CC BY
78УДК 330.34
МЕТАФОРЫ И АНАЛОГИИ
В ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ТЕОРИИ:
_ _ __ ,
«ВРОЖДЕННЫЙ ПОРОК» ИЛИ «ВЕДУЩАЯ ОСЬ»?*
Д. П. ФРОЛОВ,
доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой маркетинга и рекламы E-mail: ecodev@mail. ru
А. В. ЛАВРЕНТЬЕВА,
аналитик отдела сопровождения научно-исследовательских работ E-mail: lavra. ne@mail. ru Волгоградский государственный университет
В статье представлен критический обзор физических и биологических метафор в институциональной экономической теории. Обосновано, что физические (в том числе механистические) аналогии наиболее адекватны для ассоциативной характеристики статики и кинетики институциональных систем, а биологические - для образного описания их эволюции.
Ключевые слова: метафоры, институцио-нализм, институты, эффект колеи, вакуум, поле, примеси, конструирование ниши, трансплантация, генетика, эволюция.
Метафоризм и нечеткость категориального аппарата - одна из главных проблем экономического институционализма. Массив образных терминов огромен и непрерывно расширяется. Среди них - институциональные климат и ядро, стержни и переходы, ломка и утомленность, лабиринты и вакуум, матрицы и дыры, вязкость и мутации» и др. Редко эти понятия имеют строго сформулированное и четко очерченное содержание, достаточную операциональность и инструментальность. При этом одни метафоры слабо связаны с другими, недостаточно специфицированы их позиции в общей системе категорий. С одной сто-
* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, проекты № 13-32-01298, 13-32-01033 и 12-12-34003.
роны, яркие образы способствуют преодолению барьера непонимания новых концепций, стимулируют вовлечение новых объектов и идей в исследовательское поле институционализма, а с другой, - гораздо чаще индуцируют непродуктивные, близкие к схоластическим дискуссии и уводят в сторону от уточнения и развития категориального аппарата [8]. Но если «метафора - инструмент огромной концептуальной силы» [33, с. 14], то компаративный анализ метафорических конструкций и наиболее распространенных аналогий - это своеобразная методологическая рефлексия, имеющая фундаментальное значение для развития любой науки или научного направления.
В современной институциональной экономике сформировались два господствующих класса метафор - физические и биологические. Первые опираются на теоретические разделы физики, в том числе механики, а также инженерных наук, неразрывно увязываясь «с академическими целями преобразования экономической теории в детерминистскую науку, такую как ньютоновская механика» [4, с. 101]. Вторые основаны на подчас слишком буквальном восприятии фразы А. Маршалла о том, что «Меккой экономиста является скорее экономическая биология, нежели экономическая динамика» [19, с. 53]. Оба направления метафоризации достаточно уверенно развиваются, расширяя масштабы научного оборота продуцируемых ими ассоциативных, об-
разных понятий, постепенно перерастая в крайние формы - физикализм и биологизм.
Неуклонно растущая аморфность категориального аппарата институциональных исследований в большей степени препятствует их интенсивному развитию, нежели способствует мультидисципли-нарному синтезу, сдерживая релевантное отражение изучаемого аспекта объективной действительности в согласованных научных терминах.
Корректно ли использовать в качестве синонимов понятия институциональной матрицы, структуры и системы (а также поля, среды и контекста), как это делает Д. Норт, или же научный язык должен быть максимально точным? Насколько эвристически ценны институциональные метафоры и каковы их негативные эффекты? Органичен ли метафоризм (как способ отражения реальности) институционализму, релевантен ли его предмету и методу? Как соотносится продуктивность физических (в частности механистических) и биологических метафор и есть ли у них будущее? Попытки ответов на эти дискуссионные вопросы имеют, по мнению авторов, существенное значение для методологического самоопределения институциональной экономической теории.
Физические метафоры. Фундаментальной проблемой естественнонаучных метафор является, во-первых, их соотнесение с неживой природой, механизмы функционирования и развития которой качественно отличаются от способов эволюции живых систем. Во-вторых, тот факт, что элементы неживой природы, такие как атомы и молекулы, являются закрытыми системами, тогда как живые частицы открыты не только термодинамически, но и информационно [37, с. 333-334]. Поэтому, хотя неоклассическая концепция равновесия базируется на мощной аналогии, метафоры такого рода больше отвечают задачам обучения, нежели научным исследованиям, поскольку их строгая и логичная доказательная база подменяется самоочевидностью.
