CC BY
99
© В.Н. Гуляихин, С.В. Широ, 2006
МЕНТАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ ПРАВОВОГО НИГИЛИЗМА В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ *
В.Н. Гуляихин, С.В. Широ
В теоретическом осмыслении экономических, политических, правовых и социально-психологических процессов современной жизни российского общества важное место отводится роли менталитета русского человека в формировании новых и реформировании устаревших социальных институтов. Ведь менталитет определяет во многом не только поведение и опыт отдельного человека, но и социальных групп в целом. Исследования такого рода априорных инвариантных форм сознания позволили сделать вывод, что именно эти глубинные слои во многом определяют и рефлективные акты, и правовое поведение, и отношение к действующим правовым установкам.
Анализ априорных структур правового сознания, выявление глубинных слоев, детерминирующих установки личности, ее отношение к правовой действительности, правам и свободам, представляет собой важное поле деятельности философов, правоведов, историков, психологов и социологов. Все мы ощущаем явную недостаточность теоретических исследований «правовой российской ментальности», тех образов и представлений, которые сохраняются на протяжении длительных исторических периодов. Объединение философско-антропологического подхода к исследованию архетипов сознания, которые репрезентируются и обнаруживаются в поведении и правовой деятельности человека, с конкретно-историческим изучением культуры российского народа, менталитета различных этносов и народов в России - одна из важнейших задач, стоящих перед современными исследователями.
В самом общем виде менталитет может быть определен как некая характерная для конкретной культуры или субкультуры специфика социально-психической жизни определенной
века».
группы людей, детерминированная исторически сложившимися общественно-экономическими и социокультурными условиями их существования. Содержание менталитета, как это вытекает из самой этимологии слова (от позднелатинского mentalis - «качество ума»), заключается в когнитивной сфере и определяется прежде всего теми знаниями, которыми владеет изучаемая общность. Под менталитетом следует понимать некий исторический опыт нации, своеобразную народную память, которая определяет действия людей, верных своему исторически сложившемуся «генетическому» коду поведения в любых, даже экстремальных, ситуациях, в том числе и в правовой сфере. Особенности национального менталитета представителей разных этносов приводят к разным алгоритмам действий в похожих политических и правовых ситуациях.
Ментальный слой сознания отражает не только наличную социальную реальность, но и исторически складывающиеся и транслирующиеся из поколения в поколение сведения о пространстве, времени, формах и организации социального и природного бытия. Этот слой сознания фиксирует такие универсалии культуры, всеобщность которых непереводима непосредственно на языки конкретных наук и алгоритмы конкретных видов деятельности. Как любой взрослый человек имеет определенные рамки поведения, за которые ему достаточно трудно выйти и которые, по З. Фрейду, являются неосознанным инфантильным опытом, так и любой этнос имеет стереотипы национального поведения, которые сформировались под воздействием ключевых событий этногенеза. В этой связи интересна мысль Б. Гройса, который хотел подчеркнуть эмоционально-иррациональную природу русского характера: «...у России не может
* Работа проводится в русле проекта, поддержанного РГНФ, N° 06-03-0052/а «Интегральная философия чело-
быть подсознания, потому что она сама есть подсознание»1.
Исследователи русского национального характера выделяют следующие его черты: разрыв между настоящим и будущим, исключительная поглощенность будущим, отсутствие личностного сознания, а потому и ответственности за принятие решений в ситуациях риска и неопределенности, открытость и всеотзывчивость национального характера, облачение русской идеи в мессианские одежды. Если же обратиться к тем, кто выражал самокритику культуры (Чаадаев, Герцен и др.), то мы увидим картину более мрачную, а именно: склонность к отречению народа от своих прав, полное подчинение личности государству, а в моменты народных возмущений - дикий произвол, побеждаемый еще более лютым государственным произволом, снова приводящим народ в рабское состояние. Перечисленные качества национального характера русского человека проявляют себя в различных социально-правовых ситуациях, что не может остаться без внимания философа.
