CC BY-NC-ND
74
Е.В. Барышева
МЕТАФОРА ДИКТАТУРЫ ПРОЛЕТАРИАТА В ПОЛИТИЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЯХ 1917-1920-х годов
В октябре 1917 г. вождь большевиков Владимир Ленин произнес ставшие вскоре хрестоматийными слова: «Революция, о неизбежности которой так долго говорили большевики, свершилась». Была провозглашена политическая власть победившего пролетариата.
Для осуществления нового политического дискурса необходимо было найти новые формы политических коммуникаций, новые способы организации дискурсов, которые помогли бы массам овладеть нужным большевикам политическим опытом, способствовали бы социализации людей в новых политических условиях и структурировали бы политическую жизнь.
Существовавший раскол между властью и обществом, все более углублявшийся по мере строительства социализма, вынуждал большевиков создавать новую информационно-коммуникационную систему, направленную на установление специфических для конкретных исторических условий контактов власти и общества, которая бы не только распространяла необходимую информацию и презентовала бы классовые интересы, но и контролировала бы жизнь общества, включая процесс создания и передачи культурных образцов поведения, «нормативов».
Власти для эффективного политического взаимодействия с обществом в сложной послереволюционной ситуации требовалось теоретическое обоснование. Таким обоснованием и стала большевистская идеология — плод деятельности теоретиков социализма и революции. «В конечном счете, - отмечал Н. Бухарин, - всякая теория имеет практические корни. Но если это верно по отношению к любой науке, это "верно в квадрате" по отношению к общественным наукам. Они являются направляющей всем видимой двигательной силой, и тут особенно ярко сказывается положение Маркса, что "и теория становится силой, если она овладевает массами"»1.
Основным способом организации политической коммуникации в послереволюционный период являлась пропаганда, актуализированная предшествующими революционными событиями. Монологичность пропаганды и независимость от интересов основной массы населения способствовали как насаждению единой идеологии, специфических целей и ценностей, так и подавлению оппонентов. Именно пропаганда легитимировала политический статус большевиков и способствовала укреплению их властных позиций. И здесь важную роль сыграла идея «диктатуры пролетариата», которая приобрела характер скорее не теоретического концепта, а политической метафоры. Эта метафора оказалась способной управлять событиями, по-своему интерпретируя их, убеждать рабочих и крестьян в правильности коммунистической идеи, манипулировать их сознанием и бороться с идейными противниками.
На основе формируемой марксистско-ленинской доктрины большевики строили и свою политическую практику. При этом для достижения целей они использовали все доступные типы пропаганды: пропаганду действием, идейную пропаганду, положительную и негативную, социологическую пропаганду и пропаганду средствами искусства, массовую, прямую, официальную, научную. А основой, смыслом и главной пропагандируемой идеей была «диктатура пролетариата».
Что же вкладывали большевики в понятие «диктатура пролетариата»? Что, собственно, означала политическая власть пролетариата? Этот вопрос задавали себе и большевики: «...коммунистическое общество есть безгосударственное общество, потому что это есть общество бесклассовое. Но если коммунизм отрицает государство, то что же означает завоевание государственной власти пролетариатом? Что означает диктатура рабочего класса, о которой так много говорили и говорят марксисты?» — спрашивал Н. Бухарин в 1919 г.2
На самом деле к концу 1917 г. у большевиков, так давно стремившихся к власти, не было четкого представления о будущем государстве. Дискуссии о форме власти и ее функциях в социалистическом обществе развернулись с новой силой. Метафора диктатуры пролетариата перестала быть революционной и превратилась в официальную идею о типе и способе государственного строительства. Характерно, что теоретики большевизма акцентировали внимание на том, что диктатура пролетариата рождалась «в муках гражданской войны»3.
Если прежде «диктатура пролетариата» воспринималась как инструмент завоевания власти большевиками, теперь эту
власть им нужно было не просто удержать, но обосновать ее легитимность. При этом и в том, и в другом случае «пролетариат» в «диктатуре» оставался метафорой, которая использовалась исключительно для достижения конкретной цели.