Обобщая применительно к экономике физический принцип А. Ле Шателье, П. Самуэльсон, тем не менее, саркастически замечал в своей Нобелевской лекции, что нет ничего более жалкого, чем экономист, пытающийся провести аналогию между физическими теориями и экономическими концепциями. Сколько тоскливых работ мне приходилось рецензировать, в которых автор искал аналогий экономических категорий с энтропией или той или иной формой энергии [27, с. 94-95].
Тем не менее с 1990-х гг. активно развивается эконофизика, междисциплинарное научное направ-
ление, связанное с применением передовых методов физических исследований к анализу экономических процессов. Несмотря на то, что вопросы взаимодействия физики и экономики поднимались гораздо раньше, только бурное развитие синергетики позволило адаптировать аналитический инструментарий теоретической физики к изучению нелинейных и подчас турбулентных процессов развития хозяйственных систем [7]. Инструментарий эконофизики формируют квантовая и статистическая механика, физическая кинетика, неравновесная термодинамика, теория динамических систем и хаоса и др. [32, 35]. Институционалисты задействуют эти фундаментальные подходы далеко не в полном объеме, прибегая лишь к поверхностным сравнениям и проведению общих аналогий через использование универсальных понятий типа бифуркации, хаоса, синергического эффекта и т. д.
Институциональные процессы относятся к классу трудноформализуемых, что вызывает попытки использования технологий формализации из других областей научного знания. По мнению Е. Попова, распространение институтов можно по аналогии с процессами диффузионного перемещения вещества описывать законами диффузии А. Фика (1855 г.) [26]. Эта оригинальная гипотеза нуждается в дополнительном обосновании, поскольку законы Фика - это законы диффузии в идеальных растворах при отсутствии внешних воздействий, т. е. их адаптация в рамках институциональной экономической теории позволяет описать диффузию институтов лишь в абстрактной хозяйственной системе, что в принципе тоже важно. Но высокоабстрактное моделирование не расширяет научных представлений об институциональной эволюции, ведь «возникновение столь сложных и разнообразных форм,... не может быть описано математическими моделями, в основе которых лежат простые законы. При помощи таких моделей мы можем объяснить только существование сложных форм в данный момент и в данном месте» [30, с. 122].
Физические аналогии обнаруживают свою очевидную гносеологическую несостоятельность при объяснении закономерностей эволюции институтов, хотя могут оказаться полезными для иллюстрации принципов динамики институциональных процессов.
При этом часто игнорируется, что естественнонаучные метафоры, используемые в экономике, должны, по возможности, отражать наиболее передовые и актуальные достижения физики. В противном случае
теряется смысл применения аналогий. Например, до появления компьютеров наиболее распространенной метафорой природы человека был паровой двигатель. Но никому не придет в голову использовать этот образ для иллюстрации индивидуального выбора в современном обществе. Морально устаревшие аналогии - наиболее вредный (или как минимум бесполезный) путь междисциплинарных взаимодействий экономической науки. Так, метафору корпускулярно-волнового дуализма (КВД) применительно к институтам использует Г. Клейнер, в концепции которого «соединяются, с одной стороны, «корпускулярная» точка зрения, где основное внимание уделяется поведению и взаимодействию экономических субъектов - своеобразных корпускул, с другой стороны -«волновая», или «средовая», точка зрения, согласно которой изменение институциональной системы рассматривается как результат взаимодействия сред» [14, с. 86]. Но принцип КВД для современной теоретической физики представляет сугубо исторический интерес как переходная стадия к пониманию поведения квантовых объектов путем их интерпретации с помощью аксиоматики и инструментария классических теорий. Неочевидно, имеет ли смысл использовать корпускулярно-волновую аналогию в отношении институтов или же более целесообразно прибегать к метафорам квантовой физики.
Широкое распространение получило понятие «институциональный вакуум», восходящее к концепции структурных пустот Р. Берта [34] и рассматриваемое как совокупность «белых пятен» не регулируемых законом видов и форм деятельности, «серых зон» свободной интерпретации формальных правил и «пробелов» в неполных контрактах. Однако в квантовой физике под вакуумом понимается пространство, полностью свободное от реальных частиц, но заполненное квантованным полем в низшем энергетическом состоянии, что не позволяет отождествить вакуум с пустотой, как это следовало из постулатов классической физики: другими словами, «небытие как отсутствие и частиц, и поля невозможно» [18, с. 86].
