниз, движение во времени и пространстве, которое она открывает для взаимного перемещения, не позволяют идентичностям на обоих ее концах превратиться в недвижимость диаметральных противоположностей. Этот опосредствующий проход между зафиксированными идентично-стями и делает возможной культурную гибридность, которая артикулирует различия вне апелляции к какой-либо предполагаемой или существующей иерархии» [3, с. 164].
Г. Спивак акцентирует внимание на том, что субалтерн (подчиненный) не имеет символической власти, чтобы использовать публичный дискурс. Институты, контролирующие дискурсы, говорят за суб-алтерна, но говорят не его языком и не о его проблемах, а лишь используют его фигуру: «Наиболее очевидным из имеющихся в наличии примеров такого эпистемического насилия можно считать особым образом оркестрованный, обширный и гетерогенный проект по конституированию колониального субъекта как Другого. Этот проект представляет собой также асимметричное уничтожение следа того Другого в его сомнительной Субъективности» [4, с. 661].
Работая с образами ориентализма, Э. Саид ставит проблему о существовании Востока вне взгляда Запада [5]. Сконструированный Западом образ Востока насыщен штампами и стереотипами. Созданный как Другой для Запада, Восток существует как дискурсивная модель, которая в том числе поддерживается интеллектуалами Востока, получившими образование на Западе. В этом образе Востока выносятся те черты, которые не проявлены в западной культуре, таким образом, собирание дискурсивного образа Востока происходит путем конструирования условного Другого. «Но наиболее ярко активизм Запада в отношении Востока проявился в том, что ориенталисты не только изучали Восток, но и формировали свой предмет изучения, словно рыхлую и податливую массу-глину, причем действовали при этом как агенты своей державы. ...В этом смысле Восток - это не только ментальный конструкт западной ориенталистской традиции, но и в прямом смысле ее порождение. В определенный момент их взаимной истории Запад в буквальном смысле лепил предмет своего изучения/освоения. Послевоенный Восток в
значительной мере оказывается артефактом Запада, который тот создает в своих целях и в соответствии со своими представлениями о правильном пути не только политикоэкономического, но и культурного развития» [6, с. 30]. «Настоящий» Восток «молчит», он не проявлен в теоретическом дискурсе западной науки и не стремится туда попасть.
Деколониальный подход, продолжая направление мысли постколониальных исследователей, критикует их за использование порожденных западной наукой категорий для описания проблем Третьего мира, угнетенного и т. п. Для представителей де-колониальной оптики в таком подходе продолжает воспроизводиться схема глобальной колониально-сти, которая представляет собой проявление модер-ности. Противоречивость постоклониальной критики для представителей деколониальной мысли видится в непоследовательности действий: «Делока-лизованный универсализм постколониальной теории запускает термины и понятия, которые укоренены в определенных локальных историях, но впоследствии оказываются представлены в качестве применимых к любому контексту. Подобный универсализм противоречит деколониальной плю-риверсальности» [7]. С позиции деколониальной оптики это ведет к воспроизводству западных систем мышления после завершения колониализма как исторического факта, воспроизводит и утверждает глобальную колониальность мышления. Описание опыта локальности представляет собой молчание локальной идентичности, уникальный опыт которой не упаковывается в схемы «западной теории» и не может быть высказан системами чужого дискурса.
В настоящем исследовании предпринята попытка идентифицировать наличие характерных черт метамодернизма в современных медиа. В частности, феномен «новой искренности» и способы его экспликации, такие как правдивость, изменение постиронии, разрыв с умалчиванием и аутентичная глубина. Анализируемым материалом послужил контент нескольких YouTube-каналов (общее количество - более 20 роликов хронометражем более 60 мин. каждый). Методологически исследование построено на базе работ Ф. Джеймисона [8], Р. ван ден Аккера, Э. Гиббонс и Т. Вермюлена [9]. Теоретическими основаниями исследования являются trauma studies (работы Дж. Александера [10]) и memory studies (работы А. Ассман [11-12]).