Свидетельством тому были дискуссии, развернувшиеся в большевистской партии в середине 1920-х годов. Так, диалог власти и общества большевики подменили навязыванием последнему своих теоретических концептов, доказывающих объективность существования Страны Советов. Анализ теоретического обоснования власти большевиками в 1920-е годы и эволюции их взглядов позволяет проследить процесс складывания концепции власти: структура политического пространства, понятие «политическая власть», способы и механизмы ее реализации, соотношение власти государственной и власти политической, перспективы развития политической власти и, наконец, способы формирования политического поведения и политических ценностей.
Над вопросом о том, кто должен обладать политической властью, задумываются тогда, когда возникает необходимость в реформировании или изменении политического сообщества.
В ленинской концепции основополагающим (вслед за теорией Маркса) стал тезис о диктатуре пролетариата. В 1930-е годы именно признание или непризнание диктатуры пролетариата выступало определяющим принципом «идеологической верности» большевистской партии.
С момента своего создания РСДРП не рассматривала пролетариат как самостоятельного актора в политике. Теоретики партии считали, что пролетариат еще не подготовлен к управлению государством. Так, Троцкий отмечал, что рабочие еще в начале века показали свою неспособность реально управлять. Этим обуславливалась обязательность «руководящей роли» коммунистической партии в «диктатуре пролетариата».
В ходе октябрьской революции идея Маркса о диктатуре пролетариата (как форме государственной власти) подверглась испытанию. По словам Н.И. Бухарина, Маркс ставил вопрос о диктатуре пролетариата «абстрактно-теоретически», т. е. давал «самую широкую алгебраическую формулу диктатуры»4. Действительность же заставляла по-новому осмыслить теоретические концепты Маркса с позиций российской действительности.
Троцкий связывал отсутствие политического контакта социал-демократической партии с революционно настроенной
массой как с тем, что пролетариат оказался не подготовлен к политической борьбе, так и с тем, что идеологическая работа самой партии «качественно» и «количественно» была «крайне бледной».
Вот почему Ленин и его идейные сторонники своей насущной задачей считали воспитание сознания пролетариата посредством массового распространения социал-демократической литературы. Однако в этом смысле Троцкий продвинулся дальше Ленина, полагая, что, воздействуя на сознание, можно воспитать и политическую волю рабочего класса (при условии достижения определенного уровня организации этой воли).
Социал-демократическая партия на девять десятых состояла из интеллигенции и возвышалась над пролетариатом. Это не была партия пролетариата. Троцкий отмечал, что петербургский пролетариат находился «совершенно в стороне» и что социал-демократическая партия не возглавляла рабочее движение, а действовала вместо пролетариата. В связи с этим он ввел понятие «практика заместительства». Неразвитость социал-демократии, непроработанность теоретических оснований политической деятельности часто приводили к смешению понятий. Не избежал этого и Троцкий. Зачастую в его работах понятия «социал-демократическое движение» и «рабочее движение» используются как синонимы.
Еще накануне первой российской революции Троцкий сомневался в способности пролетариата к «политической самодеятельности», «революционно-политической дисциплине», иронично называя пролетариев «господами кандидатами в "диктаторы". Неграмотный рабочий, - считал он, - не осознает той роли «гегемона», которую ему отвела большевистская партия. В связи с этим Троцкий искал способы воздействия на пролетарское сознание. В работах уже послеоктябрьского периода он неоднократно возвращается к идее воспитания сознания человека будущего. В итоге он пришел к принципиальному выводу о том, что будущее советское государство неизбежно будет «диктатурой»5.
Уже в 1906 г. для большинства социал-демократов, в том числе и для Троцкого, стало очевидным, что создаваемое в ходе восстания масс государство диктатуры пролетариата в силу как объективных, так и субъективных причин на самом деле таковым не являлось. Как справедливо заметил современный российский демограф и социолог А. Вишневский, массы появились на политической сцене ненадолго и лишь в роли статистов, так
как не они определяли ход политического развития России. Их задачей стала подготовка почвы для жестких тоталитарных режимов6. Эта тенденция четко прослеживается уже в работах социал-демократов начала XX в.
По словам Троцкого, успешно решая наиболее актуальные вопросы, пролетариат будет все более укреплять свою власть, но неизбежно нарушая связь со всей нацией. Это неизбежно превратит власть из общедемократической в классовую.
Вступая в полемику с Лениным, Троцкий утверждал, что пролетарская диктатура ни в коем случае не может быть диктатурой демократической. Пролетариат для утверждения и реализации своей программы вынужден будет, по словам Троцкого, переступить границы своей демократической программы.