В большей степени метафора, чем «теория поля противостоит атомистическому и механистическому видению» [2, с. 143] институциональной реальности, делая акцент на «силовых отношениях», заполняющих «неоклассические дыры» [6] в экономическом пространстве. Следуя концепции П. Бурдье, институты «следует представлять себе не как пассивные свойства, а как активно действу-
ющие силы», формирующие институциональное пространство «подобно тому как электромагнитные силы образуют электромагнитное поле» [29, с. 25]. Отсюда возникают интерпретации институтов как аналогов силовых линий электромагнитного поля, формирующих его структуру [13].
Более четко институциональное пространство может быть содержательно раскрыто как гетерогенное, динамично меняющееся социально-силовое поле действий и трансакций агентов статусных функций (институций) и функциональных структур (институтов) в системе общественного разделения и кооперации деятельности и в рамках нормативно-правовой и неформально-ценностной среды [11].
В целом полевая аналогия не в меньшей степени релевантна природе институциональных систем, чем сетевая метафора. Ведь если содержанием экономического пространства являются лишь субъекты, варьирующиеся в масштабах от узла (node) до центра (hub), и сетевые структуры связей между ними, то ин-ституциональность фактически не вписывается в эту научную картину мира. Физика уже прошла путь от изучения частиц к познанию сил (в том числе полей) и их взаимодействию с частицами. Экономическая наука пока находится лишь в начале этого пути, что явно предполагает использование прогрессивных аналогий и их адекватную адаптацию к предмету исследований. Возможно, продуктивной могла бы стать физическая метафора струн, определяющее свойство которых - натяжение, меняющееся в зависимости от уровня энергии среды. При этом «хотя струны и выглядят как точечные частицы, все же главное в них то, что они не являются точечными» [3, с. 169]. На основе этой аналогии возможен переход от неоклассического представления экономической системы как набора идеализированных точек разного размера (атомизированных индивидов, изолированных фирм и т. д.) к анализу институциональных структур с вариативной топологией, чувствительной к средовым изменениям, в том числе фракций, коалиций, кластеров и др.
Институты невидимы и неосязаемы, поэтому понятно стремление экономистов к использованию аналогий из материального, предметного мира. В частности, культурный контекст институциональной эволюции рассматривается Д. Нортом «в широком смысле как строительные леса, поддерживающие и определяющие возможности взаимодействия между людьми... Они в равной степени являются неформальной структурой норм, конвенций и мо-
делей поведения. И, более того, они являются тем способом функционирования институциональной структуры, при помощи которого она отвечает на другие факторы» [21, с. 79, 84]. Кстати, за аналогичную метафору К. Маркс критиковал П. Прудона, у которого «последовательность категорий превращается в подобие строительных лесов» [17, с. 484]. В исходном значении строительные леса - это временная, вспомогательная, многоярусная конструкция для пребывания на высоте рабочих, оборудования и материалов при проведении строительно-монтажных, ремонтных и иных работ. Помимо того, что институты создаются людьми и имеют многоярусную (многоуровневую) структуру, других явных аналогий со строительными лесами у них не обнаруживается. Институты редко носят временный характер и вообще не всегда целенаправленно проектируются, они не являются вспомогательными конструкциями, а имеют системное значение для экономических взаимодействий, будучи комплексным эндогенным фактором их осуществления.
Справедливо критикует образные интерпретации институтов как барьеров, перегородок или заборов Г. Клейнер: «В каждый конкретный период появление того или иного общественного института соответствует не столько строительству новой перегородки или барьера, сколько прокладыванию через пересеченную местность дороги, позволяющей при желании двигаться в нужном направлении» [14, с. 20]. Надо признать удачной метафору дороги, поскольку помимо акцента на позитивной функции институтов (в русле отказа от их интерпретации как пространства для девиаций) [36], она согласуется с широко употребляемой метафорой колеи (path dependence). Развивая дорожную ассоциацию, можно интерпретировать правила как целенаправленно спроектированные и проложенные трассы, пешеходные дорожки, тротуары и т. д., а нормы -как стихийные тропы и дороги, прокладываемые в объезд неудачно расположенных трасс. Вместе с тем неясно, относятся ли к институтам дорожные знаки, ограждения, светофоры и другие устройства для регулирования реального дорожного движения и каково его (движения) институциональное содержание: ведь институты «служат не только рамками, направляющими экономическую деятельность, но и ее составной частью» [1, с. 44].