Н.М. Карамзин отвечал на вопрос о характере русского народа одним словом: «Пьют». И связывал многие беды России с пьянством. Другой русский мыслитель, Н. Бердяев, пишет о том, что в русском народе есть темная, в дурном смысле иррациональная, не поддающаяся просветлению стихия. И как бы далеко не заходило подчинение культуре русской земли, всегда остается осадок, с которым ничего нельзя поделать. «В народной жизни эта особенная стихия нашла себе яркое, я бы даже сказал, гениальное выражение в хлыстовстве. В этой стихии есть темное вино, есть что-то пьянящее и оргийное, и кто отведал этого вина, тому трудно уйти из атмосферы, им создаваемой. Хлыстовство очень глубокое явление, и оно шире секты, носящей это наименование... В ней [хлыстовской стихии] скрыта подлинная и праведная религиозная жажда уйти из этого постылого мира»2. Бердяев задается вопросом: не изойдет ли Россия в природно-народном дионисическом опьянении? По его мненю, этого можно избежать только при духовном возрождении.
Л.Н. Гумилев ментальность определяет как особенность психического склада и миро-
воззрения людей, входящих в ту или иную этническую целостность, формирующуюся в ходе этногенеза. По мнению ученого, с повышением ранга этнической системы ментальность проявляется ярче, и в суперэтносе, где наблюдается разнообразие стереотипов поведения, ментальность является основным консолидирующим фактором, который регулируют, координируют и сохраняют целостность этнических групп, выражающуюся в единстве их строения и поведения в эволюционном процессе. Изменения в менталитете «идут неуклонно, не будучи функционально связаны ни с модификациями географической среды, ни со сменами общественно-экономических формаций, хотя постоянно взаимодействуют с теми и другими»3.
С точки зрения некоторых иностранных наблюдателей, исторически сложившийся «генетический» код поведения русского человека имеет некоторые порочные черты. Так, по сведениям А. Карташева, арабский ученый Ибн-Даста писал о наших предках еще до принятия Русью христианства, что «все руссы постоянно носят при себе пики, потому что они мало доверяют друг другу, и что коварство между ними дело самое обыкновенное; если кому удастся приобрести хоть малое имущество, как уже родной брат или товарищ начинает завидовать и домогаться, как бы убить его и ограбить»4. В области же плотской нравственности царила такая необузданная животная чувственность, такое феноменальное бесстыдство, о которых, по выражению летописца, нельзя «и глаголати»5. А вот зарисовка негативных впечатлений от российского народа в берлинской революционной листовке 1848 года: «...помните ли вы со времен освободительных войн наших друзей? Спросите своих отцов, дядей, тетушек и дедушек, как великолепно эти наши друзья умели воровать и грабить, мародерствовать и угонять. Помните ли вы еще казаков на низких лошадях с высокими седлами, увешанных котелками, чайниками, сковородками, утварью из серебра и золота? И эти казаки, башкиры, калмыки, татары и т. д. десятками тысяч горят скотским желанием вновь разграбить Германию и нашу едва рожденную свободу, нашу культуру, наше благосостояние; уничтожить, опустошить наши поля и кладовые, убить наших братьев, обесчестить наших матерей...»6
В связи с не такими уж редкими негативными высказываниями в адрес российского народа интересно замечание А. Шопенгауэра о национальном характере, сделанное им в контексте противопоставления одной нации другой. «Национальному характеру, - полагает мыслитель, - так как он свидетельствует о массе, по справедливости, никогда нельзя приписать много хорошего. Напротив, человеческая ограниченность, извращенность и дрян-ность проявляются в каждой стране, только в другой форме, и это называется национальным характером. Получив отвращение к одному из них, мы хвалим другой, пока и с ним не случится того же. Каждая нация глумится над другою, и все правы»7. Немцы приветствовали русские войска в 1813 году, когда те освобождали их от наполеоновской оккупации, не обращая при этом большого внимания на все неудобства, связанные с присутствием чужеземной армии. Но прошло время, сменилась эпоха, и немецкие бюргеры, имея на то некоторые основания, стали глумиться над бывшими своими освободителями.