В теоретических положениях российской социал-демократии складывается основная программная позиция большевистской партии: установление диктатуры пролетариата - с фактическим креном собственно к диктатуре, а не к пролетариату. В послеоктябрьский период это положение будет развиваться не только в идеологических пассажах большевиков, но и еще больше в практических делах миллионов людей, вершивших революцию. «Диктатура» и «демократия» в социал-демократических идеях приходят в столкновение задолго до «триумфального шествия Советской власти».
Тезисом о том, что власть - это война, и ленинским положением о том, что «диктатура пролетариата есть самая свирепая, самая острая, самая беспощадная война нового класса против более могущественного врага, против буржуазии...», представители политической элиты в 1920-е годы стремились обосновать политику большевистской партии. Такого рода теоретизирования были свойственны и Троцкому, и Бухарину, и многим другим «профессиональным революционерам», провозгласившим деспотизм именем народа.
Задачей любого властного института является достижение легитимности. Используя насильственный метод для захвата власти, большевики прекрасно осознавали, что этот метод неэффективен для ее удержания. Поэтому своей целью они поставили создание впечатления легитимности власти путем использования идеи диктатуры пролетариата. Но на практике, так же, как и в программных статьях и выступлениях, большевистские теоретики старательно уходили от собственно властного лексикона в сторону повседневных рассуждений о величии пролетариата, руководящей и направляющей роли боль-
шевистской, а затем и коммунистической партии, и ее мудрой политике.
«Диктатура пролетариата» уже после взятия власти трактовалась лидерами РСДРП не как господство победившего класса, чьим предназначением должно было стать определение основ экономической и политической жизни государства, а как инструмент революционного ниспровержения старого строя и силы, способной удержать власть и подавить сопротивление ее противников. Подобного рода трактовки были характерны и для Л.Д. Троцкого, и для Н.И. Бухарина, и для И.В. Сталина. Так, Бухарин в работе «Теория пролетарской диктатуры» настаивал на необходимости «режима диктатуры вооруженного пролетариата», считая, что тип государственной власти неизбежно должен быть диктаторским. Диктатуру Бухарин понимал как «форму власти, наиболее выражающую классово-репрессивный характер этой власти»7.
Эти идеи вошли затем в принятую на V Всероссийском съезде Советов Конституцию РСФСР («основная задача Конституции РСФСР, рассчитанной на настоящей переходный момент, заключается в установлении диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства в лице мощной Всероссийской Советской власти в целях полного подавления буржуазии, уничтожения эксплуатации человека человеком и водворения социализма...»)8.
Об этом же говорил в последние годы жизни и В.И. Ленин: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть»5. Определения, выдвинутые им еще в 1906 г., оказались востребованными и в 1920 г.
На наш взгляд, развитие и укоренение в марксистской идеологии понятия диктатуры пролетариата на многие годы заменило вообще понятие власти. Диктатура становится основной, единственной формой власти, которая обсуждается и дискутируется в партийной печати: «Теперь опыт социальной борьбы позволяет конкретизировать вопрос по самым разнообразным направлениям. И прежде всего этот опыт указывает на необходимость самой решительной, действительно железной диктатуры рабочих масс»10.
Речь уже не шла о возможности или невозможности существования диктатуры. Дискутировались лишь формы ее существования, методы борьбы за ее расширение и укрепление. Так,
Н.И. Бухарин в популярной в свое время книге «Азбука коммунизма» отмечал, что «пролетарское принуждение во всех его формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»11.
Непроработанность теоретических положений большевики объясняли новизной исторической ситуации: «Государство, вышедшее из рабочей революции, существует впервые в истории. Нигде не записаны те этапы, через которые оно должно пройти. Правда, теоретики и строители СССР надеялись, что насквозь прозрачная и гибкая система Советов позволит государству мирно преобразовываться, растворяться и отмирать в соответствии с этапами экономической и культурной эволюции общества. Жизнь, однако, и на этот раз оказалась сложнее, чем рассчитывала теория»12. А «любимец партии» Бухарин подчеркивал, что «советская власть - это величайшее завоевание пролетариата - должна быть рассмотрена как форма пролетарской диктатуры, как особая форма государственной власти, неизбежно возникающая в определенный исторический период»13. Направляющей, движущей силой в этом новом государстве должна была стать теория, овладевшая массами14.