В результате сильная метафора скорее запутывает понимание сущности институтов, нежели способствует его прояснению.
В свою очередь Д. Норт указывает на некорректное употребление и даже злоупотребление метафорическим понятием эффекта колеи, подчеркивая, что эффект колеи не является инерцией, он представляет собой ограничение возможностей выбора, существующих в настоящем, основанное на историческом опыте прошлого [21, с. 83]. В этом случае также проявляется обратная сторона образности - неоднозначность интерпретации, которая хороша для искусства, но губительна для науки, создавая широкий простор для формирования теоретического эффекта многообразия запутанности.
Механистична по своему содержанию и концепция примесей Д. Ходжсона. Под примесями (impurities) понимаются институты, «вторгающиеся в экономическую систему того или иного типа» [31, с. 365], т. е. необходимые для ее функционирования, но не играющие доминирующей роли. При этом игнорируется накопленный в смежных науках (химии, экологии, геологии, материаловедении и т. д.) опыт классификации примесей, среди которых выделяют случайные, скрытые, вредные и др. Хотя «любая система зависит от ее примесей» [40, с. 125], они могут оказывать на нее различное воздействие. Отстаиваемая Д. Ходжсоном политика экономического плюрализма предполагает сочетание административных и рыночных методов и инструментов, государственных и частных институтов, т. е. своеобразное примешивание плановых элементов к рыночной системе. Но игнорирование многообразия самих институциональных примесей приводит к их одностороннему пониманию и не позволяет сформировать полноценной теории, что признает и сам автор [40, с. 127].
Биологические метафоры. Наиболее часто биологические аналогии в институционализме создаются на основе обобщенной эволюционной теории (generalized evolutionary theory), формирующей общие принципы и методологические рамки для изучения различных сложных, развивающихся систем в природе и обществе. Принципиальное единство закономерностей и механизмов развития любых комплексных систем (как биологических, так и социальных) диктует необходимость рационального использования идей и концепций эволюционной биологии. Конечно, вслед за Р. Нельсоном и С. Уинтером «мы категорически отвергаем любое стремление применять биологические аналогии ради самих аналогий и даже ради прогресса в построении абстрактной эволюционной теории высокого уровня» [20, с. 31]. Экономическая эволюция гораздо
сложнее и разнообразнее биологической. И все же у этих процессов имеются определенные сходства, что отражается в близости (но не тождественности) теоретических интерпретаций [45, с. 913]. При этом «прямых аналогий, конечно, необходимо избегать. Но высшие формы движения реальности всегда сохраняют связь с менее развитыми, и особенно крепкую - с непосредственно предшествующими» [10, с. 7], что имеет особое значение для методологии исследования эволюции хозяйственных систем, их институтов и механизмов институционализации.
Конечно, биологические аналогии в институциональной экономике далеко не всегда уместны и адекватны. По замечанию Д. Норта, «на механизмы отбора в эволюционной теории Дарвина не влияют представления о конечных результатах», тогда как «экономические изменения по большей части являются сознательным процессом, формируемым представлениями участников о последствиях их действий» [21, с. 8-9], т. е. базируются на интенциональности и рефлексивности агентов. И все же эволюционная интерпретация гораздо продуктивнее естественнонаучных аналогий независимо от ламаркианского и/ или дарвиновского подхода к пониманию механизма эволюции, хотя опасность «биологического империализма» [38] в экономической теории сохраняется. В этом смысле конструктивная критика экономистами биологических метафор, имеющая долгую историю [47], крайне необходима, тем более, что эвристическая ценность аналогий из области эволюционной биологии все еще дискутируется [43].
Но и в самой эволюционной биологии методологические конвенции достаточно мягки, они часто подвергаются сомнению и пересматриваются. Экономисты, как и представители других общественных наук, рискуют принять на веру спорные или устаревшие биологические конвенции, поэтому важно ориентироваться на передний край исследований. Использование передовых разработок в области эволюционной биологии позволяет выйти на оригинальные концептуальные решения. Так, П. Лукша развивает эволюционную теорию фирмы [16], опираясь на биологическую концепцию конструирования ниши [46].