Характерной чертой исследований метамодернизма является междисциплинарный характер его
установок. Авторы «Заметок о метамодернизме» отмечают, что метамодернизм - «структура ощущений, а описание ее специфики - попытка диалога, не наукоемкая фиксация фактов» [13]. Тем не менее, актуализирована потребность в инструментариях и конкретных методологических подходах, которые позволяют наделить те или иные объекты, процессы, практики и явления метамодернистской характеристикой.
Предварительно обозначим два принципиальных замечания о взаимосвязи актуальной метамодернистской повестки и медиадискурса, детерминирующих направленность настоящего исследования.
Во-первых, следует дифференцировать медиа-контент о метамодернизме и метамодернистские характеристики медиа.
В первом случае речь идет о встраивании медиа как института (и, в особенности, журналистской профессии) со свойственными ему технологическими приемами сбора, обработки и распространения информации в общем информационном континууме о метамодернизме. Медиа в данном случае призваны работать с метамодернизмом как с информационной повесткой, интегрируя его во множество текстов о современной культуре, социальных реалиях, произведениях искусства и т. п. В кругах прогрессивной интеллектуальной молодежи, в сознании искушенного критика или читателя «метамодернизм» стал трендом, который отождествляется с динамично изменяющимся миром, с новым витком развития реальности, с культурным толчком.
Во втором случае речь идет о вступлении медиа (включая не только традиционные СМИ, но и новые формы передачи информации, социальные медиа, блогосферу и т. д.) в новую фазу функционирования.
В среде субъектов медиа, в создаваемом ими контенте и, шире, коммуникационном поле, медиа-дискурсе, формируются новые принципы работы с информацией, отраженные в речевых практиках. Основанием для подобного предположения послужило оформление новых требований к информационным поводам и характеру их подачи, к приемам коммуникации, к оценочному характеру и аксиологическому комментарию, сопровождающему ме-диаконтент. Идентификация указанных особенностей современных медиа возможна посредством анализа различных медиапродуктов с учетом их жанрово-тематической и содержательной специфики (новостные заметки, интервью, спич, докумен-
тальное кино, посты в социальных сетях и мессен-джерах), а также разнообразия технологического формата их подачи (традиционные медиа, новостная лента, Telegram-канал, YouTube-канал и мн. др.).
Вторым важным замечанием является утверждение о том, что метамодернистские характеристики медиа представляют собой способ создания медиапродукта с учетом признаков, которые маркируются как актуальные культурные техники, как феномены современности, отражающие метамодер-низм. При этом указанные признаки, техники и феномены не осознаются автором как необходимые, как обязательные к использованию в тексте. Иными словами, не автор намеренно пытается создать ме-тамодернистский текст, а текст, создаваемый автором под влиянием укрепляющихся культурных принципов и реалий, обладает устойчивой метамо-дернистской характеристикой, достаточно проявленной для идентификации.
Используемый в настоящем исследовании и вынесенный в заголовок термин «медиадискурс» подразумевает разнообразную совокупность коммуникативных характеристик медиа, репрезентированных в медиатексте. В качестве рабочего принято определение, предложенное Т. Г. Добросклонской: «Медиадискурс - функционально-обусловленный тип дискурса, который понимается как совокупность речевых практик и продуктов речевой деятельности в сфере массовой коммуникации во всем богатстве и сложности их взаимодействия» [14].
Слепые зоны, ускользающие от практики академического анализа европейской культуры, прячутся не только в невысказанных словах подчиненных локальностей, непроговоренных идентичностях, но и в замалчиваемых культурных травмах, стираемых местах культурной памяти, забытых травмирующих событиях. В теориях trauma studies и memory studies происходит обращение к опыту травмированного субъекта (свидетеля), чьи чувства и воспоминания оказываются ключевыми для осознания остальным обществом масштабов катастрофы. Свидетель либо молчит, либо его опыт замалчивается, либо он просто не может говорить («"Расходный материал" истории, доходяга ГУЛАГа или мусульманин Освенцима, не говорит» [15]). Существует и другая стратегия, когда из травмирующего события делается медиашоу.