Разрабатывая концепцию нового государства, Бухарин писал, что на пути от капитализма к коммунизму лежит целый исторический период, в течение которого «сохраняется государственная власть в виде пролетарской диктатуры». Он называет пролетариат «господствующим классом» и видит его задачу в уничтожении всех классов: пролетариат, «прежде чем распустить себя как класс, должен раздавить всех своих врагов, перевоспитать буржуазию, переделать мир по своему образу и подобию»15.
Так как «всякое государство есть орудие насилия, — рассуждает далее Бухарин, - в момент острых классовых битв это орудие должно действовать особенно интенсивно. Поэтому в эпоху гражданской войны тип государственной власти неизбежно должен быть диктаторским»16. Таким образом, Бухарин рассматривает государственную организацию «только как диктатуру, т. е. форму власти, наиболее резко выражающую классово-репрессивный характер этой власти»17. К особенностями пролетарской диктатуры как совершенно нового типа государства он относит: диктатуру большинства над меньшинством в стране, ломку старых производственных отношений и организа-
цию новых отношений в сфере общественной экономики («политическая диктатура рабочего класса должна неизбежно быть и его экономической диктатурой», это - рычаг экономического переворота18).
Троцкий предлагал свою концепцию формирования массового сознания путем выработки политических идеалов. Интеграция «мы» в политический субъект согласно его теории должна происходить посредством систематизации, обоснования убеждений, ценностей, символов. В этом он видел главную задачу большевистской партии в послереволюционный период. Еще одним направлением деятельности партии должна была стать разработка каналов коммуникации внутри данного политического субъекта.
Все сферы деятельности «неполитического» были ориентированы на выполнение политической сверхзадачи - построение светлого будущего. Вся жизнь рабочего вовлекалась в политическое пространство: от быта до участия в управлении и экономике19. При этом, будучи сторонником внеэкономического принуждения масс, Троцкий в своей концепции диктатуры пролетариата делал акцент на использовании элементов самопожертвования, стихийного коллективизма масс, воодушевленных великой идеей социализма.
Желание расправиться с политическими оппонентами было свойственно не только Сталину. Бухарин и Троцкий настаивали на усилении классовой борьбы в период строительства социализма: «...перед победившим пролетариатом ставится проблема отражения внешнего врага, чужеземного империализма, всем ходом развития неизбежно толкаемого на разрушение государственной организации пролетариата, — писал Бухарин, - ...однако, чем дальше развиваются события, тем резче выступает на первый план момент классовой войны». Основываясь на «ожесточеннейшей борьбе не на живот, а на смерть», Бухарин делал «научно поставленный прогноз» о необходимости «режима диктатуры вооруженного пролетариата»20.
«Начавшаяся эпоха революции, - по словам Бухарина, -требует соответствующей ориентировки. Если эпоха эта есть эпоха неслыханных классовых битв, вырастающих в классовые войны, то совершенно естественно, что политическая форма господства рабочего класса должна носить своеобразно милитаристский характер. Здесь должна быть новая форма власти -диктаторской власти класса, "штурмующего небо", как говорил Маркс о парижских коммунарах»21.
На VIII съезде РКП(б) делегаты отмечали, что если раньше диктатура пролетариата была конечной целью, то сейчас она стала фактом. Наступил момент, когда уже нельзя было говорить о пролетарской диктатуре в общих фразах, необходимо было дать ее конкретный анализ22. Существовавшие ранее разногласия по вопросу о формах диктатуры (Советы, английские «Советы старост» либо профессиональные организации) были изжиты, и было объявлено, что «Советы являются универсальной, всеобщей формой пролетарской диктатуры»23.
Большевики, опровергая обвинения оппонентов в том, что они создают «мародерский», «солдатский потребительский коммунизм», в основе которого лежит всеобщий уравнительный дележ, назвали себя сторонниками производственного коммунизма, основанного «на развитии производительных сил, построении товарищеского хозяйства, которое дало бы возможность максимально двинуть производство вперед»23. Это декларировалось и в программе партии (§ 20 гласил, что основные задачи диктатуры пролетариата в России состоят в том, чтобы всеми мерами поднять производительные силы страны)24.