Биологи еще с 1980-х гг. пытаются преодолеть стереотип об экзогенной среде как главном механизме естественного отбора, который отводит организмам пассивную роль адапторов к внешним изменениям и трансляторов генетической информации, что явно следует из концепции расширенного
фенотипа Р. Докинза. Эволюционные изменения dO / dt традиционно полагались зависимыми как от отдельных организмов и их групп О, так и от среды их обитания Е, тогда как средовые изменения ёЕ / dt принимались независимыми от активности организмов: dO / dt = f (О, Е), dE / dt = g(E). Попытка преодолеть своеобразный экстернализм традиционной теории эволюции выражается в модернизации формулы: dE / dt = g(O, Е) [44], что приводит к переосмыслению эволюции как процесса непрерывных прямых и обратных взаимодействий организмов и их экологических ниш с акцентом на отбор факторов среды видом и передачи реконструированной окружающей среды новым поколениям [42]. Другими словами, «вид бизнеса может и сам играть более активную роль в формировании окружающей среды, стараясь сделать ее более подходящей для себя» [15]. Фирмы и их бизнес-ландшафты взаимовлияют друг на друга, причем организации фактически проводят эволюционный отбор наиболее эффективных ресурсов и трансформируют ближнюю рыночную среду сообразно своим потребностям и возможностям в рамках конструктивной стратегии развития.
Сложнейшие проблемы транснациональной институциональной динамики получили теоретическое освещение в разрабатываемой В. Полте-ровичем теории трансплантации институтов, т. е. их копирования из более развитых хозяйственных систем в менее развитые для ускорения развития последних. Трансплантацию можно понимать как межсистемную репликацию институций и институтов для создания идентичных копий (клонов) эталонных образцов или, по классическому определению, как «процесс заимствования институтов, развившихся в иной институциональной среде» [25, с. 24]. Прототипом данной теории, видимо, является теория трансплантации организаций, представленная в работах социологов Р. Флориды и М. Кинни, посвященных «международному трансферу организационных форм и практик» [39, с. 381]. Авторы предположили, что взаимодействие организаций и среды происходит в обоих направлениях, поскольку организации часто обладают ресурсами изменения нового бизнес-ландшафта с учетом своих функциональных потребностей [41]. Эта идея отражена и в концепции конструирования ниши, тогда как теория В. Полтеровича демонстрирует свою односторонность, поскольку отдает приоритет давлению эволюционного отбора со стороны среды, опираясь на устаревшие стереотипы биологической науки.
Поэтому выделенные им наиболее распространенные трансплантационные дисфункции [25, с. 29-33] обусловлены исключительно несоответствием скопированного института параметрам новой среды.
Углубление исследований институциональных изменений объективно предполагает анализ закономерностей возникновения, течения и исхода сопутствующих им патологических состояний и процессов. Под институциональными патологиями в первом приближении можно понимать «различного рода недопустимые деструктивные проявления в конструкциях институтов и механизмах их воздействий на поведение экономических агентов» [24, с. 372].
Конечно, относить к патологиям любые кризисные и переходные процессы и состояния, равно как диспропорции и различные экономические болезни [23], можно только при расширительной трактовке термина. Но дискуссионность интерпретаций не отменяет необходимости развития теории институциональных патологий. Это особенно важно для теории трансплантации экономических институтов, поскольку трансплантированные институты часто не приживаются или болеют [25, с. 25], а один из ключевых вопросов на повестке дня современной институциональной экономики звучит следующим образом: как лечить трансплантационные дисфункции? [25, с. 47-48]. Данное направление исследований все еще слабо развито не только в нашей стране, но и вообще в мировой экономической науке, хотя учеными часто используются понятия голландской и венесуэльской болезни.
Совершенно необязательно напрямую применять для наименования институциональных болезней медицинские аналогии, хотя такой имитационный подход может оказаться полезным на этапе становления нового раздела институционализма. Тогда наряду с институциональным склерозом (британской болезнью), впервые описанным М. Олсоном [22], можно было бы углубить представления об институциональных тромбозах, недостаточности, дис-хронии (болезненном нарушении темпов развития внедряемого института) и т. п., а также об институциональных травмах, одну из которых рассматривает в своей работе Р. Капелюшников [12]. Допустимо рассматривать институциональные болезни как сим-птомокомплексы, характеризующиеся патокинезом (движением патологического процесса) в институтах и их системах. Другими словами, это совокупность симптомов или болезненных признаков, связанных с нарушением нормального или приемлемого фун-
кционирования института или институциональной системы. Для таких болезней характерно прогрессирующее течение в отличие от институциональных синдромов, которые, хотя и являются регистрируемыми проявлениями патологического фенотипа, но являются врожденными (имманентными системе) и не изменяются в течение всего жизненного цикла институциональной системы. С позиций теории дисфункциональности институтов важно, что определенной дисфункции (как сбою функции или расстройству функциональной системы) соответствует множество возможных патологических состояний (заболеваний) и процессов патокинеза, нуждающихся в диагностике и терапии. Новые метафоры могуть открыть новые грани исследований дисфункций, деструкции и деформации институтов.