Обширное описание подходов в теории и философии культуры второй половины ХХ - начала XXI в. демонстрирует, как осмысляется проблематика эпистемологического и дискурсивного исклю-
чений Другого. Феномен замалчивания, существующий в модерне, начинает критиковаться постмодернистской теорией, постколониальными исследованиями, деколониальными практиками, trauma studies, memory studies, но в рамках данных подходов так и не дается ответ, как преодолеть глобальное молчание и через что репрезентировать «несказанное». Как писал Фуко, есть темы, субъекты, сообщества и культурные практики, которые являются запретными для определенных типов дискурсов. В начале XXI в. формируется новая структура чувств, которая позволяет наметить варианты ответа на вопросы о глобальном молчании и замалчиваниях мо-дерности.
О феномене вездесущей роли медиа и грядущих изменениях в их функционировании говорит В. Савчук, наделяя медиареальность метамодернист-скими признаками, в особенности обостренной чувственностью и осцилляцией: «реальность меняется на глазах, обращаясь медиареальностью, фармакологической реальностью, геймреальностью и т. д. Изменение среды по-своему чутко осмысливает сай-енс-арт, исследуя, как медиареальность и техно-среда, плоды робототехники, IT, биомедицины вторгаются в социум, в наше тело, чувственность, утверждая на свой лад расширение области чувствительности к активности техносреды. Эти изменения делают атомизированными, невесомыми и невосприимчивыми к боли нашу телесность, наши стратегии навигации и поведения, наше всеприсутствие и ото-всюду-устраненность» [16].
Характерной чертой метамодернистского подхода к описанию реальности, который представляет собой один из вариантов постпостмодернизма, является регулярно постулируемая концепция «новой искренности», обладающая характеристиками постиронии, разрывом с молчанием и с дискурсивными исключениями, синергетическим потенциалом. С точки зрения метамодернизма, истина - результат синергетического взаимодействия субъекта и его персонального восприятия правдивости. При этом объективная и субъективная истины не разводятся и не противопоставляются. В. Горюнов: «Мета-модернизм реализует иную форму отношения к истине - синергию. Одним из убеждений этого направления является то, что между истиной и человеком возможно общение (неконфликтное взаимодействие) и сотворчество» [17]. Достижение синергетического эффекта - главный и единственный способ обретения истины, субъективный и объективный ее тип не противопоставлены, а совместны.
С учетом указанного справедливо предположить, что в метамодернизме искренность представляет собой синтез истины и рефлексии человека, его отношения к правде. Искренность носит интимный характер, демонстрирует индивидуальные представления о важной для человека откровенности, о переживании и воспоминаниях, которыми он готов поделиться. Это не всегда осознается субъектом, однако, означает, на наш взгляд, во-первых, желание быть искренним, во-вторых, готовность к этой искренности. Эта же точка зрения фигурирует в работах по анализу формирующейся метамодернистской психологии: «...постоянные колебания между субъективным и объективным, вымышленным и реальным, виртуальным и действительным, вызывают своеобразную мечтательность, волнующее предчувствие чего-то ускользающего. Субъект обращается к рефлексии чувств, переживаний и грез, к разнообразным компонентам эмоциональной жизни, в которой важнейшее место занимает аутентичность переживаемого («новая искренность») и внутренняя психологическая правда. Это способствует возрождению интереса к утраченным ценностям, к уважительному, а не ироничному цитированию образцов, лиризму, деидеологизации исторического наследия и надежде на светлое будущее («новый романтизм»), снижающей ощущение риска повседневности и побуждающей к творчеству» [18].
В целом, осмысление указанного принципа «новой искренности», декларируемого метамодер-низмом, создает ожидаемый парадокс: как может претендовать на искренность институт, основная характеристика которого зачастую не порождать истину, а скрывать ее? Тем не менее, с развитием технологических альтернатив в способах обработки и подачи информации, возникли многочисленные способы создать медиа или стать медиа. В этом смысле пророческим кажется изречение М. Маклю-эна, который еще в середине прошлого века отметил, что «с появлением телевидения сам зритель становится экраном» [19, с. 358].