В то же время они не могли не признать, что все-таки в их действиях присутствовал элемент потребительного коммунизма: «...в экспроприации жизненных средств и благ у крупной буржуазии хотя и есть элемент потребительного коммунизма, но она является совершенно правомерной. И, например, то обстоятельство, что наша партия выселяла крупную буржуазию из домов, экспроприировала у нее различные средства потребления, мебель и проч., - все эти мероприятия, проводимые планомерно в пользу рабочего класса, являются совершенно правильными мероприятиями. В эпоху, когда рабочий класс и все человеческое общество подверглось в результате империалистической войны невероятному обнищанию, в то время, когда производительные силы общества в громадной степени подорваны... наша задача состоит в том, чтобы сохранить основную производительную силу человеческого общества - рабочий класс»25.
Учитывая военный характер возникновения пролетарской диктатуры, большевистские теоретики обосновали и необходимость жесткой централизованной власти: «Строя усиленным темпом в условиях гражданской войны аппарат нового классового государства, рабоче-крестьянская власть была вынуждена до сих пор все более сосредоточивать законодательные и исполнительные полномочия в узких и закрытых коллегиях (исполкомах, бюро, президиумах и пр.) или в руках отдельных лиц, снаб-
жаемых неограниченными полномочиями. Необходимость таких военно-командных форм пролетарской диктатуры не исчезнет целиком вплоть до полной победы международной революции»26.
В первые годы строительства советского государства большевики провозгласили создание пролетарской классовой демократии, которая виделась ими как широкое привлечение «к действительному участию в законодательстве, управлении и контроле пролетарского авангарда» и которая, по их замыслу, должна была предотвратить бюрократическое окостенение советского механизма, оживить его работу, привлечь к ней новые кадры работников, и, самое главное, помочь устранить стихийное недовольство масс недостатками советского механизма26.
Но уже в 1919 г. раздавались голоса, свидетельствовавшие о том, что вместо привлечения пролетарских масс и беднейших слоев крестьянства к советскому строительству, к непосредственному осуществлению своей диктатуры, элемент выборности стал отходить на задний план и вместо него постепенно выдвигался принцип назначения27. Участники VIII съезда РКП(б) бьют тревогу: «У нас не только не привлекаются широкие массы... а наоборот, мы начинаем отрываться от них. И здесь нет ничего удивительного, потому что первый тонкий пролетарский слой истрепался, а новый слой мы волей-неволей ставим в такие условия, что он не может быть подготовлен, ибо от участия в строительстве систематически устраняется. Идя таким путем, мы сами роем себе могилу»28. Многие делегаты отмечали, что партийные организации стали присваивать себе функции Советов.
Делегат Мгеладзе с горечью обращается к залу: «То масса малокультурна, то мы не могли поэтому эту массу привлечь к строительству советской жизни. Я спрашиваю вас, была ли хоть один раз на всей территории Советской Республики сделана попытка привлечения рабочих масс к участию в управлении страной?». И выносит приговор пролетарской демократии: «Мы не привлекали массы к деловой, практической, повседневной работе Советов»29. Именно тогда, в 1919 г., может быть в первый раз, прозвучал так хорошо знакомый лозунг: назад к Ленину, к большевистской теории советского строительства.
Делегаты съезда, признавая необходимость сильной централизованной власти, тем не менее считали необходимой определенную корректировку военной формы государственной власти. Так, Осинский в своем выступлении отмечал, что, «если пол-
номочия власти собираются сверх меры и без необходимости в руках отдельных лиц, это прямо ведет к произволу и бюрократизму. Если сейчас замечается замирание деятельности советского механизма, если мы видим массу безобразий, которые совершаются нашими комиссарами, если против нас выдвигается лозунг "долой комиссародержавие" — лозунг недобросовестный, но имеющий, несомненно, успех, - то это объясняется тем, что тот период, когда диктатура должна была иметь только военно-командные формы, прошел, значит, и сохранение этих форм ведет к порче нашего государственного механизма»30.