З. Фрейд недалеко ушел от немецких бюргеров в оценке «загадочной» русской души. Видимо, он опирался на пословицу «Не согрешишь - не покаешься, не покаешься -прощен не будешь», когда утверждал, что «русская душа отважилась сделать вывод, что грех - необходимая ступенька к наслаждению всем блаженством божественной милости, то есть в принципе богоугодное дело»8. Основоположник психоанализа отмечает также в своей работе «Достоевский и отцеубийство», что сделка с совестью - характерная русская черта. Достоевский напоминает З. Фрейду варваров эпохи переселения народов, убивавших и затем каявшихся в этом, - так что покаяние становилось техническим примером, расчищавшим путь к новым убийствам; также поступал Иван Грозный.
Но не только иностранцы негативно отзывались об особенностях русского национального характера. В VI выпуске «Голосов из России» Герцен напечатал «Письмо к издателю “Колокола”» (автор до сих пор не известен), в котором сурово и жестко характеризуется ментальность россиянина: «Забота о будущем не в нашем духе; на словах готовы мы взвалить на свои плечи хоть все человечество,
будем социалисты, демократы, будем говорить об высокой честности с глазами в крови; на деле - боимся всякого труда, всякой мысли, живем настоящей минутой; наш чиновник ворует для того, чтоб покутить, купец мошенничает, чтоб сыну чин доставить, мужик работает, чтоб пьяну напиться. Даже материальной заботы об будущем нет; на того, кто
об этом думает, в России показывают пальцами, он предмет насмешек и неприязни»9.
В русском менталитете был усвоен за века крепостной зависимости стереотип негативного отношения к труду на чужого. Не случайно любимым героем русских народных сказок был Иванушка-дурачок, сидящий на печи и валяющий дурака вместо того, чтобы трудиться со своими братьями. В бытовых сказках ленивый дурак чаще оказывается в выигрыше, нежели прижимистый накопитель богатства. В советское время этот стереотип переломить не удалось, поскольку декларированный принцип «От каждого - по способности, каждому - по труду» так и не был воплощен в жизнь. Скорее наоборот, существующая несправедливая оплата усилила стереотип негативного отношения к труду, который многими стал восприниматься как подневольный, унижающий человека, так как насаждается государством, враждебным индивидуальной свободе.
Поскольку в основе российской социальной жизни лежат связи, имеющие ярко выраженную нравственно-этическую, социальнопрофессиональную, а нередко и религиозную окрашенность, то и отношение русского человека к закону даже в эпохи самого мощного контроля политической власти мало затрагивалось нормоустроительной деятельностью государства. Исторически сложилось так, что русский человек не уважает юридические нормы, если они не основываются на высоких этических ценностях, органично вытекающих из особенностей его понимания свободы, которая обязательно должна исходить из критерия справедливости и соответствовать общественному интересу 10. Противопоставление понятий «закон» и «благодать» (нравственность) мы находим уже в «Слове о Законе и Благодати» Илариона, где закон есть воплощение духовного рабства, поскольку не содержит нравственного выбора. Согласно Иларио-ну, человек по отношению к закону - «раб»11.
Менталитет, будучи самобытным продуктом духовно-психологического и культурно-исторического развития нации, стимулирует совершение тех социально значимых поступков, которые удобны и привычны с точки зрения традиционных норм общественного поведения. При этом игнорируются или преследуются действия субъектов, не отвечающие содержанию принятых в обществе социальных установок.
Согласно русской традиции правопони-мания, право - это путь к правде, к справедливости и честности в человеческих отношениях, попадающих в сферу юридического регулирования. Для русского человека правовое регулирование отношений между субъектами должно быть по правде, чести и совести. Нормы права не должны расходится с совестью, истиной и правотой. Духовные устои русского народа, несмотря на все перипетии истории, во многом сохраняются и в современное время.
Бердяев замечает, что русские почти стыдятся того, что они русские, «им чужда национальная гордость и часто даже - увы! -чуждо национальное достоинство»12. Но в то же время обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение, которое порой отвергает в силу своего нарциссизма положения и принципы естественного права.