Указанная точка зрения согласуется с актуальными принципами работы современных медиа. В последние годы появилось несколько YouTube-каналов, которые успешно развили жанр портретного интервью в новом формате, отошли от табуиро-ванности некоторых тем, осуществили демонстрацию искреннего портрета персоны: знаменитая медийная личность максимально честно отвечает на вопросы интервьюера. Эта механика используется в творчестве таких блогеров и журналистов, как
Ю. Дудь (канал «вДудь», более 8 млн подписчиков, URL: https://www.youtube.com/channel/UCMCgOm 8GZkHp8zJ6l7_hIuA), А. Лядов (канал «The Люди», более 2 млн подписчиков, URL: https://www.youtube. com/channel/UCwPzq5yQwczLmivBX8zq7Mw), И. Ших-ман (канал «А поговорить?», более 1 млн подписчиков, URL: https://www.youtube.com/channel/UCp2J7 GRxQ36QLqW4ReLLt5g), К. Собчак (одноименный канал, более 1 млн подписчиков, URL: https:// www.youtube.com/channel/UCvQXaJTjA3jRucTKN4CGi wg), Т. Мингилимова (канал «Нежный редактор», ок. 1 млн подписчиков, URL: https://www.youtube.com/ channel/UCByhZ-JEe5OOZSuq0uaXOng) и др.
При знакомстве с контентом указанных каналов особое значение отводится правдивости и глубине, а также использованию приема сторителлинг - распространенной техники донесения фактов через рассказ личных историй.
Из описание каналов:
«Ирина Шихман берет эксклюзивные интервью у самых неожиданных гостей! А поговорить?.. - авторское, профессиональное, глубокое интервью и документальные фильмы» («А поговорить?»); «Самые актуальные гости со своей историей. Здесь вы увидите их настоящими» («Нежный редактор»).
Практически все указанные блогеры при формировании интервью используют схожие композиционные и структурные элементы.
В начале ролика отмечаются наиболее интригующие моменты интервью, громкие и провокационные фразы героев и журналиста:
«Такой же остался м..., как и был / Это г...! / Вы когда-нибудь испытывали влечение к мужчинам?» («вДудь», интервью с Никитой Михалковым, 27.11.2018); «То есть ты хочешь сказать, что ты прожила четверть века, чувствуя себя страшной? / Ра-шен секси дерти герл / И тут появляется надпись: «Это г., ребята!» / Ну это как посмотреть порнушку / Фак ю / Ю ту фак» («Ксения Собчак», интервью с Юлией Снигирь, 07.09.2020).
Далее следуют разнообразные вопросы, связанные со сферой деятельности героя, а также с актуальными социальными и политическими проблемами, дискуссионными и проблемными вопросами.
«Как верующий человек верующему человеку, скажите, можно ли действительно оскорбить чувства верующих?» («вДудь», интервью с Никитой Михалковым, 27.11.2018); «Сегодня у нас многоступенчатая комбинация. С одной стороны, цензуры нет, с другой стороны, и большого спроса на правду нет... Нет запроса на правду. Это очень
опасный момент, это значит, что наше общество скрывает от себя многое, больной не хочет идти к врачу. Не было фильмов про Чечню, про Афганистан, про ГУЛАГи... Мы все несем внутри» («The Люди», интервью с Павлом Лунгиным, 13.05.2019); «Давайте про Хабаровск поговорим? Власть должна разговаривать с народом» («А поговорить?», интервью с Дмитрием Губерниевым, 19.08.2020).
Приведенные вопросы подчеркивают желание интервьюера вывести героя на откровенный разговор о проблеме религиозных и политических конфликтов, общественного климата и ментальной памяти граждан, апеллируют к необходимости обсуждения и, что важнее, требуют индивидуальной оценки интервьюируемым указанных проблем. В условиях потенциально свободной коммуникативной платформы в виде независимого YouTube-канала содержание ответов, как правило, не идеологизировано, не является категоричной установкой, претендующей на звание единственно верного мнения.