Современная экономическая наука в целом уже «отошла от принципа механистичности к рассмотрению динамичного, эволюционного развития, а также к анализу возникающих сложных адаптивных систем» [4, с. 101], постепенно переходя к определению состава предельных элементов (генов) хозяйственных систем и способов их изменения, отбора и наследования. Интересно, что в генетике -одной из изначально наиболее точных фундаментальных биологических наук - метафоризация стала вынужденным методом создания гипотетических схем в условиях эмпириодефицита; в результате количество метафор непрерывно росло, повышая эзотеричность терминологического аппарата [28] и требуя постоянной конвенционализации трактовок образных понятий в глоссариях. Поэтому использование соответствующих аналогий ощутимо сдерживается необходимостью значительных узкоспециализированных знаний. Тем не менее первые генетические метафоры в институционализме восходят к эволюционной теории рутин Нельсона -Уинтера, с точки зрения которых главная «задача дисциплины «организационная генетика» - понять, каким образом действует непрерывность рути-низированного поведения, направляя в должное русло организационные изменения» [20, с. 187], что предполагает интерпретацию комплексов рутин как своеобразных генотипов организаций [20, с. 217].
По мнению Д. Ходжсона, «преобладающее влияние рутинизированного поведения можно обнаружить во всех социальных институтах», из чего он заключает, что «как и в фирме, во всех этих институтах рутины выступают в роли генов» [31, с. 217], обеспечивая наследование благоприобретенных признаков. Пе-
реход от организационной генетики к генетике институциональной явно затянулся, хотя предприняты интересные попытки адаптации к проблемам теории институциональной динамики биологических эффектов бутылочного горлышка (bottleneck effect) и основателя (founder effect), характеризующих генетическую изменчивость и дрейф генов [5, с. 65-66].
Одним из наиболее продуктивных приложений биологических аналогий в институционализме является эндогенизация институционального фактора как объективно необходимого элемента экономических генов - разнообразных комбинаций инвариантного набора эндогенных факторов производства и человеческой деятельности в целом [9, с. 57-64]. Этот методологический шаг дает возможность преодолеть трактовку институтов как внешних детерминантов индивидуального и коллективного поведения (своего рода экзоскелета экономической системы), а также отказаться от абсолютизации их роли в эволюции хозяйства в отрыве от других трансформационных и трансакционных факторов. Так, метафора гена позволяет точнее понять сложную интраструктуру институциональных систем.
Логика институциональной метафорики. Так что же все-таки такое метафоры институционализма -врожденный порок или ведущая ось методологии этого направления? Проведенный обзор показывает, что однозначный ответ на этот вопрос вряд ли возможен, что, тем не менее, позволяет сформулировать некоторые промежуточные выводы.
Во-первых, метафоризм - объективная ступень, необходимая стадия изучения сложных явлений. Метафоризм, с одной стороны, это способ преодоления редукционизма, акцентирования новых аспектов анализируемых объектов. С другой стороны, образность всегда порождает нечеткость и полисемантичность, что сдерживает собственно теоретический анализ, выводя его в плоскость инстуитивных блужданий. Метафоры в научных исследованиях в лучшем случае уместны, поэтому построение институциональной теории на преимущественно образных понятиях едва ли перспективно. Вместе с тем в новых областях изучения институтов без применения аналогий и ассоциативных конструкций объективно не обойтись.