Однако в целом большевики отвергали развернутую форму пролетарской демократии. Для них все еще неприемлемы были ни всеобщее избирательное право, ни регулярные перевыборы Советов, и уж, конечно, речь не могла идти о том, чтобы предоставить мелкобуржуазным партиям полную свободу агитации и печати. Большевики все чаще и чаще заговаривали о необходимости «усилить агитацию в массах в нужной степени», причем следовало «включить в эту работу весь пролетарский авангард»31. Но и при решении этой задачи возникали расхождения. Так, Зиновьев подразумевал, что пролетариев надо учить быть исполнителями, их нужно пропустить через партийный аппарат для того, чтобы получить новых надежных чиновников32. Другие делегаты считали, что рабочие должны учиться обсуждать и решать вопросы, а не быть только исполнителями33.
При обсуждении программы партии Каменев декларировал, что ее общеполитическая задача заключается в том, «чтобы противопоставить лживым обещаниям буржуазной демократии реальные права и свободы для пролетариата и трудящихся масс»34. Причем государство остается классовым. В § 27 программы провозглашалось, что пролетарское государство организовано так, чтобы подавлять сопротивление буржуазного меньшинства трудящимся большинством. Диктатура пролетариата должна была привести к полному уничтожению государства как аппарата принуждения. Признавая классовый характер советского государства, Каменев определял его как способ прийти «к полному уничтожению всякого государства, которое исчезнет, когда истощатся экономические его основания, разделение общества на классы, когда создадутся условия для создания коммунистического хозяйства». Для этого он призывал упростить функции управления и повысить культурный уровень масс35.
Был ли это большевистский, коммунистический утопизм? С точки зрения сегодняшнего дня, вероятнее всего мы ответим: да.
Хотя ряд современников и сомневались в реальности замысла большевиков. Не зря на том же VIII съезде РКП(б) Каменев, отвечая всем, кто упрекал большевиков в утопизме, указывал на то, что диктатура пролетариата опирается на исторический опыт: «...мы можем указать, что мы не безродны, мы только продолжаем здесь дело наших предшественников и идем дальше по пути, указанному Парижской коммуной»36.
Тяжелое положение пролетарских масс, не улучшавшееся, несмотря на все усилия большевиков, заставляло уделять все больше внимания массовой психологии пролетариата и соответственно агитации и пропаганде. Необходимо было приспособить массовую психологию «и самого пролетариата, и промежуточных между ним и мелкой буржуазией слоев... к новому строящемуся коммунистическому хозяйству и новым коммунистическим отношениям. Эта работа потребовала огромного количества сил для проведения масштабной государственной агитационно-пропагандистской работы, которая стала необходимой с момента осуществления власти пролетариата37.
В 1921 г. на X съезде РКП(б) много говорилось о недостатках и бесчисленных промахах в этой работе: «...все, вероятно, заметили... что... с того момента, как мы стали у власти и до некоторой степени слишком самоуверенно чувствовали себя непоколебимыми, наша агитационно-пропагандистская работа сильно упала в смысле ее качества. Как часто неудачно ведутся наши газеты на местах, как часто они наполняются обывательскими фельетонами, нет у них биения пульса жизни и они не отражают тех задач, на которых они должны были бы останавливаться. Если вы прослушаете ряд наших партийных агитаторов, агитаторов-новичков, то увидите, что их речи чрезвычайно неудовлетворительны. Многие частные произведения оказываются также чрезвычайно неудовлетворительными»38.
Выступая на X съезде, A.B. Луначарский подчеркивал, что ни одно классовое государство, в том числе и Советская Россия, никогда не могло держаться и править с помощью только политической силы или экономического влияния; всегда огромную роль играло и просвещение «в классовом духе», политическая практика должна сопровождаться постоянной теоретической работой. У него не вызывает сомнения, что диктатура пролетариата есть диктатура партии, и государственный аппарат должен являться отражением этой партии. Наркомпрос (возглавляемый Луначарским) должен также быть органом
«диктатуры пролетариата в деле просвещения всех российских масс в коммунистическом духе».
Эту же задачу ставил перед собой и организатор Института Маркса и Энгельса Д.Б. Рязанов, который сомневался в способности рабочих масс в организации государственной пропаганды коммунизма и предлагал поучиться у буржуазного государства тому, как они используют аппарат классового господства для «околпачивания масс».