Отдельного комментария заслуживает второй пример из интервью с П. Лунгиным, где подчеркивается разница между «немного неадекватным» российским обществом, которое «как будто бы делает вид, что этого (травмирующих событий прошлого. -С. О., А. Ж.) не было» и американским обществом, которое «изгоняет психоаналитически расизм», создает условия, при которых «стыдно быть расистом». Учитывая историю этнической травмы афро-американского населения, в американском медиа-дискурсе формируется отказ от умалчивания темы угнетения представителей других рас. Режиссер подчеркивает необходимость говорить о том, что имело травматические последствия для общества. «Как только касаешься больной темы, сразу взрыв. Там гной... Сейчас настало время делать фильмы про Донбасс... Но боязно. Не хотят заморачиваться серьезно» («The Люди», интервью с Павлом Лунгиным, 13.05.2019).
Прокомментированный пример служит наглядным подтверждением растущего запроса на изменение порядка дискурса, на необходимость порвать с замалчиванием, покончить с нежеланием признать проблему и вывести ее на обсуждение, что в терминах М. Фуко демонстрирует, как происходит пересмотр внешних процедур контроля дискурса.
Примером репрезентации культурных травм в «режиме новой искренности» могут выступать документальные фильмы, снятые в виде интервью со свидетелями. Например, осенью 2019 г. появились
несколько фильмов про теракт в Беслане 1 сентября 2004, в том числе фильм Ю. Дудя «Беслан. Помни» (02.09.2019, URL: https://youtu.be/vF1UGmi5m8s). «Как вы жили эти три дня?» - ключевой вопрос к родителям детей, оказавшихся в плену у террористов. Глубокие переживания людей и очевидцев выстраиваются в формате проблемных интервью, сюжетное единство обеспечивает хронология событий во время террористического акта в Беслане. В данном примере нет желания сделать из травмы шоу, рассказ о событии строится через личные истории отдельных людей. В российском медиадискурсе мы можем зафиксировать актуализацию интереса к осмыслению культурных травм.
Другой пример такого рода - фильм Ю. Дудя о Колыме: «Почему вообще после реперов, юмористов, музыкантов, актеров и режиссеров мы двинулись к такой сложной и тревожной теме? Причины две. Первая - в октябре 2018 года ВЦИОМ опубликовал социологическое исследование, которое привело нас в ступор: почти половина молодых людей в возрасте от 18 до 24 лет никогда не слышала о сталинских репрессиях. Мы восприняли это как вызов. Причина номер два - всю свою жизнь я слышу от родителей: «Ну будь осторожен, ну не привлекай к себе лишнее внимание, ну не высовывайся. И вообще мы простые люди - от нас ничего не зависит» ... Я всегда думал: откуда у старшего поколения этот страх, это стремление мазать все серой краской? Почему они боятся, что даже за минимальную смелость обязательно прилетит наказание? Моя гипотеза: этот страх зародился еще в прошлом веке и через поколения добрался до нас. Одно из мест, где этот страх появлялся, - Колыма» («Колыма - родина нашего страха», 23.04.2019, URL: https://youtu.be/oo1Woul38rQ).
Очевидно, что возникает интерес к образам свидетелей и к пережитому ими опыту культурных травм. Это используется в медиа как прием, в котором воспоминания о травмирующих событиях социума репрезентируются в рассказах непосредственных свидетелей или их потомков. Это создает эффект «новой искренности», когда с желанием и готовностью рассказывается о том, о чем ранее умалчивалось. Также в данных примерах мы видим актуализацию интереса к опыту конкретного субъекта. Рассказ о травмирующем событии строится не в форме перечисления объективных, проверенных фактов, а через воспоминания людей, которые передают атмосферу, вспоминают собственные переживания и чувства, которые их охватывали в тот момент. Таким
образом, травмирующее событие репрезентируется через историю отдельного человека в контексте всей его жизни. Травмирующее событие становится точкой сборки субъекта внутри интервью. Например, информационный портал «The Village» вспоминает события терактов, произошедших в Москве, через рассказы отдельных людей [20]. В таком типе нарра-тива нет поиска фактов, выяснения причин произошедшего. Обращение к свидетелю не представляет собой элемент расследования для установления реальной картины произошедшего, в фокусе внимания переживания отдельного человека, осмысление им влияния травмирующего события на его дальнейшую жизнь. «Невидимые» ранее, молчащие свидетели начинают говорить о своих переживаниях, что трансформирует восприятие и осмысление травмирующего события в обществе.
