CC BY
21
С.Г. ПИЛЕЦКИЙ
Ярославская государственная медицинская академия
МЕТАФИЗИКА ЗЛА B.C. СОЛОВЬЁВА
Есть, по-видимому, в нашем подлунном мире нечто такое, что позволяло и позволяет многим выдающимся мыслителям утверждать: отнюдь не всё суть земная «труха», ржа, брен и тлен - есть в нашем бытии нечто такое, что не укладывается, не вписывается в естественные причинно-следственные связи, но что само определяет их и первично этим причинно-следственным связям. От Аристотеля мы пользуемся для идентификации этого «нечто» термином «метафизика». Напрямую встречаемся мы с метафизикой и в учении Владимира Сергеевича Соловьёва.
В частности, его статья «Красота в природе» знакомит нас с его метафизическим видением красивого и безобразного. Это своего рода онтология красоты и её противоположности. Есть, оказывается, своя метафизика и в безобразном. В.С.Соловьёв указывает три параметра, три признака сего природного онто-нима прекрасного. Во-первых, это непомерное развитие материальной животности в смысле обнажённого воплощения двух основных инстинктов - полового и питательного - во всей их безмерной ненасытности. Во-вторых, это возвращение, редукция, к бесформенности. И, в-третьих, это карикатурное предварение высшей формы.
От экзистенции надо переходить к эссенции. Констатация неоспоримого факта, что есть безобразные люди и что есть безобразие среди людей, плавно, но неумолимо вводит нас в область этики из области эстетики, в область добра и зла. В «Чтениях о Богочеловечестве», в частности в Чтении девятом, Владимир Сергеевич рассуждает о зле природном физическом, и зле сверхприродном, метафизическом. Ясно же, что «вселенски-тварная» дифференциация и диверсификация зла, безусловно, предполагает не только процесс обратный - процесс центростремительный, процесс консолидации и интеграции, но и существование безусловной объединительной, организующей зло-эманирующей «державной» силы.
В Чтении десятом мы находим замечание В.С.Соловьёва чрезвычайной любопытности и чрезвычайной мировоззренческой важности, знаменующее собой своеобразный «бемеранго-вый» разворот и возврат в экзистенциалистскую проблематику. Можно при желании не без успеха примерять на себя. Суть его в том, что, по мысли В.С.Соловьёва, сущность добра даётся действием Божиим, но энергия его проявления в человеке может быть лишь превращением осиленной, перешедшей в потенциальное состояние силы самоутверждающейся личной воли. Так что выходит, что в человеке даже святом актуальное благо предполагает и потенциальное зло: он потому так велик в своей святости, что мог бы быть велик и во зле. Но он поборол силу зла, пресилил ее, подчинил её высшему началу, и она стала основанием и носителем добра. Сдаётся, что с небольшим «перехлёстом», но в общем сказано не только верно, но и весьма изящно.
Следует отметить, что метафизика зла В.С.Соловьёва в чём-то перекликается, а в чём-то нет, в чём-то схожа, а в чём-то нет с концепцией добра и зла одного из «отцов» христианской церкви, виднейшего теолога времён патристики Аврелия Августина. Августин, выступая резко против позиции монаха Пелагия о необременённости человека первородным грехом, развивает учение о предопределённости. Этике Августина присуще то, что он приписывал злу иное происхождение, нежели добру. Зло происходит от человека, имеет земной характер, добро же источается от Бога, это Божий дар и продукт Божьей милости. Но из этого недвусмысленно следует, что человек отвечает за зло, несёт персональную ответственность за злые поступки, добрые же надлежит воспринимать не иначе, как должные. Долг есть лишь исполнение обязанностей, так что арифметических операций по сложению «плюсов» и «минусов» при зачёте хороших и скверных дел не будет. «Не навреди!» должно быть не только профессиональным кредо медиков, но и вообще универсальной, общечеловеческой, жизненной позицией.