Во-вторых, использование аналогий в любой науке предполагает ее ориентацию на наиболее доступные для восприятия смежные области знаний, т. е. скорее на мейнстрим, чем на авангард других наук. Длительное доминирование в экономической
теории механистических метафор и аналогий из ньютоновской физики связано не с тем, что познание сложных систем начинается издалека, а с их большей понятностью неспециалистам. Поэтому с таким трудом приживаются аналогии из квантовой физики и биогенетики. Когнитивный бенчмаркинг лучших теорий (как аналогов лучших практик в бизнесе) в смежных сферах научного поиска - один из магистральных векторов прогресса институционального анализа. При этом следует учитывать, что физические, в том числе механистические, метафоры наиболее адекватны для ассоциативной характеристики статики и кинетики институциональных систем, тогда как биологические - для образного описания принципов и способов их эволюции.
В-третьих, метафоризм и формализм - крайние полюсы диапазона экономической методологии. Метафоризм терминологии лишь оттеняет, но не отменяет гораздо более высокого эвристического потенциала институционального анализа по сравнению с неоклассическим подходом с его высоко-формализованным языком. Исходя из теорем К. Геделя, противоречивость (как и непротиворечивость) неоклассической аксиоматики невозможно доказать, исходя из самих этих аксиом, поэтому аналогии (даже туманные) и метафоры (не всегда убедительные) институционализма выполняют главную задачу - расшатывают наиболее глубокие, аксиоматические основы неоклассического мейн-стрима современной экономической теории.
Список литературы
1. Ананьин О. И. Онтологические предпосылки экономических теорий. М.: Институт экономики РАН, 2013.
2. Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. М.: Ин-т экспериментальной социологии; СПб: Алетейя, 2007.
3. Вайнберг С. Мечты об окончательной теории: Физика в поисках самых фундаментальных законов природы. М.: Едиториал УРСС, 2004.
4. Варго С., Лаш Р. Развитие новой доминирующей логики маркетинга // Российский журнал менеджмента. 2006. Т. 4. № 2. С. 73-106.
5. Вольчик В. В. Нейтральные рынки, ненейтральные институты и экономическая эволюция // Экономический вестник РГУ. 2004. Т. 2. № 2. С. 55-68.
6. Ерзнкян Б. А. Этот «дырявый» мир неоклассики, или место институционализма в экономической науке // Россия: тенденции и перспективы развития: сб. докл. Третьей между-нар. конф., Москва, 17.12.2002 / под ред. Г. Б. Клейнера. М.: ЦЭМИ РАН, 2003. С. 38-46.
7. Занг В. -Б. Синергетическая экономика. Время и перемены в нелинейной экономической теории. М.: Мир, 1999.
8. Иншаков О., Фролов Д. Эволюционная перспектива экономического институционализма // Вопросы экономики. 2010. № 9. С. 63-77.
9. Иншаков О. В. Простые основания сложных экономических систем // Журнал экономической теории. 2006. № 3. С. 56-76.
10. Иншаков О. В. Экономическая генетика как основа эволюционной экономики // Вестник ВолГУ Сер. 3: Экономика, экология. 2006. № 10. С. 11-18.
11. Иншаков О. В., Фролов Д.П. Институциональность экономического пространства в концепции пространственной экономики // Пространственная экономика. 2007. № 1. С. 5-21.
12. Капелюшников Р. Собственность без легитимности? // Вопросы экономики. 2008. № 3. С. 85-105.
13. Кирдина С. Г. Объяснительные и прогностические возможности институциональных экономических теорий // Эволюционная и институциональная экономическая теория: дискуссии, методы и приложения / под ред. А. Ю. Архипова, С. Г. Кирдиной и Е. М. Мартишина. СПб: Алетейя, 2012.
14. Клейнер Г. Б. Эволюция институциональных систем. М.: Наука, 2004.
15. Коллис Д., Гевамат П.«Топографическая» съемка бизнес-ландшафта // Курс МВА по стратегическому менеджменту / ред. Л. Фаэй, Р. Рэнделл. М.: Альпина Бизнес Букс, 2004. С. 265-291.
16. Лукша П. О. Стратегии конструирования ниши в ситуациях технологического доминирования (случай Java и Sun Microsystems). М.: ИЭ РАН, 2009.
17. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года и другие ранние философские работы. М.: Академический проект, 2010.
18. МартыненкоА. П. Вакуум в современной квантовой теории // Соросовский образовательный журнал. 2001. Т. 7. № 5. С. 86-91.
19. Маршалл А. Принципы экономической науки. В 3 т. Т. I. М.: Прогресс, 1993.
20. Нельсон Р. Р., Уинтер С. Д. Эволюционная теория экономических изменений. М.: Дело, 2002.