В постмодернистской теории говорилось о смерти автора, смерти субъекта, рассыпании субъекта на множество идентичностей. В метамодер-низме мы фиксируем актуализацию субъекта, интерес к его чувствам.
На наш взгляд, существует дифференциация в мотивах и степени выраженности т. н. «молчания», которое можно разделить на истинное и мнимое. Основанием для подобной классификации служит уровень проявленности двух компонентов процесса «говорения»: желания рассказать и готовности рассказать о травмирующих, неприглядных и опасных подробностях прошлого.
Истинное молчание демонстрируют так называемые официальные медиа (газеты, федеральное ТВ, радио, Интернет-порталы и сетевые издания), ко-
торые вопреки актуализируемой в последние годы необходимости говорить продолжают следовать модернистской привычке молчать. Их роль сводится к умеренному пропагандизму и вниманию к темам, не обостряющим социальный климат. Ср.: темы, поднимаемые на федеральном телевидении и темы новостных выпусков на YouTube-каналах.
В противовес указанному, мнимое молчание оформляется там, где хочется сказать правду, однако, не всегда существует возможность для ее выражения. Некоторые официальные СМИ предпринимают попытки разрушить практику молчания и создать новые тренды в дискурсе.
Анализ медиа демонстрирует наличие в создаваемом ими дискурсе реализации метамодернист-ских признаков. В частности, речь идет о репрезентации феномена «новой искренности», который представляет собой альтернативу имеющимся официальным медиа и может быть рассмотрен как методологический маркер метамодернизма. Принцип аутентичного разрыва с молчанием формируется под воздействием вербализации имеющейся культурной травмы, связанной с пережитым опытом, имеющим негативный аксиологический модус. К таким культурным травмам можно отнести политические репрессии, религиозные распри, расизм, терроризм, локальные военные и гуманитарные конфликты.
Можно сказать, что частично медиа формируют принципиально новый тип дискурса, так называемый метамодернистский медиадискурс, репрезентированный в темах и проблемах, которые прежде не затрагивались в СМИ, не популяризировались и не обсуждались.
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Фуко М. Порядок дискурса // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М. : Касталь, 1996. С. 47-96.
2. Фанон Ф. Черная кожа, белые маски // Новое лит. обозрение. 2020. № 1 (161). URL: https://www.nlo-books.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/161_nlo_1_2020/article/21969 (дата обращения 05.10.2020).
3. Бхабха Х. Местонахождение культуры // Перекрестки: журн. исследований восточноевропейского приграничья. 2005. № 3-4. С. 161-191.
4. Спивак Г. Ч. Могут ли угнетенные говорить?//Введение в гендерные исследования. Ч. 2 : Хрестоматия. Харьков; СПб. : ХЦГИ, : Алетейя, 2001 С. 649-670.
5. Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб. : Рус. Мир, 2016. 672 с.
6. Говорунов А.В., Кузьменко О.П. Ориентализм и право говорить за другого // Междунар. журн. исследований культуры. 2013. С. 26-43.
7. Тлостанова М. Постколониальный удел и деколониальный выбор: постсоциалистическая медиация // Новое лит. обозрение. 2020. № 1 (161). URL: https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_ obozrenie/161_nlo_1_2020/article/21972 (дата обращения: 05.11.2020).
100 -
Herald of Omsk University 2020, vol. 25, no. 4, pp. 94-101
Вестник Омского университета 2020. Т. 25, № 4. С. 94-101
ISSN 1812-3996-
8. Джеймисон Ф. Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма. М. : Изд-во Ин-та Гайдара, 2019. 816 с.