В этой связи вспоминается и буквально старая, и «хорошо забытая старая» полемика интеллектуалов и практиков двух, по сути, полярных идеологий: восточной и западной жизненной парадигм, восточного и западного уклада быта, интровертивного и экстравертивного типа мышления и стиля поведения. На быто-
вом, жизненно-практическом, «заземлённом» уровне полярность двух индивидуальных организующих, ориентирующих нравственных и поведенческих установок замечательно художественно вырисована и представлена И.А.Гончаровым в образах Обломо-ва и Штольца. Талант великого писателя делает неактуальной полуторасотлетнюю удалённость в частностях и деталях. Не в них, как известно, суть. Самая же суть в том, что это два не просто разных, а во многом принципиально разных типажа, представляющих неподддельный интерес в контексте концепции «хороших и плохих дел и тяжкой ответственности за последние». Получается так, что Обломов и Штольц, как образы и образцы, не только по-разному, но и абсолютно неравнозначно выглядят и предстают перед очами Божьими. О том, что лучше предприимчивая подлость или ленивое бездействие, а также о том, каких тяжких, непоправимых бед может наделать, казалось бы, одно малое, хитроумное, ловкое, плутовское дело повествует провидческий рассказ Л.Н.Толстого «Фальшивый купон». Стоит только догадываться, какими многочисленнными жуткими, трагическими, последствиями обходятся человечеству хитроумные, ловко предприимчивые, плутовские деяния покрупнее.
Но, без преувеличения, квинтэссенция «злой метафизики» В.С.Соловьёва прямо-таки наваливается на нас из его «Трёх разговоров» и «Краткой повести об антихристе». Есть зло индивидуальное. Оно выражается в том, что низменная сторона человека, его скотские и зверские страсти, противятся лучшим стремлениям души и осиливают их в огромном большинстве людей. Есть зло общественное. Оно в том, что людская толпа, индивидуально порабощённая злу, противится спасительным усилиям немногих и одолевает их. И, наконец, есть зло физическое в человеке. Оно в том, что низшие материальные элементы его тела сопротивляются живой и светлой силе, связывающей их в прекрасную форму организма, сопротивляются и расторгают эту форму, уничтожая реальную подкладку всего высшего. Это и есть крайнее зло, называемое смертью. И, как полагает В.С.Соловьёв, если бы победу этого крайнего физического зла нужно было признать как окончательную и безусловную, то никакие мнимые победы добра в области лично нравственной и общественной нельзя было бы считать серьёзными успехами.
Наша опора, и не мнимая, по Соловьёву, одна - действительное воскресение. Он убеждён, что борьба добра со злом ведётся не в душах только человеческих и социуме, а куда как глубже - в мире физическом. И здесь, по его мнению, мы уже знаем одну победу доброго начала жизни над злым - в личном воскресении Одного - и ждём будущих побед в собирательном воскресении всех. Тут зло получает свой смысл или окончательное объяснение своего бытия в том, что оно служит всё большему и большему торжеству, реализации и усилению добра: если смерть сильнее смертной жизни, то воскресение в жизнь вечную сильнее и того, и другого.
Вот таким эффектным, мастерским и весьма обнадёживающим образом метафизика зла Владимира Соловьёва трансформируется и подчиняется его метафизике добра.
C.B. КОВАЛЕВА
Костромской государственный технологический университет
ВЛ. СОЛОВЬЁВ И ДЖ. ДЖЕНТИЛЕ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ И ФОРМИРОВАНИЕ СУЩНОСТИ ЧЕЛОВЕКА
Определение сущности человека в работах Вл. Соловьёва и Дж. Джентиле опирается в своей критической направленности на творчество Канта, который в своем учении не смог провести четкой и ясной границы между трансцендентальным и эмпирическим субъектами, выражающими в своем единстве целостность человека. Исходя из этого положения задачей обоих исследователей является необходимость отделить трансцендентальный субъект в его логической чистоте от всех эмпирически обусловленных данных, которые, примешиваясь к истинной формальности, мешают человеку приблизиться к содержательной идеальности бытия. Для решения этой задачи требуется, прежде всего, понять, какие условия мешают человеку преодолеть психологический характер материально-предметной зависимости от окружающего мира и каковы способы преодоления этой зависимости. И Вл. Соловьёв, и Дж. Джентиле признают, что основными узами, которые связывают в неразличимое един-