21. Норт Д. Понимание процесса экономических изменений. М.: ГУ - ВШЭ, 2010.
22. Олсон М. Возвышение и упадок народов. Экономический рост, стагфляция и социальный склероз. Новосибирск: ЭКОР, 1998.
23 . Павлов К. В. Патологические процессы в экономике. М.: Магистр, 2009.
24. Петросян Д. С. Институциональные патологии национальной экономики // Аудит и финансовый анализ. 2007. № 2. С. 372-391.
25. Полтерович В. М. Трансплантация экономических институтов // Экономическая наука современной России. 2001. № 3. С. 24-50.
26. Попов Е. В. Модель эволюции институтов // ЭКО. 2008. № 9. С. 37-50.
27. Самуэльсон П. Принцип максимум в экономическом анализе // Мировая экономическая мысль. Сквозь призму веков: в 5 т. Т. V. В 2 кн. Всемирное признание: лекции нобелевских лауреатов / отв. ред. Г. Г. Фетисов. Кн. 1. М.: Мысль, 2004. С. 86-98.
28. Седов А. Е. Метафоры в генетике // Вестник РАН. 2000. Т. 70. № 6. С. 526-534.
29. Сокулер З. А. Социальное и географическое пространства в концепции П. Бурдье (научно-аналитический обзор) // Социальное пространство: междисциплинарные исследования / отв. ред. Л. В. Гирко. М.: ИНИОН РАН, 2003. С. 20-68.
30. Томпсон Р. Л. Механистическая и немеханистическая наука. М.: Философская книга, 1998.
31. Ходжсон Д. Экономическая теория и институты: Манифест современной институциональной экономической теории. М.: Дело, 2003.
32. Эконофизика. Современная физика в поисках экономической теории / под ред. В. В. Харитонова и А. А. Ежова. М: МИФИ, 2007.
33. Brown T. L. Making truth: metaphor in science. University of Illinois Press, 2003.
34. Burt R. S. Structural holes: the social structure of competition. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1995.
35. Cockshott W.P., Cottrell A. F. Classical econophysics. London: Routledge, 2009.
36 . Dequech D. Economic institutions: explanations for conformity and room for deviation // Journal of Institutional Economics. 2013. Vol. 9. № 1. Р. 81-108.
37. Dopfer K. Rule-Based Economics // Эволюционная теория, инновации и экономические изменения: VI Междунар. симпоз. по эволюц. экономике (г Пущино, Моск. обл., Россия, 23-24.09.2005). М.: ИЭ РАН, 2006. С. 327-342.
38. Dupre J. Against scientific imperialism // PSA. 1994. Vol. 2. Proceedings of the 1994 Biennial Meeting of the Philosophy of Science Association. Р. 374-381.
39. Florida R., Kenney M. Transplanted Organi-zations: The Transfer of Japanese Industrial Organization to the U. S. // American Sociological Review. 1991. Vol. 56. № 3. Р. 381-398.
40. Hodgson G. M. Economics and Utopia: why the learning economy is not the end of history. London: Routledge, 1999.
41. Kenney M., Florida R. The Transfer of Japanese Management Styles in Two US Transplant Industries: Autos and Electronics // Journal of Management Studies. 1995. Vol. 32. № 6. Р. 789-802.
42. Laland K.N. Conceptual Barriers to Progress Within Evolutionary Biology / K. N. Laland, J. Odling-Smee, M. W. Feldman, J. Kendal // Foundations of Science. 2009. Vol. 14. № 3. Р. 195-216.
43. Levallois C. Why Were Biological Analogies in Economics «A Bad Thing»? Edith Penrose's Battles against Social Darwinism and McCarthyism // Science in Context. 2011. Vol. 24. № 4. Р. 465-485.
44. Lewontin R. C. Gene, organism, and environment // Evolution from Molecules to Men / ed. by D. S. Bendall. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. Р. 273-285.
45. Nelson R. R. Why Schumpeter has had so little influence on today's main line economics, and why this may be changing // Journal of Evolutionary Economics. 2012. Vol. 22. № 5. Р. 901-916.
46. Odling-Smee F., Laland K., Feldman M. Niche Construction: The Neglected Process in Evolution. N. Y.: Princeton University Press, 2003.
47. Penrose E. T. Biological analogies in the theory of the firm // American Economic Review. 1952. Vol. 42. № 5. Р. 804-819.