Национальному характеру русского человека присущи противоречивость и двойственность, которые проявляются также и в том, что он в зависимости от общественноправовых факторов может взять на себя социальную роль как нигилиста, так и правового идеалиста. А в качестве промежуточного звена у него может проявиться такое свойство, как правовой инфантилизм. Возможно, исходя из такой особенности национального характера, З. Фрейд пришел к выводу, что «эти русские, как вода, которая наполняет любой сосуд, но не сохраняет форму ни одного из них»13. Бердяев выразил эту мысль несколько иначе, утверждая, что русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. И поэтому характерным является то, что в рус-
ской истории не было рыцарства, являющегося в силу своей природы мужским началом. Рыцарство выковывает чувство личного достоинства и чести, создает закал личности. А ведь без этих качеств ни один индивид не станет свободным человеком, ясно и четко осознающим свои права и свободы, уважающим статус других субъектов.
Для русского человека критерием правды выступает не только действительность, не только то, что есть, но также и идеальное состояние, то, что должно быть. Российская Конституция 1993 года написана авторами, которые исходили из такого критерия истины. Для профессиональных юристов гораздо важнее оказалась не действительность, а будущее, то есть то идеальное состояние общества, которое они представляли для нашей страны. Поэтому уже в 1993 году было зафиксировано, что Россия - это демократическое, правовое и социальное государство, которым оно в действительности еще не является. Конституция стала частью «розовой библиотеки», выполняющей пропагандистские функции по созданию будущего Града Солнца, но отрезанной от сложной и живой действительности. Российская Конституция является продуктом мифологизированного общественного сознания. Еще Бердяев отмечал: «Русский народ, по своей вечной идее, не любит устройства этого земного града и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму, но Новый Иерусалим не оторван от огромной русской земли, он с ней связан, и она в него войдет»14. В основном законе страны отражено устройство Града Грядущего, Нового Иерусалима, но не действующие основополагающие нормы, регулирующие общественные отношения в России. И остается только надеяться, что со временем наш народ войдет в Новый Иерусалим, прописанный в Конституции РФ.
Российское позитивное право характеризуется устремленностью к некой идеальной цели, в результате чего законодательство порой получает вид социально-этической или социально-экономической программы. Право приобретает описательный характер и используется главным образом для провозглашения определенной социально-политической цели, а не как регулятор общественных отношений. Причем это характерно в определен-
ной степени и для дореволюционного, и для советского, и для современного российского законодательства. Но ведь правовой идеализм является обратной стороной правового нигилизма. От отрицания правовой действительности только один шаг до отрицания юридических норм.
Современные реформаторы российской жизни не могут игнорировать многие прозрения постмодернизма. Это касается, прежде всего, того, что новые для России общественные формы, которые стремились позаимствовать с Запада либеральные реформаторы (правовое государство, демократический республиканский строй, рыночная экономика и т. п.), не являются культурно и ментально нейтральными. Эти структуры только на поверхностный взгляд могут выступать как универсальные социальные ценности, безразличные к особенностям национального характера. «На самом деле они имеют глубинную социокультурную основу, которую модернизатору предстоит выявить, прежде чем принимать решения о переносе их на почву своей культуры. Культура выступает, с одной стороны, как традиция, способная тормозить определенные новации, если они не соответствуют ее “архетипам”. С другой стороны, она выступает как “церковь” - инстанция, которой дано легитимировать те или иные начинания, давать им духовную санкцию, освящать или, напротив, “отлучать” их. И хотя культурная легитимация, в отличие, скажем, от политико-правовой, носит неявный, неформальный характер, значение ее не следует преуменьшать. В истории мы неоднократно наблюдаем, как преобразовательная воля иссякала, наталкиваясь на скрытые социокультурные барьеры»15.