9. Аккер Р., Гиббонс Э., Вермюлен Т. Метамодернизм: историчность, аффект и глубина после постмодернизма. М. : РИПОЛ классик, 2019. 494 с.
10. Александер Дж. Культурная травма и коллективная идентичность // Социологич. журн. 2012. № 3. С. 5-40.
11. АссманА. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. М. : Новое лит. обозрение, 2018. 328 с.
12. Ассман А. Забвение истории - одержимость историей. М. : Новое лит. обозрение, 2019. 552 с.
13. Аккер Р., Вермюлен Т. Заметки о метамодернизме // Metamodern. URL: http://metamodernizm.ru/ notes-on-metamodernism (дата обращения: 11.06.2020).
14. Добросклонская Т.Г. Массмедийный дискурс как объект научного описания // Науч. ведомости Белгород. гос. ун-та. 2014. № 13. С. 181-187.
15. Мороз О., Суверина Е. Trauma Studies: история, репрезентация, свидетель // Новое лит. обозрение. 2014. № 1 (25). URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2014/125/8m.html (дата обращения: 05.11.2020).
16. Савчук В. Возвращение определенности // Moscow Art Magazine : Худ. журн. 2017. № 101. URL: http://moscowartmagazine.com/issue/55/article/1111 (дата обращения: 11.06.2020).
17. Горюнов В. Заметки о культуре и новой чувственности // Metamodern. URL: http:// metamodernizm.ru/about-culture-and-new-sense (дата обращения: 11.06.2020).
18. Гребенюк А. Основы метамодернистской психологии // Metamodern. URL: http:// metamodernizm.ru/metamodernism-psychology (дата обращения: 11.06.2020).
19. Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека. М. ; Жуковский : КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле. 2003. 464 с.
20. Люди, пережившие теракты. The Village записал истории москвичей, переживших захват «Норд-Оста», теракты на Каширке, «Парке культуры» и в аэропорту Домодедово // The Village. 18 мая 2017. URL: https://www.the-village.ru/village/people/people/266514-lyudi-perezhivshie-terakty?from=readmore (дата обращения: 01.06.2020).
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРАХ
Оводова Светлана Николаевна - кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры теологии, философии и культурологии, заведующая научно-исследовательской лабораторией социальных и институциональных исследований, Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, 644077, Россия, г. Омск, пр. Мира, 55; e-mail: [email protected].
Жигунов Антон Юрьевич - аспирант кафедры журналистики и медиалингвистики, преподаватель кафедры теологии, философии и культурологии, Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, 644077 г. Омск, пр. Мира, 55; e-mail: [email protected].
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Оводова С. Н., Жигунов А. Ю. Метамодернистский медиадискурс в современной культуре: от глобального молчания к глубокой искренности // Вестн. Ом. ун-та. 2020. Т. 25, № 4. С. 94-101. DOI: 10.24147/ 1812-3996.2020.25(4).94-101.
INFORMATION ABOUT THE AUTHORS
Ovodova Svetlana Nikolaevna - Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Theology, Philosophy and World Culture, Head of the Research Laboratory for Social and Institutional Research, Dostoevsky Omsk State University, 55a, pr. Mira, Omsk, 644077, Russia; e-mail: [email protected].
Zhigunov Anton Yurievich - PhD student of the Department of Journalism and Media Linguistics, lecturer of the Department of Theology, Philosophy and World Culture, Dostoevsky Omsk State University, 55a, pr. Mira, Omsk, 644077, Russia; e-mail: [email protected].
FOR QTATIONS
Ovodova S.N., Zhigunov A.Yu. Metamodernistic mediadiscourse in modern culture: from global silence to deep sincerity. Vestnik Omskogo universiteta = Herald of Omsk University, 2020, vol. 25, no. 4, pp. 94-101. DOI: 10.24147/1812-3996.2020.25(4).94-101. (in Russ.).