В основе агитационно-пропагандистской работы, но замыслу Рязанова, должна была лежать теория. Кроме того, должен был быть создан научный аппарат для изучения теории, истории и практики марксизма, который он характеризовал как «резервуар настоящих проповедников теории и практиков революционного коммунизма и революционного марксизма». По мнению Зиновьева, успешное осуществление диктатуры пролетариата «возможно только при наличии мощных, проникнутых единством воли и стремлений профсоюзов как массовых организаций, открытых для всех пролетариев, находящихся на разных ступенях развития их классового сознания».
Несмотря на некоторые различия в подходах, большевистские теоретики отталкивались от ленинского тезиса о диктатуре пролетариата как неограниченной, ни с каким другим классом не разделяемой власти пролетариата, устанавливаемой в результате свержения власти буржуазии и основанной на насилии. Логическим завершением дискуссий о форме власти и ее функциях в социалистическом обществе стала сталинская модель политической власти.
Институциональное оформление системы советского государства - во многом результат навязанной большевиками коммуникативной модели, в которой в первую очередь закреплялось не правовое, а метафорическое значение термина «диктатура пролетариата». Теоретические споры о форме власти и ее институтах были не всегда доступны пониманию того самого пролетариата, о «диктатуре» которого шла речь, да и мало интересны ему. Выступая на фабриках и заводах, проводя «коллективные читки», «агитационные недели», «политдни» и т. д., большевики использовали понятные простым людям язык, знаки и символы, что обеспечивало адекватное восприятие их политики. В частности эксплуатация образов войны, борьбы, врага была вызвана тем, что российское общество довольно долго жило в состоянии войн и революций. В этих условиях выросло новое поколение, не знавшее мирного времени.
Сам процесс коммуникации политической элиты и общества во многом зависел от навязываемых массам терминов. В ряду этих терминов на первом месте стояла в 1920-е годы «диктатура пролетариата». Именно агитационно-пропагандистская модель и превратила политический конструкт в политическую метафору. В целом сформировавшееся в 1920-е годы информационное поле отражало типичные для того времени приемы и способы коммуникации власти и общества. Будучи традиционным, советское государство держало в своих руках политическую власть без участия социальных аудиторий (в том числе и пролетариата). Рабочее население было лишено механизмов связи с «верхами» и оказалось выключенным из коммуникации с властью.
Примечания
1 Бухарин Н.И. Теория пролетарской диктатуры // Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988. С. 1.
2 Там же. С. 7-8.
3 Там же. С. 2.
4 Там же. С. 9.
5 См.: Троцкий Л .Д. Наши политические задачи: (тактические и организационные вопросы// К истории русской революции. М., 1990. С. 66.
6 См.: Вишневский А. Серп и рубль. М., 1998. С. 187.
7 Бухарин Н.И. Теория пролетарской диктатуры... С. 11-17.
8 Конституции и конституционные акты РСФСР: (1918-1937). М., 1940. С. 22-23.
9 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41.
10Бухарин Н.И. Теория пролетарской диктатуры... С. 9.
11 Бухарин Н.И., Преображенский Н.И. Азбука коммунизма. М., 1919. С. 226
12 Троцкий АД. Преданная революция. М., 1991. С. 239. 13Бухарин Н.И. Теория пролетарской диктатуры... С. 2. »Там же. С. 1.
15 Там же. С. 12.
16 Там же. С. 17.
17 Там же. С. 19.
18 Там же. С. 20.
" См.: Троцкий Л. Д. Не о «политике» единой жив человек// Троцкий Л.Д.
Соч. М.; Л., 1926-1927. Т. 21. С. 3-7. 20Бухарин Н.И. Теория пролетарской диктатуры... С. 11. 21 Там же. С.12.
22 См.: VIII съезд РКП(б): Стенограмма. М., Пг., 1919. С. 35. 23Там же. С. 35, 36. 24Там же. С. 36.
25 Там же. С. 37.
26 Там же. С. 166.
27 Там же. С. 170.
28 Там же. С. 171. 2' Там же. С. 182. 30Там же. С. 264. 31 Там же. С. 265. 32Там же. С. 284. 33Там же. С. 286.
34Десятый съезд Российской коммунистической партии: Стенографический отчет. 8-18 марта 1921 г. М.: Госиздат, 1921. С. 74. 35 Там же. С. 79. 36Там же. С. 82, 83.
37 Там же. С. 84.
38 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 383.