Российский законодатель должен понимать, что в менталитете коренятся духовнонравственные и культурно-исторические истоки жизнедеятельности народа, и учитывать особенности национального характера в своей правотворческой деятельности. Правосознание, правовая культура, система общественных отношений, их «самость» в огромной мере обусловлены особенностями менталитета, задающего алгоритм общественной жизни нации. Понимание, знание, интуитивное чувствование и учет законодателем в своей деятельности национального менталитета являются необходимым и
неизбежным условием успешного развития правовой системы общества. Если же особенности менталитета игнорируются, то государство получит от граждан, ментально и духовно не приемлющих законотворческую деятельность, общественный «бойкот», который может проявляться в лучшем случае в пассивной форме как юридический инфантилизм или конформизм, а в худшем - как брутальный правовой нигилизм, уже в активной форме.
Поскольку право для русского человека не может быть чем-то безразличным или противоположным его морали, то правовые ценности для него не связаны напрямую с утверждением формальной законности. Они обусловлены прежде всего совпадением с его принципами жизнеустройства. Когда правовые нормы не соотносятся с социальными формами жизнедеятельности людей, то они их отрицают, то есть возникает такой феномен, как «правовой» нигилизм. Однако россиянами отрицаются не общечеловеческие правовые ценности, а позитивное право как абстрактная формальная мера регулирования социальных отношений, не учитывающая социокультурные особенности россиян. В.Н. Синю-ков даже утверждает, что такой «нигилизм» -вполне нормальное для российской правовой культуры явление, вовсе не свидетельствующее «о низком уровне правосознания», «слабости юридических традиций». Скорее наоборот: ситуация массового нормативного, юридического нигилизма предполагает весьма высокое морально-правовое сознание общества, жестко верифицирующего культурную и социальную адекватность писаного права 16. Вряд ли можно полностью согласиться с позицией Синюкова, поскольку массовый нормативный, юридический нигилизм свидетельствует отнюдь не о высоком морально-правовом сознании общества, а о его глубоком социально-политическом кризисе.
Таким образом, можно констатировать, что негативное отношение значительной части россиян к правовым нормам ментально обусловлено. На протяжении веков правовой нигилизм формировался параллельно общественно-экономической системе как реакция на несправедливый характер ее устройства. Он стал одной из наших национальных особенностей. Это вызвано в первую очередь ис-
торически сложившимся авторитарно-бюрократическим характером общественных отношений. Но несмотря на то, что правовой нигилизм стал, по сути, свойством нашего национального характера, тем не менее он является во многом также следствием нашего «искания царства правды», которое все-таки является преобладающим в русском сознании. Со временем, на более высокой ступени своего исторического развития, когда российское общество станет ближе к «царству правды», оно сумеет избавиться от всего того негативного, что привносит в социальную и духовную жизнь правовой нигилизм.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993. С. 245.
2 Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. М., 1997. С. 271.
3 Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. М., 1993. С. 503.
4 Цит. по: Карташев А. Очерки по истории русской церкви: В 2 т. М., 1992. Т. 1. С. 245.
5 Там же.
6 Цит. по: Полежаев Д.В. Идея менталитета в русской философии «золотого века». Волгоград, 2003. С. 285.
7 Шопенгауэр А. Афоризмы и максимы: Сочинения. М., 1998. С. 508.
8 Фрейд З. Будущее одной иллюзии // Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992. С. 48.
9 Цит. по: Кантор В.К. Меняется ли российская ментальность? // Вопросы философии. 1994. № 1. С. 41-42.
10 См.: Ментальность россиян / Под общ. ред. И.Г. Дубова. М., 1997. С. 256-261.
11 Иларион. Слово о Законе и Благодати // Русская идея. М., 1992. С. 18-36.
12 Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 232.
13 Цит. по: Эткинд А.М. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб., 1993. С. 270.
14 Бердяев Н.А. Русская идея // Самопознание: Соч. М., 1998. С. 144.
15 Панарин А.С. Процессы модернизации и менталитет // Вопросы философии. 1994. №9 1. С. 34.
16 Синюков В.Н. Российская правовая система: Введение в общую теорию. Саратов: ГП «Полиграфист», 1994. С. 226-227.
